ОБЗОР «ДОМ ДУРАКОВ» (2002)
МКФ в Венеции: Гран-При жюри, премия организации "Кино за мир", премия ЮНИСЕФ. Где-то в Чечне стоит огороженная забором районная клиника для душевнобольных. Война грохочет вдали, но с каждым днем она все ближе и ближе. Однажды весь персонал во главе с доктором Ильичом исчезает, и больные наслаждаются полной свободой, переворачивая все вверх дном. Внезапно появившийся чеченский отряд наводит "порядок", а на следующий день возвращаются российские войска. Чеченцы отступают, и в мир больных врывается безумие войны...--"Эта яркая сказка о молодой пациентке, которая влюбилась в чеченского боевика и ради него "бросила" своего "жениха" Брайана Адамса, удивительно напоминает фильмы Феллини, а некоторые сцены как ... будто взяты из динамичного "Поезда-беглеца".
В ходе первой чеченской войны пограничные участки соседней Ингушетии подверглись угрозе вторжения чеченских боеподразделений. У самой границы располагалась лечебница для душевнобольных. Ее обитатели жили собственной жизнью, ничего не подозревая о происходящем. Действительно мы видим душевнобольных людей занятых своими проблемами: будь это мухи в комнате или дерьмо в туалете. И так втягиваешься в их жизнь, что когда начинают взрываться снаряды, разрушая здание больницы, невольно вздрагиваешь и очень четко осознаешь - черт подери, война! И очень страшно ее присутствие. Военные действия и потом будут выглядеть убедительней, чем шепелявый закос под психбольную Юлии Высоцкой, сыгравшей главную роль Жанны - девушки живущей мечтой о ... возможности спасти мир.
Пациенты одной чеченской больницы для душевнобольных оказались без присмотра — чтобы вывезти больных, доктор (Владас Багдонас — «Гладиатор по найму», «Романтик») отправился за транспортом и попал в плен к боевикам. А вскоре на территории больницы появляются и сами боевики, а спустя некоторое время сюда наведываются и русские солдаты...
Это тесный замкнутый мирок, с собственной системой ценностей и непростыми взаимоотношениями. С началом боевых действий медицинский персонал покидает интернат, оставив больных на произвол судьбы. Режиссер не преследовал цель воссоздать реальные события тех дней, его картина - фантазия о том, как ведут себя психически нездоровые люди, предоставленные сами себе. Трагикомедия по жанру, Дом дураков - добрая, трогательная история любви и дружбы, история о людях бедных умом, но богатых сердцем.
Настоящее безумие творится вне этих стен... В 1995 году среди множества репортажей о чеченской войне по телевидению прошел сюжет о том, как оставленный медперсоналом интернат для душевнобольных на чечено-ингушской границе зажил самостоятельно. В этой трагикомичной ситуации, отражающей парадоксальность нашего времени, известный кинорежиссер Андрей Кончаловский увидел историю для создания своей будущей картины. События нового фильма А. Кончаловского «Дом дураков» происходят в психиатрическом интернате в Ингушетии. Это тесный замкнутый мирок, с собственной системой ценностей и непростыми взаимоотношениями. С началом боевых действий медицинский персонал покидает интернат, оставив больных на произвол судьбы. Режиссер не преследовал цель воссоздать реальные события тех дней, его картина - ... фантазия о том, как ведут себя психически нездоровые (с общепринятой точки зрения) люди, предоставленные сами себе. Трагикомедия по жанру, «Дом дураков» - добрая, трогательная история любви и дружбы, история о людях бедных умом, но богатых сердцем. Место съемок - Московский психоневрологический диспансер № 26. Девять его реальных обитателей были рады возможности сняться в кино. Главная роль - Юлия Высоцкая молодая актриса, выпускница London Academy of Music and Dramatic Arts. Ее героиня Жанна считает себя невестой Брайана Адамса. Сенсация! На съемки романтической сцены в Москву приезжал известный рок- и поп-исполнитель Брайан Адамс… Свою роль звезда сыграла в костюмах из последней коллекции Cerruti.
Где-то в Чечне, на отшибе, неподалеку от железной дороги, стоит огороженный забором дом — обычная районная клиника для душевнобольных. Больных множество, все разные — карлик Карлуша, татарин Али, чечен Махмуд, педераст Гога, вечная диссидентка Вика, кривоногий кореец Ким, армянин Гога, еврейка баба Вера, идиот по прозвищу Фуко, непрерывно раскачивающийся, сидя на кровати, русская девушка Жанна, мнящая себя невестой Брайана Адамса... Жизнь тосклива и безрадостна... Раз в день проносится мимо поезд. Единственное развлечение смотреть на его светящиеся окна и доносящуюся из окон музыку. А где-то вдали грохочет война, она все ближе и ближе. Внезапно исчез доктор Ильич, больные остались без присмотра. ... Свобода! Нет ни доктора, ни ординаторов. Можно делать, что хочет душа. Выпустили буйных. Разгромлена ординаторская, рассыпаны лекарства.В кладовой расхватали, что ни попадя: пожирают конфеты, вырываются во двор, таранят бревном ворота. Но в это время во двор врываются чеченские боевики во главе с полевым командиром Файзуллой. Боевики полны ненависти к России. Сумасшедших они не трогают, в сумасшедшем доме — порядок, татарин Али взял бразды в свои руки, больные накормлены, лекарства им розданы. Но вот из России они грозят устроить настоящий сумасшедший дом...
Не хочу, и не буду касаться политической стороны фильма, ибо не любитель и не профессионал я в этом деле. Ну, разве что отмечу весьма нехарактерные для российского фильма краски, которыми нарисованы образы чеченских боевиков, особенно сравнительно с федералами. Явная попытка посмотреть на чеченский конфликт, как на гражданскую войну - когда бывшие десантники-афганцы встают по разную сторону баррикад. Сюжет фильма не особо сложен. Дело происходит на чечено-ингушской границе, в здании больницы для умалишенных, где содержится разнообразный контингент - неестественно добрая, доверчивая, яркая Жанна - мнящая себя невестой Брайана Адамса (коего, кстати, Кончаловский умудрился не раз показать за фильм) - именно ... с ней связаны все теплые и добрые моменты фильма, диссидентка-интеллигентка Вика (ну уж очень похожая на Новодворскую, чтобы не заметить этого), голубой Гога, куча кататоников, буйных, «даунов». Что интересно, наряду с актерами, явно присутствуют в эпизодических ролях настоящие больные. Каждый вечер все собираются у окна и ожидают сверкающий и яркий поезд, который с грохотом проносится мимо. Некий маятник, отмеривающий жизнь больницы. День за днем. И вот однажды маятник останавливается - поезд не приезжает. Вот тут-то размеренная жизнь больных рушится и, казавшийся раньше нормальным и здоровым, окружающий мир тоже сходит с ума - на утро в больнице нет врачей и медсестер, к обеду во дворе взрываются бомбы, а позже вообще врываются чеченские боевики, которые, впрочем, особого вреда не принесли. Потом снова бомбежки и приходят федеральные войска, принеся с собой прежнюю жизнь в разваленную больницу. Фильм содержит как гениальные и очень сильные моменты, так и абсолютно натянутые, неуместные и пафосные. Сначала о хорошем - больше всего поразили несколько эпизодов - тихо падающий вертолет за спиной Жанны (очень символичен), встреча главаря боевиков и русского командира (равно как и передача убитого боевика), безумный дикий танец Гоги на фоне сгоревшего самолета и надписи "больные люди". Но на другой чаше весов лежат пафосные моменты, когда Глав Врач пытается философствовать и Фуко изрекает крамолы о вложенности вселенной. Нельзя не отметить, что фильм на уровне современных мировых стандартов кинематографа - тут тебе и качественные визуальные и звуковые спецэффекты, и модная "дерганая" камера, и яркая и разноплановая игра актеров. Я считаю, что тот, кто пропустил этот фильм, скорее потерял, чем не потерял ничего.
Рецензии на «Дом дураков» были в массе своей предсказуемо отрицательные. Я бы сам такую рецензию написал с легкостью необыкновенной. Дурное дело нехитрое. Фильм А. Кончаловского подставляется так явно, что кажется — не пнуть просто грешно. Инкриминируется ему даже то, в чем автор ни сном, ни духом не виноват: так, рецензент «Независимой газеты» пишет, что война у Кончаловского предстает почти идиллией, а как же, к примеру, Буданов? Рецензенту невдомек, что сценарий «Дома дураков» написан еще до начала второй чеченской и уж тем более до Буданова. По мнению наиболее радикальных критиков, Кончаловский виноват во всем — им кажется, что не отраженная им ... жестокость федералов делает его сопричастным этой жестокости. Помнится, сходным образом реагировали в Штатах на рязановский «Вокзал для двоих»: почему в фильме есть тюремная тема, но нет политических заключенных, нет сцен педерастии? Одна Алла Боссарт (немудрено, что «Новая газета» тут же уравновесила ее сдержанный отзыв сугубо разносным) заметила: если художник известного класса выворачивает картину швами наружу, зачем-нибудь ведь это нужно? Или как? Досадно, но приходится говорить о массе внекинематографических обстоятельств. Скажем, если вы любите А. Германа, то любить родного брата Н. Михалкова вам запрещается по определению. А любить вы должны, допустим, «Кукушку», которую «Дом дураков» подло обошел при выдвижении на «Оскар». Я человек не прогрессивный, совсем не либеральный и при всей своей любви к петербургской кинематографии вынужден признать, что какими бы отвратительными методами ни давили на российский оскаровский комитет, почти единогласно отдавший предпочтение Кончаловскому, «Кукушка» решительно ничем не превосходит «Дом дураков», а в некоторых отношениях сильно уступает ему. Что с того, что она похожа на европейский мейнстрим? Большую часть этого мейнстрима без скуки смотреть нельзя. Абстрактного — и весьма конъюнктурного — пацифизма в ней гораздо больше, чем в «Доме», банальностей и заимствований не меньше, актеры играют ничуть не убедительнее, изобретательности особой не видно, а масштаб у Кончаловского посолиднее, да и материал актуальнее… Так что сколь ни сомнителен Никита Михалков в качестве российского киноначальника, брат его не сторож ему. Что касается собственно кино, то «Дом дураков» — в самом деле очень уязвимое произведение. Временами он раздражает до головной боли, и в первые двадцать минут просмотра я, честное слово, не мог себе представить, каким чудом Кончаловский спасет картину. Тем не менее уже через час после первого обмена впечатлениями я почувствовал, что кино это меня не отпускает и что лучше всего мне помнятся как раз те его эпизоды, которые при просмотре казались пошлейшими. Более того, эта картина вполне достигает своей цели, поскольку в конце концов оставляет зрителя — хотя бы и самого предубежденного — искренне расположенным к человечеству. Это ощущение всечеловечности, горько-иронического жизнеприятия, интимной связи с миром остается. Фильм Кончаловского вовсе не кажется мне пацифистским — наоборот, иррациональная неизбежность войн явлена в нем с пугающей наглядностью. Однако главный пафос картины в том и заключается, что люди в своей злобе, тупости и в уродстве своем, прежде всего, жалки и трогательны, и какими бы картонными ни казались персонажи во время просмотра — запомнятся они живыми. Иногда, чтобы вызвать у зрителя требуемую эмоцию, можно снять плохое кино. На палитре большого художника много красок, и если ему зачем-то понадобилось лобовое, грубое, прямое воздействие — это не только его прихоть, а и вина аудитории. Ее теперь иначе не пробьешь. Чтобы зритель ушел из зала, думая о своем Отечестве с надеждой и милосердием, надо прибегать то к откровенной пошлости на грани кича, то к прямой публицистике на грани фола, то к надрывной сентиментальности на грани Чарской… Повторю вслед за Львом Аннинским: мне неинтересно спорить о качестве текста. Мне интересно, что заставляет Кончаловского нарочно снимать плохое кино (режиссер из числа экстра-профессионалов как будто подтвердил свое право на эксперимент, на запрещенный, но действенный прием, на лобовой ход). Прежде всего разберемся с упреками в пацифизме: надо начисто утратить навык критической интерпретации фильма, чтобы вычитать в «Доме дураков» мысль о том, что все мы люди и давайте дружить. Особенно забавны разговоры о том, что чеченцы у Кончаловского добрые, а русские злые и что все это он придумал, чтобы угодить зарубежной аудитории. Как раз сильнейшая сторона картины — точное изображение мгновенного расчеловечивания, превращения людей в нелюдей, чуть прозвучит первая автоматная очередь. Для того и нужно показать чеченцев добрыми и наивными, а русских честными и растерянными, чтобы тем более явным сделалось их ужасное преображение. В батальных сценах (увиденных глазами юродивой Жанны) Кончаловский применяет любимый со времен «Курочки Рябы» прием — вырезает кадр, другой, чтобы изображение начало скакать, как в дискотеке при ртутной лампе. Кажется, это называется пиксилляцией. Вместо придурковато улыбающихся и дружелюбных лиц мы видим оскаленные хари, да и харь-то почти не видно — спины, затылки, локти; только что были люди — рраз! — и нелюди. Не уверен, что русские в этом смысле чем-то отличаются от чеченцев. Единственное отличие боевиков от федералов — удивительная чеченская наивность, детски легкий переход от застолья к драке и обратно; но не думаю, что автора это умиляет. Он не поклонник архаических цивилизаций, и не случайно чеченцы, принимающиеся петь, ради своей таинственной и священной песни тут же начисто забывают и о несчастной Жанне, и о едва не убитом ими Поэте. Сцена, в которой они потрошат жалкий его рюкзачок, вряд ли свидетельствует о том, что режиссер представляет борцов за независимость добряками и рыцарями. А героиня? Русейшая из русских, и на эту роль режиссер не зря взял свою жену Юлию Высоцкую с ее вызывающе славянской внешностью. Она единственный образ России в фильме: дева Жанна, всех жалеющая, всех утешающая, придурковатая, несчастная, беспомощная, предлагающая себя в жены то заоблачному Брайану Адамсу, то чеченцу Ахмеду, сдуру пошутившему насчет свадьбы… Многие высказали уже мысль о том, что из всех аллюзий и параллелей в «Доме дураков» наиболее значима именно эта отсылка к «Андрею Рублеву»: Дурочка и нашествие, юродивая и татары. Кстати сказать, татары в «Рублеве» и чеченцы в «Доме дураков» изображаются весьма сходно: та же животная легкость перехода от побоища к пиршеству, от звероватой шутки к зверской пытке. Понятия «свой» и «чужой» для них священны, понятие «милосердие» не существует. Вся беспомощность русской цивилизации (с ее бесструктурностью, широтой, юродством) перед восточным нашествием воплощалась у Тарковского в Дурочке; теперь понятно, кто из сценаристов «Рублева» ее придумал. И не зря в обоих случаях Дурочку играет жена режиссера: тут можно бы развернуть интеллектуальную спекуляцию насчет мистического брака с Россией, но как-то стыдно. Впрочем, автоцитат и прочих заимствований в «Доме дураков» столько, что перечислять устанешь. Кончаловский нарочно отбирает только те штампы, которые сделались уже, не побоюсь этого слова, архетипами. Девушка с аккордеоном отсылает и к феллиниевской Джельсомине, и сразу к нескольким картинам Кустурицы. Карлик — из «Рублева». Метафора дурдома имела место у множества авторов, не только у Формана. Уж если на то пошло, с Форманом Кончаловский полемизирует, и вполне сознательно. «У него бежали из психушки, у меня бегут в психушку, потому что мир за тридцать лет перевернулся», — пояснял он в одном из интервью. Постановщик «Дома дураков» всегда активно пользовался чужими находками и не скрывал этого. Это метод, черта почерка, и ничего в этом нет криминального. Он намеренно обращается к штампам, но не для того, чтобы подмигнуть синефилам — плевать он хотел на синефилов, — а для того, чтобы показать приключения этих штампов в истории кино. Что с ними сделалось? Продолжают ли они работать? «Нет! — радостно кричит хор кинокритиков после премьеры „Дома дураков“. — Не работают! Другие пришли времена! Шестидесятнические ваши клише отнюдь больше не трогательны, а только жалки!» Да ведь он того и хотел, дорогие коллеги. Это явно входит в авторскую задачу режиссера — показать жалкость и беспомощность старых клише применительно к новой реальности. И когда за спиной Жанны падает сбитый вертолет и взрывная волна срывает с нее пресловутую знаковую шляпку, это откровенное авторское признание в собственной растерянности: все, ребята, довыпендривались. Вот что происходит в нынешние времена с нашим Феллини, нашим Тарковским и нашим грузинским кино. Наш мир лежит в руинах; наше гнездо, заботливо слепленное из цитат, безнадежно разорено. Некоторый оптимизм проистекает, оттого что дурдом так и не рухнул, хоть и пострадал от нескольких обстрелов; он пополнился, по крайней мере, одним пациентом — чеченцем. Но сама метафора — современная цивилизация как психушка на границе — не утешает ничуть. Разумеется, дом дураков символизирует у Кончаловского вовсе не Россию, Россия у него — Жанна, и она лишь одна из обитательниц скорбной обители; Дом дураков многонационален. Это не столько даже образ мира, сколько некая квинтэссенция мировой культуры. Ведь художник по определению болен. Каждый из обитателей дурдома — артист: один стрижет, другой тайно пишет стихи по ночам, третья танцует, четвертая борется за демократию… Как бы ни был жесток шарж М. Полицеймако на В.Новодворскую — не смеха ради поместил Кончаловский в свой дурдом, в свою элиту такую героиню. Стало быть, признает в ней художника — талант, жалкость, безумие… Даже пироман — и тот любуется подожженной занавеской с истинно художественным восторгом. Дом дураков — это дом художников со всем их эгоцентризмом и беспомощностью, болезненностью и живучестью. И, разумеется, с ними Бог. Беспомощность — это ведь и его, Бога, главная черта, по крайней мере, в понимании Кончаловского. Думаю, сам режиссер (человек глубоко религиозный, если смотреть его лучшие фильмы без предвзятости) совершенно серьезно полагает, что А. Адоскин в его картине играет Бога, а не сумасшедшего муллу. Потому что в нынешнем мире только такого Бога и можно помыслить: неподвижного, скорбного, становящегося объектом жестоких игр (катают его в кресле туда-сюда и вообще издеваются всячески). Под конец еще и ранят. А рот он открывает только для того, чтобы сказать: «Я и тебя прощаю. Иди». (Правда, монолог о яблоке уж вовсе за гранью вкуса, но кто сказал, что хороший вкус есть непременный атрибут хорошего кино?) «Дом дураков» упрекают и еще в одном нарушении приличий: больные тут снимаются вместе со здоровыми. То есть режиссер как бы спекулирует на их болезни. Не хватает только титра: «При съемках фильма ни одно животное, ни один сумасшедший и ни один боевик не пострадали, а некоторых еще и накормили». Некоторым очень обидно за Новодворскую, даже больше, чем за даунов (и это глубоко симптоматично). «Грешно смеяться над больными людьми». Но ведь Кончаловский любит своих уродов и заставляет зрителя полюбить их. Добро бы издевался, но ведь этак можно сказать, что он и над Россией, подлец, издевается, выводя ее шепелявой дурой в спущенных чулках. Любовь искупает все, и эта интонация усмешливой любви, иронического приятия побеждает в конечном счете все привходящие обстоятельства. Лично я могу припомнить только один фильм, в котором режиссер так же рискованно педалировал уродство персонажа и, сначала до смерти перепугав зрителя, в конце концов заставил его умилиться уроду и полюбить его. Я говорю, конечно, о «Человеке-слоне», лучшей картине Дэвида Линча. Кончаловский перегибает палку постоянно, однако результата добивается: его сумасшедших перестаешь бояться и начинаешь любить. Брезгливость и страх побеждаются умилением. Для такого богоугодного дела можно было и расширить границы профессиональной этики. Что касается главного вывода фильма, то он как раз довольно пессимистичен. Не случайно в дурдоме спасается самый глупый, смешной и слабый из боевиков. Он не хотел воевать, он выступать хотел. Потому-то все над ним и смеются, над Ахмедом. Он присоединяется к обитателям дома дураков вполне закономерно: каждый, в ком есть хоть тень таланта, совести или милосердия, в нынешнем мире обречен на резервацию, и это еще относительно благополучный вариант. Дураки потому и признали в нем своего, что он — со своим дурацким носом, жалкой улыбочкой и неумением убивать — гораздо органичнее смотрится среди них, чем среди молодых волков Ичкерии. Если ты прозрел, тебе одна дорога — в дурдом. Если пожалел, не убил, нарушил закон войны — тем более. И сам Кончаловский именно так определяет свое положение в современном мире: он в этом дурдоме даже не врач, а лишь один из пациентов. Вроде юноши из фильма Муратовой «Второстепенные люди», тот тоже все коллажи выклеивал… Кстати, с «Второстепенными людьми» «Дом дураков» аукается очень часто и, думаю, бессознательно. Но всегда хорошо, когда два больших и непохожих друг на друга художника приходят к сходным выводам. Впрочем, есть один ход у Кончаловского, который вполне оригинален. Стоит Жанне заиграть свою полечку — единственное, что она умеет, — и мир преображается, то есть начинает плясать под дудку (под аккордеон) идиотки. Эти оргиастические пляски, в которые вовлекаются то санитары, то чеченцы, — замечательная метафора искусства; иногда оно в самом деле умудряется заворожить реальность и заставить ее танцевать, а не убивать. К сожалению, миг преображения недолог. Вообще, не нужно расшифровывать эти эпизоды до конца — они точны по ощущению, но не всегда по исполнению. Эпизод с чеченской лезгинкой, посредством которой командир предотвращает свару в отряде, по-настоящему хорош, в отличие от прочих, являющих по отдельности зрелище довольно жалкое. Но автор, кажется, этого и хотел. Все вышесказанное вовсе не означает, что «Дом дураков» представляется мне шедевром. Куда там! Но у Кончаловского никогда, кажется, не было намерения снять непременно шедевр. Он из тех режиссеров, кого совершенство не интересует в принципе. Когда-то он определил свою тему как «взаимообусловленность и взаимное перетекание добра и зла». Я бы выразился иначе: главная тема Кончаловского — смешные и страшные оксюмороны, которыми полна жизнь. Умные дураки. Ненависть к любимой. Вечно тоскующие по дому странники. Страстно влюбленный импотент (по счастью, исцеляющийся). Победительные побежденные. И так далее. А потому и главная интонация его фильмов (особенно заметная начиная с «Аси Клячиной») — то самое чуть насмешливое умиление. В «Курочке Рябе» это уже просто наглядно. Более русофильской картины не знаю, Бурляев отдыхает. Да и сам Андрей Сергеевич Кончаловский — ходячий оксюморон: прозападный славянофил, расчетливый идеалист, сентиментальный циник, плейбой-однолюб… Россия, да и только. И фильмы его такие же воплощенные противоречия: оригинальная вторичность, слезные фарсы, ненавидящая любовь (к России ли, к Америке). «Я с миром был в любовной ссоре» — эта строчка Роберта Фроста вполне годилась бы Кончаловскому на щит. P. S. Думаю, однако, что раздражение отечественных критиков против Андрея Кончаловского вызвано вовсе не тем, что его картина поехала за «Оскаром», а его брат возглавляет СК России. Фильм злит их по другой причине: им очень не хочется в резервацию. Они все еще не готовы признать, что место художника в Доме дураков. Им кажется, что они колеблют мировые струны, участвуют в жизни и вообще рулят процессом. Ничего подобного. Наше место в дурдоме, уже по одному тому, что мы снимаем, читаем, пишем и занимаемся прочими бессмысленными вещами. Никакой другой ниши у художника нет, особенно на грани веков, на границе Востока и Запада, на пороге больших катаклизмов. Зато с нами Бог.