ОБЗОР «ИЗ ЖИЗНИ ОТДЫХАЮЩИХ» (1980)
Конец 1970-х. На одном из крымских курортов поздней осенью отдыхают люди среднего и пожилого возраста, персонажи из разных слоев общества. Среди них женщина-математик и хирург, которые полюбили друг друга.
Фильм, взбесивший цензоров чеховской интонацией чуткого, сопереживательного презрения к соотечественникам. Крымский пансионат в межсезонье. Скучающая публика, разговоры о здоровье, «распускание перьев» к ужину, обязательный массовик-затейник, расчески для лысин, пустота. А у разведенки с женатым - любовь, то же мне, придумали...
Прелесть этой картины в точнейшей передаче атмосферы и грустного, уютного очарования крымского курорта в несезонный сентябрь. Удивительно удачно подобраны все персонажи, расписаны их разговоры - общение случайно сведенных вместе людей. Туман, дождь, снимают революционное кино с тачанкой, пустынные пляжи и причалы, одинокий шашлычник (Михаил Херхеулидзе), «студент» просит пять рублей, чтобы добраться до дома. О нескольких днях из жизни отдыхающих одного из крымских пансионатов. В обстановке нескончаемых разговоров о болезнях, бытовых пересудов, легкого флирта зарождается любовь двух далеко уже не молодых людей - Надежды Андреевны (Жанна Болотова), разведенной с мужем, воспитывающей взрослую дочь, и талантливого хирурга Алексея Сергеевича (Регимантас Адомайтис), переживающего ... душевный кризис. История их взаимоотношений и составляет основу фильма. Прекрасная картина, почти без изъянов, а какие типажи! Чего стоит один только повар из посольства (Георгий Бурков сыграл гениально), выдающий себя за дипломата! Умная, горьковатая лента, пожалуй, самая лучшая работа Губенко, не поддающаяся издержкам времени. (Иванов М.)
"В семидесятые годы, казалось, с наших экранов почти полностью исчез жанр сатирической комедии. Комедия эксцентрическая? Лирическая? Это - пожалуйста. А вот критическая... Попробовал, к примеру, автор «Бумбараша» Николай Рашеев в 1973 году поставить сатирический мюзикл «Заячий заповедник», и премьеры ему пришлось дожидаться почти 15 лет. Причем, картина была положена на полку не из-за невысоких художественных достоинств, а из боязни показать на экране современных бюрократов и
жуликов. Пожалуй, за все десятилетие вспоминаются только две заметные работы с весомой сатирической направленностью - «Гараж» Эльдара Рязанова и «Из жизни отдыхающих» Николая Губенко, да и те вышли на экраны с перестраховочными купюрами" - Александр Федоров (1988).
Премьера: апрель 1981 (СССР); 18 мая 1981 (кинорынок на Каннском МКФ).
Прокат в СССР: 9.1 млн. купленных билетов.
Цитаты из фильма: - Вот если через телевизор можно было бы по лбу стукнуть, они бы все прямо в синяках ходили за такое выступление!; - Вы понимаете, что вы говорите!? Волны уже изготовлены, за них уплачено!; - Где мы только не были: Рим, Венеция, Пи... Пи... пи... пи... - Пицца? - Пиза!; - Да подожди ты со словами. Слова почти мои, их заменить - раз плюнуть; Сейчас время такое: да здравствует хамство, да здравствует невежество!; Господа офицеры, должен вас огорчить: ни одной приличной бабенки - одни замухрышки.
Обзор изданий фильма - .
«Из жизни отдыхающих» на Allmovie - .
Регимантас Адомайтис / Regimantas Adomaitis (род. 31 января 1937, Шяуляй) - советский, литовский актер театра и кино. Народный артист Литовской ССР (1979), Народный артист СССР (1985). С 1954 по 1959 учился на физико-математическом факультете Вильнюсского университета. В 1958 поступил на актерский факультет Вильнюсской консерватории (ныне Литовская академия музыки и театра). В 1962 получил диплом актера. В 1962-1963 годах - актер Драматического театра Капсукаса (ныне Мариямполе). В 1963-1967 - в труппе Каунасского драматического театра. С 1967 - актер Литовского государственного академического театра драмы в Вильнюсе (ныне Национальный драматический театр Литвы). Играл в других театрах, в том числе Вильнюсском малом, Русском драматическом (Вильнюс), Балтийском доме (Санкт-Петербург), Творческом объединении «ДУЭТ» (Москва). В 1988 входил в инициативную группу Литовской общественно-политической организации Саюдис. Народный депутат СССР (1989-1991). Семья: Отец - Вайткус Адомайтис (род. 1898); мать - Котрина Адомайтене (род. 1905); супруга - Эугения Байорите (1941-2011), певица Литовской филармонии; дети - Витаутас (род. 1972), Гедиминас (род. 1977) и Миндаугас (род. 1980). Подробнее (лит.) - .
Жанна Болотова (род. 19 октября 1941, Чановский район, Новосибирская область) - советская, российская актриса театра и кино. Народная артистка РСФСР (1985). Ее отец - Герой Советского Союза Андрей Болотов, мать - Зинаида Болотова (фото семьи - ). В 1964 Жанна Болотова окончила ВГИК (мастерская Сергея Герасимова и Тамары Макаровой). Была актрисой Театра-студии киноактера. Лауреат Государственной премии СССР (1977; за фильм «Бегство мистера Мак-Кинли»). Дебютировала в фильме Льва Кулиджанова и Якова Сегеля «Дом, в котором я живу» (1957). Во время учебы во ВГИКе Жанна Болотова вышла замуж за художника Николая Двигубского, приехавшего из Франции. В конце 1960-х вышла замуж за кинорежиссера Николая Губенко. Булат Окуджава посвятил Болотовой свои песни «Старый пиджак», «По Смоленской дороге», «Горит пламя, не чадит», «Маленькая женщина».
Ж. Болотова, творческая биография - .
Нина Цыркун. «Георгий Бурков: заслуженно народный» - .
«Из жизни отдыхающих» - новый виток в исповеди Губенко. Здесь он - художник иного масштаба. На этот раз режиссер взялся уже за другую тему, исследовал другой материал и сумел показать свойственный ему профессионализм, чувство меры и вкус. Жанр фильма - лирическая социальная комедия, которая иногда переходит в фарс. Автор предлагает групповой портрет в интерьере дома отдыха. Губенко рассматривает своих персонажей на свободе, в отрыве от служебной деятельности. Однако он не выдергивает их из контекста профессиональной принадлежности: на каждом герое лежит четкий ее отпечаток. Не изменяя стиля, автор говорит о том, как люди невнимательны друг к другу, они разучились слышать собеседника, ... утратили суть милосердия. Слово «утратили» и составляет лейтмотив этой картины. («Кто есть кто в мире», 2003)
В 1971 году известный актер Николай Губенко представил на суд зрителей свою первую режиссерскую работу «Пришел солдат с фронта». Фильм был встречен доброжелательно, однако выдающимся событием кинематографической жизни не стал. В картине «Если хочешь быть счастливым» Н. Губенко обратился к современной теме, но потерпел неудачу. И только проникнутые обжигающей искренностью мыслей и чувств «Подранки» по сути, стали открытием режиссера. И вот в 1981 году на экраны вышел четвертый фильм Н. Губенко - трагикомедия «Из жизни отдыхающих». ...Осень. Бархатный сезон на Черноморском побережье подошел к концу, и зарядили тягучие, моросящие дожди. Но атмосфера Дома отдыха берет свое - дни отдыхающих проходят ... за обстоятельными, неспешными разговорами, нехитрыми развлечениями, мимолетными курортными романами... А если курортный роман неожиданно окажется настоящей любовью? Скромную учительницу Надежду Андреевну и несколько загадочного, замкнутого врача Алексея Сергеевича играют Жанна Болотова и Регимантас Адомайтис. Их дуэт - лирический стержень картины. И если бы Губенко - сценарист дал Губенко - режиссеру возможность распахнуть души главных героев, высветить нюансы их характеров, то фильм вышел бы просто великолепный. Прекрасные актеры, имея только контуры сценарной основы, создают хотя и внешне привлекательные, но какие-то неопределенные образы. В итоге люди, которые могли стать нашими близкими друзьями, оказываются лишь случайными знакомыми... А в памяти надолго остаются тронутые желтизной рощи и туманы над побережьем, мокрые асфальтовые дорожки и сине-сиреневые сумерки, вдохновенно снятые оператором Александром Княжинским. Чуткая камера, точная расстановка акцентов создают элегическое настроение. Герои Болотовой и Адомайтиса идеально вписываются в композицию кадра, ощущается их общность с природой. Словом, в конечном счете лирическая тема ощутима - и в изобразительном плане даже изысканна, но к подлинному лиризму фильм, к сожалению, только приближается... А основания для полного успеха были немалые, прежде всего - отличная режиссура, блестящий звукозрительный ряд. Достаточно вспомнить монтажную фразу в эпизоде прощального банкета: Оборванная на полуслове зажигательная песни цыганского ансамбля, и сразу же едва различимое в полумраке мерцание потухших люстр, пустые столы и абсолютная, мертвая тишина. Окончен бал... Надо отдать должное Н. Губенко - почти все роли выписаны емко, сочно, порой сатирически едко. Актерский состав подобран редкостный. Лирическая линия органично оттеняется комедийными эпизодами, высмеивающими пошлость, ханжество. Одну из лучших своих ролей сыграл, пожалуй, Ролан Быков. Его массовик - затейник искрится каскадом энергии, жизнерадостности, за всем этим трогательно проглядывает душевная незащищенность, готовность делать добро, беззаветная преданность искусству. Герой Быкова из месяца в месяц организует «здоровый отдых трудящихся». Казалось бы, могло уже и надоесть. Но надо видеть, с каким исступлением, с полной самоотдачей этот «работник культурного фронта» репетирует очередной незамысловатый номер художественной самодеятельности. И нет-нет, а блеснет в глазах его грусть... Анатолий Солоницын и Георгий Бурков играют отдыхающих. Усталый скептик (инженер - строитель по профессии) и «душа общества» (повар, выдающий себя за дипломата). Актеры находят для своих героев жизненные, тотчас узнаваемые штрихи, также, как Р. Быков, ведут свои роли, опираясь на синтез комического и драматического. На курорте, освобождаюсь от привычных бытовых забот, люди всегда становятся несколько иными, чем обычно. Авторы картины сумели верно показать, что за внешней всеобщей раскованностью отдыхающих просматриваются непохожие и непростые судьбы. На первый взгляд может показаться, что Н. Губенко хотел на фоне так называемых положительных героев изобразить современных мещан. Но не спеша с выводами, приходишь к убеждению: по-чеховски внимательные к деталям быта я характера, авторы не стремятся обличать. Почти все герои фильма не мещане, а обыкновенные люди - со своими достоинствами и недостатками. Картина «Из жизни отдыхающих» не только знакомит нас с интересными человеческими типами, но и затрагивает проблемы, намного выходящие за рамки курортного романа. Речь идет о сути людского бытия, о талантах подлинных и мнимых, о вечных темах любви и счастья. (Александр Федоров, 1981)
Туманы в этом фильме играют особую роль. Туманы и призрачные дымы - по воле случая вблизи пансионата, где разворачиваются события картины Н. Губенко «Из жизни отдыхающих», снимается очередная приключенческая лента и соответственно скачут всадники, тарахтят пулеметы, и отчаянные пиротехники не щадят дымовых шашек. Туманы сообщают происходящему некоторую ирреальность, кинематографический антураж- определенную ироничность, словно намекая на то, что все это игра, все чуть понарошку, но, как водится в настоящем искусстве, с тайным умыслом, каковой зрителям и предстоит разгадать... Итак, в пропитанном туманом пространстве материализуются трое. Вооруженные биноклем, они изучают морскую даль, подернутую тем же туманным флером, и тоскуют во весь голос ... по поводу отсутствия достойного женского общества. И вообще тоскуют, ибо погоды стоят сырые, в пансионате, куда их занесло организованно отдыхать, царит скука зеленая, а на белом свете полным-полно людей, которые не своим делом заняты. Стоп! К чему тут вот это, последнее? К чему эта наивная публицистика? Да ни к чему. Просто поздней осенью в облупившемся особняке, среди освещающейся позолоты листьев, в городке, увешанном подсыхающими плетями дикого винограда и плюща, на улочках, где вечные лужи и подслеповатые домишки (чуть ли не декорация на темы «Тамани»), в такой вот обстановке на всех нападает неодолимый зуд высокопарного говорения. Возможно, в ином случае, в принципиально другом фильме, на первый план выдвинулась бы романтическая сторона жизни в окружении старых стен, за которыми - шумящий под мелким, сеющимся дождем парк, пустынность мертвого сезона, безлюдье мокрых причалов, набережных, пляжей, где так ясно, так хорошо думается... Однако у Н. Губенко все это приобрело саркастический смысл, ибо отнюдь не высокая поэзия владеет душами наших знакомцев, хотя и настроены они временами на свой лад поэтически. Человеческие типы в этом фильме вполне узнаваемы. Среди них и наша троица, дождавшаяся, наконец, явления (с очередным катером) прекрасной дамы в допускающем флирт возрасте. Вот они - гаерствующий технарь с философскими залысинами, желчный циник и любитель кроссвордов, демократично отзывающийся на уменьшительное Толя (А. Солоницын): предприимчивый и оперативный "бонвиван в шоколаде», посольский повар, выдающий себя за скромника-дипломата, Аркадий Павлович (Г. Бурков), чья нарочитая американизированность тает бесследно перед тарелкой каши; физрук, массовик-затейник, культорганизатор Виктор - с ударением на последнем слоге (Р. Быков), в глазах которого застыла печаль несостоявшихся надежд. Позднее мы обнаружим чью-то супругу, неуклюжую тетеху Оксану (Л. Федосеева)- парит ноги, что-то мурлычет, прислушивается обеспокоенно к колотью в пояснице, помаргивает и энергично пережевывает пищу, вспоминая о той, что съела в разные времена и в различных туристических поездках. Встретим мы и увядшую обольстительницу Маргариту Дмитриевну (М. Виноградова), чья история томна, продолжительна и полна значения Встретим и актрису на покое, современницу по крайней мере В. И. Немировича-Данченко, упоенно, никого и ничего не замечая, произносящую свой бесконечный, густо населенный тенями великих сентиментально-мемориальный монолог. Ну и конечно же, отыщутся в этой компании герой и героиня, обретающиеся - согласно душевному своему состоянию- чуть на отшибе, наособицу по отношению к пестрому населению столовой пансионата. Это Надежда Андреевна (Ж. Болотова) -то самое прекрасное видение, что доставил сюда долгожданный катер.- некогда, по ее словам, «посредственная жена посредственного мужа», теперь - мать горячо любимой дочери, и Алексей Сергеевич (Р. Адомайтис), по профессии хирург, единственный сын любимой же мамы. Блистательный, мужественный, отсвечивающий сизостью не поддающихся бритве щек Алекс и восхитительная, не очень счастливая, грустно-красивая Надин (имена здесь даны в манере Аркадия Павловича, так сказать, на шикарный лад). И между ними завязывается, разумеется, роман. И они. разумеется, видят, что это судьба. И автор, само собой, не мешает им... Пожалуй, описывая участников курортного заезда, мы несколько увлеклись. Но такова уж притягательная сила дарования Н. Губенко. За его персонажами интересно следить, хотя в фильме почти ничего не происходит, если не считать грехопадения Марго и слабого тления упомянутого романа. Какие-то важные для авторского взгляда на вещи черты в психологии, поведении этих лиц здесь гротескно укрупнены. То и дело вспыхивают в фильме реплики или совершается некий сюжетный поворот, в которых хорошо известное, примелькавшееся вдруг оказывается увиденным с неожиданной точки зрения, подвергается смысловому увеличению и вызывает оживление в зрительном зале. Чего стоят одни только монологи Аркадия Павловича с его деловитыми советами дамам «расслабиться», сбросить напряжение и сетованиями по поводу невозможных трудностей миссии дипломата! Как великолепна ханжа Марго, не без кокетства признающаяся обществу в том. что ей хотелось вымыться после какого-то зарубежного фильма-не слишком скромного на взгляд этой поборницы чистоты в искусстве. А разве не убийственно сатирична сцена репетиции самодеятельного представления (режиссер, понятно,- печальный Виктор) - разрисованный задник с электрическими огоньками, фанерный белый пароход, музыкальные заверения импозантного солиста: «...здесь хорошо, вы мне поверьте!» и один из движителей символического судна, унылый грузин с лаконичной эстетической программой: «Надоел, понимаешь, этот натурализм во всем...» Стоит ли продолжать? Как будто все ясно. Автор хочет подвергнуть безжалостному осмеянию пошлость, ханжество, мещанство, фанфаронство и ряд иных, столь же непривлекательных качеств отдельных представителей рода человеческого. Такую цель нельзя не приветствовать. Но вот беда -при всей талантливости автора каждый из эпизодов так и остался в пределах если не анекдота, то фельетона, выросшего из анекдота, смысл которого вполне исчерпывается элементарной моралью. Да, за их чередой любопытно наблюдать. Но слияния этих реприз (да простят нам эстрадную терминологию), анекдотов, микроскетчей в некую высшую художественную целостность не произошло. Героя, способного вызвать к себе подлинное уважение, в «заезде отдыхающих» не оказалось. Хотя, строго говоря, в фильме есть персонажи, противопоставленные компании пошляков или, скорее, противопоставляющие себя ей. Это Надежда Андреевна и Алексей Сергеевич. Но окутаны они таким флером загадочности, что судить о них сколько-нибудь определенно просто трудно. Впрочем, то же самое можно сказать и о прочих «отдыхающих». Все они показаны как бы с одного бока, и нас не оставляет впечатление, что мы не знаем о них чего-то важного. Ведь хвастун Аркадий Павлович, возможно, отличный, а возможно, и плохой повар, а инженер, несмотря на суесловие, может быть, очень хорошо строит дома. А может быть, и так себе... Персонажи фильма искусственно вырваны из нормального течения жизни. Поэтому, наверное, фильм выглядит псевдомногозначительным. Зрители, воздав должное остроумным наблюдениям автора, тщетно пытаются понять, против чего же направлен гнев его и кому отдана любовь. Зачем фильм этот снят вообще, если нет в нем и намека на авторскую боль за выведенных на экран персонажей? Недобрая усмешка стала его ведущей интонацией. Не спасает положения ни прекрасная операторская работа А. Княжинского (его туманы как бы «свернули» пространство вокруг пансионата, изолировали его от внешнего мира), ни хорошая игра актеров. Поверхностность художественного исследования действительности не компенсируется экзотикой находок, иные из которых трудно поддаются расшифровке, вроде эпизодов со сверхвежливым юношей на велосипеде (якобы из прошлого заезда, как будто поиздержавшимся), который, точно дух здешних мест, то и дело возникает из ниоткуда и «сшибает» пятерки «на билет» у отдыхающих и местного населения. К чему он? Снова нет ответа. Да, наверное, и не может быть. Губенко-режиссер так и не сумел придать глубины «физиологическому очерку» (быть может, это определение здесь вернее всего) Губенко-сценариста. Но хотелось бы верить в то, что это лишь случайная неудача в его творческой биографии. Ведь мы с благодарностью вспоминаем его «Подранков». (Валерий Барановский, кандидат искусствоведения. «Советский экран», 1981)
[...] Представим себе такую вот ситуацию. И физически, и морально устав от поисков своих братьев. Алексей Бартеньев почувствовал, что ему совершенно необходимо хорошо отдохнуть. Ехать в писательский дом творчества не хотелось. Там знакомых тьма, и не избежать суетных разговоров и бестактных расспросов. Подвернулась путевка в обычный пансионат, где ему повстречалась милая, интеллигентная женщина, похожая на его детскую любовь Аллу Константиновну. Завязался роман. Можно ли таким образом продолжить фильм "Подранки"? А почему нет? Трудно не заметить, что главные герои следующей картины Николая Губенко "Из жизни отдыхающих" (1981 год) несколько напоминают основных персонажей "Подранков". Алексей Сергеевич Павлищев - центральная фигура нового фильма ... - столь же мужественно элегантен и романтически молчалив, как и писатель Алексей Бартеньев. В роли Павлищева снялся тоже прибалтийский актер Регимантас Адомайтис, роль которого снова озвучивал сам Губенко. А героиня? Ее роль отдана, конечно, любимой актрисе режиссера Жанне Болотовой. В ее Надежде Андреевне из ленты "Из жизни отдыхающих" тоже мерещится какая-то тайна, загадка. Кстати, в литературном сценарии "Подранков" выводилась жена Алексея Бартеньева, в самом фильме ее нет, звали которую Надежда. Подобные совпадения и переклички вряд ли случайны. В "Подранках" заложен большой лирический (и комедийный) потенциал, который остался там не полностью реализованным. И персонажи этого фильма властно укоренились в сознании режиссера, не отпускали его от себя. Впрочем, по началу он собирался ставить совсем иную картину. Героем ее должен был стать кинодраматург, человек со сложной и даже трагической судьбой. Он трудно и долго пробивался в кино, наконец, пробился, но умер сразу после успешной премьеры своего первого фильма. А дальше об усопшем начинали рассказывать его друзья и знакомые, каждый на свой лад. Прием, хорошо известный в экранном искусстве. Особенно впечатляюще разработал этот прием великий японский режиссер Акира Куросава в фильме "Расемон". Из осколков некоего целого оно постепенно восстанавливается в своем единстве и противоречивости. Однако позднее Губенко отказался от этого замысла и поставил картину "Из жизни отдыхающих" - разумеется, по собственному сценарию. Как всегда, он работал над ним долго и неторопливо. В творческом его характере есть (была) очень мне симпатичная основательность, не суетность. Только что отмечалось сходство новой картины Губенко с предыдущей. Однако такое сходство не стоит и преувеличивать. "Из жизни отдыхающих" фильм несколько иной по визуальному решению, хотя оператор тот же, Александр Княжинский. Преимущественно четкая и густая экранная живопись "Подранков" во многом сменяется теперь мягкой акварелью красок, их нередкой размытостью. Изобразительно в фильме господствует туман - в несколько таинственной дымке его словно окутаны герои, что имеет и акцентировано выраженный драматургический смысл. Размыты, недосказаны и образы многих персонажей, Они поддаются порою диаметрально противоположному истолкованию - в зависимости от нашего мировосприятия и даже настроения, с каким мы смотрели фильм. Меняется и жанр. "Подранки", напомню, являлись социально-психологической драмой, замешанной на эксцентричной комедии. Комедийности, с отдельными элементами негромкой эксцентрики, не лишена и новая работа Губенко. Она явно тяготеет к мелодраме. Но в энциклопедическом словаре "Кино" (год издания 1986) фильм назван комедией. А критик Евгений Марголит, назвавший "Из жизни отдыхающих" лучшей картиной режиссера, интерпретирует ее в 1992 году в постмодернистском ключе как глобальную пародию на "все и вся - так, мимолетом, мимоходом, ненавязчиво и, в первую очередь, пафос всего своего творчества в целом. Именно так - иначе невозможно объяснить то, что "Из жизни отдыхающих" откровенно парадирует последующие работы Губенко. Этакий жанр опережающей пародии". Пародийность, несомненно, присутствует в фильме, но я не думаю, что ей следует придавать первостепенную значимость. Все же в этой ленте ярко выражено стремление автора к лирике, поэтичности. И неясно, как может существовать "опережающая пародия". Итак, кинокамера переносит нас на пирс южного побережья Крыма. Однако не сразу и догадаешься, что оно - южное. Серое, суровое море, хмурое небо, пустынный пляж, на котором скучает курортный фотограф. Какой-то ветхозаветный старичок суетливо ищет домик, где жил Пушкин. Потом этот старичок появится еще раз-другой. Зачем? Сюжетно он вроде бы легко отсекается от фильма. Столь же сюжетно не необходим и некий ловкий парень велосипедист, который привычно сшибает с доверчивых приезжих пятерку якобы на обратный билет. А еще через всю ленту проходит киносъемка, - выстрелы, стремительный пролет тачанки по пустынной набережной. И эта киносъемка, казалось бы, совсем лишнее в драматургической структуре фильма, но зато вкупе со старичком и велосипедистом дает дополнительные аргументы Марголиту для его "пародийного" истолкования ленты. Кстати, тут, еще раз скажу, наличествует и пародийность, но все эти вроде бы не обязательные эпизоду нужны внутренне Губенко. Создается определенный колорит, бытовая аура, в которой при всей ее случайности, спонтанности, проглядывает своя художественная логика. Люди, приехавшие глубокой осенью на южное побережье, все-таки погружаются в специфическое курортное бытие, вырывающее их из обыденных жизненных условий. Тут все немного понарошку. На то он и отдых, когда всякое возможно и всякое случается. Трое мужчин на пирсе пристально следят за подплывающим пароходиком. Очередной заезд в пансионат. Кого Бог принесет? Будут ли среди новичков хорошенькие и свободные женщины? Но мы пока вглядываемся в мужчин. Ба, знакомые все лица. Г. Бурков, Р. Быков, А. Солоницын. Отдыхающие, кроме Быкова. По фильму, он - пансионатский культорг. Зовут его на заграничный манер: Викт'ор с ударением на втором слоге. В одном из интервью, Ролан Быков дал исчерпывающую характеристику своего персонажа. "Мой герой по фамилии Лисюткин работает в пансионате. Пошлость этого человека убийственна. Но это пошлость особого рода, умноженная на невежество и откровенную дурость. Он удивительно искренен в своей пошлости. Он, например, с таким старанием и рвением во время утренней зарядки играет на баяне, словно исполняет собственное произведение в концертном зале. А играет-то плохо и бездарно. Он по должности культработник, но своим патологическим невежеством и деятельностью дискредитирует самое понятие культуры". Трудно не согласиться с данной характеристикой. Но вот странность. У Лисюткина временами столь же грустные и умные глаза, каковы были у военрука Громова из "Подранков". Разве Быков не мог наделить нового своего героя, так сказать, пошлым взглядом? Да и Губенко с Княжинским тоже ведь не дремали. Быков обладал даром почти абсолютного сценического перевоплощения. Выходит, что актер, сознательно или бессознательно, с согласия режиссера и оператора, почувствовал в пансионатском затейнике и некий другой пласт человеческого характера и судьбы. В молодости Виктор (без ударения на втором слоге) мечтал стать профессиональным актером, поступили даже в театральный институт, а потом что-то у него не сложилось, оборвалось, и мечты развеялись, как дым. Теперь он - присяжной затейник, массовик. Самозабвенно отдает себя этой тоже нужной, хотя и не солидной работе, а в глубине души несчастный человек. Стоп. Я останавливаю самого себя. Не слишком ли многое я вычитал в глазах Быкова-Лисюткина? В сущности, все его поступки и рассуждения однозначно пошлы и вульгарны. Что стоит одна лишь поставленная им декорация самодеятельного концерта: белый фанерный пароход, весь в радостных огнях. Это, оказывается, наглядный символ счастливой советской жизни. Пародийный символ, тут Марголит прав. А с каким апломбом воинствующего невежды Лисюткин рассуждает о культуре, ничего в ней толком не смысля. Смешной, суетливый, ничтожный человек. И не надо его выдумывать. А грустные глаза? А жалкая бравада? Так уж однозначен персонаж Быкова? Посольский повар, любезнейший Аркадий Павлович - Георгий Бурков. Разодетый, словно павлин, в заграничные тряпки, он выдает себя за профессионального дипломата. Кажется, откровенный пошляк, он вешает лапшу на уши каждому, кому не лень его слушать. В первую очередь - слабому полу. Аркадий Павлович весьма высокого мнения о своих мужских достоинствах. Персонаж явно комедийный, таким его и дает Бурков, не комикуя, однако, специально, не пережимая в своем исполнении. А подумать, так уж плох его герой. Болтун и враль, конечно. Но стоит ли чересчур строго и серьезно воспринимать его? Может быть, он просто играет в дипломата и ловеласа, а сам, вероятно, вполне хороший повар и семья у него нормальная. Стоя же день-деньской у кухонной плиты, как не позавидовать лощеным дипломатам, коих обслуживаешь. На отдыхе Аркадий Павлович расслабляется и, можно сказать, изживает комплекс неполноценности, зависти. Вот еще один дон Жуан местного значения Анатолий Чикин - Анатолий Солоницын. Он прославился глубоким исполнением главной роли в фильме А. Тарковского "Андрей Рублев". Солоницын не умел играть плохо. Тарковский приглашал его работать во всех своих фильмах, снятых в России. И не только Тарковский. Лучшие режиссеры страны считали за честь видеть Солоницына в своих фильмах. Глубокий он был человек, у меня с ним состоялся серьезный разговор о задачах экранного искусства незадолго от его ранней смерти от неизлечимой болезни. В фильме "Из жизни отдыхающих" у него сравнительно небольшая роль, но сыгранная с блеском. Его Чикин - "технарь", изрядный любитель кроссвордов. Их он разгадывает даже в столовой. Сыплет вычитанными афоризмами, и приладил себе на лицо маску современного циника. Возможно, она приросла. Цинизм стал его сущностью? Вряд ли. Что в Чикине особо дурного? Ну, отдыхает мужик, хочет, подобно Аркадию Павловичу, расслабиться. Никому зла не делает и не желает. Любит напевать песенки Вертинского, приходит в восторг от цыганских плясок. Таких, как Чикин, тысячи и тысячи. Узнаваемы и женские типы. Пышнотелая Оксана - актриса Лидия Федосеева-Шукшина. С прической, модной в провинции чуть ли не с 40-х годов. С бесчисленными хворями, но, в общем, выдуманными. Очевидно, у себя дома боевая баба. Не прочь выпить за компанию, пофлиртовать. Она и в бильярд играть умеет. У Оксаны взрослый сын, о котором она частенько с любовью вспоминает. Неисправимая сплетница Марго - актриса Мария Виноградова. О таких дамах говорят: черту славная находка, престарелая красотка. Она жеманно заявляет, что ей хотелось помыться после просмотра зарубежного фильма, из-за его, дескать, полной безнравственности. Сама же готова лечь в постель едва ли не с любым мужиком, в чем и преуспевает. А так Марго одинока. И живет, вероятно, одной лишь работой да житейскими пересудами и сплетнями. Вырвалась на курорт - достала путевку, хотя и не в сезон. И алчет, пусть на иллюзорные мгновения, вернуть себе молодость. Конечно, можно рассматривать всех этих персонажей, мужчин и женщин, как пародийные типы. Но точнее их понимать как просто провинциальные типы, которые дожили и до нашего времени. И нас переживут. Наше кино, особенно в брежневские ханжеские времена, зачастую лишь фыркало по поводу простых человеческих радостей и слабостей. А то их вовсе игнорировало. Секса у нас, как известно, не существовало. Если любовь, так только светлая и большая, а разные там флирты не для советских тружеников. Губенко же с пониманием относится к человеческим слабостям и радостям. Но и без восторга. Чему уж тут восторгаться! В тех курортных романчиках, которыми пробавляются его персонажи, почти нет поэзии, чувства. Пусть легкого, мимолетного, но чувства, которое рождает не одно плотское, а и душевное влечение. В душевном же, пожалуй, и не нуждаются наши отдыхающие. Собрались раз-другой, выпили крепко, поболтали ни о чем - удручающе низкий интеллектуальный уровень их общения. Потанцевали - разгорелись, затем - в койку. Все плоско, банально, бегство от обыденности оборачиваются ею же. В картине едко высмеивается подобный тип взаимоотношений. В критике говорили даже о сатирической тональности фильма. Вряд ли это обоснованно. Сатира, а отчасти и пародия, - более беспощадны и резки в своих разоблачениях. Губенко не то, что сочувствует своим персонажам, но и не преувеличивает меру их отрицательности. Они - люди, как многие. Да и потом курортная обстановка вовсе не способствует особо интеллектуальным беседам. Увы, конечно. Такова жизнь, современным людям свойственно иссушение эмоциональной сферы, ее упрощение и огрубление. Стоит подчеркнуть, что самая констатация этого факта делала фильм, по сути, противостоящим официальным идеологическим стереотипам, согласно которым советские люди являлись в основной своей массе замечательно высоко моральными и наделенными изначально неисчерпаемым богатством светлых чувств. Закономерно, что картина, еще в процессе съемок, вызывала озабоченность большого начальства, обычно благоволившего к режиссеру, а по выходу на экран придерживалась в прокате. Как никак, этот неугомонный Губенко показывал нашего "среднего" человека не вполне нашим. В его персонажах, как и раньше в братьях Бартеньевых, не хотелось узнавать советского человека. Но с братьями было понятно. Писатель - достаточно приемлемый гражданин, архитектор - заевшийся интеллигент, а с преступника Сергея и взять ничего: к сожалению, есть у нас и такие отщепенцы. А вот в ленте "Их жизни отдыхающих" выведены вроде бы простые труженики, а ведут они себя и говорят не совсем "по-нашему". Бдительная редактура Госкино СССР навязывает Николаю различные поправки и уточнения. Он отбивался, как мог. На некоторые пришлось пойти или, по крайней мере, их как бы обойти. Процитирую отчет Губенко о выполненных, по строго обязательным рекомендациям Госкино, авторских исправлениях: Добавлены "социально" направленные суждения о бедных итальянцах, виденных во время туристской поездки: - Приехали мы в какой-то квартал. Отступили нас ребятишки. Голодные, грязные! - Я тоже видел. - Один такой маленький, худенький, Прямо сердце разрывается. Ручонку тянет: "Сеньора! Сеньора!" А у меня, как на грех, ничего с собой. - Ай - яй - яй! - Ну, была банка икры. Отдала я ему. - Ну, что ему одна банка! (...) В сцене "Зарядка" реплика Оксаны: "Вчера была на экскурсии в Ялте, у Чехова", - заменена репликой: "Вчера была на экскурсии в Ялте, в Гурзуфе" (...) В сцене "День рождения Лисюткина" изъята реплика Аркадия Павловича (арт. Г. Бурков): "Ешь ананасы и рябчиков жуй". В эпизоде "Раннее утро" закадровая реплика уборщицы: "Хоть бы они посдыхали скорее", заменена репликой: "Хоть бы они поотдыхали скорее" (...)". Если отбросить в сторону чисто субъективистские претензии вроде замены "у Чехова" на посещение Гурзуфа, то ясно, что редактура требовала, чтобы режиссер усиливал идеологическую направленность диалогов и реплик. Отсюда возникла, например, вставка с рассказом о туристской поездке в Италию. Рассказ фальшивый. Никаких голодных ребят, обступающих туристский автобус, на Апеннинах встретить невозможно. Или это из ряда вон выходящий случай, который мог иметь место на бедном юге страны, куда туристов обычно не возят. Но зато персонажи наделялись "классовым чутьем" и душевной широтой, что отвечало стереотипам редакторских понятий о моральном облике простого советского человека. Смешной парадокс. Пойдя на это глупое требование редактуры, Губенко, проигрывая в житейской достоверности сцены, в то же время ее обострял. Чем больше подчеркивалась в фильме мировоззренческая "правильность" персонажей, тем рельефнее оттенялась их грубость, неразвитость в области чувств. И даже испорченность - с точки зрения той же официальной морали. Весьма забавна последняя замена. Когда уборщица говорила: "Хоть бы они посдыхали скорее", то здесь четко обозначалось естественное неприятие простой рабочей женщиной греховного время провождения скучающих бездельников, приехавших на курорт. В новом варианте реплики такое психологически оправданное неприятие смягчено, в нем слышится даже извиняющая нота: люди отдыхают, что с них взять. Всем этим я вовсе не хочу сказать, что назойливое редакторское вмешательство являлось благом для режиссера. Нет, оно, конечно, нервировало, мешало, унижало. Приходилось выкручиваться по старому российскому правилу: голь на выдумку хитра. О какой уж тут свободе творчества можно было говорить. Как ни важно и занятно само по себе комедийное изображение отдыхающих, оно не является главным в картине. Главное в ней другое. Отнюдь не пародийный рассказ о подлинной и поэтичной страсти. О ее незаметном зарождении и тихом движении. Роковое чувство опалило Алексея Сергеевича и Надежду Андреевну. Оба они не молоды, хотя и не стары. Павлищеву - 42 года, Надежде - под 40, у нее уже взрослая дочь. Почему их охватило неодолимое влечение друг к другу? Искусство уже веками разгадывает эту вечную тайну. Не разгадало, о чем, помнится, сказал как-то мне Андрей Тарковский. И добавил: это и прекрасное, без тайны нет любви. Впрочем, нет ничего удивительного, что художник Павлищев потянулся к этой изящной, со вкусом одетой женщине с глазами, да простится мне банальное, но верное, сравнение, большими и глубокими, как море. Она разительно отличается от всех других курортниц. И как мило, не броско она кокетничает. Ничто женское ей не чуждо. Надежде Андреевне тоже в пансионате больше ни на ком было остановить взгляд. Между нашими героями вспыхнула не просто симпатия, а именно любовь. На этом настаивается в фильме. Сменив к финалу холодное "вы" на ласковое "ты", влюбленные строят планы на будущее. Надя беспокоится, понравится ли она матери Алексея. Он не женат. Зато у его подруги есть семья. В ней, видимо, нет ладу. "Посредственная жена посредственного мужа" - не без самоиронии аттестует себя Надежда Андреевна. Фотокарточку же дочери всегда носит с собою. Еще мы узнаем, что Надежда Андреевна по профессии математик. Она, разумеется, не принимает участие в пересудах и развлечениях своих товарок по пансионату, но и не выступает с морализаторским их осуждением. Изначально дано, что они разного поля ягоды. Портрет героини набросан четко, однако порою красок и полутонов все-таки не хватает. Болотова - Надя чаще всего погружена в молчание. Оно красноречиво, но временами так хочется, чтобы она заговорила или как-то иначе проявила себя. И уж очень целомудренно ведут себя наши герои. Словно боятся подчас прикоснуться друг к другу. Ревнивый муж-режиссер был всегда на страже? Но это, конечно, шутка. И тут вновь я ловлю себя на споре с самим собою. А, может быть, художественно обоснована такая сдержанность в поведении актрисы, такая ее невыявленность? Зритель призван сам дорисовать образ. В конце концов, разве не ясно, что при нынешнем, или, возможно, всегдашнем дефиците "настоящих" мужчин, еще не старая, красивая и молодая женщина, у которой не очень-то сложилась личная жизнь, сравнительно легко пойдет за тем, кто и собой интересен и выше других по интеллектуальному уровню и манере поведения. Но так уже высок этот уровень у ее избранника? Павлищев - Адомайтис тоже немногословен. Подразумевается, что за этим скрывается личность незаурядная, погруженная в свой сложный внутренний мир. И вот, наконец, его он приоткрывает, произнося в разговоре с любимой женщиной длинный монолог. "Иногда получается, что человек сам себя губит себялюбием, тщеславием, завистью, эгоизмом, предательством профессии, таланта, данного ему природой. Я вдруг здесь, у моря, только стал понимать, что гораздо больше уважал бы себя, если не суетился бы, не придавал значения всем мелочам, которые так отвлекают меня от главного. Не знаю, зачем все это вам говорю. Иногда стесняешься говорить высокие слова, неловко все, как-то стыдно, кажется, могут не понять. Но уже за спиной полжизни! Думал еще много времени! Но уже сорок два! И все мои устремления, все мечты, многие из которых, как ни странно, осуществились, кажутся мне такими маленькими, ничтожными... А знаете, чертовски хочется - не славы, конечно, нет! А сделать чего-нибудь такое... что-нибудь существенное". Мысли, выраженные в этих рассуждениях, звучат возвышенно, благородно, но они общеизвестны. Любого художника, если он талантлив и совестлив, настигают, рано или поздно, сомнения и самоедство. Но суть дела в другом. Этот монолог против собственного конформизма мог бы прозвучать и как нечто новое, глубоко героем выстраданное, но он так не звучит. Ибо не подготовлен предшествующим действием и не раскрыт в последующем. Но что же конкретно мешало Павлищеву создавать "что-нибудь существенное" и что для него "существенное"? Непонятно. А, может быть, он просто рисуется перед хорошенькой женщиной, заявляя, что его не волнует слава. Лично я таких равнодушных к славе художников не встречал, да и Павлищев выглядит вполне земным человеком. Его монолог повисает в воздухе и, в сущности, находится вне основного текста фильма. Вне не столько сюжетно, сколько концептуально. Герой остается тайной за семью печатями, но это не тайна красивой женщины. Просто не ясно, что он собой реально представляет как художник. И дорисовать, вообразить себе его личность кажется задачей почти что невыполнимой. Но и не слишком ли много в фильме недоговоренности? Не обращается ли она некоей мнимой значительностью, и нам предлагают искать черного кота в черном ящике, куда он и не забирался? Упреки подобного рода высказывались неоднократно в критике 80-х годов, в том числе и на страницах журналов "Советский экран" и "Искусство кино". Процитирую одно из таких высказываний, в нем речь о главных героях фильма: "...они настолько лишены человеческой изюминки, так откровенно банальны, что порою мелькает догадка: Павлищев и Надя, их роман, их неясное томление - это все не всерьез, а что-то вроде пародии на "интеллектуализм", значит, вовсе не попытка показать "остров спасения" в мире курортной пошлости?". Стало быть, слово "пародия", применительно к фильму Губенко, было впервые сказано не Марголитом, - но он сказал его со знаком жирного плюса, а рецензент "Искусство кино" (Л. Польских, талантливый критик) - со знаком минуса. Аннинский назвал монолог Павлищева "плоским, как плакат", что справедливо. Затем критик чуточку увлекся собственными рассуждениями и заявил: "лучше бы романтический красавец и дальше молчал под Рахманинова: внешность его, надо сказать, выразительнее речей". Это верно выразительнее, но причем тут композитор С. Рахманинов? Я не усматриваю особого сходства с ним у Адомайтиса. Общая оценка картины "Из жизни отдыхающих" у Аннинского: "... четвертый фильм Губенко, особенно в сравнении с третьи (то есть на фоне "Подранков") производит впечатление довольно невыгодное именно потому, что здесь нет прорыва: сквозь картину нравов - к духовной бездне". Это уж максималистское требование, хотя, возможно, и лестное для Губенко-сценариста. Ему предлагают уподобиться Ф. Достоевскому, полагая, очевидно, что автор "Подранков" по масштабу таланта не уступает создателю "Братьев Карамазовых". Вместе с тем в прессе 80-х годов появились и положительные отзывы на фильм. Рецензент минской газеты "Знамя юности" писала, что "новая работа режиссера Николая Губенко открывает, по-моему, такие стороны его творчества, которые раньше не столь явно выступали в его фильмах, это зрелость художественного видения, и самоирония, и тонкий лиризм, слитый с удивительной наблюдательностью". Поддержал фильм и "Московский комсомолец". Тогда эта газета была отнюдь не столь же популярной, как сегодня, но и влиятельной, интересной. Выше я уже ссылался на Т. Хлоплянкину, критика взыскательного и мало склонного к восторженности. Она высоко оценила лиричность, душевную теплоту губенковского фильма, и стремление его персонажей преодолеть внутреннее одиночество, свой страх перед ним. Я не так давно пересмотрел этот фильм, его показали по ТВ. И он вызвал положительный отклик у зрителей. И думаю, так будет и впредь. Спору нет, по своей социальной наполнености картина "Из жизни отдыхающих" уступает предшествующей работе режиссера, на что он, впрочем, шел вполне сознательно. Лично мне его лента активно нравится в своей, так сказать, иронично-комедийной части. И я не согласен с теми критиками, которые считают, что Губенко отстаивал в фильме лишь азбучные истины, "элементарную мораль", как выразился один из журналистов. Стоит уточнить, что значит, применительно к искусству, самое понятие элементарной морали. Этические "выжимки", нравственные идеи художественного произведения едва ли не всегда "просты", как только их начинаешь формулировать в логических суждениях и терминах. В значительной мере они сводятся к тем общеизвестным заповедям, которые даны в Новом Завете, если иметь в виду христианскую культуру и ее этические традиции. Они несут в себе, разумеется, и общечеловеческий смысл, зачастую схожий с тем, что проповедуют другие религии. В художественном произведении первостепенно важен контекст, характерно-неповторимое сцепление тех или иных идей, их эмоциональная окраска и насыщенность. С этой точки зрения в фильме "Из жизни отдыхающих", что я уже старался показать выше, задеваются вполне актуальные и серьезные проблемы нашей повседневной жизни - как вчерашней, так сегодняшней. В конечном счете, они упираются в общую, и тоже фактически вечную, коллизию человеческой духовности и бездуховности. Еще раз скажу, в фильме нет прямого "прорыва к духовной бездне, о чем сетовал Л. Аннинский, но автор и не ставил себя целью в него прорываться. Задача фильма более скромная, и не стоит предъявлять к нему не адекватных замыслу этических и эстетических требований. Однако в авторский замысел явно входило желание оптимально четко прочертить собственно лирическую, поэтико-психологическую линию, что, на мой взгляд, не вполне удалось. Не потому, однако, что это вообще чуждо дарованию Губенко. Нет, не чуждо, что он убедительно доказал еще в фильме "Пришел солдат с фронта". Но придется сказать без обиняков: Губенко-сценарист не сладил с образом Павлищева, что и явилось ахиллесовой пятой фильма. Пожалуй, этот образ ни драматургически, ни актерски почти не состоялся. Почему? В нем не хватает как раз" лично пережитого", о первостепенной значимости которого столь решительно говорил Николай в беседе с Аннинским после постановки "Подранков". Я прервал цитирование их диалога, и не привел его комментирование критиком. Сделаю это сейчас. "...Фильм "Из жизни отдыхающих", - замечает Аннинский, - тогда еще не был сделан. Когда он был сделан, я подумал: "Кто из нас не ездил по профсоюзным путевкам? Мы это "пережили"... Все верно. Нечто подобное рассказанному в фильме "Из жизни отдыхающих" каждому из нас, так или иначе, ведомо. Безусловно, ведомо оно и Николаю Губенко, хотя это вовсе не означает, что он обязательно когда-то находился в ситуации своего героя. "Лично пережитое" любым художником не стоит непременно рассматривать как непреложный факт его житейской биографии. Строго говоря, абсолютно автобиографичным не является даже его фильм "Подранки". Тем более, не является им "Пришел солдат с фронта" В отличие от Николая Максимовича Егорова, его "родитель" Николай Николаевич Губенко не был на фронте и никогда не работал председателем колхоза. Но он проникновенно и глубоко вошел во внутренний мир своего героя, в известном смысле стал им. Помните, как у Пушкина: "над вымыслом слезами обольюсь...". К чему я клоню? Необходимо уточнить суждение Губенко относительно "лично пережитого". Или, вернее предостеречь от расширительного и не точного его понимания. "Лично пережитое" в искусстве - это, чаще всего, не чисто биографическое, а такое жизненное событие, которое воспринято художником как нечто кровное "свое", его непосредственно касающееся, остро волнующее, чем он не может не поделиться с людьми. Такой вот полной, самозабвенной органичности не ощущается, по моему мнению, в образе Павлищева, хотя, повторюсь, его характер и даже судьба могли быть житейски близки и, наверняка, были близкими своему создателю. Может быть, даже слишком близкими - дистанция между персонажем и его автором тоже должна присутствовать. Пожалуй, Губенко здесь, что редко с ним случалось, ошибся в выборе исполнителя на главную роль. Или не понял его творческую и человеческую индивидуальность, не раскрыл ее в рамках своего фильма. Регимантас Адомайтис - прекрасный актер. Начиная с первой работы в картине "Никто не хотел умирать", он не раз доказывал способность органически перевоплощаться в разных героев и выражать на экране яркие и звучные эмоции. А в картине "Из жизни отдыхающих" он слишком "зажат", скован в так называемой прибалтийской сдержанности. Она обернулась сухостью во внешнем проявлении своих чувств. Это, правда, было уже заложена и в исходном материале роли, что артист не смягчает, а, скорее, усиливает, подчеркивает. Вероятно, он именно так "прочитал" сценарно-режиссерский замысел. Высказывая все эти соображения, я опять-таки ловлю себя на сомнениях. Может быть, я ошибаюсь в оценках фильма? Ведь многие зрители вполне его приняли вкупе с главным героем. Эстетическое восприятие лирического произведения (или лиричности в произведении) порою непредсказуемо субъективно, индивидуально. И художнику бывает очень нелегко понять, как слово его отзовется. Нелегко понять это и критику, причем даже тогда, когда прошли годы и можно, казалось бы, все точно взвесить. Только вот соответствующих весов нет в арсенале искусствоведческой науки. И все-таки мне представляется, что я прав в трактовке образа главной героя и его фабульной линии. Теперь вернусь к рецензии Лидии Польских и процитирую ее рекомендацию - пожелание Губенко. Как полагал критик, лирическое начало, называемое ею "стилизацией", не свойственно, не органично художественному дарованию режиссера и, тем более, его драматургии. Поэтому и постигла Губенко якобы полная неудача в фильме "Из жизни отдыхающих". Слово Л. Польских: "Нет, стилизация никогда не была органична для Губенко, он режиссер иного замеса, чем некоторые его сверстники. И иного состава крови, требующей не профитролей, а здоровой, простой пищи. Он и не отказывается от нее, тянется к ней в своих лучших работах, И все-таки его манят еще и искусы "живописного кино", барочная изобретательность, импрессионистские эффекты. А ему бы писать маслом на грубых холстах...". Умели и умеют обидно писать наши критики. Я не знаю, что имелось в виду под словом "профитроль", но общий смысл понятен: не в свои сани, милый, не садись. Впрочем, пока я воздержусь от комментирования данного высказывания. Но запомнить его следует. И посмотреть, насколько оно будет отвечать поэтике следующей работы Николая Губенко - фильму "И жизнь, и слезы, и любовь" (1983). [...] Губенко столь же прозаик, сколь и поэт экрана. В "Подранках" и, особенно, в фильме "Из жизни отдыхающих" ощущается подчас стремление к акцентированной метафоричности, иносказательности. Но она не превращается в криптограмму, в не разгадываемый поэтический троп, а вырастает на вполне земной почве, погруженная в достоверно-документальную среду и атмосферу действия. [...] В фильме "И жизнь, и слезы, и любовь" Николай Губенко убедительно опроверг приведенное выше мнение критика Л. Польских, в связи с картиной "Из жизни отдыхающих", что ее создателю не дана лиричность, что у него иная группа крови. В новой картине режиссер вместе со своими актерами, оператором и художником сложил именно лирическую поэму о поздней любви двух одиноких людей, у которых годы забрали здоровье и силу, но не отняли живой трепетности сердца. Однако хочу заметить: все равно полезно, что Л. Польских открыто и прямо высказала, хотя и в корректной, уважительной форме, тогда свое мнение о фильме "Из жизни отдыхающих". Она не без основания усомнилась, правильно ли режиссер прокладывает свой курс в киноискусстве. Такое беспокойство и сомнения порою дороже и ценнее, чем неуемные восторги и похвалы. Первые предостерегают художника, заставляют о себе задуматься, в себя всмотреться. Вторые, хотя и приятно льстят, медом кормят, но часто проку от них мало. [...] Отечественная кинокритика, в общем, положительно оценила эту работу Губенко ["И жизнь, и слезы, и любовь"]. Позднее, правда, Андрей Плахов предпринял попытку если не ее зачеркнуть, то поставить под сильное сомнение, а заодно и пройтись утюгом по двум его предшествующим лентам. "Своеобразный триптих режиссера "Подранки", "Из жизни отдыхающих", "И жизнь и слезы и любовь..." сделаны в манере поэтическо-ностальгической, с тонким ощущением атмосферы и среды обитания персонажей... Но атмосфера эта, воссозданная с помощью изобразительных средств кино, решают задачу скорее театральную: они задают своеобразный подтекст и "подводное течение" действию, которое без того увяло бы на корню или превратилось в словесный обмен банальностями". В этом витиеватом высказывании все смещено и даже искажено. Если эпитет "ностальгический" применен к фильму "Под ранки, в чем нет ничего дурного, то относительно двух других картин он просто не к месту. Собственно, ностальгическим можно объявить тогда любой фильм, где только речь идет о любви, о прошлой жизни, а, тем более, о старых людях. Здесь Плахов хотел, видимо, подверстать картины Губенко к распространенному в 80-е годы художественному стилю ретро, но этот стиль имеет совсем другие эстетические параметры. Упрек же в театральности вообще ни на чем не основан. Почему стремление воссоздать "атмосферу и среду обитания персонажей" является задачей скорее театральной, нежели экранной? Столь же повисают в воздухе и упреки в банальности. С тем же успехом можно приписать ее чуть ли не любому фильму. Дело ведь не в отдельных высказываниях, а в общей структуре экранного произведения, в его идейном строе, духовном содержании. Почему же тогда никто из наших режиссеров не сумел или не захотел затронуть глубоко тему третьего возраста? Да и о детском доме не так уж много у нас фильмов, да еще столь проникновенных, достоверных. Есть своя изюминка и в картине "Из жизни отдыхающих". В ней не все удалось режиссеру, но самое стремление соединить комедийность с лиричностью, с психологическим анализом заслуживает уважение и поддержки. Нет, Н. Губенко не приходится стыдиться за свою трилогию. Она состоит из фильмов умных, добрых и профессионально кинематографических. И эти фильмы остались в истории отечественного кино. Их с интересом и пользой смотрят и сегодня, и долго еще так будут смотреть. [...] По творческому темпераменту и складу мышления Губенко-режиссер и драматург являет собой яркий тип социального художника. Мне могут заметить: социальность присуща чуть ли не каждому крупному мастеру кино и театра, или большинству из них, особенно в советскую эпоху. Верно. Однако дело в ее мере. У Губенко она очень высокая. Его властно привлекает экранный анализ сложных и острых современных проблем. Жгуче актуальных, хотя и не конъюнктурно политизированных, а именно проблем социальных, устойчиво важных для всего общества. В конечном счете, это проблемы общечеловеческие, взятые в своем психологическом и нравственном измерении. Ключевой, глубоко личной темой Николая Губенко является тема социальной справедливости, которая у него звучит сильнее и острее, чем у многих его коллег. Эта тема намечена в картине "Пришел солдат с фронта". Там она заявлена как тревожное размышление о неизбежной несправедливости войны, убивающей и калечащей ни в чем не повинных людей. Здесь речь идет и о бессмысленной трагичности Случая, который уносит их жизни главного героя фильма. В картине "Подранки" автор говорит о вопиющей несправедливости социальных порядков, когда общество и отдельные люди оказываются подло равнодушными к судьбам обездоленных детей, имеющих не только все моральные, но и юридические праву на нашу заботу и внимание. Тем не менее, многим из этих детей, подранков войны, удалось выстоять, добиться в жизни успеха, однако, многие и не сумели, не встали на ноги. В более скрытом виде эта ключевая тема выражена и в фильме "Из жизни отдыхающих". Там вперед вышли психологические проблемы текущего нашего бытия. Почему умная и красивая женщина несчастлива, одинока? Что мешает обрести счастье в этом "яростном и прекрасном мире"? В картине "И жизнь, и слезы, и любовь" автор как бы восстает против непреложного факта, что неотвратимы старость и болезни. Их надо преодолевать, их невозможно преодолеть. Смерть все равно остается всеобщим уделом. Тем более, должно сделать старость оптимально счастливой, достойной человека, и не когда-либо потом, а незамедлительно сейчас, сегодня. [...] (Евгений Громов. «Николай Губенко: режиссер и актер», 2002)
Неспешное течение времени цвета осени... Есть фильмы, которые затрагивают и будят в зрителе целую гамму эмоций. И выносишь фильм, как нечто большее, чем сюжетно-диалоговый дуэт, выносишь настроение картины, целый мир, заключенный в этих девяноста минутах. Он живет, дышит, существует, проникая с экрана в реальность бытия. И на время просмотра, подменяя собой жизнь, долго еще не хочет отпускать, возвращая чудные воспоминания. Не просто фильм, но работа живописца, материализованная сложным цветом, напоминающая полотна импрессионистов с их живыми мазками, которые из кажущегося хаоса оказываются стройным повествованием, надо только правильно увидеть. Сложные сочетания красок терракотовой осени, падающей цветом к ногам героев. Краски мокрого неба, ... тяжелым свинцовым оттенком, нависшие над грязным бутылочным морем, бьющимся о темные валуны. Последняя поредевшая зелень, насквозь пропитанная осенним дождем, с тонкими обнаженными ветками - признаки скорой осенней старости, пустого времени для курортного местечка. Запах моря, влажный прохладный воздух, пустынная пристань с кружащими над ней крикливыми чайками. Мокрыми струями стекающие окна. Сумеречно. Грустно. Тоскливо. Промозгло... И так невыносимо прекрасно в этом засыпающем санатории, куда судьба прихотливо собрала в этот неурочный момент времени столь разных отдыхающих. Сюжетных перипетий здесь не будет. Все очень просто. Непохожие друг на друга люди, со своими представлениями о мире и о себе. Не без недостатков, не без достоинств. Разные, как сама жизнь. Их судьбы тесно сплелись в этот короткий момент и, возможно, уже никогда больше не пересекутся. Краткий миг единства времени, места, действия. И у каждого он свой, и у всех он общий...Все в этом фильме зыбко и непостоянно: и погода, и отношения, и встречи - это и составляет особую прелесть картины. Курортный несезон обладает особенной красотой: нет толп загорелых туристов, нет шума и суеты, и можно в тишине и единении с природой найти покой и умиротворение. Таким покоем и пронизана эта тихая история: неспешно и негромко движется время в картине, полутона, полубытие. На тонких оттенках настроения раскрываются характеры главных героев, нашедших друг друга в этой дождливой случайности. Говорить об актерских работах, о работе режиссера и известнейшего гения-оператора Александра Княжинского хорошо - ничего не сказать. Этот гениальный унисон всевозможных составляющих и родил такой чудный, атмосферный, эстетский во всех отношениях фильм. Фильм, пронизанный настроением, атмосферой, запахом, вкусом, в который непременно надо вернуться, как в любимое место на земле. Теперь оно есть, оно ждет. Ждет именно тебя, и потому встреча непременно случится опять... (Nitaya)