ЛИСТОПАД (1966)
ЛИСТОПАД

Молодой инженер поступает работать на винодельческую фабрику, где набирается жизненного опыта, переживая моральные дилеммы как на общественном, так на личном фронте.

Молодой человек по окончании института поступает на завод по производству вин, обнаруживает нарушения в производственном цикле и совершает «диверсию», помешав выпуску некачественного вина. Нико, совершив свой скромный подвиг, ждет решения своей трудовой судьбы...

После окончания института Нико приходит работать на винодельческий завод. Он не хочет мириться с нарушениями, постоянно происходящими там с ведома начальства. Типичный для кинематографа тех времен сюжет на производственную тему подан по-иному. На первый план выходит становление личности главного героя, формирование характера, преодоление им препятствий - неважно, каковы они.

Герой «Листопада» Нико борется за правильную организацию работы на винодельческом заводе. «Ведь вино - это живой организм, измена ему - это измена своему прошлому, традициям, на которых ты воспитан, - утверждает Иоселиани. - Нам просто хотелось рассказать о первом поступке; о том, как на белом листе жизни молодого человека пишется первая фраза, и о цене первой ошибки - есть рубикон, перейдя который уже не вернешься назад. Первая уступка совести необратима»...

После окончания института Нико и Отар работают на винодельческом заводе. Отар ко всему относится спокойно, быстро сходится с людьми. У Нико все сложнее. Он не хочет быть немым свидетелем нарушений и отказывается отпускать вино по запискам начальства. Деловитость и честность Нико многих раздражает в коллективе. Но когда он, нарушив очередное указание дирекции о разливе невыдержанного вина, должен был понести наказание, опытные специалисты стали на защиту молодого инженера.

КАННСКИЙ КФ, 1968
Победитель: Приз ФИПРЕССИ (Отар Иоселиани).
ФОНД КУЛЬТУРЫ ФРАНЦИИ, 1968
Победитель: Премия им. Жоржа Садуля за лучший полнометражный дебют (Отар Иоселиани).

Премьера: 16 января 1966 (Тбилиси), 12 мая 1968 (Москва).
Первый полнометражный фильм, где Иоселиани уже четко выражает свою интеллектуальную позицию и прославляет любовь и радости настоящей жизни. Первая игровая картина, является очень сильным дебютом и ныне признана одной из лучших в истории советского кино. Драматические и комедийные эпизоды очень удачно сочетаются друг с другом в этом очень лиричном фильме.
Роли дублировали: Евгений Карельских (Рамаз Гиоргобиани - Нико); Алексей Сафонов (Георгий Харабадзе - Отар); Евгения Тэн (Марина Карцивадзе - Марина).
Картина входит в престижные списки: «Лучшие фильмы» по мнению кинокритика Сергея Кудрявцева; «Рекомендации ВГИКа».
Отар Иоселиани (род. 2 февраля 1934, Тифлис) - советский, грузинский, французский кинорежиссер, сценарист, актер. С 1984 года жил во Франции, куда эмигрировал из-за проблем с советской цензурой. Согласно интервью 2006 года, живет в Грузии, снимает кино во Франции. Подробнее - .
Рамаз Гиоргобиани (16 апреля 1946 - 1995) - актер, сценарист, режиссер. В 1971 году окончил факультет журналистики Тбилисского университета, в 1979 году - кинофакультет Тбилисского института театра и кино им. Шота Руставели. Режиссер и актер к/ст. «Грузия-фильм». Первая актерская работа - Нико Нижарадзе в фильме Отара Иоселиани «Листопад». В кино около двадцати ролей. Заслуженный артист Дагестанской АССР (1972).

Молодой технолог Нико Нижарадзе и его приятель начинают работу на винном заводе. На первый взгляд, Нико не хватает уверенности в себе, нахальства, дисциплинированности, зато он честен и прямолинеен. Вскоре он оказывается вовлечен в производственный конфликт: ради выполнения плана требуется розлив не только качественного вина, но и недозревшего, дрянного качества саперави. Такая практика на заводе не новость, рабочие-виноделы в подобных случаях запоминают даты и передают их «родным и близким», чтобы ненароком не заказали бутылку «плохого» розлива в ресторане. Одновременно Нико начинает ухаживать за капризной красавицей Мариной, которая работает на том же заводе и у которой нет отбоя от поклонников. Марина развлекается, дразня своих ухажеров и натравливая на них своего самого ревнивого и драчливого кавалера. Нико предстоит отстоять свое достоинство и принципы как в отношениях с руководством, так и с девушкой. Фильму предпослан документальный «эпиграф», повествующий о традиционном виноделии в Грузии. Игровая часть картины делится на «главы», названные по дням недели.

«Автор первоначального текста сценария - бывший инженер, впоследствии волею судеб окончивший сценарные курсы, сочинил историю про молодого инженера, назвав ее "Знакомые лица". Производственный конфликт: на заводе изготовлялись трансформаторы. молодой специалист придумал станок для зачистки от заусениц пластин к сердечникам этих штук. Для внедрения своей придумки он вступил в конфликт с ретроградами: совещания. экспертизы, враги нововведений и т.д. На фоне этого происходила частная жизнь одержимого прогрессивной идеей героя: мама, сестренка Ирина, семейное согласие и поддержка. А его звали - Леван. Мой ассистент Лали Мжавия. просмотрев список фабрик и заводов, которые я предложил автору текста, чтобы найти какой-либо способ избавиться от трансформаторов, ... остановилась на виноделах. Это огромные бочки, это духовно, это можно пить, это культура и, плюс ко всему, древняя. И мы, при зорком наблюдении А. Чичинадзе, написали так называемый проект фильма. Первое, что я себе позволил - изменить имя Леван на Нико. Как заведено, авторы всегда уверены, что их сценарий обезображен в снятом фильме. Фильм запретили. Ответственным за промах был я один. Так мне и надо. После этого я не трогаю чужих текстов и беру ответственность полностью на себя - так проще». (Отар Иоселиани)

«Есть картины, посмотрев которые, сразу же, не выходя из кино, хочется посмотреть еще раз. А если нет такой возможности, просто начать о них говорить, даже не говорить, а "погоди, погоди, давай с самого начала..." и, перебивая друг друга, чуть ли не по кадрам, восстанавливать ход событий. К таким именно картинам относится "Листопад" Отара Иоселиани, первая его картина, которую я увидел на экране. После нее мы с другом чуть ли не целый день восстанавливали в памяти каждую деталь и - такой уж фильм, что поделаешь, - конечно же, со стаканом вина». (Виктор Некрасов, «Иоселиани против Иоселиани»)

«Если от русского кинематографа можно ждать возрождения, то, безусловно, его появление надо ждать не из Москвы, а с периферии, где свобода легче находит себе дорогу. Замечательный грузинский фильм "Листопад" начинается в манере документального фильма о древних способах производства вина. Все это длится минут 10, и когда уже зритель, кажется, вот-вот утомится, он постепенно обнаруживает необычайное видение предметов и людей, способность уловить жизнь, которая давно выходит за рамки обычного реализма, юмором, полутонами, точными наблюдениями...» (Журнал «Синема», 1968)

«Очень важно для молодого человека не запятнать свое будущее первым поступком против совести. Нико работает на винном заводе. В одной большой бочке вино еще не созрело, и Нико сопротивляется тому, чтобы это вино было разлито в бутылки. Показ на экране среды и той жизни, в которую мы погрузили наших героев, вызвал возмущение начальства. Был большой скандал. Картину запретили - сперва в Грузии, а затем в Москве. После долгих препирательств фильм был разрешен для киноклубов. И что для меня не понятно - вдруг был продан за границу нашей тогдашней державы». (Отар Иоселиани)

«У этого фильма очень теплое и немнож­ко грустное название - "Листопад". Так можно назвать лирическое стихотворе­ние. В каждом кадре "Листопада" - сама жизнь... И поэзия этой жизни, поэзия без поэтических красот. Чтобы увидеть ее в по­вседневной обыденности, нужно очень хо­рошо знать и. главное, любить то, о чем рассказываешь зрителю. О. Иоселиани порой немного ироничен, насмешлив. Но его улыбка добра, он любит родную зем­лю, людей, живущих на ней... Поэтическая и одновременно жизненная атмосфера фильма О. Иоселиани - как человеческий организм, отвергающий чужое сердце, ор­ганически уже не приемлет чужеродных примесей искусственности, фальши. "Листопад" - первая работа молодого гру­зинского режиссера О. Иоселиани в ... кинема­тографе. Первая, но уже не ученическая». (Газета «Смена», 1968)

Отар (Харабадзе) и Нико (Гиоргобиани) по распределению пришли технологами на винодельческий завод: Отар - чтобы сделать карьеру в белом халатике, Нико - чтобы выпивать с рабочими, гонять с мальчишками в футбол, влюбляться в вертихвостку Марину (Карцивадзе) и, когда настанет час выбора, сорвать заводу все показатели, залив в недодержанное вино желатин - чтобы было хорошее саперави. Хотя полнометражный дебют Иоселиани выглядит еще обычной для 60-х киноповестью с прямолинейным сюжетом и центральным героем (от которых режиссер в дальнейшем откажется) - в нем уже весь Иоселиани. Уже ясно, что истина в вине, что свободные духом - фавориты Луны, и что жизнь - охота ... на бабочек. Современности уже противопоставлен архаический мир предков, и уже понятно, что старое вино лучше нового. Жест уже важнее слов, крупные планы отсутствуют, и главное в кадре - не люди, а протекание времени. Ехидно подмеченный идиотизм советской жизни - бесконечные сводки с полей, стайки заводских туристов, распевающих комсомольские песни, пианино и бильярд в кабинете директора - уже намекает на идиотизм общечеловеческого характера. То, что притворяется "потоком жизни", - на самом деле тонко стилизованная абсурдистская комедия о бренности бытия. История подойдет к концу, но, в сущности, ничего не изменится: мальчишки будут все так же совершать глупости, а горы - стоять над ними в полном безразличии. (Михаил Брашинский)

Первая игровая картина О. Иоселиани начинается так. Осень. Собран виноград. По желобам в подземные буты течет сок. Окончен труд, можно отдыхать, веселиться. Столы поставлены под открытым небом. На них яства осени: овощи, фрукты, меджари. А там, где вино - песни. Пролог снят непрофессионально, по-любительски: камера подрагивает, звук несинхронен. Стилистика преодолевает заложенное во вступлении символическое значение: так всегда отмечали и будут отмечать виноградари свой праздник - праздник осени и плодородия. Теперь начинается современная история, которую можно было бы счесть производственной, если бы она не была столь емкой и многоречивой. Молодой человек по окончании института поступает на завод по производству вин, обнаруживает ... нарушения в производственном цикле и совершает «диверсию», помешав выпуску некачественного вина. Этот сюжетный каркас обрастает в фильме побочными линиями, обертонными звучаниями. Это и любовь Нико, доказывающего свою верность и стойкость прямо-таки по зощенковскому рассказу: его бьют, а он возвращается. Это и отношение к товарищам по работе, каждый из которых получает пространство для выразительной характеристики. Принцип остранения знакомого действует в ткани фильма неукоснительно. Персонаж или предмет чуть сдвинуты от привычного положения и потому открывают неожиданные смыслы. Ситуация может быть вполне серьезной, драматической, но режиссер преодолевает ее однозначность и одномерность, находя противоположное в ней самой. Само происходящее способно обнаружить разные значения: драматическое вдруг осветится комедийным светом, банальное - иронией, смешное - грустью. Этот мир переполнен звучаниями: репродукторы неутомимо призывают к бодрости, рапортуют о достижениях. Экскурсанты, почти что строем шагающие по заводу, бездумно воспроизводят этот парадный репертуар. Механическое оказывается смешным. Нико, совершив свой скромный подвиг, ждет решения своей трудовой судьбы. Он оказывается на стадионе, где мальчишки гоняют мяч. Взгляд камеры устремляется вдаль и ввысь. Там на горе маленькая, скромная и прекрасная церковь. Сомкнулись начало фильма и его финал: на этой земле под вечным небом человек не должен забывать о труде и вере, должен помнить традиции, не терять главного, того, во имя чего он пришел на эту землю. Без восклицательных знаков, без аффектации Иоселиани находит подтверждение этому в самой действительности и документирует ее самовыражение. Но это самовыражение - итог строжайшей дисциплины, авторской выверки и творческого отбора. Выпуская джинна из бутылки, Иоселиани точно знает пределы свободы материала, которым он владеет для выражения своего плана и свода своих художественных идей. («Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия»)

Фильм вышел на экраны Москвы 24 июня 1968 года. Оставалось два месяца до вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию. И как в целом ряде пророческих картин второй половины 60-х годов, первая полнометражная лента Отара Иоселиани тоже предугадала резкую смену климата в стране - переход от лета к осени, от «июльского дождя» к «листопаду». Подобно Марлену Хуциеву, его более молодой коллега столь же удивительно точно чувствует почти неуловимую связь между временами года и состоянием души своего героя. Трудно представить себе, например, Гию из фильма «Жил певчий дрозд» в иное, чем лето, время года. Но он нелепо, случайно, а, в общем-то, закономерно ... погибает под колесами машины на оживленной тбилисской улице. А вот Нико из «Листопада» остается в живых и в переносном смысле слова, поскольку его упрямая честность и принципиальность, нежелание идти на малейшие компромиссы на работе вроде бы вознаграждаются начальством, в полном соответствии с канонами типичных производственных фильмов о молодых и настойчивых инициаторах труда на благо родины. Однако скрытое лукавство Отара Иоселиани, не избегающего возможности с доброй иронией подчеркнуть некоторое «донкихотство» своего героя, который борется за правильную организацию работы на винодельческом заводе, поистине как Дон Кихот - с ветряными мельницами, проявляется и в том, что режиссер окольцовывает заурядную историю явно внесюжетными прологом и эпилогом. Начало может показаться обманчиво документальным, как, например, и предшествовавшая «Листопаду» дипломная лента Иоселиани «Чугун» о сталеварах из Кутаиси, в которой на самом деле, помимо сразу читающейся поэтизации тяжелого труда, моцартовского подхода к работе, есть некая непостижимая тайна высокого искусства, метафорического преображения действительности. Вот и в «Листопаде» дотошное воспроизведение древнего обряда получения вина из винограда превращается, по сути, в какое-то мудрое священнодействие, не понятное нам, не посвященным в его таинства. А время сбора плодов, время листопада, «осенняя пора, очей очарованье» оказываются временем раздумья, временем выбора пути. И в таком случае последующий рассказ о молодом специалисте, доказывающем правоту своих идей и нравственность в каждом поступке (особенно в сравнении с более беспринципным Отаром), должен как бы подтвердить мораль этой природной притчи о том, кто посеет, тот и пожнет, а смоковница будет плодоносящей. Тем не менее в финале словно ничуть не повзрослевший Нико гоняет мяч вместе с мальчишками на пустыре около старинного храма. Простота и вместе с тем многозначность инсценированного эпилога в каком-то смысле сопоставимы с хроникальным прологом. С одной стороны, Нико, несмотря на свой действительно мальчишеский вид и ряд запальчивых поступков, обладает некой взрослостью души, нравственной зрелостью. И в этом плане он, имеющий, судя по фотографиям, хорошую родословную, представляется как бы духовным ровесником той мудрой и спокойной перед лицом вечности церкви, которая высится на холме. Возраст не имеет никакого значения, когда есть одна-единая духовная традиция, общие человеческие истины. Но с другой стороны, в беспечной игре героя в футбол присутствует пока неясное стремление по-детски убежать от дискомфортной или даже пугающей действительности. С каждой картиной Отара Иоселиани это будет проявляться все отчетливее, пока не примет уже трагифарсовые черты в его последней картине «Разбойники. Глава VII», в которой наследник старинного рода, а ныне опустившийся бомж-пьяница сначала в Грузии, потом во Франции, вполне представим и в качестве Нико 90-х годов ХХ века. (Сергей Кудрявцев)

Внутреннюю тему фильма заявляют, мне кажется, два плана: планы храмов-в начале и в конце. Я спрашивал своих студентов на Высших режиссерских курсах, видевших фильм: «Скажите, зачем понадобились режиссеру эти два плана?» Удивительно снятые - и первый, и второй. И разные по изобразительному решению. Помните, как возникает первый план? Идет панорама - бутылки вина, опрокинутые стаканы, рваные газеты… бумага летает по траве, ее шевелит ветер… Камера медленно поднимается вверх, и мы видим: пасется лошадь, а дальше - храм… И финальный кадр, который, казалось бы, ну не при чем: прозрачные, почти кристальные, словно стеклянные, холмы в тумане, и в складках холмов опять-таки ... стоит храм, и мощный гул колокола, мощные удары… Это еще и по звуку удивительно сделано. А перед этим - план играющих на футбольном поле: Нико с товарищами. Казалось бы, зачем Отару Иоселиани понадобились эти два великолепных плана? Но мне кажется, они-то и говорят, о чем фильм. […] Мне кажется, фильм удивительно строен по своей композиции. Такое впечатление, будто перед нами вот так развернули книгу, и две части, две половины фильма, первая и вторая, зеркально отразились друг в друге. Конечно, я условно делю картину на две половины, там много разных эпизодов, которые не повторяются, но в целом, просмотрев несколько раз фильм, я вдруг ощутил, Что, как будто две половины фильма отражаются друг в друге.. И, соответственно, отражаются друг в друге начальный и финальный планы. […] Фильм пронизан глубочайшим знанием классического искусства. В частности, Веласкеса. Вспомните композицию, когда герои выпивают и поют грузинские песни. Характер композиции очень прозрачно напоминает характер композиции раннего Веласкеса, его картины «За завтраком». Такая классическая трехступенчатая композиция. Кадр замечателен еще и тем, что Нико тут приобщается к настоящим мужчинам, к людям с чувством собственного достоинства. Он сидит где-то в углу, прижатый к ним, уже слегка захмелевший, и пытается попасть в унисон с их голосами. Удивительный кадр! И опять тут скрытая легкая усмешка самого режиссера. […] Еще один мотив в фильме, имеющий, мне кажется, отношение к Достоевскому. Один из основных постулатов Великого инквизитора у Достоевского состоит, как вы помните, в том, что мы будем знать, что нужно этим людям, жалким и несчастным, мы им и будем давать то, что нужно, при этом мы-то будем знать, что это неподлинное, но им оно нужно… Как тут не вспомнить слова Шекспира: «Кто может быть так глуп, чтоб сразу умысла здесь не увидеть? Но кто посмеет показать, что видит?» Это очень серьезный мотив. И если вы думаете, что он относится только ко временам сталинской инквизиции или постсталинской эпохи, вы ошибаетесь. Ничего подобного. Это относится к сегодняшнему дню ровно в такой же степени. Нужно посмотреть фильм не один раз, чтобы его подробно анализировать, поскольку в нем множество сложнейших подводных мотивов, пересечений, перекличек - и звуковых, и изобразительных… […] Все детали в «Листопаде» пронизаны какой-то скрытой авторской иронией. Ирония эта не едкая - скорее сочувственная. Если, к примеру, автор проводит любовную линию через фильм, он делает это тактично… не унижая женщину. Он ей предлагает условия, но она отказывается от этих условий. Помните, когда героиня после драки у порога ее дома стоит в темноте, и слышен невероятной красоты грузинский городской романс, который тоже притягивает к себе вечность и сам возвышается к вечности. Героине предлагаются эти условия, но она их не принимает. […] Фильм строится по весьма прозаическому принципу. Здесь нет ни одной эффектной композиции, кроме, быть может, этой величественной панорамы по складкам гор к храму. А больше нет ни одной вырывающейся из прозаического повествования композиции. Нет эффектных ракурсов, нет никакого специального приема, который заставлял бы зрителя идти внутрь кадра по этому пути, а не по какому иному. Камера объективна и почти бесстрастна. Почти бесстрастна. На самом деле, невероятно точна. […] Обратите внимание, как Отар Иоселиани распоряжается крупностью планов, ведь сам выбор крупности - уже есть настрой и путь для зрителя. Посмотрите, как изображение постепенно обретает силу и напряжение. Все происходящее у этого злополучного 49-го бута снимается в гораздо более резкой тотальности, нежели все предыдущие куски и все предыдущее действие, которое происходило у этой бочки. Даже незначительная фраза, сказанная одним из Очаровательных рабочих этого завода (замечательный старик, в такой полотняной куртке и в неизменной сванской шапочке) замечательна: «Прости нам, Господи, наши прегрешения!» - это тоже завязывается с теми двумя планами. Короче говоря, здесь нет ничего случайного. Здесь есть то, что воспитано в самом режиссере его жизнью, его культурой, и то, что он с абсолютной непосредственностью и силой вложил в свое художественное произведение. Отдельного разговора заслуживает звуковая сторона фильма. Звуковая конструкция у Иоселиани - это вообще, по-моему, целая академия. Во-первых, он умышленно никогда не использует композиторов. Никакой специальной музыки для его фильмов не пишется. Он использует всю звуковую палитру, куда, естественно, входят, составными частями и музыка, и речь, и звуки натурные, звуки этого мира. Музыка входит лишь как документальное действие, как часть документального звучания. […] «Листопад» и не пользовался, ну, совершенно никаким зрительским успехом! Потому что мы хотим быстрей, быстрей… Чтобы нам тут же быстрее все рассказали. Чтобы фильм быстрее зацепил нас, и мы бы в него погрузились, прошли бы по дорогам интриги, убийства, детективной истории… Наконец, развязались бы с этой историей, утерев пот, вышли бы из кинотеатра, сказали бы: «Уф!» И - забыли бы кино. В основном кинематограф такой. А этот фильм другой. Если в него вглядеться внимательно, как мы можем вглядеться в человеческие лица, та можно увидеть очень многое. […] (Ю. Норштейн. «Туда, в заоблачную келью…», 1998)

В этой небольшое и, казалось бы, простой картине, Иоселиани успел показать многое, а главное - историю становления личности молодого парня Нико - своенравного, честного, принципиального, но совсем юного. И из-за его юности, вернее сказать, незрелости, его не воспринимают всерьез. Для всех окружающих - он всего лишь юный мальчишка, только что устроившийся на работу, ничего в жизни не видавший и, следовательно - ничего не знающий, тем более его все время тычют лицом в тот факт, что он учился в школе на тройки и значит думать правильно и рационально он не может. В те моменты, когда Нико показывает свой характер - это ... воспринимают как ребячество, юношеский порыв быть первым, проявление своего максимализма и т. п. А меж тем Нико гораздо умнее и принципиальнее многих его коллег по работе. Он один не боится сказать директору прямо то, что он думает насчет той или иной ситуации. Но вот что это - проявление своего характера, или же просто неопытность? Ведь остальные рабочие не идут наперекор начальству потому, что они знают, что это может им дорого обойтись, у них имеется большой опыт в этом отношении. А Нико просто хочет быть первым и борется за правоту во всем. Вот только правда уже давным-давно закована в узы Системы, причем не важно, государственной или системы на каком-либо предприятии. Правда, честность уже никому не нужны. Показатели, выполнение плана - вот что важно. Но Нико этого не понимает, и как баран идет против могучей системы, за что он и поплатился, но при этом он не сломился и пошел на принцип, но вот только зачем он это сделал и как ему это помогло? Не понятно и глупо. Но тем не менее, несмотря на все свои качества и ум Нико еще мальчишка, который хочет отвлечься от всех своих проблем посредством ребяческой игры в футбол вместе с дворовым мальчишками. Простая история, с глубоким смыслом, снятая по-настоящему мастерски. (Monk Iron)