ОХОТА НА БАБОЧЕК (1992)
LA CHASSE AUX PAPILLONS

Действие происходит в старинной французской усадьбе в наши дни. Эта усадьба и является главным героем фильма и, конечно же, ее дух, последние обитатели и хозяева, которые принадлежат разным мирам и культурам. Исчезает прежняя привычная жизнь, опустошается будущее. Но даже в необратимых утратах есть своя гармония, печальная красота и, может быть, высший смысл. Усадьба перейдет в наследство московской барышне, которая, прилетев во Францию, с легкостью от нее избавится. И тут же появятся новые владельцы особняка: обнесут его новым забором, поставят добротные ворота с автоматическим замком, приладят герб страны восходящего солнца...

В большом поместье живут две пожилые дамы и служанка. Замок возжелали приобрести капиталисты, которые готовы ждать хоть пятьдесят лет, прежде чем в него вселиться. Старушки сопротивляются, не хотят им уступить. Неожиданно одна из сестер умирает, и поместье переходит к наследникам, после чего, естественно, замок тут же без сожаления, переходит в руки прагматиков, ничего с ним общего не имеющих. Жаль, но и у нас нет общих дум и воспоминаний с людьми, прожившими жизнь в другую эпоху. Такая печальная притча. В «Охоте на бабочек» старинный аристократический уклад жизни одновременно противопоставляется плебейскому новорусскому стилю жизни и, как ни странно, потребительскому отношению японской культуры к европейским традициям.

Сюрреалистическое предчувствие глобализации в комедии Отара Иоселиани. Реквием по уходящей эпохе. История двух симпатичных старушек, которые живут в своем родовом замке где-то в средиземноморской деревушке. Здесь аристократизм ощутим в лицах как местной знати, так и местных крестьян. Эта неуловимая атмосфера скоро развеется как сон, эта эпоха скоро исчезнет навсегда. Изумительные старушки и есть та самая уходящая натура - не только по возрасту, но и по сути. Разрушение традиций и нашествие нуворишей отзывается в фильме Иоселиани фирменным смешением грусти и желчи. Традиции разрушаются - хоть грузинские, хоть африканские, хоть великие средиземноморские, а в роли нуворишей могут выступать и французы, и русские, и японцы.

ЕВРОПЕЙСКАЯ КИНОАКАДЕМИЯ, 1993
Номинация: Приз за лучшие достижения (Отар Иоселиани, как автор фильма).
МКФ В ВЕНЕЦИИ, 1992
Победитель: Премия Международной конфедерации артхаусных кинотеатров (C.I.C.A.E.) «За фильм, продолжающий традиции киноискусства» (Отар Иоселиани), Кубок Пазинетти (Отар Иоселиани).
МОСКОВСКИЙ МКФ, 1993
Победитель: Приз им. Андрея Тарковского (лучшему фильму конкурсной или внеконкурсной программы) (Отар Иоселиани).
НИКА, 1993
Номинация: Лучший игровой фильм.
ПРЕМИЯ РОССИЙСКОЙ КИНОПРЕССЫ, 1993
Победитель: Лучший иностранный фильм.
МКФ В КАУНАСЕ, 1994
Победитель: Приз «Золотой Таурус» (первая премия за фильм).
БЕРЛИНСКАЯ АКАДЕМИИ ИСКУССТВ, 1992
Победитель: Премия «За лучшее произведение искусства».
КОМИССИЯ МИНИСТЕРСТВА КУЛЬТУРЫ ИТАЛИИ, 1992
Победитель: Премия за качество в искусстве (присуждается один раз в 10 лет).

ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ И ОТЗЫВЫ В СМИ
«Бессильные свидетели разрыва духовных, культурных и моральных связей поколений, мы, возможно, последние, кто помнит особый тип традиций, со своими правилами и своим искусством жить, то, о чем нам успели рассказать или успели показать. И эти традиции мы, в свою очередь, не можем и не сможем передать. Этот фильм полон чувства невосполнимой потери, он пытается без лишней драматизации и, более того, с улыбкой, передать этот момент разрыва» - Отар Иоселиани.
Премьера: 5 сентября 1992 года.
«Богатство полутонов и улыбок» - "Известия".
«Легкое и одновременно гениальное кино» - "Независимая газета".
«Отар Иоселиани задорно и с юмором смотрит на мир, словно через скрытую камеру, позволяющую подсмотреть уйму веселых историй. Мы спрашиваем себя, какие выводы он нам предложит, и ожидаем ответа с веселым сердцем и широкой улыбкой. Мы окунаемся в прошлое и сетуем на скоротечность жизни; и это при том, что речь идет о конце света, о гибели утвердившихся ценностей, тех, которые все еще защищает Иоселиани: традиция, духовность, вкус к жизни. И без малейшего старческого брюзжания. Отар Иоселиани делает фильм о маленьком человеке в манере поэтического сюрреализма. Его камера обладает небывалым изяществом, легчайшим касанием, добродушной отстраненностью, язвительным остроумием. Он призывает нас - как истинный гасконец - смыть накипь жизни, может быть, с тайной надеждой. что и в последнюю минуту мы будем стараться удержать частицу прошлого. Частицу покоя» - Моник Нобур (журнал «Премьер», 1992)
«Его новый фильм так же неуместен и так же необходим, как в свое время "Жил певчий дрозд". Достойно восхищения само пристрастие Иоселиани к обманчивой описательности. Вне родины он заново откры­вает тот же мир, который исследовал на родине: жизнь буффонного, но не гротескного человеческого сообщества, где тихое безумие не столько эксцентричность, сколько самый разумный выход...» - Жерар Легран (журнал «Позитив», 1992)
«В "Фаворитах луны", созданных десять лет назад. Иоселиани показал, как медленно продается, перепродается и уничтожается старая культура. В недавно снятой "Охоте на бабочек" культуру уничтожают не в розницу, а оптом, раз и навсегда» - Александр Кулиш («Независимая газета», 1994)
«Парадоксально, но завораживающая красота фильма Отара Иоселиани "Охота на бабочек" отрезвляет. Появляется чувство. что кто-то не верит в нашу непричастность к безумию окружающего мира, не верит. что вы - всего лишь жертва неправильных общественных отношений. Может быть. даже винит нас в забывчивости и безответственности. Этот кто-то молчит. И если станете его искать, увидите... зеркало. И, может, руки и лицо того, кто держит это зеркало. Он смотрит сочувственно, но зеркала из рук не выпускает» - Тамара Дуларидзе
«Непревзойденный певец патриархальной грузинской атмосферы, Иоселиани всегда готов излить публицистическую желчь, когда речь заходит о москвичах, о парижанах или вот теперь о японцах» - Андрей Плахов
«В ранних фильмах Иоселиани жизнь текла перед камерой и подыгрывала режиссеру. Начиная с «Фаворитов луны», камера Иоселиани гоняется за жизню. Изменились правила игры, но сам Иоселиани остался прежним. В «Охоте на бабочек» он вновь разыгрывает пантомиму патриархального сознания на экране. И в этом для меня заключается его очень обаятельная загадка» - Сергей Добротворский
«Невозможно поверить, что это фильм Иоселиани. До такой степени он разрушает в «Охоте на бабочек» свой собственный мир, оставляя на его руинах лишь слайдовые картинки и цитаты из старого французского кино» - Андрей Шемякин
«Мне было приятно встретиться с хорошо знакомым стилем выдающегося киноморалиста Иоселиани. Но в фильме нет той новизны, которой естественно желать критику. Интересной мне показалась лишь попытка соединить два мира - наш и потусторонний. К сожалению, эта попытка оказалась робкой» - Виктор Матизен
«Восхитительный фильм, построенный с архитектурной стройностью и легкостью воздушного замка. Иоселиани - как большой режиссер - снимает всегда как бы один и тот же фильм, где вещи (сгусток человеческой деятельности) маркируют человеческие коллизии. Сквозь сцены французской провинциальной жизни просвечивает геополитическая - и экологическая - ситуация: культура Европы между русской архаикой и технотронной цивилизацией Японии. Двумя разрушительными - каждая по-своему - стихиями. Интересно, что покупщики уже не американцы, а японцы, их вмешательство -минимально и деликатно, но необратимо меняет молекулярную структуру культуры» - Майя Туровская
«Кинематограф Иоселиани - это еще и род коммуникации. Разумеется, очень избирательной. Такой, как нотная запись музыки. Его «Охота на бабочек» изысканна и проста одновременно. Она улавливает то, что неуловимо - пластику сердечного бытия, воплощаемого в жесте, интонации, взгляде…» - Юрий Богомолов
«Нужно было уехать во Францию, чтобы сочинить еще один «Вишневый сад», где японские топоры будут, пожалуй, поосновательнее родных лопахинcких. Это кино ускользает, как бабочка, из-под пера критика-интерпретатора. Охота за его мерцающими смыслами грозит, к счастью, затянуться на всю жизнь» - Александр Трошин
Рецензия (англ.): http://filmref.com/directors/dirpages/iosseliani.html.
Отар Иоселиани в Энциклопедии Кругосвет - http://krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/IOSELIANI_OTAR.html.

Интервью Отара Иоселиани. Вы не жалеете сегодня о принятом несколько лет назад решении остаться и снимать кино во Франции? Клянусь вам, у меня в тот момент не было никакого желания снимать кино в Грузии. Я перелистнул какую-то страницу. Вдруг понял, что если останусь, то буду всю жизнь топтаться на одном и том же месте. И совсем никакого отношения это не имело к тому, мешали мне или не мешали. Ну и слава Богу, если мешали. Слава Богу, что выгнали. Слава Богу, что я поехал во Францию и снял то же самое, что мог снять в Грузии. Руки на этом не нагрел и подтвердил для самого себя, что везде одно и то же. Судя по названию вашего нового фильма, он возник как продолжение пасторально-лирической традиции кинематографа Отара Иоселиани? Не могу ответить на ваш вопрос. Я как городской житель всю жизнь свою провел в квартирах и кабаках. И только в двух этих местах. Так, наверное, это все мечты человека, который привык находиться в запертом пространстве. Но я совсем не уверен, что я прав. Вы сказали, что сняли во Франции то же самое, что могли снять в Грузии. Означает ли это, что ваша «Охота на бабочек» свободна от французского отпечатка? Когда делаешь фильм - не думаешь, для чего и как ты его делаешь. У меня на глазах происходит крушение цивилизации. Может быть, я просто подумал: Боже мой, скоро вообще исчезнет прекрасная порода людей и помнить никто о ней не будет. Пустота останется. И надо показать, как достойно эти люди уходят из жизни. Вот про это я решил снять фильм, на этом замысел и основан: уехать далеко и снять басню о том, что происходит здесь. Но сейчас я фильм сделал и видеть его больше не могу. Сделал - и с плеч долой. Вы сталкиваетесь во Франции со сложностями, когда пытаетесь снять свое кино? Там снять картину так же невозможно, как и здесь. Но если ты приехал отсюда, у них логика немного другая: ты новый фрукт и мы тебе поможем снять фильм. А потом будем хорошо выглядеть в собственных глазах - мы тебе помогли. Но что ты там снимаешь, не волнует никого совершенно. Французскому продюсеру это так же безразлично, как и Ермашу. Никому вообще наше искусство не нужно. Проблемы с поиском денег на свои проекты у вас не возникают? На самом деле особых проблем нет - надо просто просить немного. Много просить нельзя. Вот на «Мосфильме» есть кавалерийский полк - для Франции это роскошь немыслимая. Это очень дорого стоит. Нельзя придумать картину с дворцами, костюмами и париками. Что-нибудь попроще надо придумать, и тогда все произойдет. Феллини сказал мне, за полгода до своей смерти: «Я не могу достать денег на фильм». Да, существует «Чинечитта» - громадная пустая студия. Но чтобы снимать в ней, нужны колоссальные деньги. А сколько требовалось Феллини на новый фильм? Кажется, он просил сорок миллионов долларов. Ему их не дали и никому не дадут. Вот призы на фестивалях дадут, навешают сколько угодно, пожалуйста. А денег - нет. Их дадут только тому, кто готов сдаться, перестать думать и превратить себя в инструмент финансовой операции. Так что не думайте, что есть какое-то идеальное место для производства наших фильмов. Нет такого места уже давно. Этот бедный Сатьяджит Рей, далеко не последний человек в Калькутте - он же был изгоем в своей стране, где снимают по четыре тысячи фильмов в год и все там танцуют. Или нужно поступать, как китайские режиссеры. Они очень хитрые: снимают фильмы, которые угодны Западу. И это очень хорошо, мило и даже имеет флер диссидентства. Смогли бы вы чувствовать себя в Америке так же уютно, как в Европе? Знаете, Америка очень далеко от нас. Очень далеко. Никто даже представить себе этого не может. Человек, который поехал жить в Америку, должен навсегда порвать со своим прошлым. Вот если вы уедете в Португалию, у вас еще останется возможность вернуться домой пешком. Из Америки пешком вы уже никогда не вернетесь. Морские пути прервались давным-давно. Если перестанут летать самолеты, на этом вообще все кончится. Так что люди, которые уезжают в Америку и там начинают жить, - это решительные люди, которые понимают, что они уже не здесь и больше никогда здесь не будут. Пусть это даже Иосиф Бродский, который уехал со своим багажом, со своими страданиями и еще не знаю с чем. Он будет поливать там свой огород, пока тот цветет и плодоносит. Но это американский огород, хотя и с зернышками, завезенными отсюда. Иными словами, путь, по которому в свое время пошел Андрей Кончаловский, для вас невозможен? Я думаю, что американская деятельность Кончаловского или деятельность, скажем, Ираклия Квирикадзе - это не духовная деятельность совершенно. Рассматривать ее как попытку вписать страницу в наше культурное наследие? Такой вариант надо решительно исключить. Там какие-то другие цели, я не могу их определить. Во всяком случае, вполне земные цели. Так для чего ехать в Америку, если хочешь делать кино? Незачем туда ехать. В Америке очень трудно тем людям, которые хотят делать кино. А тем, которые хотят делать деньги, - очень легко. Надо просто потерять голову и перестать думать. Но если все же человеку полагается думать, то лишившись головы - на черта жить? Я вот недавно был на фестивале в Теллурайте. Совершенно исключительный для Америки фестиваль - там были фильмы, сделанные живыми людьми. Это считается верхом снобизма. Мы себе эту роскошь пока еще позволяем. Сейчас многие из уехавших на Запад режиссеров возвращаются, чтобы снимать фильмы здесь. Не возникает ли такое желание у вас? Я хочу сразу внести ясность. Я уехал во времена Ермаша из этой страны и все время стремлюсь сюда вернуться и что-то снять. А здесь все хуже и хуже, хуже и хуже. Я не знаю, что делать. Поверьте, я не для красного словца все это вам говорю. Вы же знаете, что «Мосфильм» практически закрылся. А мое ремесло связано с тем, чтобы были камеры, на которых я мог бы снимать, и лаборатории, где я мог бы проявлять пленку. Дело не в нас, мы старые люди. А какой молодой человек с головой на плечах и сердцем рискнет сегодня заняться нашим искусством? Выходит, отдадим все торговцам. Вот ужас в чем. Вы полагаете, что ситуация безнадежна? Не случилось бы небольшого недоразумения в отношениях между Ромео, Джульеттой и монахом - и что тогда? Все закончилось бы хорошо и скучно. (По материалам пресс-конференции в петербургском Доме кино. Подготовил Дмитрий Савельев)

В "Охоте на бабочек" Отар Иоселиани во многом опирается на найденное в "Фаворитах луны" - с их актерами-непрофессионалами, обилием общих планов, множеством персонажей, связанных порой невидимыми ими нитями судьбы. История о некой старушке-аристократке, завещавшей после своей смерти замок во Франции своей бедной сестре, живущей в московской коммуналке вместе со своей незамужней сорокалетней дочерью, рассказана с экрана в легкой, импровизационной манере. Обрастая бесчисленными бытовыми подробностями, побочными линиями, где сплетается воедино смешное и грустное, драма и комедия, изысканная и тонкая "Охота на бабочек" представляет собой экзотическое зрелище для гурманов от кинематографа. В фильме отчетливо звучит мысль об опасности утраты вековых традиций, культурных ценностей, добрых человеческих отношений. Прагматизм, даже деловой, опирающийся на технические достижения цивилизации, остается, по-видимому, чужд не только большиству героев "Охоты на бабочек", но и самому режиссеру. (Александр Федоров)

Трагикомическая притча. Это третья по счету «заграничная» игровая лента грузинского режиссера Отара Иоселиани не лишена обаяния, лукавства, а порой и горечи, хотя порой кажется лишь искусной вариацией признанного мастера кино на ранее найденную им тему. Она рассказывает в манере трагикомической притчи о том, как изменились современные нравы, в данном случае - во Франции, где полным-полно самых разных иностранцев: от русских спекулянтов до японских туристов, а времена аристократических старушек, еще доживающих свой век в горделивом одиночестве, довольно скоро будут поглощены надвигающейся волной потребительства и бескультурья. И подобным корыстолюбием пополам с невежеством оказываются теперь заражены не только «чужеродные варвары», но и нынешние потомки тех, кто давно ассимилировался в западноевропейской жизни, бежав от наступления варварства в России. А вот на смену легкой атмосфере непринужденного и жизнерадостного восприятия действительности приходит довольно натужное ощущение размеренности и зацикленности повседневного бытия, что позже Иоселиани станет развивать в картинах «Истина в вине» / «Прощай, привычная жизнь» (1999) и «Утро понедельника» (2001). Иносказательный образ «охоты на бабочек», имеющий весьма косвенное отношение к истории старинного замка, который должен достаться кому-то после смерти его последней обитательницы, как раз выражает авторское сожаление по поводу исчезающего эфемерного мира прошлой культуры и духовности, чему нет уже места в современной реальности. Кстати, сам Отар Иоселиани появляется на экране в качестве некоего летучего, как сигаретный дым, совершенно далекого воспоминания, материализовавшись на короткое время в облике царского офицера, будто сошедшего со старых фотографий. (Сергей Кудрявцев)

Когда я смотрел эту уникальную картину, мне почему-то вспомнился "Клубок змей" Франсуа Мориака. Но это уже в конце, когда речь напрямую зашла о наследстве. Первую же половину картины Оселиани посвящает быту французской провинции, где в одном из старых замков живет по привычкам вековых традиций кажущаяся чудаковатой старуха. Все тот же каждодневный ритуал, ленивый спор с соседом из-за границы земель, отмеченной старыми камнями. Игра в шары, покупки продуктов на рынке, верховая прогулка, слуги... Но все как бы подернуто грустной призрачной дымкой, и то ли во сне, то ли видением всплывает из далекого прошлого сцена дуэли; приходит элегантный офицер и дотрагивается до сигареты, тлеющей в пепельнице рядом с дремлющей старухой. Призрак уходит и умирает в кресле старуха, и из крикливой, коммунальной России презжает сестра покойной вместе с молодой женщиной. Съезжаются все члены семьи, и после оглашения завещания и скандала за поминальным обедом, замок пустеет. А наследница, отказывавшаяся продать "шато" японцам ни за какие деньги, погибает в поезде, взорванном террористами. Замок продан, прежний ритуал покупок совершается уже азиатами, открывающими ворота замка дистанционкой, а молодая родственница из России, та самая, что после обеда говорила сестре покойной, что помогать прислуге убирать со стола стыдно, примеряет и покупает наряды, а... Нет, пожалуй, не рассказать мне об этом фильме. Вот что говорит о нем сам Иоселиани: "Бессильные свидетели разрыва духовных, культурных и моральных связей поколений, мы, возможно, последние, кто помнит особый тип традиций, со своими правилами и своим искусством жить, то о чем нам успели рассказать или успели показать. И эти традиции мы, в свою очередь, не можем и не сможем передать. Этот фильм полон чувства невосполнимой потери, он пытается без излишней драматизации и, более того, с улыбкой, передать этот момент разрыва". Если Вы способны воспринимать прекрасное во всех его проялениях, то это та картина, что навсегда останется в сердце. Повесить ее на стенку нельзя, но на полку поставить можно. А жаль. Сцену дуэли, просмотренную мною несколько раз, я бы вставил в раму и повесил... Происходит все это во Франции, но с тем же успехом действие можно перенести в Грузию. (Иванов М.)

Величайшим охотником на бабочек был, как известно, Владимир Набоков. Человек, чью безупречную моральную определенность ошибочно принимают за брезгливость и холодность, вовсе не считал преследование с сачком в руках всевозможных махаонов за антигуманное деяние. Бабочки прелестны, разнообразны, бессчетны, но, увы, не более чем насекомые. Героев же своих, даже самых антипатичных, Набоков с насекомыми, кажется, не сравнивал. Отар Иоселиани называет «Охотой на бабочек» свой фильм, посвященный угасанию и уничтожению современной цивилизацией остатков прелестного русско-грузинско-французского рода. Род представлен двумя маразматическими старушками, обитающими в замке на юге Франции, и призраками в гвардейских мундирах, этот замок по ночам навещающими. О причинах гибели рода, о правых и виноватых чуть ниже, а пока что - о названии, с которого фильм начинается, как театр с вешалки. Пусть для зловещих японцев, индусов и русских обитатели замка - не более чем бабочки. Но таковы же они и для самого режиссера. И тут не обойтись без развернутой цитаты из статьи Фассбиндера о другом режиссере, сыгравшем свою роль в подьеме французской «новой волны», Клоде Шаброле. В статье о фильме «Красавчик Серж» Фассбиндер писал: «Взгляд Шаброля - не взгляд энтомолога, как часто утверждают, а взгляд ребенка, который хранит большое количество насекомых в стеклянной клетке и то удивленно, то испуганно, то обрадованно наблюдает за странным поведением своих маленьких существ. Все зависит от его сиюминутного настроения, он меняет свое поведение по отношению к живым существам в зависимости от того, хорошо или плохо он выспался, хорошо или плохо поел. Следовательно, его поведение переменчиво. Он не исследует. Иначе он мог бы и должен был найти причины жестокости живых существ…» Как ни печально, старые слова Фассбиндера в полной мере относятся к последнему фильму Иоселиани. Речь идет совсем не о режиссерском мастерстве - было бы наивно искать изъяны в зрелом произведении одного из самых тонких и умелых европейских режиссеров. Множество мелких событий, разделенных порой тысячами километров, изощренно увязываются друг с другом. Напоминает «Певчего дрозда» или «Фаворитов луны»? Не беда - таков почерк Иоселиани. Беда в другом - впервые в его творчестве все милые пустяки жизни складываются в столь последовательную мизантропическую, даже брезгливую картину мира людей. Вернее, мира насекомых. Как и Шаброль, Иоселиани наблюдает за разнообразными проявлениями равнодушия и жестокости у бабочек. Одинаково мерзкие семейные сцены разыгрываются в московской коммуналке и провансальском замке, метко пущенное яйцо растекается по фамильному портрету, невнятные террористы с тупым упрямством пускают под откос поезда, офицеры-дуэлянты красиво умирают на имперском снегу, кюре тяжело оправляется после вчерашних возлияний, гоп-компания перестроечных эмигрантов прячет старушку за жалкой занавеской, а по парижским улицам маршируют манифестанты под красными флагами. В общем, чума не на оба, а на все существующие дома. Но даже в этом Вавилоне Иоселиани находит возможность увязывать порочность бабочек с их принадлежностью к тому или иному подвиду. Французы буржуазны, скупы, лицемерны, поддельно религиозны. Японцы - даже не исчадие ада, даже не бабочки, а какие-то муравьи, которые на корню скупают фамильные замки, ходят строем и лелеют непонятные, но явно несущие смертельную угрозу для культуры замыслы. Русские невоспитанны, нелепы, скандальны, их представления о человеческой жизни ограничиваются водочкой под гитару и блевотиной в ванной. К сожалению, ничего значительнее, чем «пустили Дуньку в Европу», Иоселиани по поводу наших соотечественников не сказал. Старики давно впали в маразм, молодежь взрывает поезда (а пропо, не цитата ли это из гениального фильма Бунюэля «Этот смутный объект желания»?). А французы, что французы? Их древние, но чужие камни тоже не внушают режиссеру никаких симпатий. Певчего дрозда было хотя бы жалко. Бабочек не жалко ничуть. Интересно, будут ли гвардейские призраки смущать покой новых японских хозяев жизни так же, как смущали покой вымирающей породы латинских махаонов? (Михаил Трофименков)

Легко представить, сколь разнообразны могут быть рецензии на фильмы Отара Иоселиани. В частности, на его «Охоту». Скажем, можно рассуждать о том, как ясно и без видимых усилий фиксирует он поток реальности. Кажется, что для сьемок ему нужны всего две вещи: камера с пленкой и реальность. А его дело - лишь расположить их друг против друга. В создаваемом им изображении тают монтажные склейки, теряются точки сьемки. Реальность привольно и сама собой течет перед камерой. Иоселиани - импрессионист. Он снимает не натурщиков, а их отражения друг в друге. Он снимает не предметы, а их отражения друг в друге. Он научил многих людей в разных странах мира видеть так, как видит он. И потому ему не составляет труда гипнотизировать их самой своей фамилией: уловив сочетание букв в титрах, они уже предвкушают и ощущают гармонию - пространства, людей, предметов. И гармония эта есть главный сюжет, за которым они следят неотрывно. Маленький французский город, виньетка традиций, которых придерживаются пожилые жительницы древнего замка. Вытертая пыль, столовое серебро, накрахмаленное полотно скатерти, препирательства хозяйки и экономки, украшающие своды замка - подобно страницам романа, действие которого происходило неподалеку отсюда и, в сущности, не так давно. Но вот гармония интерьера нарушается появлением чужеродных вкраплений - сосредоточенных японцев и злобной русской. Ткань начинает расползаться, как если бы на нее попали капли кислоты. Итак, можно пытаться описывать фактуру и с этой точки зрения исследовать драматургию. А можно структурировать сюжет о том, как наследница из московской коммуналки продает замок японской туристической фирме. И тогда маленький городок, некогда выросший из предместий замка, оказывается символом «Старого Света». В нем - как в наполненном до краев сосуде - время остановилось, поскольку культура достигла своего идеала. Здесь «Старый Свет» смог противостоять тому, что иные зовут прогрессом. Здесь, не прячась ни от кого, квартирует гармония цивилизации. Здесь нам явлен век девятнадцатый, вобравший в себя предыдущие столетия, но не подмявший их под себя. И вот этот сфинкс попадает в поле зрения Японии и России. Япония - знак утопии. Россия - антиутопии. И та и другая - вне реальности, вне культурного контекста старой Европы. И вне языка, который позволил бы им вступить в диалог. Становится очевидным, что эта история совсем не о том, как московская коммуналка переехала в парижскую, а средневековая архитектура подверглась компьютеризации. Хотя процесс «завоевания» и продемонстрирован наглядно, слишком наглядно. Японцы, непрестанно кланяясь, пытаются как бы ассимилироваться: едут маршрутом экономки на рынок за салатом, оттуда всей птичьей туристической группой в булочную. Они выучены науке симуляции и готовы превращаться в симулякров вплоть до сентенции «лучший француз - японец». Русские же тянут за собой свои чемоданы без ручек, чего бы это им ни стоило. Особенно, если стоит очень дорого. И те и другие являются деструктивными элементами для самого понятия «Старый Свет». Они могут лишь расплескать этот «тихий час» цивилизации, нашедшей себе тихую обитель, - их часы идут совсем иначе. Есть одна деталь во всем этом эфемерном, но гипнотически трезвом и безошибочном построении: Японию Иоселиани не показывает. Для того знака, который он рисует, достаточно нескольких штрихов - и возникает инопланетный мир, где готовы заключать сделки даже в том случае, когда собственность перейдет в руки клиента через сто или сколько хотите лет. То есть в том мире утопии время тоже обрело свою определенную гармонию. Из одного эфемерного диалога о возможной покупке замка фирмой - становится ясно: образ создан. Россия же не поддалась минималистским формам. Она вторгается в хрупкую ткань фильма своим дородным телом, захватывая себе изрядный кусок пространства и располагаясь там во всем своем вокзальном быте. Чем несколько нарушает равновесие. (Марина Дроздова)

У этого фильма не просто найти сквозной сюжет, он демонстративно не тороплив и скуп на интригу. Где-то во французской провинции живет пожилая аристократка, у нее старый обветшалый замок и огромное количество приживальцев, включая небольшую коммуну кришнаитов. Вокруг замка ходят японцы, жаждущие приобрести поместье для каких-то своих чисто японских целей. Практически весь фильм мы наблюдаем за странной патриархальной и отнюдь не меркантильной жизнью нескольких пожилых людей…Чтобы в конце увидеть тот мир, что придет им на смену… Фильм Отара Иоселиани «Охота на бабочек» на самом деле повествует о том, как старый мир уступает место миру нового, в котором уже нет места прежней сентиментальности, но есть место расчету. У старого мира нет шансов, не зря то тут, то там в фильм вклиниваются звуки радио, которые сообщают о том или ином катаклизме, вызванного современным прогрессам. И этим старушкам нет места в современном мире и потому они должны либо уйти, либо пасть его жертвами… Конечно, подобное «нашествие варваров» прискорбно, но и сам режиссер дает понять, что с этим нельзя ничего поделать и японцы обязательно будут покупать французские булки в маленьких лавочках провинции, так как раньше это делали пожилые аристократки. (jakor)

- «О дивный новый мир, - повторил он. - О дивный новый мир, где обитают такие люди. Немедля же в дорогу!» (Олдос Хаксли, «О дивный новый мир», глава восьмая). Французская провинция. Старинное поместье. Гордая аристократичная старушка, которой суждено доживать свой век в одиночестве. Прогресс. Прогресс, который не щадит никого, прогресс на грани с варварством. Французские аристократы сменяются японцами с их пластиковыми окнами, наследница достопочтенной старушки продает обветшалое фамильное гнездо ради тонн модной одежды, а в тихий и утонченный мир главной героини грубо вторгается корысть потомков. О дивный новый мир… В нем нет места для несчастной старушки - зато всегда найдется место для жадных потребителей и тех самых японцев, которые уже, следуя примеру бывшей обитательницы замка, разъезжают на велосипедах и покупают французскую выпечку. Мудрая, пронзительная и невероятно печальная притча с оттенком горечи, в неспешной манере повествующая о вырождении великой нации - одно поколение сменяет другое, а культура сменяется бескультурьем. Что ж, добро пожаловать в новый мир. (Temper Trap)