ОБЗОР «БЕЖИН ЛУГ» (1937)
Фильм, сюжет которого составляет глобальное единоборство отмирающего традиционного и нарождающегося нового укладов в современной колхозной деревне. Основой для сюжета послужил факт убийства кулаками сельского пионера Павлика Морозова, выдавшего властям своего отца - председателя сельсовета. И сам фильм, и его осуждение, вылившееся в масштабную политическую кампанию, стали крупнейшими событиями кинематографической жизни 30-х годов. ...Материал фильма не сохранился. По общепринятой версии единственная копия второго варианта погибла на Мосфильме во время бомбежки в 1941 году.
Несмотря на тургеневское название, "Бежин луг" посвящался "светлой памяти Павлика Морозова - молодого героя нашего времени", 14-летнего мальчика из уральского села Герасимовка, убитого, по канонической версии, в отместку за разоблачение кулаков-саботажников в том числе собственных отца и деда. Сценарий написал драматург Александр Ржешевский. Второй вариант сам Исаак Бабель: начальство потребовало внятно показать вредительство и переделать в оптимистическом духе финал, где Павлик оставался бы в живых. Переделки не помогли. 17 марта 1937 года Политбюро запретило фильм "ввиду антихудожественности и явной политической несостоятельности". Фильм «Бежин луг», долго и мучительно снимавшийся Сергеем Эйзенштейном, был уничтожен. Когда поступил приказ фильм "смыть", монтажер Эсфирь Тобак по просьбе режиссера "настригла клеток", вырезала из фильма несколько сотен кадров. После смерти Эйзенштейна в 1948 году они хранились у его вдовы Перы Аташевой. В конце 1960-х крупнейший знаток Эйзенштейна ныне директор московского Музея кино Наум Клейман и классик советского кино Сергей Юткевич смонтировали из них фотофильм.
В 1935 году кинодраматург Александр Ржешевский принес Эйзенштейну сценарий фильма «Бежин луг». В замысле и названии был использован рассказ Тургенева, в основу сюжета легла нашумевшая история Павлика Морозова, пионера из зауральского села, который разоблачил своего отца-контрреволюционера. По официальной версии, его вместе с младшим девятилетним братом убили близкие родственники за то, что разоблачил своего отца-кулака. Сценарием заинтересовался Сергей Эйзенштейн и сразу заявил о своем желании поставить эту картину. Он создавал фильм о коллективизации, стараясь поднять сомнительную историю доноса пионера на своего подкулачника-отца до высот трагического борения эпох и поколений. Показывая жестокость и насилие в период коллективизации, авторы перестарались. Стало видно, что насилие ничем не оправдано, хотя они и пытались объяснить, что причина жестокости - не в новой власти, а в закоренелой культурной отсталости крестьян. В сущности, стремление авторов морально оправдать необходимость насилия только обнажило всю бесчеловечность происходящего. 17 марта 1937 года приказом по Главному управлению кинематографии работы по постановке фильма «Бежин луг» были приостановлены, а Борис Шумяцкий, выполняя личное поручение И.В. Сталина, опубликовал 19 марта 1937 года в газете «Правда» разгромную статью о фильме «Бежин луг». В своей статье Борис Шумяцкий обвинял Эйзенштейна в том, что он сделал из мальчика «мистического» героя вместо того, чтобы «придерживаться экономических основ и фактов». От создателей фильма «Бежин луг» потребовали, как тогда выражались, публичного покаяния. Эйзенштейн заявил, что он готов каяться немедленно, но власти это не устраивало. Им нужно было шумное судилище. В журналах и газетах началась травля режиссера. Негативы фильма были смыты, и остались лишь отдельные кадры-срезки.
Тема отречения детей от родителей — врагов народа («Дочь партизана» 1934, режиссер А. Маслюков), так же как родителей от детей-диверсантов («В город входить нельзя», 1929, режиссер Ю. Желябужский), оказывается весьма популярной в 30-е годы. Кульминацией этой темы в кино становится фильм Эйзенштейна «Бежин луг» (1937), снятый на основе реального факта — убийства мальчика родственниками за то, что он рассказал в сельсовете о действиях своего отца, продававшего подложные документы беглым кулакам. В ходе дискуссии по поводу «Таньки-трактирщицы» на фестивале «Белые Столбы» в 1999 году киновед Леонид Козлов сделал справедливое замечание: «Когда в 1935 году в руки Эйзенштейна попал сценарий Ржешевского „Бежин луг“, то Сергей Михайлович не отказал себе в возможности свести счеты с „Танькой-трактирщицей“, переосмыслив тему „против отца“… Интересна в этой связи хронология: история с Павликом Морозовым появилась в 1932 году. А успех „Таньки-трактирщицы“ выпал на 1929 год. Не свидетельcтвует ли это о том, что массовое сознание было готово для восприятия мифа о Павлике Морозове?» Данное замечание позволяет предположить, что влияние кино на психологию масс в начале 30-х годов было настолько велико, что киномиф не только отражал ход исторических событий, но и провоцировал их. Интересен также и другой аспект: с одной стороны, фильм Эйзенштейна полон богоборческих мотивов (сцена разгрома церкви), а вместе с тем, в нем множество библейских ассоциаций, выраженных физиогномически — в типажах героев (Бог Саваоф — старец крестьянин, Богородица — молодая колхозница и т.д.). Отец оправдывает убийство сына апокрифической цитатой: «Когда Господь Бог наш Всевышний сотворил небо, воду и землю и вот таких людей, как мы с тобой, дорогой сынок, он сказал: «Плодитесь и размножайтесь, но если когда родной сын предаст отца своего — убей его, как собаку». Характерен последний титр фильма: «Ребята привели к умирающему Степку врача и начполита». (Начполит выступает в роли священника.) В этой трактовке получался не фильм о пионере-герое, а притча о покарании Богом Отцом сына, совершившего смертный грех. В постановлении дирекции «Мосфильма» от 19 июля 1936 года по поводу «Бежина луга» Эйзенштейну были предъявлены в том числе и следующие требования: «ввести в начале одну-две сцены, дающие конкретную мотивировку перехода отца и других к прямому и открытому вредительству», «ввиду возможной опасности, что финал может выйти недостаточно оптимистическим, разработать второй вариант, где оставить Степка в живых…» Эйзенштейн привлек Исаака Бабеля к написанию второго варианта сценария и из всех требований категорически отверг лишь последнее, вложив в уста отца — вредителя и сыноубийцы — характерную реплику: «Забрали тебя у папани, да я не отдал. Не отдал свово кровного». Неудивительно, что такая трактовка еще меньше устроила цензоров, — теперь сыноубийство выглядело уже даже не как покарание, а почти как акт милосердия, во всяком случае — как борьба за душу сына, которую отец, забирая ее грех на себя, не отдавал нечистому новой веры. Можно высказать предположение, что «Бежин луг» был закрыт и потому, что он шел вразрез с генеральной политикой советского кино — политикой разрушения традиционной семьи в пользу торжества коллективного начала. Убив сына в «Бежином луге», отец не отдал его в советскую семью, так что ему уже не могли сказать, как когда-то Таньке-трактирщице: «Ты теперь наш».