РЕПЕТИЦИЯ ОРКЕСТРА (1978)
PROVA D'ORCHESTRA

В древней часовне телевизионная группа устраивает запись репетиции оркестра, но рутинная работа неожиданно перерастает в противостояние.

Грандиозная метафора политических катаклизмов, завершившихся концом света. В средневековой римской часовне под бдительным оком телекамер репетирует симфонический оркестр. В паузах музыканты обсуждают текущие дела, рассказывают друг другу и телекамерам о первой встрече со своим инструментом. Временами слышен странный гул. Мирное течение репетиции постепенно накаляется, растет напряженность между оркестром и дирижером. Музыканты устраивают подобие политического митинга. А гул нарастает. Мы вдруг замечаем в дирижере фирменные замашки диктаторов и понимаем, что не случайно на эту роль Феллини позвал актера из Германии. Финал катастрофичен. Почти документальный фильм вырастает до мощного художественного обобщения, он - о политическом хаосе, тоталитарном насилии и разврате абсолютной власти. ... Это последняя работа в феллиниевском кино великого композитора Нино Рота, написавшего к фильму, вероятно, свою лучшую симфоническую сюиту.

ИТАЛЬЯНСКИЙ СИНДИКАТ КИНОЖУРНАЛИСТОВ, 1979
Победитель: Лучший саудтрек (Нино Рота).
МКФ В ЧИКАГО, 1978
Номинация: Главный приз «Золотой Хьюго» за лучший художественный фильм (Федерико Феллини).

Фильм был снят за 16 дней. Еще шесть недель ушло на монтаж и озвучивание.
Эта лента на редкость проста по своей сюжетной организации. Фильм-притча вызвал лавину рецензий и откликов в итальянской печати, причем каждый толковал его по-своему.
Слоган - «The Decline of the West in C# Major».

Фильм снят в псевдодокументальной манере: журналист берет интервью у музыкантов симфонического оркестра. Каждый исполнитель рассказывает о себе и своем музыкальном инструменте с особой любовью, что позже по фильму выливается контрастом с поведением этих самых исполнителей. Начинается репетиция, в ходе которой развивается конфликт между дирижером и музыкантами. Время от времени в зависимости от возникновения негативных эмоций людей раздаются глухие удары, от которых сотрясаются стены здания. Все это замечают, но стараются не обращать внимание. Во время перерыва дирижер дает интервью, которое обрывается, когда гаснет свет. Дирижер отправляется продолжить репетицию и видит, что оркестр развел хаос в помещении, устроил антидирижерскую революцию. Часть музыкантов ставят вместо дирижера метроном, другая часть сбрасывает его, желая не подчиняться никому, кое-кто удивленно смотрит на происходящее, кое-то занимаются любовью под роялем, кое-кто безучастно слушает трансляцию футбольного матча по радио, а блаженная арфистка дает интервью. В помещении постоянно падает штукатурка, но на нее как и в первой половине репетиции стараются не обращать внимание. В итоге в стенах появляются трещины и влетает чугунный шар для сноса зданий. Обломки стены убивают арфистку (скорее всего, не ясно, что с ней) и ее выносят из здания. Все в замешательстве, чем пользуется дирижер. Предлагает продолжить репетицию. После довольно удачного отрывка музыкального произведения, дирижер опять начинает возмутительную речь о нынешней игре музыкантов, только на этот раз музыканты его слушаются, а язык дирижера с итальянского меняется на немецкий. Фильм заканчивается фразой дирижера: «Все начнем сначала!»

В старой часовне с замечательной акустикой на репетицию симфонического оркестра собираются музыканты. Неожиданно для них приезжает съемочная группа ТВ, которая, однако, ни разу не попадает в кадр. С удивительной естественностью и наблюдательностью выписываются все персонажи, каждый рассказывает о своем инструменте, работе, немножко о жизни и о себе. Приходит дирижер, начинается репетиция. Невинная лента меняется, очевидной становится мрачная аллегория. Музыканты недовольны строгостью и требовательностью дирижера, представитель профсоюза объявляет перерыв. Дирижер видит в зале взбунтовавшуюся толпу, требующую его отставки. Горько звучат его слова: "Мы играем вместе, объединенные лишь взаимной ненавистью, как распавшаяся семья". Приходят в голову аналогии с родом человеческим. Люди, способные ... вместе воссоздать божественную гармонию, говорившие проникновенные слова о музыке, своих инструментах, предаются разрушению, поднимают руку друг на друга. Вместо дирижера в зал вносят огромный черный метроном, но и его низвергают, предлагая самим задавать темп и ритм музыки. Анархия и революционный бардак нарастают, а репетиция превращается в звериное безумие. Уже ногами бьют женщин, под роялем занимаются любовью, а в зале, белые стены которого теперь изгажены заборными надписями, звучат выстрелы. Пропадает свет, стены обрушиваются, как от подземных толчков. Снова появляется дирижер, он призывает музыкантов собрать свои инструменты и продолжить репетицию, полагая, что "ноты спасут нас". Но потом опять кричит на музыкантов, недовольный их игрой. Так, наверное, и вся жизнь человеческая - неудачная репетиция, повторение пройденного?... (Иванов М.)

Экзистенциальная притча. Отношение к «Репетиции оркестра» у многих остается двойственным. Одни считают, что эта лента Федерико Феллини примыкает к его свободным фантазиям, которые особо не отягощены сюжетом, развиваются якобы импровизационно и похожи то ли на документальные ленты в стиле «синема-верите», то ли на своеобразные фильмы-концерты - «Блокнот режиссера», «Клоуны», «Интервью». Да и в «Риме», а также в картине «И корабль плывет» наличествует этот мотив будто бы документирования событий кинематографистами непосредственно в кадре. Другие же, напротив, определяют «Репетицию оркестра» в качестве «тяжеловесной аллегории», в которой все излишне выстроено и задано, словно в музыкальной партитуре, строго и неукоснительно соблюдаемой дирижером-диктатором. Вот и ... по сюжету данной ленты дирижер хочет превратить музыкантов в послушных марионеток, которые, наверно, должны напоминать еще и нотные знаки, стройными рядами складывающиеся в некую клинопись на бумаге, - а те под взмахом палочки начинают звучать уже как внятная мелодия, доставляя эстетическое удовольствие. Тем более, если это волшебная музыка Нино Роты. Но без отдающего отрывистые команды руководителя оркестра (дирижер - немец, и в его речи вдруг появляются резкие, как бы лающие интонации, что сразу же позволяет ассоциативно сопоставить его... с каким-либо комендантом фашистского концлагеря) все может развалиться как в музыкальном смысле, став какофонией, то есть набором бессмысленных звуков, так и в экзистенциально-иносказательном плане. Крушение репетиционного зала под церковными сводами воспринимается чуть ли не эсхатологически - будто конец всего человечества, чьей моделью как раз и представляется вышедший из-под повиновения оркестр, который состоит из перессорившихся друг с другом музыкантов. Именно подобный метафорический финал (пусть разрушающая здание так называемая «баба» выглядит вполне реально) выводит частную историю, которая случилась с небольшой группой людей в замкнутом пространстве и при внешнем соблюдении двух иных правил классицизма относительно единства времени и действия, уже на безграничное и вневременное поле глобальных обобщений. Так что фильм Феллини оказывается почти идеальной притчей - лаконичной, самодостаточной, наполненной множеством скрытых подтекстов и прямых аллюзий. Если же кто-то не принимает подобный стиль мышления автора или выражает сомнение по поводу его художнической тенденциозности, то, вероятно, не очень точно понимает суть любой притчи, которая просто обязана быть поучающим и наставляющим примером для современников и потомков. Своеобразный минимализм «Репетиции оркестра», разумеется, проигрывает по сравнению с изобразительными излишествами многих других работ итальянского киномаэстро, но зато вместе с перекликающейся картиной «И корабль плывет» образует некий музыкально-классический дуэт-реквием о столь возможной гибели мира. (Сергей Кудрявцев)

Журналистику не пускают в храм искусства, а между тем увидеть один раз в жизни настоящее, проникновенное интервью - редчайшая удача. Феллини в «Репетиции» словно оправдывает ежедневную рутину всех средних журналистов мира - снимает фильм на основе удавшегося коллективного интервью. Его пафос - в проникновении внутрь живого, бурлящего человеческого общения, в недра самой утонченной творческой среды - оркестра. При этом в стремлении к полной иллюзии реальности Феллини преуспел - благодаря имитации прямого включения со всеми «ляпами», внезапным светом камеры, вскриками и смешками. Оркестр - своеобразный 9 «Г», и зритель переживает возвращение в школьный класс, где сидят взрослые, но так же царит ... разделение социальных ролей: первая красавица рояль с непринужденной улыбкой; невротик скрипка, пьющий успокоительное; другая скрипка - не от мира сего - забыл очки и, по-видимому, страдает аутизмом; хохотушка флейта, выкидывающая номера; скандалист виолончель, отказывающийся давать интервью (как он выразительно возмущается со смычком в руке!), но вообще добродушный; пересмешники-остряки ударные - молодцеватые задиры. У каждого свой характер-инструмент, о котором музыканты спорят, как о людях: мужской или женский темперамент у скрипки? Играющая на тубе женщина говорит, что это туба выбрала ее, а не наоборот, - но так со всеми музыкантами. Их инструменты - их судьбы (почти никто не играет на двух). Кто-то в ладу со своей судьбой, кто-то в обиде на нее, кто-то выбрал ее, а кого-то она, кто-то видит в ней отблеск высшего смысла, а кто-то в перерывах слушает футбольный матч по радио. И так вплоть до внешнего сходства, вплоть до того, что уже не музыканты, а инструменты абсурдно переругиваются между собой: «Ну ты, гобой, не задавайся!» Жанровый маневр Феллини - соприкосновение кино с музыкой, которой пропитана картина в виде темы для бесед и саундтрека Нино Роты. Один из оркестрантов говорит, что восприятие музыки субъективно: можно услышать ноту си и лишиться чувств. Многие в фильме говорят о какой-то другой реальности, открывающейся им через музыку. Потрясающе самоуглублен гобоист с брыльцами, застенчиво, «если вам это не скучно», играющий отрывок из «Болеро». Арфистка пересказывает обращенный к ней вопрос ребенка: «А куда уходит музыка, когда ты прекращаешь играть?» И действительно, какому богу служат эти люди, куда и откуда приходят чудесные звуки? В старой церкви на репетиции оркестра попадаешь отчасти в мир с другими порядками и законами, другой интенсивности духовной жизни, болезненно переживающий постоянные приливы и отливы гармонии. Средоточие этого мира - в деспотическом и вспыльчивом дирижере, эдакой визгливой классной, вечно недовольной то одним, то другим. Безумно жалко, что Феллини недоработал с Болдуином Баасом, играющим эту роль, и его жестикуляция слишком грубо передает балет рук настоящего дирижера. Но есть бешеная энергетика, необходимая руководителю любого творческого коллектива; есть разлад между мелодиями, одна из которых звучит в душе дирижера, другая - в оркестре, оттого он и кричит, лютует. «Вы не на футбольном поле!» (Воображаю, как кричит Феллини на Бааса, чтобы тот реалистичнее кричал на оркестрантов). Дирижер - сильная личность, но в какой-то момент его характерности перестает хватать, чтобы сдерживать амбиции подчиненных, а тут еще и профсоюзный комитет встревает. Из этого и вырастает центральный конфликт «Репетиции». Основная линия, репетиция свободы, сбирается щупальцами вокруг кульминации - бунта в оркестре. Его предвестием можно считать грохоты, которые все время слышатся с внешней стороны церковных стен. Это словно материальное выражение того недовольства, которое бытует среди музыкантов и в конце концов разрастается в революцию. Кульминация кульминации - герметичность здания пробивает стальной шар стенобитной машины, и в этот момент оркестранты понимают, к чему их привела жажда свободы. Единственное, что остается, - это поднять дирижерскую стойку, которую они в угаре ниспровержения авторитетов заменили громадным метрономом, и снова заняться тем, что они умеют. Фильм заканчивается повторным гневом дирижера, чья быстрая итальянская речь звучит еще несколько секунд после затемнения кадра и напоминает гитлеровский стрекот. Мне это кажется намеком на то, что ни анархия, ни жесткая дисциплина не сулят героям фильма спокойной жизни. Возможно, Феллини прогадал, соединив новаторскую форму с некой политической метафорой. Это немного мешает экспериментальной свободе его шедевра, который все-таки является законченным, сюжетным построением: к концу картины забываются журналисты и киноповествование входит в привычное русло «от третьего лица». А что если бы режиссер только наметил фильм, прорепетировал его, но не исполнил? Что если окончить картину рассказом о событиях не в оркестре, а в монтажной, где журналисты просматривают отснятый материал и обсуждают его. Эта «внутритекстовая» рефлексия создала бы ощущение репетиции кино, а вслед за этим и репетиции кинопросмотра, в которую вовлечен зритель. Сам же просмотр состоится по выходе из зала с новым составом души и сможет длиться сколь угодно долго. (Павел Шейнин)

Попал я в это воскресение в «Иллюзион» на фильм Федерико батюшки нашего Феллини «Репетиция оркестра». При всей моей любви к режиссеру, никогда не относил это кинополотно 1978-го года к его программным, лучшим работам и считал «Репетицию» картиной второго плана. Думаю, очевидно, что в случае Феллини делать так было особенно зря и неправильно. Честно говоря, я не ожидал ни такого количества, ни такого понимания зрителей - на ничем не модный фильм 30-летней давности пришло столько народу, сколько сегодня не увидишь и на премьере «Волкодава». Как оказалось, простота подачи сложнейшего материала, прозрачность режиссуры и чистейшие ноты актерской игры за прошедшие со времен ... премьеры картины года ничуть не потускнели и не утратили своей магической силы. Тут, конечно, нет смысла говорить о художественных достоинствах или, упаси боже, недостатках ленты: это все ж таки Феллини. Если он может быть в чем-то плох, то существует ли кино вообще? Так что в этом скромном тексте я обращусь только к внутреннему содержанию фильма. Тема «творчества в кадре», а в кадре «Репетиции», очевидно, происходит акт музыкального сотворчества музыкантов из одного оркестра, очень близка Феллини и повторяется им из работы в работу с болезненным постоянством - стоит вспомнить «8 с половиной», «Рим», «И корабль плывет». Творец в фильмах Феллини всегда организовывал мир вокруг себя по своему желанию и видению, подчиняя его своей железной воле творчества: отсюда знаменитый вывод режиссера о том, что фантазия и реальность может быть одним и тем же. Но в этом фильме режиссер подходит к теме несколько по-иному, появляются новые любопытные акценты, потому лента особенно ценна для истинных любителей кино. На первый взгляд перед нашими глазами разыгрывается процесс становления музыкального произведения: Нино Рота сам сочинил всю музыку к фильму, так что концертом Моцарта или Паганини сам Феллини нас не отвлекает, что с точки зрения создания целостной, самостоятельной кинокартины весьма верно. В то же время, зрительское внимание собирается в комок трепетным отношением всех персонажей к тому, что является главной темой фильма - музыке. Режиссер добивается этого эффекта благодаря воплощению характеров музыкальных инструментов в людях, на них играющих, в музыкантах. Легкая, неумная, легко поддающаяся соблазну пианистка, флейтистка с неправильными чертами лица и с сумасшедшим блеском в глазах, ритм-секция - все сплошь мачо-78, наконец старомодные струнные, подверженные нервным расстройствам и алкогольной зависимости. Узнаете персонифицированную музыку? Именно на общении оркестрантов - немузыкальном, иногда даже с руганью и совсем уж некультурным, но необходимым мордобоем - строится все внешнее действие картины. Сценки тут есть разные: смешные, грустные, трогательные, старомодные, замешанные на доброте или эгоизме - но никогда не банальные. Особенно важна в со-творчестве оркестра фигура дирижера. Именно глава оркестра в интервью телевидению - сюжетный ход чисто формальный, он помогает Феллини сделать «рабочим» механизм микромонологов, которые при таком подходе воспринимаются как интервью в кадре, а иначе смотрелись бы несколько напыщенно - умеет рассказать о музыке, ее рождении, смерти, так, как не умеет рассказать ни один музыкант в отдельности. Именно потому, что он видит игру нот целиком и, соответственно, может менять ее по своему желанию, он главный, он дирижер - а не музыкант в оркестре. И именно потому, что он дирижер, потому что он выше и значимее даже грозного и толстого директора оркестра, музыканты бунтуют против него, но в конце концов проигрывают и дирижер подчиняет их своей воле - общей воле музыки. И вот тут самое время обратить на сильное название, подходящее для книги Маркеса - «Репетиция оркестра». Речь тут явно не только о том, что телевидение приехало делать документальную передачу об одной-единственной репетиции оркестра. Репетиция для Феллини - путь постижения абсолюта искусства, того идеала, которого иначе чем стремлением с самосовершенству не достигнуть. Музыканты репетируют вдохновение, которое они шквалом звуков и гармоний выместят на слушателя во время концерта. И зритель репетирует его вместе с ними. (narsul)