ОБЗОР «И ВСЕ-ТАКИ Я ВЕРЮ...» (1974)
Этот последний фильм выдающегося кинорежиссера Михаила Ромма рассказывает о послевоенном западном мире, об острых социальных конфликтах, о борьбе за мир.
Последний свой фильм «Мир сегодня» (1968-1971) режиссер М. Ромм не успел закончить, его завершили режиссеры Э. Климов, Г. Лавров, М. Хуциев под названием «И все-таки я верю». Фильм, построенный на архивных материалах, является размышлением крупного художника о ХХ веке.
В первой части фильма звучит голос М. Ромма. Автор, как «ровесник века», предлагает «пробежать» по истории XX столетия, вспомнить. Комментарий М. Ромма прерывается после описания двух мировых войн, на событиях атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Основа ленты - архивные хроникальные кадры.
Фильм состоит из двух, неравных по длительности, частей. Вторая часть посвящена современному (на момент создания фильма) миру; здесь, помимо хроники, часто используются отрывки из интервью со школьниками и молодёжью в Европе.
Ромм, Михаил Ильич, материал из Википедии - http://ru.wikipedia.org/wiki/Ромм,_Михаил_Ильич
Документальный кинороман. Выдающийся отечественный режиссёр Михаил Ромм в последние годы своей жизни работал над документальным фильмом «Мир сегодня», который уже после смерти мастера был закончен его более молодыми коллегами - Элемом Климовым и Марленом Хуциевым, а также оператором Германом Лавровым, прежде сотрудничавшим с Роммом на лентах «Девять дней одного года» и «Обыкновенный фашизм». Кстати, сам автор «Мира сегодня» рассматривал эту картину как логическое продолжение «Обыкновенного фашизма», поскольку хотел выразить на экране свою надежду на то, что современный мир больше никогда не вернётся к ужасам истребления целых народов во время второй мировой войны. И одна из фраз в закадровом комментарии Михаила Ромма (к счастью, его голос остался записанным на вчерне смонтированной плёнке), который является ключевым для понимания самого фильма и по-своему стилеобразующим, диктующим именно личное, точнее - личностное, но вовсе не частное восприятие и постижение нынешней действительности на планете, как раз была вынесена в заглавие: «И всё-таки я верю». Своеобразные размышления вслух передают все настроения и сомнения, но ещё и убеждения большого художника, который верит, несмотря ни на что, в здравый смысл и инстинкт самосохранения человеческой цивилизации - пусть со стороны даже может показаться, что она, напротив, упрямо задалась в XX веке целью собственного уничтожения. (Сергей Кудрявцев)
ТРИ ИСТОРИИ ОБ УЧИТЕЛЕ И РЕЖИССЕРЕ.
ВАДИМ АБДРАШИТОВ. Михаил Ромм - один из тех, кто создал отечественное кино. И сохранял его, обходя рифы и мели официальной идеологии и цензуры. Для меня Ромм кроме всего - биологическая загадка. Снять все, что создано до 1956 года, молчать шесть лет и вдруг сделать "Девять дней одного года" и еще через три года - "Обыкновенный фашизм". Какого же напряжения должна была быть внутренняя работа художника и мыслителя, чтобы так понять, ощутить и выразить время. От прежнего Ромма остался талант, зоркость, ум. А энергетика и глубина этих картин обнаружила нового, сильного, молодого режиссера. "Девять дней одного года" - первый фильм в нашем кинематографе об интеллектуалах, фильм-размышление, как называл ее сам Михаил Ромм. В "Обыкновенном фашизме" впервые вслух были уравнены в своей античеловеческой сути советский и гитлеровский тоталитаризмы. Меж тем это был 1966 год. Оттепель уже закончилась. И разумеется, "Обыкновенный фашизм" пошел дальше романтики оттепели. И надолго вперед сказал все о тоталитарном государстве. Нам, студентам своей последней мастерской, в 1971 году Ромм показывал на "Мосфильме" материалы к фильму, над которым работал, - "Мир сегодня". Конечно, это было потрясающе: часы уникальной хроники и живой комментарий Ромма. Фильм должен был рассказать о страшных болезнях ХХ века - массовых психозах и вновь о тоталитаризме, в том числе о том, который живет внутри каждого человека. Этого фильма очень не хватает сегодня. И так не хватает самого Михаила Ромма.
ЭЛЕМ КЛИМОВ. Михаил Ромм был на редкость обаятельным, мягким человеком, но одновременно с жесткими, неколебимыми внутренними позициями. Особенно это чувствовалось в его публичных выступлениях, в его отношении ко всяким генералам от литературы и искусства. Находясь рядом с Роммом, нельзя было сфальшивить, соврать. При всей своей сложной человеческой судьбе Михаил Ромм умел с каждым фильмом возрождать и находить заново свое уникальное качество. Бывают люди, которые застыли и не меняются. А Ромм был способен пересматривать себя, и это великое свойство. Когда вышли "Девять дней одного года", я еще учился во ВГИКе. Фильм стал откровением для студентов. Он воздействовал сочетанием юмора, иронии и трагизма - ведь речь шла об ученых, гибнущих ради науки. Когда Ромм снимал "Обыкновенный фашизм", я работал на "Мосфильме" и мог видеть, как он ищет необходимые интонации. Поначалу предполагалось, что озвучивать картину будет какой-нибудь актер. Но коллеги посоветовали Ромму включить в фильм свой собственный голос, и это, конечно, сообщило всей картине совершенно особую краску. Во время перестройки, когда я возглавлял Союз кинематографистов, ко мне обращался редактор "Обыкновенного фашизма", чтобы я поспособствовал показу этого шедевра Ромма по ТВ. Даже тогда это было сложно устроить, что свидетельствует о мощи воздействия картины. Ведь Михаил Ромм снял не просто отстраненное кино о фашизме, он снял фильм и о нас, о нашей истории. Это было страшно, и это объясняет столь сложную судьбу картины. Уже в конце жизни Михаил Ромм работал над новым документальным фильмом, собрал очень много хроники - про маоистский Китай, про жизнь молодежи на Западе. Михаил Ромм не хотел делать второй "Обыкновенный фашизм" и думал над новой формой. У него был диктофон, и, живя на даче в Красной Пахре, он делал наброски текста к будущему фильму. В них Ромм начинал с того, что он ровесник века. И далее размышлял о ХХ столетии - о самом трагическом столетии. У Василия Аксенова в одном из романов говорится, что вся история человечества - цепь маленьких апокалипсисов на пути к большому апокалипсису. И последняя незавершенная работа Ромма была во многом пронизана апокалиптическим ощущением. Но в сохранившихся текстовых набросках Ромма есть и фраза, начинающаяся словами "И все-таки я верю…" Из собранного Роммом материала мы с Марленом Хуциевым смонтировали фильм "И все-таки я верю". (В четверг, 25 января, фильм будет показан на канале "Культура". - Е.С.) Его можно назвать построммовским фильмом. В нем нашел свое отражение и спокойный и рассудительный характер Хуциева, и мой более взрывной темперамент. Мы старались его доделать с любовью и надеждой, что апокалипсисы были и будут, однако человеческая природа это побеждает. Помню, работая над своей картиной "Спорт, Спорт, Спорт", я поехал в Париж искать недостающую хронику. И там пошел смотреть рок-оперу "Волосы". И меня настолько сразили игра и музыка, что в финале, когда зрителей стали приглашать танцевать вместе с актерами, я вышел на сцену и провел там минут тридцать, танцуя. Приезжаю в Москву, прихожу к Ромму и под воздействием новых впечатлений говорю: "Я сейчас все у себя в фильме перемонтирую". Ромм посмотрел на меня очень по-доброму и сказал: "Давай. А я до конца жизни буду заниматься своими проповедями". Вот, с одной стороны, "буря и натиск", а с другой - великие "проповеди" Михаила Ромма в "И все-таки я верю..." объединяются.
СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ. В разговоре о Ромме мне трудно быть объективным, так как Ромм не просто перевернул мою судьбу - он ее сделал. В 1962 году, когда мне было 16 лет, я приехал даже не поступать во ВГИК, а посмотреть, как проваливаются на экзаменах во ВГИК. В то время Хрущев к тому же издал постановление о том, что при приеме в вузы должны получать преимущество люди, уже отслужившие в армии и обладающие большим жизненным опытом. Поэтому по коридорам ВГИКа ходили уже немолодые люди, иногда, я бы сказал, с уголовным отливом. А я болтался среди них, как птенец. И поступил во ВГИК, быть может, даже в чем-то благодаря этому постановлению. Поскольку у Михаила Ромма была черта характера - полемичность, доходящая до безумной непримиримости к общественно-социальному маразму. Ромм поставил мне на экзаменах три отличные оценки по мастерству - и меня взяли на курс в порядке исключения. Михаил Ромм был человеком неимоверного обаяния. Помнится, Ромм читал нам первую лекцию о Мейерхольде, о Пиковой даме, об Эйзенштейне, он рассказывал вещи интересные, но ничего невероятного в его речи не было. Но когда нас отпустили покурить, я почувствовал, как страшно у меня болит шея. Потому что всю лекцию я водил головой за Роммом… Ромм говорил нам: "Я не прошу, чтобы вы дружили всю жизнь. Но я от вас требую, чтобы вы относились друг к другу всю жизнь с абсолютной человеческой порядочностью". И мы старались этому следовать. Общеизвестно, что Михаил Ромм был превосходным режиссером, выдающимся общественным деятелем и одним из создателей Союза кинематографистов. Но по прошествии лет все явственнее понимаешь, что Ромм был еще и величайшим педагогом. Трудно как-то логически связно определить его метод. Но он обладал уникальной интуицией, своего рода профессиональным рентгеном - потрясающе видел потенциал людей, которые приходили к нему учиться. Причем Михаил Ромм никогда не занимался "клонированием" себя. Список его учеников невероятен, он включает не просто разные, но чуть ли не взаимоисключающие имена. Это и Георгий Чухрай, и Резо Чхеидзе. У Ромма на одном курсе учились такие несхожие люди, как Шукшин и Тарковский. Его студентами были Кончаловский и Андрей Смирнов. Я учился вместе с Динарой Асановой, Виктором Титовым. В его мастерскую пришли Меньшов, Абдрашитов и многие другие. Весь наш кинематограф 60-70-х годов, лучшие режиссеры прошли через учебу у Михаила Ромма. От Ромма остались разрозненные статьи, есть среди них торопливые, некоторые - вдумчивые, серьезные. Но на самом деле остался феноменальный перечень кинорежиссеров советской эпохи "последнего призыва". Ромм-педагог произвел не теоретическую систему, а кинематографию. С 1965 года Михаил Ромм переживал целенаправленную травлю, про него писали омерзительные пасквили, таскали его по заседаниям разных советских органов, где отчитывали как мальчишку и доводили его измученную психофизику до отчаяния - и он получал инфаркт за инфарктом. Но самым обидным было то, что его с холодным хамством выгнали из ВГИКа. В одной из газет появилась статья председателя профкома ВГИКа против Ромма. В ней говорилось, что невозможно требовать идеологической сознательности от студентов, когда сами педагоги проявляют идеологическое беспамятство. Ромм спустился в кабинет ректора и сказал, что надеется, что эта статья - случайность, выражение индивидуального мнения, на которое институт ответит. Ректор молчал. И Ромм сказал, что в противном случае он напишет заявление об уходе. Через неделю Михаил Ромм приехал к нам на занятия, мы час прозанимались. После чего из ректората пришла девушка и светло прощебетала Ромму, что ректор подписал заявление, ответив "положительно на вашу просьбу". За эту подлость никто перед Роммом никогда так и не извинился. Михаил Ромм со всеми общался весело. У нас с ним были рядом монтажные на "Мосфильме". И мы с ним часто сталкивались в курилке, так как Ромм курил постоянно. И вот он меня однажды спрашивает: "Ну, что у тебя происходит?" Я сказал, что закончил снимать картину. "Какую?" - спрашивает Ромм, а сам сидит мрачный, в пальто, возле банки от кинопленки, в которую складывают окурки. Я ответил, что снял "Егор Булычев и другие" и спросил, не придет ли Ромм посмотреть. "Веселая?" Да нет, говорю, не веселая, трагическая. "Нет, не пойду", - отвечает Ромм. "Почему?" "Так хочется чего-нибудь веселого". Ромм повторял нам: "Режиссура - это не профессия. Это способ жизни". С тех пор вот уже сорок лет моя жизнь отвечает этому принципу. (Независимая газета)