СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ (1966)
СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ

Гротескная трагикомедия по одноименному рассказу Ф. Достоевского. Генерал, недавно произведенный в чин, случайно оказывается неподалеку от дома, где его подчиненный, мелкий чиновник, справляет свадьбу. Решив продемонстрировать широту души и демократичность, он заявляется на праздник. Как будут развиваться события - нежданный гость представляет весьма смутно...

Герой картины, три месяца как произведенный в генеральский чин, наслушавшись о гуманизме, решил потешить себя собственной добротой и зашел на свадьбу к подчиненному, что произвело совершенно не тот эффект, на который он рассчитывал. «Скверный» получился «анекдот», особенно после того, как генерал для пущей демократичности выпил шампанского.

Возвращаясь из гостей поздним вечером, действительный статский советник Пралинский (Евгений Евстигнеев) случайно оказывается рядом с домом, где празднует свадьбу один из его подчиненных по фамилии Пселдонимов (Виктор Сергачев). Желая показать себя с лучшей стороны, генерал заходит поздравить молодых. Неожиданное появление начальства доводит жениха до помешательства, а высокий гость постепенно опускается до уровня пьяной компании.

КИНОПРЕМИЯ «НИКА», 1988
Победитель: Лучшая работа художника по костюмам (Жанна Ганевская).
Номинация: Лучшая работа художника-постановщика (Алексей Пархоменко).

Рассказ Федора Достоевского (1821-1881 https://en.wikipedia.org/wiki/Fyodor_Dostoevsky) «Скверный анекдот» (https://en.wikipedia.org/wiki/A_Nasty_Story) впервые опубликован в журнале «Время» в 1862 году. Рассказ написан в сатирическом ключе, с элементами гротеска. "Этот скверный анекдот, - с иронией пишет Достоевский, - случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам...".
Читать «Скверный анекдот»: https://ilibrary.ru/text/65/index.html, https://booksonline.com.ua/view.php?book=167370, https://fedordostoevsky.ru/works/lifetime/anecdote/1866/, https://rvb.ru/dostoevski/01text/vol4/22.htm, https://www.litmir.me/bd/?b=7382.
На роль Пралинского пробовался Владимир Высоцкий.
Картина снята в 1966 году, но не вышла на экраны и «легла на полку». Впервые была показана публике лишь в конце 1987.
"Фильм с беспощадной яростью воспроизводит страшную русскую действительность того времени, попирающую человеческое достоинство и превращающую человека в раба. Эта задача решена в фильме талантливо и чрезвычайно ярко. Этим пламенным заключением, написанным с явным вызовом, наперекор сложившемуся негативному отношению руководства и завершается хранящееся в архиве дело фильма «Скверный анекдот». А где же документы, похоронившие картину?.. Судя по всему запрет был все-таки негласным и документально не «оформлялся». Договорились втихую. По сути дела, именно «Скверный анекдот» положил начало «полки» брежневской эпохи. Анализ документов показывает, что судьба фильма окончательно решалась в конце сентября 1966 года. А уже в октябре после первых рабочих просмотров «забуксовал» «Андрей Рублев». Лед тронулся..." (Валерий Фомин. «Полка», 1992)
Англоязычные названия: «The Ugly Story»; «A Bad Joke».
О картине на Allmovie - https://www.allmovie.com/movie/v171874.
«Скверный анекдот» входит в список «100 лучших фильмов» по версии гильдии кинокритиков РФ (98-е место).
"Фильм Алова и Наумова вызывает шок: никогда еще с нашего экрана с нами не говорили с такой вот степенью ярости и презрения [...] Алова и Наумова упрекали в безнадежности их взгляда; они отвечали, что в мире пселдонимовых, как его видел Достоевский, речь идет не о «маленьком человеке», [...] а о «страшненьком человеке» «и любить мы его не будем, сколько бы к этому нас ни призывали". (Вера Шитова «'Скверный анекдот' (перед премьерой 20 лет спустя)» // «А. Алов и В. Наумов. Статьи. Свидетельства. Высказывания», 1989)
"Перегружен фильм и символикой - алгеброй искусства. Эта чрезмерная алгеброизация, многозначительная, апеллирующая к рассудку, а не к сердцу, приводит к жестковатой рационалистичности. [...] Я убежден, что эти [...] дополнительные трудности, нагроможденные для нас авторами фильма, стоит перетерпеть. Терпение окупится. [...] «Скверному анекдоту» хочется возражать, хочется оспаривать абсолютность авторской правоты, но он - произведение крупное". (Станислав Рассадин «Зачем?» // «А. Алов и В. Наумов. Статьи. Свидетельства. Высказывания», 1989)
Александр Алов (настоящая фамилия Лапскер; 26 сентября 1923, Харьков - 12 июня 1983, Рига) - советский кинорежиссер и сценарист, педагог, народный артист СССР (1983). Лауреат Государственной премии СССР (1985 - посмертно). Подробнее - https://en.wikipedia.org/wiki/Aleksandr_Alov.
Владимир Наумов (6 декабря 1927, Ленинград - 29 ноября 2021, Москва) - советский и российский кинорежиссер, сценарист, актер, продюсер, педагог; народный артист СССР (1983), лауреат Государственной премии СССР (1985). Подробнее - https://en.wikipedia.org/wiki/Vladimir_Naumov.

Конфликтная комиссия рекомендует выпустить на экран фильм Александра Алова и Владимира Наумова «Скверный анекдот». Однако общий тон дискуссии на заседании секретариата носит по отношению к фильму едва ли не более негативный характер, чем 20 лет назад. История мытарств Скверного анекдота - одна из самых парадоксальных и печальных «рифм» перестройки с «оттепелью». В 1966 журнал «Советский экран» успел даже отрецензировать снятый по рассказу Федора Достоевского фильм, однако в прокат он так и не попал. Серия беспрерывных обсуждений на различных уровнях (худсовет объединения, худсовет «Мосфильма», собрания историков литературы, писателей, философов, двухдневная дискуссия в СК СССР) привела к ожидаемому результату: авторам были предписаны многочисленные поправки, часть из которых они категорически отказались принять. Официальных документов, запрещающих выход фильма, не появилось. Тем не менее, Скверный анекдот стал первенцем «полки» брежневского периода. Замысел вызывал подозрения еще на уровне сценария, который на первом же обсуждении в ГСРК рекомендовали тщательно отредактировать, «чтобы предотвратить возможность каких-либо современных аллюзий». Крамолой отзывался сам сюжет Достоевского: генерал с репутацией либерала, вдохновившись винными парами и духом идущих в стране реформ, решил вдруг показательно побрататься с «народом» - благое намерение, как известно, обернулось гнусным конфузом. Судьба демократических реформ 1960-х слишком уж перекликалась с реформами поры «оттепели», которые после снятия Никиты Хрущева постепенно сворачивались. Надежды на тщательную редактуру «острокомедийного по жанру» фильма потерпели полный крах. Фильм оказался гротескным, мрачным и необыкновенно злым портретом «реформирующейся» России. Даже у самых лояльных зрителей эта кинофреска, исполненная яростного отчаяния, вызывала оторопь. Завивающаяся немыслимыми спиралями, заходящаяся в угарном танце, кривляющаяся, гогочущая, бесформенная многоголовая и многорукая масса, составившая, казалось, саму плоть фильма, - напоминала кошмарное наваждение. И в то же время - тут-то и пряталась главная крамола картины - пугала своей узнаваемостью. В блистательной массовке этого русского каприччо мелькал офицерский эполет, пенсне эмансипированной девицы, клетчатый жилет «независимого» журналиста. Непроницаемое лицо одного из гостей - с поджатыми губками и поблескивающим моноклем - превращало его в образ «недреманного ока», известно какому ведомству служащего. И сам либеральный генерал с его фарсовым прекраснодушием был здесь плоть от плоти гнусного, копошащегося ада, из которого нет исхода. Найти повод предъявить фильму претензии не составило труда: гуманисты от цензуры возмутились нехваткой в фильме «человечности» - уж больно несимпатичны оказались в нем «униженные и оскорбленные». Главный редактор ГСРК Евгений Сурков разглядел в картине тлетворное влияние Франца Кафки - антигуманизм и неверие в человека. В устах главного киноцензора страны это звучало в те времена как приговор - окончательный и не подлежащий обжалованию. Однако и 20 лет спустя решение конфликтной комиссии выпустить фильм на экран новый секретариат встречает без энтузиазма. Несмотря на горячую поддержку картины, высказанную историком кино Лилией Маматовой (которая, однако, признает пессимистический «сверхответ» картины «исторически неверным», а горечь авторов оправдывает тягостной атмосферой конца «оттепели»), Семеном Фрейлихом и некоторыми другими участниками заседания, общий тон обсуждения 1987 года не оставляет сомнений: картину не «реабилитируют», а, скорее, «амнистируют за давностью преступления». Печальные истины фильма оказываются так же неприятны реформаторам перестройки, как когда-то либералам-шестидесятникам и партийным «генералам». Парадокс картины в том, что в перестройку она становится еще более актуальной, чем при ее создании. Парадокс истории - в том, что злая сатира об иллюзиях власти и иллюзиях интеллигенции выпускается как раз тогда, когда эти иллюзии наиболее сильны, и выпускается теми людьми, которые эти иллюзии разделяют. Окончательное решение о выходе картины на экраны принимается на самом верху при деятельном участии симпатизирующего Наумову Александра Яковлева. В июле 1987 коллегия Госкино решит выпустить фильм тиражом 350 копий, и, согласно документам, он выйдет на экраны, собрав 1,1 миллиона зрителей. (Любовь Аркус, Олег Ковалов. «Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст» // «Сеанс», 2002)

Блестящая экранизация. Герой картины, три месяца как произведенный в генеральский чин (Евстигнеев), наслушавшись о гуманизме, решил потешить себя собственной добротой и зашел на свадьбу к подчиненному, что произвело совершенно не тот эффект, на который он рассчитывал. "Скверный" получился "анекдот", особенно после того, как генерал для пущей демократичности выпил шампанского. Каждый кадр, фраза, выражение лица стоят многих современных комедий. Да, блин! Куда же все это подевалось? (М. Иванов)

Сатирический фильм, который Александр Алов и Владимир Наумов ("Бег", "Мир входящему") сняли в самом расцвете своей дерзкой юности и напоролись на препоны и рогатки советской цензуры, - картина была положена на полку как ошибочная и вредная (историки кино даже считают ее самым первым экспонатом "брежневской полки"). Ее и в дальнейшем так и не выпустили на широкий экран - по-видимому, так много ассоциаций с современной чиновничьей Россией вызывает отважная интерпретация режиссерами рассказа Достоевского. (Валерий Кичин, «РГ»)

Трагифарс-экранизация. Можно согласиться с точкой зрения российского киноведа Валерия Фомина, много лет занимающегося историей запрещенных советских фильмов, что именно экранизация «Скверного анекдота» в сентябре 1966 года (напомним, спустя полгода после ретроградного в немалой степени XXIII съезда КПСС) положила начало пресловутой «полке» в брежневскую эпоху. Сатирический рассказ Федора Достоевского появился в 1862 году, в пору «либеральной весны» - и его экранная версия могла быть осуществлена только в схожий по многим параметрам момент «оттепели». А она была заморожена как раз в 1966-м, поскольку года два после отставки Хрущева понадобилось новому, более просталинскому режиму для того, чтобы справиться с инерцией уже запущенного механизма некоторой демократизации общественной жизни. Неудивительно, что партийные чиновники в середине 60-х годов XX века оказались солидарны со своим соратником, жившим за сто лет до них. Генерал Пралинский, столоначальник в каком-то важном государственном ведомстве, наутро после хождения в народ, а проще говоря, после большой пьянки и дебоша на свадьбе незначительного коллежского регистратора Пселдонимова, воспринял все происшедшее исключительно как скверный анекдот, дурной сон, подлежащий немедленному забвению. Ведь игры в демократию и застольное братание с простолюдинами ни к чему хорошему привести не могут. А вот идейно-политический интоксикоз переносится еще тяжелее, чем алкогольное отравление, снимаемое по давней русской привычке. Фильм Александра Алова и Владимира Наумова, которые успели провиниться еще при прежнем руководстве (их «Мир входящему» подвергся цензурной обработке в 1961 году якобы как излишне пацифистское, натуралистичное и формалистическое произведение), закономерно был объявлен пасквилем, порочащим всю нацию и ее историческое прошлое. Тем более что режиссеры, склонные к сгущенному метафоризму, действительно чересчур увлеклись деформирующей оптикой, показывая явно несимпатичное свадебное сборище вовсе в уродливом виде, даже если принять во внимание, что все это увидено глазами пьянеющего до потери сознания «свадебного генерала», который оказался лишенным всякого человеческого достоинства в отличие от его чеховского «коллеги по несчастью» в известном водевиле «Свадьба». Оценка: 8 из 10. (Сергей Кудрявцев)

Мир не самодостаточный, не успокоенный, а взвихренный резким переходом из одного крайнего состояния в другое был интересен сценаристам и режиссерам Александру Алову и Владимиру Наумову с самого начала их творческого пути. Характерны сами названия их ранних фильмов: "Тревожная молодость", "Ветер". В том же ряду - "Павел Корчагин", сделанный в 1956 году, в пору наступавшей "оттепели". Некоторая романтизация Гражданской войны соединилась в этом произведении с глубоко трагичным тоном художнического повествования, а сила воздействия суровых экранных образов была столь велика, что заметно выводила напряженную историю коммунистического "мученика и святого" из традиционно оптимистического ряда картин о революции. Фильм подавлял и даже отторгал от себя некоторых зрителей и критиков. От восторга до ожесточенного спора с авторами - таким стал диапазон в восприятии творчества Алова и Наумова и в последующие годы. Дискуссии накалились еще больше, когда в 1961 году появился необычайный в своей экспрессивной образности фильм "Мир входящему", изобразивший еще один момент смятения умов и душ людей в переходе их бытия из одного полярного настроя в другой: не успевшие остыть от кровавых битв Второй мировой войны, они должны были заново возродить гуманные этические нормы взаимоотношений в повседневной жизни. После подобных сюжетов Алов и Наумов обратились к рассказу Ф. Достоевского "Скверный анекдот". И построили на его основе принципиально новую для себя сценарную конструкцию. Драматизм событий, переживаемых персонажами, обусловливался теперь не тем, что происходила резкая перемена в их жизни. А как раз тем, что историческое их бытие оставалось прежним, не претерпевая существенных изменений. Картину "Скверный анекдот" Алов и Наумов снимали в 1964 году, когда стала горестно-ясной недолговременность и ненадежность "оттепели". Пришло отчетливое понимание того, что лучезарные мечты шестидесятников о подлинной демократизации общественной жизни в стране - увы! - несбыточны. Рассказ Достоевского тоже развеял иллюзии шестидесятников - тех, что жили веком раньше. "Скверный анекдот" был написан в 1862 году, сразу после отмены крепостного права, когда многие либералы уповали на стремительный общественный прогресс в России. Достоевский желчно иронизировал по поводу идеализма мечтателей, проистекавшего, как явствует из рассказа, из незнания действительности, в том числе - психологии и верхов, и низов общества. Насмешливый тон автора ощутим уже в первых строках рассказа: "Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам". При обсуждениях сценария Алова и Наумова на "Мосфильме" им было сказано, что фильм может получиться "мрачным и страшным" и наполниться "ненужными ассоциациями с современностью". Однако авторам все же позволили картину снять. Убедившись, что она вышла именно такой, как предвиделось, ее запретили, и она 23 года пролежала на полке. В 1987 году "Скверный анекдот" заново посмотрели и... заново в нем усомнились. В ситуации, когда доблестные сыны отечества обещали "ускорение перестройки", быстрые и для всех благотворные перемены в стране, фильм казался слишком мрачным, и, главное, опять вызывающим "ненужные ассоциации с современностью". Впрочем, в этот раз, после жарких споров в секретариате СК СССР, картину все же выпустили в прокат. Сюжет Достоевского, обладающий, как выяснилось, долговременной прогностической силой, воплощен в фильме Алова и Наумова с поражающей экспрессией. Уже титры идут на фоне странного и пугающего изображения: на экране возникают лица столь уродливые, что напоминают скорее маски. Персонажи проносятся в бешеном ритме под визгливую и вместе с тем неизъяснимо захватывающую музыку композитора Николая Каретникова. Так, сразу же, авторы фильма предъявляют зрителю коллективный портрет той среды, в которой развернется действие. Мелодия, прозвучавшая вначале, будет прихотливо меняться, делаясь то печальной, то зловещей, но сохраняя характер навязчивой повторности и безумия. Герой фильма - петербуржец, действительный статский советник Иван Ильич Пралинский. В показанный на экране вечер он по случайности остался без кучера и решил вернуться домой пешком Пралинский слегка навеселе - он был в гостях, очень доволен собою и наслаждается неспешной прогулкой. Его внимание привлекает неказистый домишко, откуда доносятся шум и музыка. Удостоверившись, что в доме играют свадьбу мелкого чиновника Пселдонимова, Пралинский останавливается. Дело в том, что Пселдонимов служит в том самом департаменте, который он, генерал Пралинский, недавно возглавил. Генералу приходит в голову мысль совершить чрезвычайно демократический поступок - в духе того прогресса и возрождения России, о которых только что шла беседа в гостях. Он решает запросто, на равных, зайти в дом к своему подчиненному и поздравить молодых. Предвкушая предстоящее удовольствие, Пралинский рисует в воображении картинку, которая явлена на экране. Он входит в зал, который сияет светом, целомудренной белизной подвенечного платья невесты, светлыми костюмами благородных гостей. И генерал гармонично вписывается в радостную атмосферу и вместе выделяется в ней как несомненно главное лицо, осчастливившее всех нежданным визитом и придавшее всему особый блеск и значительность. Демократизм странным образом сливается в фантазиях его превосходительства с жаждой благоговения со стороны как бы равных, но все же подчиненных ему людей. Пралинского в фильме очень тонко, но и беспощадно к своему герою играет Евгений Евстигнеев. Чиновнику, которому только что свершившаяся реформа открыла путь к верхам карьеры, игра в либерализм доставляет явное удовольствие: множество разнообразнейших полуулыбок - от снисходительно-величавой до почти дружеской - успевает смениться на его лице, покуда он представляет, как жених и невеста, а потом и гости воздадут ему честь по сану. ...Пралинский только переступает порог дома Пселдонимова, и сразу же перед ним буквально меркнет свет, к тому же калоша генерала моментально попадает во что-то зыбкое. Благостная улыбка сменяется на его лице гримасой отвращения. Крупный план позволяет зрителю убедиться, что Пралинский в полутемных сенях раздавил студень в блюде. Но все же генерал открывает дверь в комнату. Здесь в чаду и пыли пляшет кадриль причудливо-безобразная компания. Авторы фильма не раскрывают характеры героев в традиционно-реалистической манере. "Скверный анекдот" предлагает иное: сатирически изображенные типы, чья сущность выявлена в деформированных портретах и намеренно резко искаженных формах внешнего поведения. При этом фильм - и этим он заметно выделяется среди остальных сатирических лент, существующих в отечественном кино, - обличает не только представителя высшей администрации, Пралинского, то есть олицетворенных в нем правительственных верхов, но и "маленьких людей", явленных в Пселдонимове и его гостях. Актер Виктор Сергачев играет Пселдонимова, учитывая описание его литературного прообраза в рассказе "фантастического реалиста" Достоевского. У Пселдонимова на экране длинная, нескладная фигура и словно бы резиновое лицо, беспрерывно меняющееся от переливов одному лишь ему ведомых чувств: он то вытягивает вперед губы, то пускает складками лоб, то скашивает всю физиономию куда-то на сторону, то, весь сморщившись, поворачивает, как сова, голову. Пралинского он встречает сконфуженно и с таким взглядом, с каким, как сказано у Достоевского, "собака смотрит на своего хозяина, зовущего ее, чтобы дать ей пинка". Под стать жениху, обнаруживает Пралинский, и его невеста: невзрачная, с остреньким носиком и угрюмая. Реальность оказывается далекой от вымышленной генералом картинки, он вынужден чуть ли не оправдываться: "Я здесь, чтобы, так сказать, ободрить... показать, так сказать, нравственную цель...". Но слова его тонут в топоте и шуме: недолгое замешательство при его появлении уже прошло и продолжился потный, безудержный пляс. Новоявленный демократ, решивший впервые в жизни во внеслужебное время и в неофициальной обстановке слиться с народом, обнаруживает, что никто не оценил простоты и товарищества в его поступке, но вместе с тем никто и не выказал ему подобострастия. Ни приветливости, ни угодливости, а только одно равнодушие! Вот это-то равнодушие и обескураживает Пралинского более всего. Растерянный, он остается один, и только странная горбатенькая девушка, то ли слабоумная, то ли юродивая, протягивает ему, будто в награду за либеральное фразерство, копеечку. Тем временем гости садятся за стол, принимаются крепко пить и жадно закусывать. С ними и Пралинский - опрокидывает рюмку за рюмкой и все говорит о возрождении России и ее новом историческом пути. Но никто его не слушает, слова его заглушаются общим гулом, а он все разглагольствует, пока, пьяный, не сползает под стол. И здесь, то ли в кратковременном сне, то ли в воображении, он снова видит благостное зрелище, в котором царствуют гармония и порядок, как он их понимает. Его торжественно приветствуют нарядные и чинные гости, трепетно-благодарная невеста с ним танцует. Только маленькие люди, которых облагодетельствовал своим появлением генерал, здесь малы в буквальном смысле слова - в сцене этой играют лилипуты. Вот с таким - послушным и дающим понять виноватыми улыбками, что осознает свою неполноценность, - народом-карликом высокопоставленный сановник-либерал чувствует себя очень комфортно. Однако, очнувшись, генерал снова оказывается в обществе Пселдонимова и его монструозных гостей, веселье которых выглядит совсем уже непотребно. Опять он видит дергающиеся, скалящиеся, безумные лица, нищую обстановку, слышит какофонию шумов, хохота, бессвязных выкриков и назойливо сумасшедшей музыки. Один из гостей - отъявленный радикал, сотрудник сатирического журнала "Головешки" (Глеб Стриженов), давно уже буравивший Пралинского злыми глазами, вдруг заходится в крике: "Да вы ретроград!" Завязывается драка, стаскивается со стола скатерть, летят на пол остатки еды и грязная посуда... Ночью, когда гости разошлись, упившегося генерала кладут спать на постель новобрачных, а потом сажают на ночной горшок. И теперь - в исподнем, беспомощный и жалкий, с блаженной улыбкой и голым задом, он действительно уравнивается со своими подчиненными. На следующий день в своем роскошном кабинете умытый и протрезвевший Пралинский решает навсегда распроститься с разговорами о гуманизме. "Строгость, одна строгость" - таковым неуклонно будет стиль его отношений с нижестоящими. Обновление России помогает Пралинскому делать карьеру, но это не значит, что он позволит распускаться таким, как Пселдонимов. И с удовольствием подписывает прошение Пселдонимова о переводе его в другой департамент. После выхода "Скверного анекдота" на экран авторов неоднократно укоряли в том, что они не испытывают к маленьким людям "сострадания и жалости". В Пралинском же почему-то был увиден образ... интеллигента, заведомо бессильно капитулирующего ввиду невозможности демократизировать Россию. В свою очередь подобную позицию приписали и авторам, определили, что смысл их фильма состоит в "самоотрицании интеллигенции" и ее "упреждающей капитуляции". На самом деле Пралинский в фильме не интеллигент, а крупный правительственный чиновник, спекулирующий на демократических реформах и презирающий народ. Что же касается "маленьких людей", то их самовыражение в историческом процессе было многообразным Алов и Наумов гротескно преувеличили одно: привычку к мизерному, полускотскому существованию, глухое равнодушие к любым призывам, от каких бы реформаторов "сверху" они ни исходили. Однако в фильме дано понять, что это равнодушие к собственной в конечном счете судьбе проистекает из вечного бесправия и неизбывной же нищеты, из которых маленьких людей не сумел вызволить ни один прожектер. И все же Пселдонимов не позволяет в финале, чтобы его пришибли как муху. Его обступают в кошмарном сне глумящиеся над ним люди, а он в отчаянии кричит им и всему миру: "Не смейтесь, я живой!" Зовом о жалости и снисхождении к человеку, обездушенному и искалеченному беспрерывной борьбой за существование, чьим единственным и трудно добытым достижением является тот факт, что он живой, заканчивают Алов и Наумов свою гневную и горькую сатиру. (Лилия Маматова)

При всей талантливости фильма это все-таки не мое кино, и второй раз смотреть не буду. Евстигнеев в роли Пралинского превосходен, как всегда, но прочие персонажи кажутся слишком уж карикатурными. Хотя фильм в 60-е годы не вышел на широкий экран, но рецензии на него были. Отмечали, что герой Евстигнеева - единственный живой человек среди уродливых масок. Да, в фильме можно увидеть мотивы не только Достоевского, но и Гоголя, и Салтыкова-Щедрина, а в финале появились даже кафкианские мотивы, как эпизод с убитой мухой. Можно отметить в фильме отличную работу оператора и художников-постановщиков, выразительное музыкальное оформление. Декорации в ряде сцен выглядят нарочито перекошенными, и это заставляет вспомнить даже экспрессионистское немецкое кино 20-х годов прошлого века. По общему впечатлению это чисто артхаусное "кино не для всех". (Борис Нежданов, Санкт-Петербург)

Фильм из кинематографического олимпа. Жутко, весело, страшно. Гротеск и трагедия. Смешение глупости и ничтожности, и через это - прорывающаяся человечность в Пселдонимове, словно клок исподнего в прорехе платья. Великолепная игра Виктора Сергачева, совершенно изумительная мимика. А как он, жалеючи, поглаживает сжатой ладонью (вроде собачьей лапы доброй дворняги) нищую на пороге! И такая в этом персонаже несознаваемая им самим борьба: хватить начальника стулом по голове или пожалеть, доктора позвать или смеяться со всеми, унижаться за два целковых или плюнуть на шампанское... Ведь этот гад и свадьбу испортил, и жизнь, можно сказать, загубил. Евгений Евстигнеев одарил своего либерала-начальника каким-то удивительным складом лица. Красив, жалок, добр и порой беспробудно несмышленый. Вот уж кому, как не Евстигнееву, было разгуляться в фарсе, однако все мягко и тонко. Глеб Стриженов, Елизавета Никищихина с бессловесной ролью... А Павел Винник, некто в черном, с моноклем, строго и внимательно приглядывающий за происходящим. Так, судя по этому самому происходящему, сей персонаж как у себя дома, уже в пекле, в преисподней. Выразительность изображения, ракурсы, мизансцены отчетливо отсылают к традиции немого кинематографа 20-х годов. Погружение в инфернальный мир сделано просто блестяще, от реализма петербургского промозглого вечера к убиенной душе так называемого маленького человека, продолжающего влачить никому ненужную, даже в качестве писаря, жизнь. Конечно, сюжетные, смысловые мотивы напоминают не только Достоевского, но Чехова, Гоголя, Льва Толстого и Сологуба. Кстати, обратите внимание, какие красавицы-актрисы задействованы в эпизодических ролях и как выглядят их героини. Не думаю, что подобное «искривление пространства» случайно. (С ветром, Москва)

Даже не знаю, как такое могло произойти, что фильм посмотрели впервые. Это просто преступление не показывать такой фильм, или показывать его редко, перед зрителем, перед актерами, ведь это настоящее произведение искусства. Какие же у нас великие артисты и режиссеры, что творят... А как постарались гримеры, им дали возможность воплотить все свои профессиональные возможности и желания. Некоторых актеров практически не узнать, Микаэлу Дроздовскую узнала только в конце фильма, Зою Федорову можно узнать только по глазам, Надежда Самсонова - тааааакая девушка легкого поведения... моя любимая Елизавета Никищихина, это прелесть, за весь фильм ни одного слова, но я думаю это самая лучшая ее роль. Евгений Евстигнеев и Виктор Сергачев меня не удивили, это одни из самых талантливых актеров нашего кино, их игра не может быть оценена кроме как гениальная. Мне показалось в фильме смешались мотивы и Гоголя, и Салтыкова-Щедрина, и Чехова, а может Достоевский такого результата и хотел. После фильма было только одно желание - пересмотреть второй раз... (Новикова, Рига)

Посмотрели фильм Владимира Наумова «Скверный анекдот». Теперь смело можно утверждать, что мы видели лица поужаснее, чем в том же «Головаластике», даже «Уродам» Тода Браунинга до этого далеко. Каждая эмоция, каждый жест были переполнены чем-то неприятно-комичным. Мимика хоть и внушала отвращение, была гениальной. За пару секунд на лице сменялось, как минимум, три выражения. Особенно внушительно это выходило у Виктора Сергачева, играющего жениха. Обстановка вполне соответствовала лицам. Перекошенная деревянная комната, с кривыми затемненными окнами, низким потолком и полом из грубых досок. Это жуткое зрелище дополнялось такой же перекошенной девушкой, пританцовывающей с отрешенным видом. (Это сцена и напомнила фильм «Головаластик», момент, когда подруга главного героя со странными щеками танцевала для пустого зала). Этот танец был показан несколько раз, прерывая основной сюжет, который был следующим: Герой картины, три месяца как произведенный в генеральский чин (Евстигнеев), наслушавшись о гуманизме, решил потешить себя собственной добротой и зашел на свадьбу к подчиненному, что произвело совершенно не тот эффект, которого он добивался. Несколько не рассчитав с шампанским, генерал напился до полного отключения, но перед этим благополучно прошел все возможные стадии опьянения. (tanyagodard.livejournal)

Фильм производит очень сильное впечатление. Перечитав перед просмотром "Скверный анекдот", могу даже утверждать, что он сильнее своей литературной основы. Это уже не только Достоевский, но и Гоголь, Салтыков-Щедрин, даже Кафка. Да и Достоевский здесь более позднего периода, скажем "Преступления и наказания". Так, например, Пселдонимов наделен чертами мазохизма, что заставляет вспомнить о Мармеладове, например. Изобразительное, художественное решение фильма отличается оригинальностью и сделано на самом высоком уровне. Актерская игра Евгения Евстигнеева и Виктора Сергачева идеальна. Весь немалый ансамбль исполнителей очень хорош. Быть может, это одна из лучших экранизаций произведений Достоевского, если не самая лучшая. (Леонид, Петербург)

Снятый полвека назад по одноименному рассказу Достоевского 'Скверный анекдот', двадцать лет пролежавший на полке (и положивший собственно начало такой печальной практике, ибо был первым) и вышедший только в 1987 году, надо сказать, великое кино. Его и сейчас если и можно показывать в дневное время, то только на канале Культура. Если начинать с технических приемов, то здесь на протяжении всего фильма присутствует такая, вошедшая в широкую моду в 90-е вещь как стоп-кадр, когда рассказчик будто нажимает пробел, действие останавливается, при чем, как правило, кадр то несколько размыт, когда лицо главного героя закрывает чья то рука, то забавен, а рассказчик преспокойно говорит и отпускает комментарии походу дела. Оператор тоже все время выпендривается, то снимает главных героев из под чьих то подмышек, рук и голов, а то запускает двухминутную сцену одним планом. Еще здесь есть такая вещь, которую сейчас называют пасхальными яйцами, когда второстепенные персонажи, гости на всей это свадьбе, где-то на заднем плане, мимоходом, говорят цитатами из самых разных произведений Достоевского. Собственно, например, персонажи современной дилогии 'Горько' по сравнению со здешними гостями на свадьбе, курят где-то в сторонке по всем показателям, хотя бы только потому что им понадобилось два фильма, чтобы эволюционировать от свадьбам к похоронам, а этим один. Сюрреалистичность и глубину происходящему придают, в том числе, и пьяные сны двух главных героев. В одном из них, надо сказать, танцует очень много карликов, это конечно же ни Линч, но где то рядом. Но и это еще не все. Самое очевидное и главное достоинство картины это конечно же две большие актерские работы Евгения Евстигнеева и носатого Виктора Сергачева, они настолько слились со своими персонажами (статским советником и его подчиненным соответственно), что никакого зазора в никакой самый мощный микроскоп и близко не разглядеть. Ну а так как в основе всего этого лежат сочинения одного большого автора, то и цитаты можно расхватывать во все стороны, главное их услышать, во всем это свадебном бедламе - 'я стал замечать, чувствовать, что при мне ничего не было, сначала, мне казалось, что может быть прежде многое было, но потом я догадался, что и прежде ничего не было, так только почему то казалось, что было, мало помалу, я убедился, что и никогда, нигде ничего не будет, тогда, я перестал сердиться на людей'. (Погребной Евгений)

Гримаса времени. Экранизация Достоевского с одной стороны дело благодарное, с другой же требующее тонкого чутья. Писатель предоставляет режиссеру огромную палитру разнообразных лиц, характеров, темпераментов. Однако создатель может заиграться с лицедейством, не увидеть за яркой маской произведения глубокую идею, представить все как абсурд, бессмыслицу. Нередко бывает, что подлинное и глубокое по своему содержанию произведение становится всего лишь масштабной кинолентой с нескончаемым потоком пестрых платьев, громоздких причесок и назойливых стуков каблучков. Чтобы не превратить искусство в балаган, следует не только чувствовать тонкую грань между сумасшествием и благоразумием, но и уловить ее и пронести через весь фильм. Период оттепели был ознаменован некогда забытыми надеждами, желанием сделать этот мир лучше. Однако вскоре воздух был вновь перекрыт, и все прежние мечты и стремления оказались лишь анекдотом, при чем совершенно скверным. В 1964 году Алов и Наумов создали фильм «Скверный анекдот», сценарий которого был написан на основе рассказа Достоевского. В литературном произведении, созданном в 1862 году писатель высмеивает идеализм, образовавшийся после отмены крепостного права. Рассказ Достоевского по-своему юмористичен и под описание ему, скорее всего, подходит слово «анекдот», тогда как фильм совсем не похож на анекдот, даже на скверный. Главный герой Пралинский Иван Ильич, в исполнении Евстигнеева, вечером возвращается домой. Кучер, как назло, куда-то уехал без ведома барина, и Иван Ильич, в сердцах ругаясь, плетется по узким улочкам Петербурга. Вдруг, заслышав звуки веселой мелодии, Пралинский интересуется у полицмейстера (не забывая при этом показать знак отличия, красующийся на груди) откуда звучит столь бойкий ритм. И тут же узнает, что у его подчиненного. Порфирия Петровича Пселдонимова, мелкого чиновника, свадьба. Тут то и вздумалось «его превосходительству» на ночь глядя проявлять чудеса гуманизма по отношению к нижестоящим. В своих мечтах он уже заходит в белоснежную комнату, где собравшиеся, прервав свой грациозный танец, рады приветствовать столь высокопоставленного гостя. Иван Ильич задается вопросом, а способен ли он вот так провести часок другой с нижестоящими, тем самым озарив их светом своего высокого звания. В какой-то степени это отголоски идеи ницшеанства, которая впоследствии будет отражена в гуманистическом произведении Достоевского «Преступление и наказание». Этакая своеобразная проверка на тему: выдержу или не выдержу, способен я или не способен. Решившись на столь благородный поступок, Пралинский входит в дом. Попав в маленькую уборную, стены которой сотрясаются от звуков музыки, Иван Ильич в первую очередь наступает в студень, оставив там четкий отпечаток своей ноги. Немало сконфузившись, герой все же заходит в довольно просторную залу, до отказа заполненную беснующимися людьми, которые исполняют странные танцы. Сначала никто не замечает незваного гостя, зато, увидев его, враз замирают. К Пралинскому выбегает непосредственный виновник торжества, жених Пселдонимов. Ивану Ильичу выносят диван, гости же, до этого не знавшие покоя, стоят в безмолвии. Наш герой собой явно доволен: нужный эффект был произведен, однако дальнейшее развитие событий все еще затуманено. Пралинский не знает, что делать, что говорить, как вести себя, он оказался в ловушке собственной идеи. И лишь «шампанское для дорогого гостя» несколько раскрепощает его, а, возможно, даже и чрезмерно. Уже сидя за столом, Иван Ильич только и делает, что подливает себе в бокал, идеи гуманизма все еще сидят в его голове, но уже не так прочно, с каждым глотком они становятся все более и более размытыми, невнятными. Всхлипывая от обиды и тщетно пытаясь отбиться от хлебных крошек, бросаемых одним из гостей, Иван Ильич, изрядно приняв на грудь, падает под стол, где находит покой и умиротворение. И снится ему сон, где Пралинский исполняет изящный танец с лилипутами. Вот она мечта, вот идеал: люди, находящиеся в одной возрастной категории с героем, намного ниже его, в прямом и переносном смысле. На их фоне Иван Ильич выглядит статным, величавым господином, и все рады и счастливы, что именно он снизошел до них. Вот оно - истинное воплощение идеи гуманизма. Но не все так гладко, как того хотелось бы: его сиятельство вытаскивают из-за стола, в зале его пытаются привести в порядок. Но все тщетно, герой Евстигнеева с грохотом падает на пол, приводя тем самым в восторг всех окружающих. Вот тут и проявляется характерная особенность Достоевского: смех на грани страха. Смеющиеся гости не заряжают вас своим настроением, а скорее пугают какой-то единой, страшной и неестественной гримасой. Все герои в масках - вот факт, неосознанно пугающий зрителей. Не нравственное падение Ивана Ильича, не потерпевшие крах идеи гуманизма, не унизивший себя барин, сидящий на ночном горшке, а вот эти безобразные, искусственно сделанные восковые маски - подобие человеческих лиц. И не последнюю роль в создании столь устрашающей атмосферы сыграла камера. Она, словно, бесноватый демон, прыгала среди толпы, выискивая наиболее совершенные маски, показывая их не в самом лучшем ракурсе, делая основной акцент на подбородок и нос. Композитор Николай Каретников написал мелодию, кричащую, визжащую, подобную демоническому смеху. Однако во всем этом, безусловно, сумасшедшем фильме есть моменты, которые заставляют зрителя остановиться, задуматься. Это моменты, когда время будто останавливается, герои статичны, они застыли в нелепых позах, позволяя зрителям вдоволь насладиться их непосредственностью. И именно такие приемы дают возможность находиться вне пространства и времени. Нескончаемый поток секунд, минут остановился, и вот уже не слышно тиканье часов и звон бокалов, а лихая мазурка вдруг замолкла: и мы в совершенно иной сфере восприятия, где убаюкивающий голос автора, позволяет нам немного расслабиться, осознать все происходящее, совладать с эмоциями и отправиться дальше в мир страстей и безумия. Анекдот получился не то что бы скверным, скорее ужасающим, пугающим. В конце фильма Пселдонимова сравнивают с мухой, с мертвой мухой. Родственники, друзья и близкие ревут, не слыша криков реального Пселдонимова. Затем плач перерастает в дикий смех, и снова вереница пугающих масок, хохочущих над смертью. И вот уже сам Пселдонимов, еще некогда отчаянно кричащий: «Не смейтесь, я живой», мерзко посмеивается, а затем и вовсе заливается со смеху. Что может быть страшнее смеха над собственной смертью, немощью. Это смех сквозь слезы, когда нет уже никаких сил на страдания, не хватает слез на крики о помощи, остается только смех безудержный, дерзкий, неукротимый, а от этого вселяющий еще больший страх и ужас. (Oktav)