СМОТРИТЕ - НЕБО (1962)
СМОТРИТЕ - НЕБО

"Смотрите - небо" ("Смотрите, небо!", "Смотрите — небо"). На среду запланирован старт космической ракеты. В сарае идут последние приготовления. Юля, Боря и Петя ждут Мишку - он достал мотор, и право первого полета принадлежит ему. Но Мишка остыл к этой затее - гораздо интереснее «играть в море». Да и на месте сарая вот-вот должны построить гараж. Однако самый младший из ребят - карапуз Алька, никак не хочет смириться с тем, что полет не состоится...

Преддипломная работа и третий фильм Элема Климова (первые: «Осторожно: пошлость», 1959 и «Жиних», 1960).
Как и в другом студенческом фильме Климова «Жиних», главные роли исполняют дети.
Элем Климов так вспоминал о создании фильма: "Все мы тогда переживали время истерического поклонения космосу. Так вот, рядом с мальчишками крутится четырехлетний малыш Коля. И когда большим конструкторам строительство космонавтики осточертело, он их держит. Он-то всерьез собирается лететь. И так истово в это верит, что садится в нагромождение из бочек и... взлетает. Тогда я понял: в работе с детьми нельзя сюсюкать. Взрослые всегда ощущают себя педагогами, а детей видят недоумками. Но ребята, как и взрослые, бывают талантливые и не... Главное для режиссера - распознать, учуять органику. И вот так я напрактиковался, что уже через улицу видел: талантлив ребенок или нет. А на экране фальшь особенно царапает".
Через два года из этой работы вырастет выдающийся полнометражный дебют Климова - «Добро пожаловать или посторонним вход запрещен».
Элем Климов (9 июля 1933, Сталинград - 26 октября 2003, Москва) - советский кинорежиссер. Народный артист Российской Федерации (1997). В 1957 окончил Московский авиационный институт. Работал режиссером в молодежной редакции Всесоюзного радио. В 1964 окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Е. Дзигана). С 1964 - режиссер-постановщик к/ст. "Мосфильм". В 1986-1987 годах - первый секретарь правления СК СССР. C 1987 - почетный член Британского киноинститута.
Заслуженный деятель искусств РСФСР (1976). Подробнее в Википедии - https://ru.wikipedia.org/wiki/Климов,_Элем_Германович.
Э. Климов в «Энциклопедии отечественного кино» - http://2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=1&e_person_id=433.

На летних каникулах школьники в тайне от взрослых строят в старом сарае ракету, чтобы один из них полетел в космос. Мишка принес мотор для ракеты, Юля (Наташа Чечеткина) утащила из дома копилку-собаку и обменяла на бутылку «реактивного топлива». Еще в постройке ракеты участвуют Боря и Петя, а маленький дошкольник Алька (Николай Кодин) иногда караулит снаружи, чтобы предупредить об опасности. Однажды мама Мишки говорит ему, что из их затеи ничего не выйдет, и предлагает ему поиграть с моделями кораблей - она нальет полную ванну воды и покрасит синькой, это будет море. Мишка загорается этой идеей, Боря и Петя тоже рады ей, однако Юля называет их предателями и не хочет отменять запуск ракеты. Она предлагает, чтобы летел Алька, он самый маленький и влезет в ракету. Ребята узнают, что на следующий день сарай решено ломать, и вылет назначен на утро. Вечером Алька едет на лифте к себе домой и уже представляет, как будто он в космическом полете. Он собирает необходимые для путешествия вещи. Ребята находят у ракеты записку от Миши, что он забрал мотор, однако они не говорят Альке. Утром Юля отвлекает дворника (Владимир Лебедев) и мужиков, пришедших сносить сарай, пока Алька садится в ракету. Боря и Петя «запускают» ракету и пытаются открыть крышу сарая. Наконец, дверцы на крыше распахиваются, и над ними - небо!

[...] Я вспоминаю первую вгиковскую работу Климова «Жених». Если бы был какой-нибудь всемирный конкурс на высшую материализацию чистоты и надежды, то этой картине, если бы это зависело от меня, присудили бы первое место. Перенести историю Ромео и Джульетты в первый класс современной тогдашней школы и выдать такой ее сложный и одновременно бесхитростный парафраз, такую вот оду радости - в этом весь Элем, верящий в силу, красоту и гармонию мира. Эта цельность, победительность взгляда на мир была и в других его студенческих картинах: «Смотрите - небо», «Осторожно: пошлость». И, конечно, в первой его полнометражной, дипломной работе, ставшей абсолютной классикой, воспринимаемой удивительно современно и сегодня, спустя сорок лет, - «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен!». [...] (А. Медведев, 2004)

Элем Климов - великий мастер советского кино. Я говорю - советского кино, потому что все его творчество относится к этой эпохе. Как и творчество Андрея Тарковского, и Василия Шукшина, и Ильи Авербаха, и еще многих великих мастеров его поколения.
Он сделал мало фильмов. «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», «Похождения зубного врача», «Спорт, спорт, спорт», небольшой фильм «Лариса» о его красавице жене Ларисе Шепитько, тоже выдающемся мастере, которая в расцвете молодости и таланта погибла в автокатастрофе. «Прощание» - картина, которую начинала Лариса, а закончить пришлось уже Элему. «Агония» - великий фильм, который более десяти лет пролежал на полке. И последнюю картину «Иди и смотри» он снял в 1985 году. Он в полной мере дитя шестидесятых, когда так сильно заявил о себе в комедии «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Помню, как на премьеру в Доме кино было невозможно попасть - сразу стало ясно, что в кино пришел талантливейший молодой мастер. Он был красив - высокий, спортивный, сильный, личность невероятного обаяния, с огромным чувством юмора. [...] Уже со следующей картины в его кино зазвучали драматические интонации, потом они стали трагическими - так уж складывалась его жизнь. «Прощание» - это уже настоящая русская трагедия. И с этой же интонацией снят «Иди и смотри» - его последний фильм потрясающей силы. Недавно его снова передавали по телевидению - впечатление было оглушающим. [...] Я уверен также, что Элем мог бы сделать в искусстве гораздо больше. Если бы вписался в новые обстоятельства жизни. Но он надолго замолчал. У него были замечательные сценарии, и я тоже пытался его как-то поддержать, помочь ему, потому что 18 лет вынужденного простоя вообще невыносимы, [...]. Но так случилось. Он остановился, потому что отдал все перестройке кинематографа. На Пятом съезде Союза кинематографистов его избрали первым секретарем, и он с присущей ему честностью отдался этому делу. Конечно, он думал и о новых фильмах, пытался запуститься с «Бесами» по Достоевскому, но Госкино идею зарубило; надеялся поставить «Мастера и Маргариту», но общественные дела отнимали слишком много времени. Он все силы отдавал для того, чтобы новая модель кинематографа заработала успешно. [...] Это был человек, живший кинематографом. Каждый его фильм - часть его жизни, причем главная. Он творил каждую картину как первую и последнюю. Это качество вообще было характерно для мастеров его поколения - точно так же не было «проходных» картин и у Авербаха, и у Тарковского, и у Шукшина. В последнее время Элем мне напоминал инока, монаха, схимника, для которого материальный мир уже не имел смысла. [...] То кино, которое он снимал так, как хотел, было уже позади, а снимать так, как требовало от него новое время, он не мог себе позволить. [...] Писал стихи и жил внутренней, замкнутой, очень напряженной духовной жизнью. [...] Совсем недавно, 9 июля, мы отмечали его 70-летие. Юбилей прошел очень скромно, в узком кругу, Элем был тих, задумчив, улыбчив, добр, внимателен. Ему говорили много хороших, ласковых слов. Пели песни, ему это очень нравилось. А потом так же хорошо расстались, как бы и ненадолго. А оказалось - навсегда... (Глеб Панфилов, 2003)

9 июля (2013) исполняется 80 лет Элему Климову. Вот уже десять лет его нет в живых, а из режиссуры он ушел еще раньше, став последней жертвой, которую киноискусство принесло советскому режиму. Он был человеком поколения, к которому принадлежали и Андрей Тарковский (старше на год), и Василий Шукшин (старше на четыре года), и Лариса Шепитько (младше на пять лет): все они были «детьми войны». Это была вторая волна, расшатавшая основы тоталитарного кинематографа. Первую составили фронтовики, но они вскоре примкнули младшему, более радикальному поколению. Судьба оказалась почти ко всем жестока: Василий Шукшин умер в сорок пять, Андрей Тарковский дожил до пятидесяти четырех, Лариса Шепитько, жена Климова, погибла на самом взлете, когда ей было едва за сорок. Климов пережил их всех, но жизнь эта оказалась не менее трагичной. Его ранние фильмы - шестидесятнические комедии или полукомедии «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», «Похождения зубного врача» - до сих пор любимы народом. Поздние картины любить сложнее, но не уважать нельзя. Первой фирменно климовской киноработой стала «Агония». Это кино об импотенции власти и гуляющих рядом с ней бесовских силах, толкающих Россию на тоталитарный путь. С нее для режиссера началось хождение по мукам. Ее неоднократно снимали с полки, объявляя о выпуске в прокат, но каждый раз, словно по мановению костлявой руки Распутина, укладывали обратно. Однажды «Агония» пробилась на неофициальный показ в Канн, но исчез микроавтобус «Совэкспортфильма», в котором везли коробку с пленкой. Французская полиция нашла коробку в кювете: угонщикам она не пригодилась. Когда фильм наконец увидел свет в изуродованном виде, он уже не мог стать сенсацией. С тех пор «легкая муза» совсем перестала окрылять режиссера: его жанром стал трагический эпос. Жена погибла, едва приступив к съемкам «Прощания с Матерой». Эту картину снял Элем Климов, и она принадлежит им обоим. Он прощался не только с патриархальным микрокосмом уходящих традиций, но и с обостренно модернистским миром Ларисы Шепитько. При советской власти Климов успел снять еще один фильм - «Иди и смотри». К тому времени лучшие мастера в лице Андрея Тарковского и Алексея Германа превратили образ войны из монументального в интимный. Элем Климов, делая свое «Иваново детство», возвращает войне утраченную грандиозность. Но это грандиозность не батальной героики, а тотального безличного зла. Теперь этот фильм изучают в английских школах как классику художественного анализа природы насилия. В 1986 году Климов становится лидером кинематографической перестройки. Ее пафос был романтическим. Ее деятели взялись соединить несоединимое: провозгласили рыночную реформу в киноиндустрии и в то же время пытались возродить мечту революционного авангарда об идеальном искусстве и идеальном зрителе. Выступив в роли «народных мстителей», ополчившихся против партократии и цензуры, они полагали, что народ сделает свободный выбор, отвергнет развлекательное кино, сделав своими кумирами Тарковского и Бергмана. Для них стало полной неожиданностью, когда публика потребовала грубых зрелищ. Эту потребность кинематографисты удовлетворяли поспешно и неумело, и вскоре зритель вообще отвернулся от отечественного кино, предпочтя Голливуд, даже второсортный. Те же, кто остался патриотом, выбрали из советского арсенала не Шепитько и Муратову, а Данелию и Гайдая. Но революция V съезда Союза кинематографистов СССР не была напрасной, кинематограф освободился от догм и запретов. Киноперестройка обеспечила как минимум десятилетие почти неограниченной свободы. Как ею воспользовались кинематографисты, привыкшие к перманентному сопротивлению или попыткам обмануть цензуру,- другой вопрос. Почти все старшее поколение режиссеров, а за ним и среднее увязли в затяжном творческом кризисе. Исключения лишь подтверждают правило. А казус Климова словно нарочно был придуман для того, чтобы подвести черту под советским кино. Казалось, у него было все, чтобы поразить человечество каким-то грандиозным достижением: талант, опыт, бескомпромиссность. Плюс административный ресурс и внимание всего мира, загипнотизированного перестройкой. Его «Мастера и Маргариту» и другие суперпроекты готов был в ту пору финансировать Голливуд. Но Климов так к ним и не подступился. Достаточно скоро он ушел в тень и с общественной арены, предпочтя одинокое, почти затворническое существование. Он единственный, кто не получил от перестройки никаких дивидендов - ни студий, ни домов, ни должностей. И он единственный, кто действительно пострадал как художник - а отнюдь не низвергнутые с пьедестала Бондарчук с Ростоцким. Те, считая себя жертвами чуть ли не якобинского террора, продолжали работать. Жертва Климова, находившегося на взлете, в апогее творческой формы, была абсолютно добровольной, а его выбор - свободным. Будучи на самом верху перестроечной пирамиды, он первым почуял гниль в ее основании. И не захотел участвовать в ее стремительном оползании в потребительство. Он остался идеалистом, которому в царстве прагматиков делать было нечего. (Андрей Плахов)