ЧУЖИЕ ПИСЬМА (1975)
ЧУЖИЕ ПИСЬМА

Девятиклассница Зина выросла в неблагополучной семье. Её учительница, Вера Ивановна, пожалев девочку, берет её к себе в дом, дарит ей тепло своей души. Зина привязывается к учительнице, но считает, что теперь может решать её судьбу и вмешиваться в её жизнь.

Молодая учительница принимает горячее участие в судьбе своей шестнадцатилетней ученицы. Эту девочку, воспитывающуюся в трудных условиях, без матери, она приводит к себе и пытается приучить ее к искренности и доброте. Девочка по-своему привязывается к учительнице и делает ее жизнь невыносимой...

У доброй и отзывчивой учительницы Веры Ивановны в классе учится Зина Бегункова. У нее неблагополучное детство, и в этом виновата она сама. Зина - принципиальная, дерзкая, темпераментная. Она ругается со своей семьей, и тогда ее берет к себе жить любимая учительница. Темпераментная школьница читает письма, которые получает Вера от своего любимого и учит педагога жизни...

Великолепная межличностная драма. Героиня фильма - добрая и интеллигентная молодая учительница литературы, желая помочь своей ученице, поселяет ее у себя дома. Девочка на удивление быстро приживается в новом доме, начинает чувствовать себя там почти хозяйкой, и даже берется руководить личной жизнью своей наставницы, ее отношениями с людьми…

Сложные и неоднозначные отношения связывают девятиклассницу Зину Бегункову и молодую учительницу Веру Ивановну. Зина крайне самоуверенна, настырна и упряма, начисто лишена способности к состраданию. Вера Ивановна, напротив, человек тонкий и душевный. Зина живет без родителей, со старшим братом, и дома чувствует себя одинокой. И Вера Ивановна решает взять девочку к себе... Кинорежиссёр Илья Авербах, принадлежавший к поколению "шестидесятников", снял не так много фильмов (режиссёр ушел из жизни в возрасте 54-х лет), но его картины "Монолог", "Объяснение в любви", "Голос", "Фантазии Фарятьева" и сегодня любимы зрителями.

Одинокая учительница Вера Ивановна (Ирина Купченко) приютила у себя в доме ученицу - старшеклассницу Зину Бегункову (Светлана Смирнова). Наивная Вера Ивановна полагает, что в душе ее "трудной" ученицы еще можно посеять "разумное, доброе, вечное". Но, увы, для 16-летней максималистки не существует никаких нравственных аксиом. Ради достижения своих целей она готова шутя-играя не только читать чужие письма, но и безжалостно вторгаться в хрупкий мир чувств своего педагога... Известный российский режиссер Илья Авербах (1934 - 1986) поставил жесткую драму о крахе интеллигентских иллюзий о всесилии Добра. О самоуверенном и агрессивном всезнайстве новой генерации о том, как "надо жить". О столкновении поколений, разделенных непреодолимой пропастью взаимного непонимания. При этом картина И. Авербаха вовсе не напоминает моральные прописи. Она поставлена психологически тонко, неоднозначно. Ирина Купченко ("Дворянское гнездо", "Странная женщина") и Светлана Смирнова ("Впервые замужем", "Письма мертвого человека") составили замечательный актерский дуэт. Характеры их героинь вылеплены объемно, узнаваемо, живо. В отличие от иных выдающихся фильмов 60-х-70-х, "Чужие письма" не были отправлены на полку. Критический заряд фильма был как бы не замечен тогдашними властями. Картину тихо причислили к "безобидному" разряду "школьной темы"...

МКФ В НЕАПОЛЕ, 1976
Победитель: Специальный приз жюри (Илья Авербах).
МКФ В МОСКВЕ, 1976
Победитель: Приз за лучший актерский дебют (Светлана Смирнова).
ВСЕСОЮЗНЫЙ КОНКУРС «КОРЧАГИНЦЫ», 1977
Победитель: Поощрительный приз за лучшую режиссерскую работу (Илья Авербах).
IX МКФ В САЛОНИКАХ, 1980
Победитель: Главный приз журнала «Золотая богиня Ника» (Илья Авербах).

Илья Авербах о фильме: "Сценарий фильма построен на обыденном материале, но от этого не уменьшается значительность затрагиваемых в нем проблем. Это сценарий о том, что человек буквально ежеминутно проверяется жизнью, весьма коварной, разнообразной и даже «провокационной» подчас. «Условия…», «другие еще хуже…» - говорит себе человек, и это уже падение, нравственный закон нарушен, и беда, как круги от камня, брошенного в воду, долго будет расходиться от возникающих в такой ситуации событий… Вера по своей сути человек сосредоточенный и негромко мужественный. С постоянной готовностью к самопожертвованию. Бескорыстие для нее - это, пожалуй, выход из одиночества. А по пластике, по внешнему рисунку, Вера… аист. Неловкий, жмущийся, деликатно выбирающий, куда бы ступить, прежде чем сделает шаг. Она боится быть навязчивой, боится быть в тягость. Применение насилия для нее невозможно. И Зинка, порабощающая Веру, прекрасно это понимает. Поэтому, когда Вера, доведенная Зинкой до взрыва, дает девчонке пощечину, Зинку потрясает не сама пощечина, а то, что учительница совершила невозможное…"
Андрей Шемякин: "В отличие от почти всех лент Ильи Авербаха, эта уже в 70-е виделась абсолютно прозрачной. Во-первых, социальное предупреждение в духе "Отцов и детей", - явление нового поколения и нового типа людей, принципиально не знающих, что читать чужие письма - нельзя. Во-вторых, психологическая драма с явным эротическим (чувственным) подтекстом. Но в удивительном детище Наталии Рязанцевой и Ильи Авербаха в полной мере явлено то, чего фатально не хватало в конце 80-х - интеллектуальная самокритика "шестидесятничества", конец эпохи. Когда вслед за отвергаемым советским тотальным наставничеством терпит крах интеллигентская моральная рефлексия, которой уже не только 50, но и, скажем, 150 лет. ...Нынешним отрицателям уже всех скопом "старших" просто нечего делать - все было сказано."
Илья Авербах о работе со Светланой Смирновой: "Это очень сложное взаимодействие - актера и роли, того, кто играет, и того, кого он играет. Каждый раз актер что-то в себе разрушает, перестраивает, перегруппировывает. Это процесс медленный, сложный, в нем могут быть и сопротивление, и отталкивание, и борьба. Борьба неизбежна. Когда мы со Светланой Смирновой делали в «Чужих письмах» роль Зинки Бегунковой, очень трудно было добиться «совмещения» актрисы и образа. По характеру Светлана не похожа на Зинку, но в ней была колоссальная воля, воля нереализованная. И это то, что ее связывало с Зинкой, на этом мы и пытались строить характер. А дальше, после фильма, с ней произошла история, думается, показательная. Я ее долго не видел, и когда мы встретились, мне было непросто ее узнать. Она изменилась фантастически, даже внешне. Вся как-то вытянулась, исчезли коренастость, все ее прочностояние на этой земле. В ней появилось что-то оленье, длинная шея, нежные глаза, какая-то мягкость во всем. Она стала прелестным светящимся существом. Совсем не та актриса и не тот человек, которого я знал. Мне снова захотелось ее снять, но в совершенно иной роли. И я подумал: ее внешние и внутренние перемены, не во всем, конечно, но во многом - не результат ли взаимоотношений с образом Зинки Бегунковой?"
Зина Бегункова - первая роль в кино Светланы Смирновой.
Непрофессионального актёра Сергея Коваленкова озвучивал Михаил Боярский
Цитата из фильма: "С любовью мы, разумеется, на многое способны. Но это вещь капризная. Любовь проходит, а жить всё-таки надо".
Наталия Рязанцева, «Но кто мы и откуда…» - http://www.kinoart.ru/magazine/07-2003/publications/averbach0702/
Наталия Рязанцева, Короткое дыхание, или Долгие проводы - http://www.kinoart.ru/magazine/12-2004/experience/riazantseva0112/
Премьера - 10 августа 1976 года.
Прокат - 10.6 млн. зрителей.

Во время своего появления на советских экранах в момент «расцвета застоя» этот фильм, а особенно его персонаж, девятиклассница Зина Бегункова, стали предметом для особых дискуссий. Казавшаяся внимательной, заботливой и душевно открытой (пусть и максималисткой в словах и поступках), юная Зиночка сумела втереться в доверие своей учительницы Веры Ивановны, а потом почти сесть ей на шею и уже диктовать менторским тоном, как этой якобы неудачнице в жизни следует на самом деле жить. Кукушонок, покинув собственное неустроенное гнездо (ни с матерью, которая сидела в тюрьме, а теперь пьёт, ни со старшим братом нет у этой девушки будто ничего общего, не говоря уже о подлинном родстве), вторгается в чужую судьбу и начинает распоряжаться ею как своей личной. Интеллигентный удивлённый возглас другой учительницы-пенсионерки, что «нельзя читать чужие письма, просто нельзя и всё», вряд ли когда-нибудь будет воспринят молодым созданием из новой исторической формации, которая сделала перлюстрацию, доносительство (даже на своих родителей - ведь Павлик Морозов стал идеальным героем, примером для подражания) и манипулирование жизнями людей доминирующим принципом общественной политики. Зина Бегункова - не просто советский enfant terrible в девичьем виде (хотя нельзя было не заметить у неё тонко подчёркнутые черты мужского, подсознательного сексуально-агрессивного и вообще диктаторского поведения, в том числе - по отношению к Вере Ивановне, которая выглядит слабой и беззащитной женщиной). Она именно чужой ребёнок, бастард как раз нашего (и никакого иного) образа жизни, словно некий душевный монстр, порождённый мутациями в сознании нации, «социалистическое отродье Франкенштейна», которое решило восстать против своего создателя (сравните, любопытства ради, этот образ с постперестроечными социально-памфлетными фантазиями Сергея Ливнева в «Серпе и молоте»). Дочь, которая желает заместить будто вовсе не существовавшего отца (о нём нам и знать необязательно). Представительница женского начала, склонная к жестокому навязыванию своей воли. Ещё дитя, но уже с манией демиургова величия. «Маленькая Зина», которая хочет быть большой. А фильм Ильи Авербаха по сценарию Наталии Рязанцевой («Крылья», «Долгие проводы») - это умный и, увы, оставшийся втуне сигнал о вырождении поколения «чужих детей», многие из которых ныне стали «новыми русскими». (Сергей Кудрявцев)

Она не была аморальна, она была имморальна; она не преступала заповеди - она не знала о ее существовании. Авербах рассказал увлекательную историю психологической дуэли двух женских типов: кроткого и хищного. Прекрасна была синяя тишина ласковых глаз Ирины Купченко, но по-своему обворожительна оказалась и героиня Светланы Смирновой. Грехи Зины Бегунковой сейчас, по прошествии лет, уже не кажутся тяжкими. "Юность - это возмездие" (Ибсен, "Строитель Сольнес"). Иная, неведомая еще реальность вставала за этой Зинкой, свидетельствуя о том, что "мир жесток и груб"; о том, что из земли помоек и новостроек с дикой настойчивостью лезут на свет дивно жизнестойкие, но и колючие растения, злые от мук своего рождения и с огромной яростной жаждой жить - здесь, сейчас, под этим солнцем. "Чужие письма" запечатлели первый энергетический жест нового поколения, рожденного в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов: готовность к бою, жажду жизни, способность многое на себе "перетащить". Зинка - простолюдинка, варварка, потому все это выражено у нее грубовато, прямолинейно. Но окультуренный тип "Зинки" вскоре стал приносить пользу. Однако дело не только в истории новостроек. Поместите лицо Смирновой в коричневый су­мрак старых холстов, окружите белым испанским жабо - и на вас глянет надменная дама Возрожде­ния. Зинка Бегункова - дитя истории, но, право, что-то и вечное есть в этом нервном упрямстве, в этом энергетическом таране, в этой силе желания прорваться сквозь любые условности - "юность - это возмездие". (Татьяна Москвина, Сеанс. 1993. № 8)

После «Чужих писем» в воздухе носилось: «Как Авербаху повезло со Светланой Смирновой!» Теперь невозможно уже представить Зинку Бегункову иной - не с этими светлыми, почти прозрачными глазами, то готовыми загореться злорадным огоньком, то сияющими вдохновенным светом, как в эпизоде, когда она переадресовывает себе чужие любовные признания. Без этой саркастически презрительной усмешечки, без этого непередаваемого выражения простодушного превосходства. Повезло? Но ведь внешний облик Светланы Смирновой, да и ее человеческая суть очень мало соответствовали характеру Зины Бегунковой. «Везенье» такого рода - это особая проницательность глаза (которой наделен отнюдь не каждый режиссер кино), позволяющая разглядеть в актере нереализованные возможности, такие качества его личности, о которых, быть может, и сам он пока не подозревает […] В большинстве фильмов Авербаха есть непрофессиональные исполнители. Они не только не «выпадают» из общего ансамбля, но являются необходимейшей его составной, мерой слаженности и стилистического единства. […] В «Чужих письмах» непрофессиональному исполнителю поручена одна из главных ролей - художника Игоря (С. Коваленков). (Копылова Р., 1987)

- До картины «Чужие письма» мы с Ильей не были знакомы, но, конечно, я видела его фильмы. В то время Авербах очень выделялся на общем кинематографическом фоне. Как истинному петербуржцу ему были присущи качества, составляющие такое понятие, как «петербургский интеллигент»: прекрасно образованный, культурный, изысканный, тонко чувствующий психологические нюансы и очень деликатный в общении. Сценарий к фильму написала его жена, Наташа Рязанцева. Эта супружеская пара олицетворяла собой старый Петербург, и в то же время они были молоды и в видении многих нравственных проблем, в умении решить их средствами кино опережали свое время. Это необычное сочетание чувствуется в картине. Ведь, если вдуматься, то вопрос, хорошо ли читать чужие письма - это вопрос литературы XIX столетия! В наши дни о таких мелочах всерьез никто не задумывается, да и в 70-е годы тема выглядела несколько старомодной. Никто представить себе не мог, что лента вызовет такой зрительский интерес. И сейчас фильм, созданный почти тридцать лет назад, нисколько не устарел. Весной я ездила с «Чужими письмами» в Лос-Анджелес, на дни русской культуры. Меня поразило, насколько актуальна эта картина и какой живой отклик она получает... - В чем, на ваш взгляд, секрет популярности «Чужих писем»? - Мне кажется, в кино мало кому удавалось так умно, тонко и верно отразить суть взаимоотношений взрослых и подростков - без морализаторства, без ложного пафоса. Ведь, что бы мы ни говорили детям, сами по себе слова не оказывают на них никакого воздействия. Для того, чтобы чему-то научить, нужно самому быть примером. Если в бессовестной Зиночке в конце концов проснулось что-то человеческое, то не потому, что ей говорили правильные слова, а потому что рядом был глубоко порядочный человек, моя героиня - молодая учительница, которая своей жизнью, своим поведением показывала, как нужно жить, кем должно быть. - По воспоминаниям друзей и близких, в жизни Илья Александрович Авербах был азартной, артистической натурой. Каким он был в работе? - Я мало общалась с ним вне съемок, но это действительно был светский человек: красивый, элегантный, нравящийся женщинам и сам легко увлекающийся. Удивительно, что ему вдруг захотелось сделать фильм о двух провинциальных учительницах и девочке-подростке. Что касается картины, то работалось с ним легко: он никогда не диктовал свою волю, но умел задать нужную тональность, создать необходимую атмосферу на съемочной площадке. Илья в свое время получил медицинское образование, и, возможно, поэтому в его работе не было режиссерских поведенческих штампов: он ничего не показывал актерам - просто не умел этого делать, не разбирал роль скрупулезно, шаг за шагом, следуя за сценарием, не препарировал характер персонажа. Он как бы наговаривал содержание - не конкретных сцен, а всего происходящего в целом, - раскрывал истинный смысл, ради которого все затевалось. По своему опыту могу сказать, что это очень ценное качество: когда актер таким образом подготовлен и настроен, ему уже не нужно объяснять, как сыграть тот или иной эпизод, все происходит естественно с первого раза, само собой. - После «Чужих писем» вы стали поистине народной актрисой... - Не совсем так. Меня начали узнавать после выхода на экраны фильма «Звезда пленительного счастья». Но отчасти вы правы. Как у каждого актера, у меня есть своя публика, и она любит меня именно за эту картину. (из интервью с Ириной Купченко)

- Пересматривая "Чужие письма" - фильм Ильи Авербаха, который уже стал классикой нашего кино, трудно поверить, что Зинка Бегункова - ваша первая роль в кино. Вы так уверенно держались перед камерой... - Под Казанью, в поселке, где я родилась и училась, был замечательный театральный коллектив "Рябинка". Зимой мы ставили спектакли и копили деньги, а летом - снимали фильмы. Сначала на 8 мм, потом на 16. Сами писали сценарии, сами режиссировали, сами проявляли и монтировали. В 13 лет я сыграла Джульетту, и казалось, что слава, карьера - все само собой сложится, все обязательно придет. Так что я приехала в Ленинград подготовленной девочкой и поступила в ЛГИТМиК к Зиновию Яковлевичу Корогодскому. В 1975-м, когда я училась на втором курсе, меня пригласили на "Ленфильм" - к Илье Авербаху на фотопробы. Я долго отказывалась, потому что Зиновий Яковлевич очень не любил, когда студенты отвлекались от учебы. Исключение составлял только Юра Каморный, который уже начал сниматься. Для всех остальных был жесткий запрет. В конце концов меня вытащили из библиотеки, посадили в машину и привезли на пробы. После у нас была еще одна встреча с Ильей Александровичем. Мне показали фотографии, и Авербах спросил: "Ну, что, есть здесь Зинка Бегункова?" Я сказала: "Нет, конечно". Он: "Да, с таким ангельским лбом...". И, действительно, коса длинная, тонкие руки, настоящая деревенская девчонка. Авербах сожалел, но сказал, что нам придется расстаться. Я совсем не расстроилась, наоборот, подумала, что будет меньше забот. Еще несколько раз меня приглашали подыграть разным актрисам, пробующимся на роль учительницы Веры Ивановны, потому что Ирина Купченко еще не дала окончательного согласия. Она была беременна и очень беспокоилась за себя и будущего ребенка. Илья Авербах, посмотрев отснятый материал сказал, что я очень выросла в пробах и... утвердил. - Ваша героиня, ревнуя и любя приютившую ее учительницу, совершает безнравственный поступок - читает и предает огласке ее личные письма. Такая острая роль сыграна вами в ранней юности. Не повлияла ли она на вашу дальнейшую карьеру? Ведь жесткие рамки амплуа удавалось преодолеть немногим актерам. - Конечно, во мне еще долго видели Зинку Бегункову. Но вы знаете, это совсем не я. На съемках случались различные казусы, потому что я даже текст сценария не могла произносить без смеха. На самом деле вся эта роль была выстроена Авербахом. Наверное, я была неплохим материалом, но строитель - он. Я тогда не думала ни о каких амплуа. Мне просто было жутко интересно хулиганить. (из интервью со Светланой Смирновой)

У Сэллинджера, любимого писателя режиссёра Ильи Авербаха, есть такое замечание: "Сперва ты был читателем, так сядь и напиши то, что ты тогда хотел бы прочесть". Сперва Илья Авербах был врачом и вдумчивым зрителем. Наверное, поэтому его превый полнометражный фильм был поставлен по книге хирурга Амосова "Мысли и сердце". Критики с симпатией приняли эту картину, названную весьма симптоматично для дебюта на большом экране - "Степень риска". Но сам начинающий режиссёр, недавний выпускник Высших сценарных курсов и мастерской легендарного Григория Козинцева, остался недовльным: "Медицина получилась, философия - нет". Не удалось в той мере, как хотелось, мысли пропустить через сердце, прозу жизни выразить через поэзию кадра. Но это было начало пути, по которому Авербаху предстояло пройти в кинематографе. Не сворачивая, с творческими муками и творческими радостями, с удивительными открытиями и вынужденными простоями. И он прошёл, оставив нам в наследство 9 фильмов. Авербах рассказывал о том мире, который существует под телесной оболочкой каждого из нас. О противостоянии этих миров, об их взаимопроникновении. Его фильмы - всегда диалог (даже когда название, данное одному из них, "Монолог"). Ты вступаешь в разговор с автором во время просмотра и ещё долгое время продолжаешь его после. Иногда этот разговор длится всю жизнь. Произведения Ильи Авербаха, если они созвучны тебе, не просто забыть и оставить в прошлом. В одном из интервью режиссёр на вопрос "Что вас огорчает?" ответил - "Столь многое, что описать невозможно. Больше всего - в самом широком смысле - стена полного непонимания". Эта стена стоит между героинями фильма "Чужие письма": одна из них ученица, другая - её учительница. Нельзя сказать, что это конфликт юности и зрелости, поиска и знания, как может показаться из краткого описания. Здесь всё гораздо сложнее. В стенах обыкновенной малогабаритной квартиры происходит драматическое столкновение двух личностей: напористой, уверенной в своей правоте, не знающей сомнений и упрёков совести Зинки и всепонимающей, деликатной, готовой к самопожертвованию, интеллегентной Веры. У тех, кто смотрит фильм в юные годы, болевые точки соприкосновения с героиней Ирины Смирновой. С возрастом повышается интерес к позиции героини Ирины Купченко. Но неизменно этот поединок, навязанный 16-летней максималисткой 30-летней интелегентной женщине, вызывает искреннее соучастие зрителей. Сценарий фильма был написан Натальей Рязанцевой, супругой режиссёра. Это была единственная совместная работа двух необыкновенно талантливых авторов. Они снимали кино про то, что им обоим чрезвычайно близко. Они вглядывались в человека, отчасти, похожего на них самих - чрезвычайно искреннего, цельного, но при этом порой непрактичного, неустроенного. Как говорил Авербах, между такими людьми и миром "кроется конфликт, и мне интересно, как они из него выходят...". Эти герои, скромные интеллегенты, словно путники, блуждают из одного фильма Ильи Авербаха в другой. И крепко остаются в памяти. Знакомство с ними сродни встрече с незаурядным человеком, душевной близостью с которым дорожишь всю жизнь. Ранняя смерть режиссёра повергла в шок его коллег. Казалось, что вместе с Авербахом уходит дух "Ленфильма", неповторимая атмосфера, рождающая характерный стиль студии, что окончательно уходят в прошлое традиции ленинградской (а по сути, петербургской) школы, рождённой Григорием Козинцевым и Леонидом Траубергом. Наверное, это не так. Но Авербах ушёл на стыке эпох. И, глядя его фильмы, испытываешь сильную и даже необъяснимую тоску по ушедшим временам. А точнее, по ушедшим людям. "О кинематографе Авербаха можно говорить с тем же правом и с той же уверенностью, с которой мы говорим о кинематографе Эйзенштейна, Довженко, Герасимова, Урусевского... Из отдельных лент слагается авторский мир, неповторимый, узнаваемый. В каждой из его картин - неуспокоенность художника, живой интерес к людям, умение открывать новые темы, новые человеческие типы. В каждой - новый кинематографический язык". С этими словами режиссёра Глеба Панфилова трудно не согласиться. (Крупный План, буклет к VHS "Чужие письма")

Небольшой провинциальный город, школа, молодая учительница, трудные подростки и теряющие над ними власть родители... Можно назвать еще десяток советских фильмов конца 60-х - начала 80-х годов, так или иначе варьировавших эту схему. Им даже рубрику тогда придумали: "школьный фильм". "Чужие письма", однако, в рубрику не укладывались при всем внешнем соответствии. Как не укладываются в нее "Ноль за поведение" Виго, "400 ударов" Трюффо, "Если..." Андерсона и другие "школьные" истории в мировом кино. Школа в них - метафора общества, со всеми его застарелыми и благоприобретенными болезнями. Точно так же в "Чужих письмах" речь не о школе, а о всей нашей жизни, незаметно поменявшей к середине 70-х свое направление, цвет, язык, повседневные правила... Это ей ставят диагноз сценарист Наталья Рязанцева и режиссер Илья Авербах. Коллизия с письмами, давшая фильму название, - всего-навсего тест, по которому проверялось состояние нашего социума на том этапе. При всем при том "Чужие письма" не лабораторный социологический эксперимент, а полноценная драма. Скрещение характеров и судеб. Здесь любят, мучаются, ранят, переживают боль, защищаются и опускают руки люди 70-х - идеалисты и новопришедшие прагматики. Первые представлены в фильме учительницей Верой Ивановной, молодой интеллигенткой, живущей под портретом Ахматовой и бегущей в ночь по сигналу чужой беды. Вторые - ее ученицей, шестнадцатилетней Зиной Бегунковой, с лисьей преданностью льнущей к учительнице и с бесцеремонностью вмешивающейся в ее личную жизнь. Вот она, в школьном платьице, с перекинутой на грудь плотной косой, на веранде старого дома прокурорски пламенно отчитывает бедного Онегина устами пушкинской Татьяны. Вера Ивановна на мгновение задерживается на подходе к дому, всматривается в этот гордый девичий профиль в раме распахнутого окна. Затем их взгляды встречаются... Чересчур искрящийся Зинин (сверху, с террасы) и несколько смущенный (с улицы) - Веры Ивановны. Так экспонированы главные героини фильма. Конфликт еще не завязан, но мизансцена уже многое сказала. А потом набегут волной события и прибьют их друг к другу - убежавшую из дома жестокосердную Зину и по-матерински, по-сестрински согревшую ее своим участием Веру Ивановну. Ученица в классе, Зина становится безапелляционным учителем в доме у классной руководительницы Веры Ивановны, определяя ее распорядок дня и "порядок" в делах сердечных. Символический смысл обретает кадр, когда Зина со словами "Как у вас дует, Вера Ивановна", задергивает оконную портьеру таким образом, что почти закрывает висящий в простенке у окна поздний портрет Ахматовой... А еще раскрутится та самая история с чужими письмами, которые Зина сначала прочитает, потом перепишет, заменив имя адресата своим, чтобы пофорсить перед подррккой фиктивным романом. Естественно, все раскроется, но Зина удивительным образом выйдет из этой некрасивой истории чуть ли не победительницей и снова навяжет Вере Ивановне свою назойливую опеку. В конце концов заслужит пощечину, которую совестливая Вера Ивановна сочтет крахом всех своих педагогических и человеческих убеждений. Зина озлобленно вспыхнет, почувствует себя на минуту беззащитной жертвой, какое-то время походит с лицом неправедно отвергнутой и одинокой, но после все-таки явится, постоит немым укором в сторонке (когда ребята будут выносить стариковский скарб из дома с терраской, идущего на слом), напросится на жалость и, прощенная, присоединится к классу. Как ни в чем не бывало быстренько расставит всех по местам - приведет в завидный порядок хаотичную ребячью мельтешню. О, если бы нынешний зритель знал, каким волнением, до перехвата горла, в нас тогда отзывался протяженный финальный план, на котором в глубину кадра, к домам-новостройкам, под нервное фортепианное клокотанье Олега Каравайчука уходил, едва выбираясь из распутицы старого переулка, нагруженный антикварной жизнью грузовик, с которого ребята кричали Вере Ивановне: "Догоняйте нас!.. Догоняйте"... Два поколения, два ритма жизни, два языка, две нравственности... Впрочем, в фильме представлено и третье поколение: старые интеллигенты учителя, духовные наставники Веры Ивановны. Это в их доме не знающая сомнений Зина репетирует монолог Татьяны. И это они, люди уходившего поколения, произнесут в конце фильма ключевую фразу в ответ на растерянное признание Веры Ивановны, что не умеет-де объяснить ребятам, почему нельзя читать чужие письма. "Почему нельзя читать? - удивится старая учительница. - Нельзя, вот и всё!" "Конечно, не в этой бесспорной истине сущность сценария Рязанцевой, - справедливо рассудил в предисловиии к нему, вышедшему отдельной книжкой, знавший толк; в такого рода материях Евгений Иосифович Габрилович. - Суть его (сценария. - А.Т.) глубже, прицельней - в самом образе Бегунковой, такой наивной, юной и страшноватой. Причем победа искусства в том, что страшноватость тут именно в неразрывной спаянности с этой юностью, лучезарностью, с открытым, незамутненным взором". Да, конечно: именно в этот тип (он точно воплощен в фильме Светланой Смирновой), в так называемых "новых людей", всматриваются в первую очередь авторы "Чужих писем", прозревая их корни и угадывая перспективы. (Правда, тогда, в середине 70-х, даже при самом смелом воображении вряд ли можно было представить, как эти шестнадцатилетние "Саванаролы в мини-юбках", по меткому определению Габриловича, причудливо трансформируются в постперестроечную эпоху, сохранив снисходительно-презрительную жалость к "непрактичным" и "тонкокожим" и присвоенное с юности право решать за них.) Но, мне кажется, суть этой драмы не только в Зине. Суть в равной степени в Вере Ивановне, которую так умно, так обостренно-нервно играет Ирина Купченко. Она играет по-современному хрупкую веру. Уставшую. Обессиленную. "Я не люблю их, я не люблю детей. Когда они стали взрослыми..." - вот что в конце концов открывается социально-инфантильной героине Купченко и лишает ее воли. Такой героиней "шестидесятники" Наталья Рязанцева и Илья Авербах самокритично оценили исторические шансы поколения идеалистов на повороте эпохи. Даром что в кадре рассыпается, перед страшным признанием Веры Ивановны, горка старых книг, снятая рапидом. Судьба простых истин в их повседневном употреблении, их цена - сквозная тема одновременно и режиссера Авербаха и сценариста Рязанцевой, работали ли они вместе или порознь. Потомственный питерский интеллигент Илья Авербах - к сожалению, рано умерший и не реализовавший в полной мере свой духовный и творческий потенциал - исследовал эту породу людей с медицинской въедливостью (недаром по первой профессии врач), тестируя своих героев состояниями счастья и поражениями. В "Чрких письмах" - на мой взгляд, лучшей его картине - историю одной общественной болезни (она же история одной веры) режиссер инструментовал почти как музыкальную пьесу. И обреченный исчезнуть старый сад с падающими налитыми яблоками, и сам город, наполовину еще деревянный, покосившийся, с церковью на пригорке, и немытые стекла местного рейсового автобуса, и необжитая комната молодой учительницы, где из каждого угла глядят добровольные "безбытность, бездомность" (Гинзбург об Ахматовой), и эти падающие книги в старинных переплетах - не менее важные краски в многоголосье фильма, богатом смысловыми обертонами. У Натальи Рязанцевой эта история тоже не вдруг написалась. Например, мотив "чужих писем" у нее однажды уже работал: в "Долгих проводах", поставленных за три года до этого Кирой Муратовой. Там героиня Зинаиды Шарко, издерганная страхом потерять подростка-сына, вступившего за ее спиной в переписку со своим отцом, ее бывшим мужем, отчаянно умоляет молоденькую почтальоншу дать ей знать, когда придет очередное послание "до востребования". И дальше следует замечательная по точности психологического рисунка сцена, когда они стоят, не глядя друг на друга, у широкого окна в зале вокзального почтамта, и готовящаяся стать матерью почтальонша молча, с опущенным, как на похоронах, лицом придвигает к героине лежащую на подоконнике посылку. Та, в свою очередь, тоже еще колеблется какое-то мгновение. Но материнское страдание, чувство, что из-под ног уходит почва, берут верх. В "Чужих письмах" конверты вскрываются уже без рефлексий, под напором голого обывательского любопытства - этакого морально-психологического атавизма, сродни тому, к которому сегодня бойко адресуются не отягощенные рефлексией производители медийного продукта "За стеклом". ("Атавизмы и рудименты" называлась, по иронии, тема сорванного девятиклассниками урока биологии, на котором история с письмами как раз всплыла.) Пересматривать этот фильм спустя четверть века необыкновенно интересно. Видишь, где сценарист и режиссер торопились назвать вещи своими именами и впадали местами в излишнюю учительскую пафосность (тогда-то она была вполне уместна - оформляла, так сказать, наши уже изрядно запутавшиеся к тому времени отношения с идеалами), а где, наоборот, провидчески угадывали дальнейшее развитие болезней. Но, разумеется, не только в том, что что-то "угадали", секрет неутраченной притягательности этой картины. "Чужие письма", как всякое подлинное произведение искусства, живут во времени и проницаемы для нового опыта, новых чувствований, новых сомнений. (Александр Трошин)

Боже, какие все-таки уникальные фильмы ставил Авербах! Что не фильм - бриллиант. Больше всего меня восхищает в его фильмах то, что действие происходит в "душные" времена, на экране объективная реальность, но при этом никакой комсомольщины, фильмы о людях и для людей. Купченко просто идеально передала образ молоденькой, полной идеалистических педагогических устремлений и представлений учительницы. А какая она здесь красивая, чудо! Чем старше я становлюсь, тем менее однозначно негативной кажется мне Зина. Нет, жалости она у меня не вызывает, но все-таки это очень противоречивый человек. Наверняка из нее вырастет образцово-показательная дама. Девочка неглупая, большая максималистка с агрессивной жизненной позицией - в общем, типичный подросток, но при этом трудное детство, мама в тюрьме, а при жизни в маленьком городке это колоссальный каждодневный стресс для ребенка. Для нее эта молодая учительница действительно была совершенным идеалом, небожительницей, в душе она хотела быть именно такой, она готова была пылинки с нее сдувать, а тут вдруг у этого ангела обрисовались совершенно "земные" проблемы с трудной любовью, бытом и т.д. Такое обожествление учителей очень типично для многих школьников, и меня поразило, насколько сценаристка, будучи уже взрослым человеком, смогла так явственно прочувствовать и передать этот типично детский комплекс. И игры с несуществующими письмами, несуществующими влюбленными, захлебывающиеся от чтения чужих "взрослых" писем дети - все это очень достоверные элементы жизни подростков. Обнажение же действительности (земные страдания идеализированного существа) разбудило в Зине комплекс агрессивной мамашки, которая решила, что знает, как правильно жить ее несчастному дитяти и сейчас она его быстренько, пусть и насильно, сделает счастливым и наставит на путь истинный. И в этом, конечно, очень чувствуется, что девочка выросла без мамы. И, как всегда, меня восхитила Шарко. Талантище, что тут скажешь. (Лика)

В год выхода это фильма сама была девятиклассницей. Было много разговоров вокруг, за и против. Глупая, мол, хоть и учительница. Пригрела змею, а та - хамка невоспитанная… Дальше этого примитива рассуждения не шли. Фильм видела неоднократно, и всегда - какая-то грусть непонятная. то ли за Купченко, которую очень люблю, то ли за неприкаянность девочки… Ведь ей нельзя отказать в положительном, она очень разная, и этим привлекает. Вчера случайно смотрела фильм от начала до конца, никто и ничто не отвлекало, и поняла, что раньше просто Смотрела, но не Видела! Это фильм о любви, причём любви чистой, даже скорее всего неосознанной до конца самой девочкой. Смутное ощущение чего-то, когда только понимаешь, что не можешь жить, не видя этого человека, не касаться его, или просто находиться в одном пространстве. Её нет дома - повешу портрет. А как же? Хоть какое-то ощущение присутствия. Сделаем утреннюю зарядку. Это очень бодрит. И, главное - вместе! Глаза в глаза! Итак, всё, что происходит в дальнейшем - последствия любви. Причём на всем этом - сильнейший отпечаток характера Зиночки. Забота, перешедшая в третирование; внимание, переросшее в слежку; участие - в диктат. Девочка уверена, что всё делается во благо «объекту любви». Когда же получает отпор, нежелание подчиняться, (а в её представлении - непонимание и неблагодарность) устраивает настоящую «семейную сцену»! Прекрасна работа старших актёров, но девочка! Сыграть так, что надолго в памяти остаётся ее лицо - вот она бежит кросс, а потом вдруг видит Её! Бежит за ней, потом стоит у водосточной трубы, не замечая как промокла насквозь.. Фильм на первый взгляд тусклый, немногоцветный, однако здесь просто радуга чувств, которая расцвечивает его именно так, как нужно - не отвлекая на постороннее. (Nana_Z)