ОБЗОР «ТРИ ИСТОРИИ» (1997)
"Три истории", за столь невинным названием скрываются адские страсти: жуткие и словно нереальные. В каждой истории совершается убийство, и всякий раз совершают его люди, на первый взгляд, абсолютно неспособные на это… КOТEЛЬНAЯ № 6. Квapтиpный вoпpoc пpoдoлжaeт пopтить людeй. Ecли бы нe oн, нe пpишлocь бы cкpoмнoмy cлyжaщeмy вeзти пoдoзpитeльный длинный ящик в Кoтeльнyю № 6. OФEЛИЯ. Oбaятeльнaя дeвyшкa Oфa paбoтaeт в apxивe бoльницы. Oнa нeнaвидит и мyжчин, и жeнщин, любит тoлькo дeтeй. Oнa зaчeм-тo внимaтeльнo oтcлeживaeт cyдьбy тex, oт кoгo eщe в poдильнoм дoмe oткaзaлиcь мaтepи. Ee идeaл - Oфeлия. Кaк мoжeт пoвтopитьcя cyдьбa шeкcпиpoвcкoй гepoини в нaшe вpeмя? ДEВOЧКA И CМEPТЬ. Пpecтapeлый мyжчинa в инвaлиднoм кpecлe кpyтит кoфeйнyю мeльницy. Maлeнькaя coceдcкaя дeвoчкa нe пoнимaeт, чтo тaкoe yвaжeниe к cтapocти. Ho пpeкpacнo пoмнит, чтo ecли дeдyшкa yмpeт, им c мaмoй дocтaнeтcя eгo кoмнaтa. Юнocть и cтapocть нe любят дpyг дpyгa. Дeвoчкa и cмepть.
Первая история - "Котельная № 6"- это рассказ об интеллигентном человеке, убившем красавицу-соседку по коммуналке. Вернее - о последствиях убийства. Он пытается сжечь труп соседки у своего приятеля-истопника в котельной, и тем самым замести следы преступления. Вторая история - "Офелия". Молодая медсестра мстит своей матери, которая в свое время, отказалась от нее сразу по рождении. Сценарий этой истории написан исполнительницей главной роли (Офа) Ренатой Литвиновой. Третья история - "Девочка и смерть" - снята по сценарию Веры Сторожевой. Старик-инвалид присматривает за оставленной на него соседями, маленькой девочкой. Капризный ребенок травит надоедливого старика крысиным ядом.
Фильм состоит из трех киноновелл. Первая называется "Котельная №6", и в ней пойдет речь о человеке (Сергей Маковецкий), зарезавшим соседку и решающим проблему избавления от трупа. Вторая новелла с Ренатой в главной роли называется "Офелия", и она мне понравилась больше всего. И не из-за того, что когда-то в Коктебеле употребляли вместе водку на веранде у Сереги Цигаля, ходили к армянскому монастырю. Ее Офелия, работает в больнице, имеет дело с бумагами и любит только детей и, "наверное, животных". В этой новелле она задушила женщину, отказавшуюся от своего ребенка, а почему не скажу, хотя есть причина. Чулком удавила. Третья - "Девочка и смерть". Девочка (Лиля Мурлыкина) отравила крысином ядом старика-инвалида (Олег Табаков) - соседка попросила приглядеть за ней, уйдя на работу. Тот сказал ей пару неосторожных слов и... Я два раза прослушивал последний телефонный разговор Табакова после приема яда. Проще всего было бы сравнить фильм с чем-то вроде "Баек из склепа" или эпизодов из телесериала "Сумеречная зона", но Кира Муратова не была бы Кирой Муратовой, если бы не превратила сюжеты, достойные пера субботней криминальной хроники МК, в настоящий шедевр кинематографии. Только смотреть и слушать надо очень внимательно - в картине нет ничего случайного или лишнего. Это касается мизансцены, выбора натуры, предметов, декораций, цвета, музыки, текстов, темпа - сравнить это можно (если отбросить само действие) только с... гибридом живописи и музыки, создающим совершенно уникальное, ни с чем несравнимое психоэмоциональное восприятие, не нуждающееся в объяснениях, которые, пожалуй, и невозможны - все это настолько индивидуально. Ну что я могу сказать? Браво! (Иванов М.)
БЕРЛИНСКИЙ КИНОФЕСТИВАЛЬ, 1997
Номинация: Золотой Медведь (Кира Муратова).
НИКА, 1998
Номинации: Лучшая роль второго плана (Олег Табаков), Лучшая операторская работа (Геннадий Карюк).
КИНОТАВР, 1997
Победитель: Специальный приз жюри Большого конкурса (Кира Муратова).
КФ РУССКИХ ФИЛЬМОВ В ОНФЛЕРЕ, 1998
Победитель: Лучший актер года (Сергей Маковецкий).
КФ В СВЕРДЛОВСКЕ, 1997
Победитель: Лучшая женская роль (Рената Литвинова).
МКФ БАЛТИЙСКАЯ ЖЕМЧУЖИНА, 1997
Победитель: Лучшая женская роль второго плана (Рената Литвинова).
МКФ ЖЕНСКОГО КИНО В МИНСКЕ, 1997
Победитель: Главный приз жюри игровых фильмов "Хрустальное зеркало" (Игорь Толстунов).
Фильм посвящается памяти Сергея Аполлинарьевича Герасимова.
Для той картины Рената Литвинова написала новеллу "Офелия, безвинно утонувшая" и сыграла в ней главную роль. Здесь она произносит фразу, которая звучит, как афоризм: "Я не люблю мужчин. Я не люблю женщин. Я не люблю детей. Мне не нравятся люди. Этой планете я бы поставила ноль".
Своим фильмом Кира Муратова вызвала бурю эмоций и поток упреков в жестокосердии, в цинизме, кровожадности и аморальности. Критиков возмущал цинично-безучастный взгляд на убийство, невысказанность "этической позиции режиссера".
Из интервью Киры Муратовой: "У меня среди написанных для фильма новелл была новелла одесского автора Сергея Четверткова про маньяка, написанная в манере легкой и забавной. Этот маньяк убивал встречающихся ему по ходу сюжета женщин. И вдруг одна из его жертв оказалась не женщиной, а трансвеститом. И вот, пока я собиралась это снимать, я долго и много читала про маньяков психиатрические труды и так в них углубилась, что не стала это снимать и снимать не буду. Я очень глубоко ушла в такие жуткие, странные и непостижимые для меня до конца материи, что поняла: чем больше про это знаешь, тем больше происходит какой-то хаос словесный, психологический... Я все-таки нормальная. Приступая к сьемкам, мы как-то разговаривали с Сергеем Маковецким о том, что мы, не убивавшие, делаем вид, что мы про это что-то знаем, и обманываем зрителей, создаем иллюзию. Те, кто про это знает, - фильмов не снимают. Как-то была статья, которая выразила мое общее мироощущение - ощущение ужаса перед существованием."
Андрей Плахов "Кира Муратова: вполне маргинальная мания величия": "Муратова по-прежнему меряет человека не социальными и культурными, а природными мерками: недаром Офелия читает вовсе не своего любимого Шекспира, а "Человека-зверя" Золя. По-прежнему описывает прихотливые извивы человеческих маний. По-прежнему, работая с разными сценаристами и со своим любимым оператором Геннадием Карюком, конструирует модернистские детективы без развязки. По-прежнему строит мир выморочного абсурда, где архивная пыль столь же эротична, как холод морга. Вход в этот мир свободен для всех желающих, хотя о его сходстве с реальным каждый судит в меру испорченности своего воображения. Ей, провинциальной анархистке, прощается многое, но крепнет и партия противников. На западных фестивалях к фильму тотчас же охладели, как только обнаружили в нем экзистенциальные проблемы вместо добросовестного отражения "экономического и морального хаоса в современной Украине". На родине Муратову уже успели обвинить в человеконенавистничестве и даже в предательстве прежних любимцев режиссера - животных. Посмотрите, с каким остервенением кошка терзает украденного на кухне цыпленка!"
Премьера фильма состоялась 12 февраля 1997 года в Центральном доме кино.
В ЦДК - премьера фильма Киры Муратовой «Три истории». Обвинения в мизантропии, предъявлявшиеся Муратовой в советские времена, для части кинокритиков вновь становятся актуальными. Когда Кира Муратова поняла, что собрать деньги на большой фильм ей вряд ли удастся, то решила «подстраховаться» и снять несколько новелл, которые в случае удачи можно объединить в полнометражную картину. Съемки и вправду несколько раз прерывались (однажды - на год), но продюсер Игорь Толстунов довел таки дело до завершения. То, что в каждой из новелл происходит по убийству, стало известно задолго до премьеры; и в своих интервью Муратова объясняла, что «всегда любила кино про убийства и преступления». Слова ее никто всерьез не принял - а зря. Потому что сразу после премьеры начинается своего рода «скандал в благородном семействе»: своими Тремя историями Муратова неожиданно вызывает такую бурю эмоций, какая, пожалуй, не была суждена и Астеническому синдрому. Никогда еще критики и коллеги (советские функционеры не в счет) не позволяли себе так высказываться о Муратовой: «мерзкая картина», «неряшливый фильм», «беспомощное кино», «неорганичная, выдуманная картина», «одесский Тарантино». Впрочем, сторонники фильма тоже защищают его весьма специфически: находят в картине «сон разума», «темную тягу к смерти», «на диво чистый трюк», даже «столбняк духа». И стараются объяснить происхождение пышных муратовских цветов зла либо ядовитой почвой 1990-х гг. (т. е. социально), либо традициями черного юмора (т. е. эстетически) - хотя сами эти объяснения слишком уж похожи на речи адвокатов. Только молодые постмодернисты, искушенные в тонкостях стеба и принципиально не понимающие таких слов, как «кощунство» и «гуманизм», веселятся от души. Сама же Муратова, словно играючи, подливает масла в огонь и с легкостью рассуждает об «обаянии зла». Кажется, что после идиллического Чувствительного милиционера и жовиальных Увлечений режиссер возвращается к безжалостной манере Перемены участи и Астенического синдрома - с поправкой на тотальную иронию и эстетский имморализм. А зрители, даже самые искушенные, снова не знают, что обо всем этом думать. Название картины, которое традиционно должно подытоживать авторский message (как это всегда было в кинематографе Муратовой), оказывается неожиданно нейтральным - и якобы отсылает к самой триадной композиции фильма. Но противо- и сопоставления новелл, в которых изощряются критики, порождают бесконечное количество типологических интерпретаций. На поверхности: «это - факты и случаи, оставшиеся не раскрытыми для закона». Или же: это исследование основных фигурантов человеческой цивилизации, взятых по отдельности: «мужчина - женщина - ребенок» (Лидия Маслова, Сеанс, № 15) - либо в диалогических сочетаниях: «мужчина и женщина, родитель и чадо, стар и мал» (Александр Рутковский, ИК, 1997, № 9). Еще: очередная вариация на тему безумия мира, хранящая память обо всей культуре вообще и литературе в частности. Тогда работают и цитатные названия новелл, и «Человек-зверь» Эмиля Золя на столе у Офы, и слепцы в финале той же новеллы, напоминающие не только о фантасмагориях Питера Брейгеля и Иеронимуса Босха, но и о знаменитой сентенции из «Короля Лира»: «В наш век слепцам безумцы вожаки». Можно даже так: «В центре - художник. Вокруг - забракованный универсум, схвативший ноль и по поведению, и по истории, и по естествознанию» (Рутковский). А уж кинематографические ассоциации вообще безграничны: от поиска персональных цитат и влияний (Альфред Хичкок, Сергей Параджанов, Питер Гринуэй, Кшиштоф Кесьлевский, братья Коэн и т. д.) - до глобальных метаописаний: «Идея Трех историй в том, что убийство так же свойственно кино, как и жизни» (Ирина Любарская, ОГ, 1997, 30 января – 5 февраля). Для онтологических же интерпретаций, сколь прекрасных, столь и уязвимых, фильм и вовсе предоставляет поле едва ли не беспредельное. Например: новелла «Котельная № 6» - ад с инфернальным пламенем, клубами красного дыма, поэтическим чертом-истопником и вполне античными сатирами-гомосексуалистами в венках из цветов и плодов. Новелла «Офелия» - наоборот, рай: непорочно белый, стерильно чистый, с положенным змеем-искусителем (Иван Охлобыстин, весь в зеленом, одаривает Офу авоськой с яблоками ровно в тот момент, когда та вплотную подошла к вожделенному знанию). «Девочка и смерть», пожалуй, тоже Рай - но Рай поздний, осенний, увядший, засыпанный увядшими яблоками с древа познания, с увядшим Отцом и его увядшей мудростью - и вечным уходом невинных и глупых в преступную свободу. В том-то и состоит вся уникальность Трех историй, что к ним «практически любой ключ подходит и на основании любой троицы можно выстроить гладкую концепцию» (Маслова). Муратова отрекается не только от выстроенных «глобальных конструкций», но и от серьезности как таковой. Своим фильмом она предоставляет исследователю не поле для интерпретаций, нет: с шокирующим легкомыслием она дает ему полный карт-бланш, тем самым, превращая высокоумного арбитра в азартного игрока-комбинатора. Немудрено, что большинство критиков чувствуют себя униженными и уязвленными: словно их, престижных, маститых, пригласили вынести свое суждение об изящной, завораживающей, будоражащей кровь - партии в преферанс. Что им остается? Лишь отметить, что главную роль в партии сыграла пиковая дама, и постараться сделать из этого как можно дальше идущие выводы «про смысл». И при всем том Три истории остаются абсолютно муратовским фильмом. Здесь есть и неизменное соседство людей и зверей, в котором, как всегда, непонятно, где объект и где субъект. Есть неповторимый муратовский ритм, заданный системой повторов, нанизыванием разных дублей одного и того же кадра, естественной периодичностью телефонного гудка, сирены на маяке, автомобильной сигнализации. И даже Лиля Мурлыкина, похоже, оставлена в фильме под своим именем вовсе не для того, чтобы уничтожить границу между жизнью и кино (чего испугались многие критики), а потому, что в Увлечениях медсестра сказала: «Странно, я никогда не встречала ни одной Лилии, только себя», - и Муратова не могла упустить ни такую рифму, ни такую фактуру имени. И даже знаменитый этюд с кошкой, волокущей украденного куренка, напоминает диалог между девочкой и няней из фильма Среди серых камней: «Кошка съела птичку. Кошка плохая? - Кошка не плохая, кошка голодная. Спи». Не говоря уже о муратовских, очень муратовских персонажах, деталях и пейзажах. «Необязательные для сюжета» старушки, кричащие через улицу, - и девочки, глядящие из окна. Крутящиеся детские волчки как фон для смерти - и схемы разъятых внутренностей как фон для любви. И Одесса: с исчирканными перочинным ножом, но все равно греческими колоннами, и с заплеванным, но все равно морем. И драматургия страстей - как в новелле «Котельная № 6», которая начинается с дурацких стихов («Чтоб кровь блеснула!»), взрывается классической трагедией («Сожги ее!» - «О, ужас какой в себе чужую тайну носить!») и разрешается в чистую поэтику нонсенса («Какая красивая была у тебя соседка! А в зоопарке звери голодают! Касса, баранину не выбивать!»). А главное, конечно же, - неповторимые муратовские монологи: «Старость воспринимается как вина. Ее хочется унизить, ликвидировать к чертовой матери, с глаз долой. Богадельня отвратительна. Их невозможно было полюбить. Хотелось уйти, не знать, забыть. Амнезия». Муратова вновь заставляет смотреть на то, чего в жизни не увидишь - или не захочешь увидеть. Смотреть на человеческое естество, для которого реакцией на самые вроде бы основные и обычные действия (как то: унижение, предательство, запрет) - становится убийство, убийство, убийство: в состоянии аффекта, с заранее обдуманным намерением, по неосторожности. Смотреть внимательно, разглядывая все трещинки и клубочки: ведь, говоря словами Офелии-Литвиновой, «все закрючковано, имеет свои заделы и забросы». Муратова любит завораживать зрителя, постепенно ведя его сквозь разные культурные слои, страхи, запреты, комплексы - вглубь, внутрь, в детство, в архаику, в миф, в натуру, в смерть… Только от фильма к фильму у нее нарастает некий, как она выражается, «чревовещательный юмор». Только она уже, судя по всему, окончательно разлюбила «глобальные конструкции», патетику и глубокомысленность. Жизнь по-прежнему слишком сложна, чтобы говорить о ней всерьез. (Елена Грачева, Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Сеанс, 2004)
Авторское кино в России все-таки живо! До этого фильма из хороших российских авторских режиссеров я знал лишь Балабанова. После этого фильма я открыл для себя Киру Муратову. Фильм объединяет три новеллы об убийствах. Вроде бы все убийства разные и совершены разными людьми. Но все-таки их объединяют какие-то глубинные причины. Тихомиров был зол на соседку за ее придирки. Оффа была раздражена на женщину, которая отказалась от своего ребенка (она знала, каково ему будет). Злила ее с самого детства и своя мать, отказавшаяся от нее. И девочку Лилю из последней истории злил дедушка. Несмотря на их различия, их объединяет злость. Причем злость эта бывает разной. Будь-то злость накапливаемая по крупицам годами или злость пронесенная через года с самого детства или же сиюминутная злость. Все они привели главных героев к убийству. Самой лучшей новеллой является вторая - «Офелия». Отличная экзистенциальная зарисовка о девушке Оффе, которая всю свою жизнь посвятила поискам матери, но не для того, чтобы воссоединится с ней, а для того, чтобы отомстить. Кира Муратова - очень талантливый режиссер. Это видно по различным художественно-изобразительным средствам. Но особенно мне понравились сцены а-ля Дэвид Линч: сцена с двумя пожилыми женщинами, с вождением пальца по узорам колонны, с двумя слепыми на пирсе, с кошкой, стащившей курицу, и финальная сцена. Оригинальна и идея саундтрека в виде русской озвучки диснеевского Винни-пуха. Отдельно хочется сказать о Ренате Литвиновой. Сказать, что она играла потрясающе, значит, ничего ни сказать. Никаких эпитетов не хватит, чтобы описать ее игру. Особенно мне запомнилась ее цитата: «Я не люблю мужчин, я не люблю женщин, я не люблю детей, и вообще этой планете я поставила бы ноль.» Фильм многим не понравился, его не приняли. Ведь «Три истории» сделаны в сугубо авторском стиле. Лично меня это порадовало. Авторский кинематограф в России все-таки жив. Просто зритель у нас еще не готов к такому кино. (Huntelaar19)
«Другое кино» тем и радует, что в нем можно увидеть все: голые геи в душевой, поэт-сутенер, работающий в котельной, незадачливый труп в старом серванте, дешевое соблазнение в десять баксов, параноидальные обсасывания одних и тех же фраз, разрушенные здания с грязным асфальтом, приставания одиноких онанистов, жирная псевдоОфелия в Черном море, карикатурные слепые, кошка, стащившая курицу больше самой кошки и разрывающая ее на части, маленькая девочка, любовно подмешавшая уважаемому дедушке мышьяк в воду. В общем, все, как в нашей обыденной жизни, только концентрация психов на один квадратный метр резко увеличена, зато прием больных - около полутора часов или двух - сокращен. Да здравствует вечно больной социум! Все вышеописанное можно свободно наблюдать в давнем шедевре Киры Муратовой «Три истории». Начать хочется с последней - третей повести этого зеркала жизни. Когда она начинается, то я неустанно на первых двух минутах отключаю звук, ибо миленькая кошка, коими каждый двор кишит в изобилии, зверски и истинно животным урчанием мучает дохлую неаппетитную курицу. Вот так и мы порой, обуреваемые жадностью, кидаемся на субъект, который даже невозможно удержать в слюнявой пасти. Как же любит общественность возводить очи к небу и с пеной у рта и глубоко-глупыми глазами восклицать «Ну, это же ребенок»! Ах, ах, ах! Как же можно малолетнее дитя обвинять во взрослых неподобающих деяния? Оно же маааааааленькое. И где-то на заднем плане отчетливо слышится блеяние. Почему-то статистика плевать хотела на общественное мнение и сообщает, что с каждым годом сия детская преступность неукротимо растет, в то время как возраст малышек столь же неукротимо падает. Различие лишь в том, что чаще дети бывают жестоки ради развлечения, а взрослые - ради денег. «Девочка и смерть». Здесь девочка откровенно и прямо говорит, что все в доме жду, когда же парализованный и больной дедушка умрет и заветная квартира достанется ее маме. Так же осознанно она добавляет мышьяк в стакан воды, любовно принесенного старику. Сомневаюсь, что героиня знала, что именно этот ингредиент доведет до летального исхода. Тут уж скорее параллель: раз мышка сдохла, то и дедушка тоже сдохнет. Воистину маленькое чудо, не ведающее, что делает. Ведь девочка мааааааааленькая. Vivat общественному мнению, не желающему любоваться маааааленьким монстрам. Особенно смотрится финальная сцена, выбегающая с веранды на улицу сия героиня, дразня мертвого дедушку: «Низзя-низзя-низзя-низзя-низзя». Всем нам говорили отвратительное «Нельзя», которое разрушало все планы и необратимо портило настроение. Но при этом мало, кто решался устранить источник запрета. «Офелия» в исполнении Ренаты Литвиновой или Рената Литвинова, не ставшая Офелией. Цепляет своей параноидальностью. Как и все герои «Трех историй», обладает абсолютно невинной внешностью и кротким нравом, так качественно оттеняющим убийство. Оттенки голоса актрисы кажется живут отдельно от статичных сцен, показывая картину еще более шизофреничной. Конечно, нельзя не отметить параллелей между Офелия-мать Офелии и старушка-орущей-у-балкона-свою-мать-мат- ь-старушки-орущей-у-балкона-свою-мать. В первом случае - цинизм и некий познавательский интерес к объекту, во втором - «Я волнуюсь»! В общем, зритель, найди десять отличий. А как выглядит момент, когда Офа заходит с матерью-кукушкой в подъезд - переодеть чулки и задушить этими чулками Неверную. Весьма эротично и эстетично. И, наконец, первая история - «Котельная № 6» - прямой привет «Палате № 6» и «Преступление и наказание» by Достоевский. Образ кочегара - просто выточенная фигурка из талого льда: тонкая, красивая и бессмысленная. Поэт, вдохновенно воздающий закоптевшему потолку оды, держащий карикатурного персонажа-гомосексуалиста, Вениамина Андреевича. Что особенно греет душу, что к сему персонажу обращаются по имени-отчеству. Значит, заслужил, в отличие от других посетителей. Выпорхнул, как бабочка, скинул старый серый плащ-хитин, обнажил далеко не маленькое пузико, посверкал плешинкой, спел и станцевал, словно заправский эксгибиционист и упорхнул в гнездышко-душевую, где весьма понятным способом отрабатывает долг кочегару. «У-о-у-о, это сладкое место «Камчатка» - пел Виктор Цой. Пел он про котельную «Камчатка», кто не в курсе. Ах, как красиво рассуждал друг главного героя про то, что сам, своими руками прибьет надоедливую соседку по общежитию, как патетично и поэтично это было произнесено. Заслушаешься! Лишь кроткий Маковецкий, жестом фокусника, открывший сервант с кровавым содержимым, слушает оправдания с подкошенными ногами и заламыванием рук про «я же поэт», «буду сообщником», «какая же она красивая была». К счастью, люди готовы на убийство лишь на словах, а не действиях. Сделаны все три истории в авторском и простом стиле. На детали обращаешь внимания больше, чем на сюжет, ведь он, как и во многих «других» фильмах, развивается медленно, или не развивается вообще. (Never_More)