СЫН САУЛА (2015)
SAUL FIA

"Сын Саула" ("Сын Шауля", "Сын Сола"). Герой фильма Саул - заключенный Освенцима, член зондеркоманды, работа которой - загонять других евреев в газовые камеры, затем сжигать трупы и выбрасывать пепел в реку. В этом абсолютном аду мужчина пытается сохранить человеческое лицо, пытаясь не спасти, нет, а всего лишь по-человечески похоронить ребенка. (Алексей Филиппов)

Аушвиц, 1944 год. Саул Аусландер - немногословный член зондеркоманды, сопровождающий вновь прибывших узников в их недолгий путь. В какой-то момент случается чудо: одному из обреченных на смерть удается на считаные минуты выжить в душегубке. За эти мгновения Саул успевает узнать в подростке своего сына. Мальчик погибает, и отныне Саул одержим идеей похоронить его тело по всем правилам. В лагере готовится восстание, жизнь каждого висит на волоске, но Саулу не до того, он думает только о сыне. Хотя, возможно, никакого сына у него никогда не было... Фильм-притча. Потрясающее до глубины души погружение в самые страшные события, по степени символизма выходящее далеко ... за пределы конкретной исторической эпохи.

Октябрь 1944-го. Венгерский еврей Саул Ауслендер (Геза Рериг) входит в зондеркоманду Аушвица - специальную группу заключенных, которые сопровождают узников в газовую «душевую», а затем сжигают их трупы. Саул становится свидетелем того, как в газовой камере чудом выживает подросток. Нацисты приказывают лагерному врачу (Шандор Жотер) умертвить мальчика и избавится от трупа в установленном порядке. Смерть подростка, выделяемая психикой Саула как единичное явление среди ежедневной гибели обезличенной массы людей, становится событием, заставляющим главного героя испытать глубокое человеческое горе, нежность, привязанность. В этот момент он решается на безумный и одновременно самый осмысленный поступок - найти раввина и по иудейскому обряду предать тело земле. ... Тем временем члены зондеркоманды узнают, что нацисты собираются полностью «обновить» ее состав. В надежде спастись они готовятся к восстанию...

КАННСКИЙ КИНОФЕСТИВАЛЬ, 2015
Победитель: Гран-при (Ласло Немеш), Приз ФИПРЕССИ (конкурсная программа) (Ласло Немеш), Приз им. Франсуа Шале (Ласло Немеш), Приз «Вулкан» за выдающийся вклад в звуковое оформление фильма (Тамаш Заньи).
Номинации: Золотая пальмовая ветвь (Ласло Немеш), Приз «Золотая камера» (Ласло Немеш).
ОСКАР, 2016
Победитель: Лучший фильм на иностранном языке (Венгрия).
ЗОЛОТОЙ ГЛОБУС, 2016
Победитель: Лучший фильм на иностранном языке (Венгрия).
СЕЗАР, 2016
Номинация: Лучший иностранный фильм (Ласло Немеш).
НЕЗАВИСИМЫЙ ДУХ, 2016
Победитель: Лучший фильм (Ласло Немеш, Венгрия).
ПРЕМИЯ БРИТАНСКОГО НЕЗАВИСИМОГО КИНО, 2015
Номинация: Лучший независимый фильм.
МКФ В ГЕНТЕ, 2015
Номинация: Гран-при за лучший фильм (Ласло Немеш).
КФ В ГАМБУРГЕ, 2015
Номинация: Премия критики (Ласло Немеш).
КФ В ЛОНДОНЕ, 2015
Номинация: Лучший фильм (официальный конкурс) (Ласло Немеш).
КФ В СТОКГОЛЬМЕ, 2015
Победитель: Лучший режиссер (Ласло Немеш).
Номинация: Приз «Бронзовая лошадь» за лучший фильм (Ласло Немеш).
МКФ В САН-ПАУЛУ, 2015
Номинация: Международный приз жюри за лучший художественный фильм (Ласло Немеш).
МКФ В САНТА-БАРБАРЕ, 2016
Победитель: Премия «Виртуоз» (Геза Рериг).
МКФ В ПАЛМ-СПРИНГС, 2016
Победитель: Приз новому режиссеру «Directors to Watch» (Ласло Немеш).
МКФ В ТРОМСЕ, 2016
Номинация: Приз «Аврора» (Ласло Немеш).
КФ В САРАЕВО, 2015
Победитель: Специальный приз жюри за художественный фильм (Ласло Немеш).
Номинация: Приз «Сердце Сараево» за лучший фильм (Ласло Немеш).
КФ В ЗАГРЕБЕ, 2015
Победитель: Главный приз «Золотая коляска» за лучший фильм (Ласло Немеш, Laokoon Filmgroup, Magyar Nemzeti Filmalap, Laokoon Film Arts)
ПРЕМИЯ «СПУТНИК», 2015
Победитель: Лучший художественный фильм (Венгрия).
КАМЕРИМАЖ, 2015
Победитель: Приз «Бронзовая лягушка» в основном конкурсе (Матьяш Эрдей).
Номинация: Главный приз «Золотая лягушка» в основном конкурсе (Матьяш Эрдей).
АССОЦИАЦИЯ КИНОКРИТИКОВ БЕЛЬГИИ, 2016
Победитель: Гран-при (Ласло Немеш).
НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОВЕТ КИНОКРИТИКОВ США, 2015
Победитель: Лучший фильм на иностранном языке.
НАЦИОНАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО КИНОКРИТИКОВ, 2016
Номинация: Лучший актер (2-е место) (Геза Рериг).
ОБЪЕДИНЕНИЕ КИНОКРИТИКОВ НЬЮ-ЙОРКА, 2015
Победитель: Лучший дебютный фильм (Ласло Немеш).
АССОЦИАЦИЯ КИНОКРИТИКОВ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА, 2015
Победитель: Лучший иностранный фильм (Ласло Немеш).
Номинация: Лучший актер (2-е место) (Геза Рериг).
ГИЛЬДИЯ РЕЖИССЕРОВ США, 2016
Номинация: Приз за выдающиеся режиссерские достижения в дебютном полнометражном фильме (Ласло Немеш).
ОБЩЕСТВО КИНООПЕРАТОРОВ США, 2016
Победитель: Лучшая работа оператора (Матьяш Эрдей).
ВСЕГО 61 НАГРАД И 58 НОМИНАЦИЙ.

Идея создания фильма пришла к Ласло Немешу еще во время съемок картины Бела Тарра «Человек из Лондона» (2007), в которой Немеш был помощником режиссера. Тогда он прочел книгу «Свитки Аушвица» («The Scrolls of Auschwitz», 1978) - сборник свидетельств членов зондеркоманды, под редакцией Бера Марка.
В 2010 году Ласло Немеш и Клара Ройер начали работу над сценарием. Авторы несколько лет изучали архивные материалы, консультировались с историками: Филиппом Менаром, Золтаном Ваги и профессором Гидеоном Грейфом (автором книги о зондеркоманде Биркенау - «Мы плакали без слез», 1999).
В первой версии сценария мальчик действительно был сыном Саула.
Ласло Немеш: "Эта история случилась в нашей семье, и меня с детства преследовало ощущение людей, которые канули в черной дыре прошлого. Так называемые "фильмы о Холокосте" во мне оставляли только чувство разочарования. И мне казалось важным показать лагерь смерти на уровне одного человека, отсканировать его на очень узком поле зрительского внимания. Когда-то огромное впечатление на меня произвел советский фильм Элема Климова «Иди и смотри». Я предпочитаю кино, где режиссер имеет жесткую, сугубо индивидуальную точку зрения, когда он не боится обращаться к коллизиям на грани самой возможности человеческого существования. Мне нравятся фильмы, которые обдуманы до последнего кадра еще до того, как начались съемки, и смонтированы в голове прежде, чем приступят к работе монтажеры. В рассказанной нами кошмарной истории, я надеюсь, зрители увидят и зерно надежды. В этом аду, где утрачены все представления о человеческих ценностях и морали, герой подчиняется только звучащему в нем голосу - и бессмыслица физической смерти отступает перед мощью его нравственного выживания".
Первый полнометражный фильм режиссера и сценариста Ласло Немеша.
Соавтор Клара Ройер никогда до этого не писала киносценарии.
Дебют в кино Гезы Рерига. До этого он снимался только в телесериале «Eszmelet» (1989).
Изначально режиссер пригласил своего друга Гезу Рерига на второстипенную роль, но после кинопроб понял, что Рериг идеально подходит на роль Саула.
Ласло Немеш настаивал на подборе актеров, которые говорят на родном языке своих персонажей.
В картине можно услышать фразы на восьми языках: венгерском, идише, немецком, русском, польском, французском, греческом и словацком.
Фамилия главного героя Auslander в переводе с немецкого означает «иностранец».
Саул говорит доктору, что он из венгерского города Унгвар (ныне украинский Ужгород).
По словам Немеша, Саул не религиозный человек и он не знает, что для погребения по иудейскому обряду достаточно десять человек читающих кадиш, а присутствие раввина необязательно.
Действие фильма разворачивается с 6 по 7 октября 1944, когда действительно в Аушвиц-Биркенау произошло восстание зондеркоманды.
В картине воссоздана история известного подпольного снимка - уничтожение трупов членами зондеркоманды Аушвиц-Биркенау в 1944 году - .
«Сын Саула» снимали в течении месяца 40-мм объективом на 35-мм пленку с соотношением сторон 1.37:1.
Место съемок: студия «Mafilm» (Будапешт), Ракалмас (Фейер), река Дунай.
Оператор Матьяш Эрдей снимал натурные сцены исключительно при естественном освещении.
Художник-постановщик - известный венгерский архитектор и дизайнер Ласло Райк.
Монтажер Маттье Тапонье много времени проводил на съемочной площадке.
Намеренно деликатную музыку Ласло Мелиша зрители могут и не заметить.
Пять месяцев ушло на работу со звуком. Реплики персонажей на восьми языках записывались отдельно.
Бюджет: 1,500,000 Евро.
Кадры фильма; кадры со съемок: ; ; ; ; .
Отборщики 65-го Берлинского кинофестиваля отказались взять «Сына Саула» в основной конкурс, предложив лишь показ в рамках программы «Панорама». Немеш отказался и подал заявку в Канны, где с триумфом получил Гран-при.
Премьера: 15 мая 2015 (Каннский кинофестиваль).
Первая венгерская картина, которая завоевала «Золотой глобус» и вторая получившая «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке (после «Мефисто», 1981).
В Венгрии «Сын Саула» стал самым кассовым отечественным фильмом за последние 6 лет. После выхода картины в венгерский прокат (11 июня 2015) было продано 142,420 билетов.
Англоязычное название - «Son of Saul».
Аушвиц-Биркенау (Освенцим) / KZ Auschwitz-Birkenau - крупнейший комплекс нацистских концентрационных лагерей и «лагерей смерти», построенных и эксплуатируемых (май 1940 - январь 1945) Третьим Рейхом в польских районах (около города Освенцим), аннексированных нацистской Германией во время Второй мировой войны. Комплекс объединял: Аушвиц I (Auschwitz I) - основной лагерь; Аушвиц II-Биркенау (Auschwitz II-Birkenau) - «лагерь смерти»; Аушвиц III-Моновиц (Auschwitz III-Monowitz) - трудовой лагерь для персонала завода IG Farben и 45 вспомогательных лагерей. Современные историки совпадают во мнении, что в Аушвице было уничтожено от 1,1 до 1,6 млн. человек, значительную часть из которых составляли евреи. Лагерь освобожден 27 января 1945 советскими войсками. 27 января установлен ООН как Международный день памяти жертв Холокоста. На территории лагеря был создан музей, который включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Подробнее - .
Зондеркоманда концлагеря - особое подразделение узников лагеря, как правило, евреев, которое было предназначено для сопровождения заключенных в газовую камеру и уничтожения трупов. Члены зондеркоманды отбирались нацистами из наиболее физически крепких узников. Их не предупреждали о предстоящей работе, и выбора у них не было. Функции зондеркоманды: сопровождать узников, отобранных для уничтожения, на расстрел или в газовую камеру; сортировка вещей и ценностей убитых; сжигание трупов и закапывание праха; уборка газовых камер и чистка печей крематория. Многие члены зондеркоманды не выдерживали и кончали жизнь самоубийством. Комендант Аушвица Рудольф Хесс свидетельствовал: "Ведь все они совершенно точно знали, что по окончании акций их постигнет та же судьба, что и тысячи их товарищей по расе, уничтожению которых они оказали немалое содействие. И все же они проявляли усердие, которое меня всегда изумляло. Они не только никогда не говорили жертвам о предстоявшем и заботливо помогали им раздеваться, но даже применяли силу против упрямцев. И даже уводить беспокойных и удерживать их при расстреле они тоже помогали. Они так вели жертв, что те не могли увидеть унтерфюрера с ружьем, стоявшего наготове, и тот мог незаметно приставить ружье к затылку. Так же они обращались с больными и немощными, которых нельзя было доставить в газовую камеру". По словам узницы Аушвица Люси Адельсбергер, члены зондеркоманды "были уже не человеческие создания, а перекошенные, безумные существа". Некоторые евреи из зондеркоманды вели дневники, которые закапывали в ямах вместе с прахом убиенных. 9 таких посланий позднее были найдены и опубликованы. 7 октября 1944 члены зондеркоманды Аушвица восстали. Три унтершарфюрера СС были убиты, 12 эсэсовцев ранены. В восстании приняло участие около 200 человек, практически все они погибли. Из общего числа членов зондеркоманды (2200) выжило 110 человек. Подробнее - .
Капо - привилегированный заключенный в концлагерях Третьего рейха, работавший на администрацию. Категория лагерного актива, находившаяся по иерархии ниже оберкапо (главного капо) и выше бригадиров, могли выполнять функции старосты барака, надзирателя. Актив пополнялся, в основном, за счет уголовников, особенно немцев, реже - «лагерных ветеранов». Подробнее (англ.) - .
Кадиш - еврейская молитва, прославляющая святость имени Бога и Его могущества и выражающая стремление к конечному искуплению и спасению. Подробнее - .
О еврейских похоронах и трауре: ; .
Официальные сайты и стр. фильма: ; ; ; ; ; .
«Сын Саула» на Allmovie - .
О фильме на сайте Curzon Artificial Eye - .
«Сын Саула» на венгерском портале - .
Известный режиссер Клод Ланзманн, создатель «Шоа» (1985) и других документальных лент о Холокосте, высоко оценил работу Ласло Немеша: "этот фильм дает реальное ощущение того, что могло произойти в зондеркоманде".
Дарио Габбай, последний из доживших до сегодняшнего дня членов зондеркоманды Аушвица, также похвалил фильм.
Философ и искусствовед Жорж Диди-Юберман положительно отозвался о фильме, написав 25-страничное открытое письмо Ласло Немешу. Оно начинается словами: "Ваш фильм «Сын Саула» - монстр. Необходимый, когерентный, благотворный, невинный монстр".
Французская газета «Le Monde» поставила ленту на одну ступень с книгой «В ожидании Годо» Сэмюэла Беккета - еще одним, по мнению газеты, гимном абсурда и бессмысленности войны. Британский кинокритик Питер Брэдшоу оценил фильм в пять звезд из пяти и считает, что по силе воздействия «Сына Саула» можно сравнить с такими картинами как «Иди и смотри» (1985) Элема Климова и «Без судьбы» (2005) Лайоша Кольтаи. Брэдшоу пишет, что "по любым стандартам этот фильм можно было бы считать выдающимся, а для дебюта он поразителен". Дэйв Келгун с «Time Out» также дал фильму пять звезд из пяти. Эрик Кон из «IndieWire»: "удивительное переосмысление Холокоста". Бойд ван Гоедж («The Hollywood Reporter») высоко оценил работу кинооператора и звукорежиссера: "Операторская работа Эрдея - одна из главных особенностей фильма, снятого на 35-мм пленку в болезненных желто-зеленых тонах с глубокими тенями. Усиливает эффект и прекрасная работа со звуком, который играет важную роль в передачи того ужаса, который происходит вокруг Саула".
Рецензии: ; .
На Rotten Tomatoes у фильма рейтинг 96% на основе 197 рецензий ().
На Metacritic фильм получил 89 баллов из 100 на основе рецензий 39 критиков ().
Картина входит в престижные списки: «Лучшие фильмы 21-го века» по версии сайта They Shoot Pictures, Don't They? и «Лучшие фильмы» сайта Rotten Tomatoes.
Американский журнал «The Hollywood Reporter» опубликовал список «10 лучших фильмов 2015 года», в котором «Сын Саула» занял 3-е место, уступив украинской ленте «Племя» Мирослава Слабошпицкого и «Бруклину» Джона Краули ().
Этот фильм включили в свои списки «Памятное - важнейшее - любимейшее кино 2015 года» («Искусство кино») кинообозреватели Андрей Плахов и Денис Рузаев.
«Сын Саула» вошел в список «20 картин года» по версии редакции «Кино-Театр.ру».
Вадим Рутковский. «Холокост изнутри, добрая еда и человек-лобстер: противоречия Каннского фестиваля» - .
Интервью с Гидеоном Грейфом - .
Ласло Немеш / Laszlo Nemes (род. 18 февраля 1977, Будапешт) - венгерский режиссер и сценарист. Его отец - Андраш Елеш - режиссер, сценарист, актер и драматург. В 1989-2003 годах Ласло Немеш жил в Париже, где изучал в университете историю, литературу, международное право и сценарное дело. С 2001 Немеш работал в Венгрии и во Франции в качестве помощника режиссера. Был помощником Бела Тарра в картине «Человек из Лондона» (2007). В сентябре 2006 Ласло Немеш переехал в Нью-Йорк, где изучал режиссерское мастерство в «Школе искусств Тиш». Его первые короткометражные фильмы «Turelem» (2007) и «The Counterpart» (2008) были отмечены призами на различных международных кинофестивалях. В сентябре 2008 Ласло Немеш стал членом Европейской киноакадемии. Любимые режиссеры: Микеланджело Антониони, Андрей Тарковский, Стэнли Кубрик, Ингмар Бергман и Терренс Малик. Подробнее - .
Клара Ройер / Clara Royer (род. 1981, Париж) - французский ученый, писатель и сценарист. Ее первый роман «Csillag», был опубликован в 2011 году. Подробнее (фр.) - .
Геза Рериг / Geza Rohrig (род. 11 мая 1967, Будапешт) - венгерский актер, поэт, писатель и певец. После рождения Гезы его мать ушла из семьи, а отец мальчика умер, когда тому было 4 года. Геза воспитывался в детском доме, а с 12 лет - в приемной еврейской семье. В 1980-х Геза Рериг был основателем и фронтменом панк-группы «Huckleberry», концерты которой запрещались властями ВНР. В университете Геза изучал венгерский и польский языки. Окончил Академию театра и кино в Будапеште по специальности кинопроизводство. В Израиле Геза Рериг познакомился со своей первой женой, с которой в 2000 году переехал в США. Живя в Бронксе, увлекся хасидизмом и закончил Еврейскую теологическую семинарию. Работал воспитателем в детском саду, преподавателем в еврейской школе. Геза Рериг опубликовал множество поэтических сборников. Был два раза женат, имеет четверых детей. Подробнее - .
Фотографии Геза Рерига - .
Матьяш Эрдей / Matyas Erdely (род. 17 сентября 1976, Будапешт) - венгерский кинооператор. Подробнее: ; .
Дарио Габбай / Dario Gabbai (род. 2 сентября 1922, Салоники). "Некоторыми своими воспоминаниями я не смогу поделиться никогда и ни с кем, - говорит Габбай почти шепотом. - Я стал свидетелем огромного количества диких событий. Даже сейчас мне до ужаса хочется вырвать все это из себя. Но не получается". В глазах Габбая, которые видели много страданий, стоят слезы. В течение 9 месяцев в Освенциме он был вынужден работать в Зондеркоманде, особом подразделении узников лагеря, которых под страхом смерти обязали сопровождать других заключенных в газовые камеры, а затем перевозить трупы в крематорий. За эти месяцы Габбай стал свидетелем смерти как минимум 600 тысяч евреев. "Это ужасно, когда 2,5 тысячи людей, которых ты буквально полчаса назад видел живыми, лежат рядом уже мертвые", - вспоминает он. Габбай вырос в Салониках, в Греции, ходил там в итальянскую школу и начал работать в газете, где его папа служил наборщиком. Но затем пришли нацисты. В марте 1944 года семью Габбая вывезли в Освенцим в вагоне для скота. В лагере их отсортировали (этим занимался небезызвестный доктор Йозеф Менгеле самолично) - 21-летний Дарио и его братья пошли в одну сторону, а их папа с мамой в другую. Но младший брат, которому на тот момент было 12-13 лет, испугался и побежал к родителям. Больше никого из них троих Дарио не видел. Судя по всему, Габбай, которому сейчас 93 года, последний из доживших до сегодняшнего дня членов Зондеркоманды. Его родной старший брат и два двоюродных брата были среди тех нескольких десятков евреев, которых заставили делать невообразимое - они должны были сопровождать заключенных в газовые камеры, перевозить тела в крематории и сбрасывать пепел в Вислу. Он вспоминает, как среди смертников он заметил двух своих друзей из Салоник, но все, что мог сделать - просто сказать, куда им встать в камере, чтобы перед смертью они меньше страдали. После сожжения он закопал их прах в саду. В январе 1945 года, когда нацисты эвакуировали Освенцим, Габбая и других заключенных заставили пройти маршем смерти ("Было безумно холодно, можно было замерзнуть до смерти, не знаю, как я выжил там", - говорит он), а потом их посадили в вагон для скота и отправили в лагерь в Австрии. Когда этот лагерь в мае 1945 года был освобожден, Габбай при поддержке еврейской общины Кливленда переехал в США, а в 1951 году перебрался в Лос-Анджелес. И хотя в основном его работа не касалась развлекательной сферы, в 1953 году он все-таки снялся в фильме - тогда ему досталась небольшая роль в «Славной бригаде». В 1998 году вышел документальный фильм Стивена Спилберга «Последние дни», в съемках которого он также принял участие, а еще он снялся в фильме BBC 2005 года о Холокосте. Несмотря на то, что Габбай рассказывал свою историю уже бесчисленное количество раз, он до сих пор не понимает, как ему удалось пережить эти адские 9 месяцев. Он говорит, что пытался "не думать" и часто вел с собой внутренний диалог, заставляя себя верить в лучшее. "Я сказал самому себе: "Эта война однажды закончится", - вспоминает он. - И мир станет гораздо лучше, если мы будем рассказывать, что именно тогда происходило". (Питер Флакс)

ИНТЕРВЬЮ ЛАСЛО НЕМЕША (07.2015) «Ласло Немеш. Прямой репортаж о смерти». Беседу ведет Петр Шепотинник. П.Ш.: Повлияли ли как-то происходящие ныне войны на ваше решение снять фильм «Сына Саула»? Л.Н.: Подобное может снова произойти в любой момент. Европа - это опасное место. Есть горячие точки и вокруг Европы. История не замерла, так что... Меня беспокоит будущее человечества. Ведь проблема чудовищного насилия над жизнью человека по-прежнему витает над континентом. Для меня прошлое в картине - это действительность, которая когда-то существовала абсолютно реально, прежде чем превратилась в миф. А поскольку это история именно о дне сегодняшнем, я пытался избавиться от ее неизбежной мифологизации, ... возникающей с течением времени. П.Ш.: Возможно ли в ситуации, в которую попал ваш герой, остаться человеком? Л.Н.: Этот «человек», о котором вы спрашиваете, - его внутренний голос. Когда нет надежды, когда кругом тьма, некий внутренний голос, который, возможно, ничего и не значит для окружающих, очень важен для самого человека. И, может быть, для зрителя. Не знаю, ответил ли я на ваш вопрос. Ведь мой главный персонаж не герой. Он неудачник, середняк. Не герой, не бунтарь, он не умеет сражаться. Мне было интересно рассмотреть человека, который находится не в центре внимания, человека абсолютно обыкновенного. Отсюда отчасти и выбор актера на главную роль. Мы хотели пригласить профессиональных актеров, сначала одного, потом другого. Из этого ничего не получалось - ускользала сама концепция главного героя, ничем не примечательного человека, оказавшегося в аду. Гезу Рерига я знал еще по Нью-Йорку - там я учился в Школе кино. Мы хотели пригласить его на другую роль, а потом оказалось, что у него есть все необходимые данные для главной роли - грубоватость, яркая индивидуальность, очень глубокий ум, равнодушное отношение к смерти, предельно простой, если не примитивный, способ существования. П.Ш.: Варлам Шаламов в «Колымских рассказах» пишет о русском ГУЛАГе, что из подобных обстоятельств нельзя было извлечь ничего человеческого, оно было отрезано самим способом жизни на краю смерти. Здесь то же самое? Л.Н.: Полагаю, лагерь делает с человеком нечто, чего мы в цивилизованном мире понять не в состоянии. Отголоски этого есть в свидетельствах, в письменных документах. То, что происходит там с человеком, на самом-то деле передать невозможно. На это можно лишь намекнуть. П.Ш.: Что нового вы узнали о лагерях во время работы? Л.Н.: Мы старались узнать как можно больше - факты, исторические сведения, консультации со специалистами. П.Ш.: И какие же открытия были для вас самыми поразительными? Л.Н.: Сохранившиеся тексты дневников, которые вели члены зондеркоманды. Они пролили свет на многие события, на существование их авторов. Ведь то был не взгляд извне, а взгляд изнутри. Это были голоса выживших и умерших. П.Ш.: Существуют ли хроникальные свидетельства их работы? Л.Н.: Нет, только тексты. Сохранились фотографии, которые тайком делали члены зондеркоманды. П.Ш.: Продолжаете ли - осознанно или нет - кинематографические традиции венгерского кино? Многофигурные панорамы в вашей картине в чем-то напоминают эпизоды из фильмов Миклоша Янчо... Л.Н.: Я действительно много работаю с развернутыми план-эпизодами, но в данном случае я старался использовать их деликатно. А вообще я не связываю себя с венгерским кино. Я смотрю на творческое наследие венгерского кино извне. П.Ш.: Когда работаешь над фильмом, нужно достичь какой-то художественной гармонии. Возможно ли в принципе добиться гармонии, когда снимаешь про ад? Л.Н.: У меня не было задачи снять все, что называется, красиво. Я не стремился ни к какой гармонии. Может быть, в отдельных моментах, когда мой герой несет тело ребенка, я достиг гармоничности, если вообще можно рассуждать о ней в данном случае. Я не снимал обычный исторический фильм, поэтому вопрос гармонии в привычном смысле слова меня не волновал. («Искусство кино»)

ИНТЕРВЬЮ ЛАСЛО НЕМЕША (12.2015) «Сын Саула»: Холокост на кончиках пальцев. «Сын Саула», один из самых сенсационных европейских фильмов уходящего года, 18 декабря выходит в прокат США. Ранее он показывался на фестивалях в Нью-Йорке, Торонто и Теллурайде (Колорадо). А победное шествие лента венгерского режиссера-дебютанта Ласло Немеша начала еще в мае, на Каннском фестивале, где получила Гран-При. Как считают многие кинокритики, у «Сына Саула» весомые шансы получить «Оскара» в категории «лучший фильм на иностранном языке». О высоком рейтинге фильма говорит и то, что он вошел в пятерку номинантов в категории зарубежных фильмов премии «Золотой Глобус». Фильм погружает зрителя в будничный кошмар лагеря ... смерти Аушвиц-Биркенау 1944 года. Саул Аусландер (его играет Геза Рериг) входит в «привилегированную» группу евреев-заключенных, которые помогают нацистам при уничтожении людей в газовых камерах, сожжении тел жертв в печах, утилизации одежды и обуви. В один из дней своей страшной вахты Саул видит в груде мертвых тел мальчика, в котором узнает своего сына. Саул становится одержим идеей похоронить его по еврейскому обычаю в условиях, когда все остальные члены зондеркоманды мечтают только об одном - выжить любой ценой... Режиссер Ласло Немеш родился в Венгрии, а вырос в Париже. Он начинал свою карьеру ассистентом культового венгерского режиссера Белы Тарра. Сняв первую короткометражку, перебрался в Нью-Йорк, чтобы изучать кинорежиссуру в Нью-Йоркском университете (NYU). Кстати, здесь же, в Нью-Йорке, живет актер и поэт Геза Рериг (Geza Rohrig), исполнитель роли Саула. Ласло Немеш ответил на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки». Олег Сулькин: Ласло, что вдохновило вас на этот фильм? Ласло Немеш: Я прочитал книгу свидетельств членов зондеркоманды Аушвица. Они описывают очень конкретно, как шла работа на фабрике смерти, все ее мелочи и нюансы. Потом, несколько лет я думал о сюжете, пока в голове у меня не возникла идея истории о человеке из такой вот зондеркоманды, который находит мертвое тело своего сына. О.С.: Вы фактически проигнорировали каноны политкорректности в показе ужасов нацистского лагеря смерти... Л.Н.: Может быть, потому что это мой первый фильм. И я просто не знал о существовании подводных камней. Я страшно волновался. И от этого волнения, которое застило мое сознание, я не думал о том, что я что-то нарушаю, что я вторгаюсь в запретные зоны. Впрочем, я ощущал необходимость выразить свое отношение, и это ощущение превалировало. И еще меня одолевало чувство разочарования. Я все время боялся, что не смогу все сделать так, как хотелось. В будущем, надеюсь, я обрету уверенность, а страх и разочарование не будут мешать. О.С.: Они и здесь, в этой работе, не помешали вам создать цельное и очень сильное произведение. Например, я сам впервые ощутил все происходящее в лагере смерти как шоковый личный опыт. Не как визуальный аттракцион, а как реальное переживание. Знаю, что многие люди примерно так же восприняли ваш фильм. Как репортаж из ада, так сказать, Холокост на кончиках пальцев. Л.Н.: Да, мы именно этого эффекта добивались. Кино как никакое другое искусство, способно создавать эффект присутствия. Страшно? Да, страшно. И буднично. Именно так и было в концлагерях, я уверен. Я читал дневники узников и мысленно переносился туда, к баракам и печам. О.С.: Для вас была важна вовлеченность Гезы Рерига в историю Холокоста, в иудаизм как религию и мировоззрение? Л.Н.: И нет, и да. Мне нужен был человек, который ощущал бы себя библейским Саулом. Геза не пытался изображать подручного у конвейера смерти, а просто принял на себя эту миссию - не по-актерски, а по-человечески. Я провел пробы многих хороших актеров, но когда Геза вошел в комнату, я тут же понял - стоп, это он. О.С.: После просмотра я вспоминал другие знаменитые фильмы о Холокосте. В них ощущалась романтическая приподнятость, скажем, как у Спилберга, где хороший человек спасал тысячи евреев, или желание утешительства, как у Бениньи, который представил концлагерь как чуть ли не развлекательное шоу. Вы же не утешаете, а совсем наоборот. Почему? Л.Н.: У узников вырабатывался инстинкт выживания - любой ценой. Единицы из них уцелели, и только потому, что были в осуществлении этого инстинкта быстрее, изобретательней и безжалостней остальных. Но моральная вина не на них, они жертвы, вина на тех, кто строил эти печи, кто транспортировал миллионы людей для уничтожения. Мне хотелось, чтобы зритель осознал: в Холокосте выживали единицы, абсолютное большинство погибло. Интеллектуализацию и романтизацию я постарался полностью исключить из фильма. О.С.: Как вы взаимодействовали с оператором и звукооператором? Л.Н.: С ними я делал вместе три короткометражных фильма. Они меня хорошо понимают. Кинокамера все время в движении, она следует заглавным героем. В некоторые моменты мы видим все как будто глазами Саула. Мы очень полагаемся на воображение зрителя. Очень важна и фонограмма, которая передает в своей буквальности звуков и шумов атмосферу лагеря. О.С.: Считаете ли вы возможным сочетать политкорректность и приверженность правде? Л.Н.: Это очень трудно. Сегодня от кинематографа требуют обязательный мессидж, причем в доступной форме. Кино заставляют нести просветительство. Это заметно и в трактовке Холокоста. Все просто - есть хорошие и плохие люди. Но я не хочу упрощать. Это контрпродуктивно. О.С.: В каждой третьей, а то и второй рецензии на ваш фильм упоминается фильм Элема Климова «Иди и смотри». Он на вас сильно повлиял? Л.Н.: В Канне, беседуя с журналистами, я всегда упоминал фильм Климова. Я у него в долгу. Он сделал бескомпромиссный фильм, погрузив зрителя в жизнь мальчика в захваченной нацистами деревне. Очень конкретная история, и в то же время невероятно символичная. О.С.: Как вы относитесь к выдвижению на главный приз киносезона? Л.Н.: Во время съемок ни о чем таком мы не думали. Съемки шли летом, в жару, на берегу Дуная, и нашей главной заботой были комары, нас донимавшие. А потом Канны, приз, внимание, теперь вот номинации. Есть чувство нереальности. Но я не жалуюсь. Это же поможет фильму выйти на более широкую аудиторию, что меня радует. («Голос Америки»)

[...] Глядя на зрителей и на заполняемость залов, мы видим, что все фестивали востребованы, они привлекают зрителей. Люди выходят из зала и спрашивают, выйдет ли тот или иной фильм в прокат, не хотим ли мы его купить. Я говорю: посмотрите, сколько человек сидит на замечательном фильме «Сын Саула», после показа его в «Гоголь-центре», где был полный зал, овации. Я в тот день не смог прийти, смотрел этот фильм на обычном сеансе - хорошо, что сеанс вообще состоялся: один человек - один! - купил билет. [...] (Роман Дорофеев. «Из двух углов. Система сложилась. Как выживать. Поединки профессионалов»)

[...] Лев Карахан: [...] В нескольких значимых конкурсных фильмах возникало это важное уточнение тривиальной, в общем-то, идеи: да - семья, да - единство, но только как трудное, именно драматическое сближение «далековатостей». Помните получивший, кажется, единственный убедительный для большинства приз (Гран-при) венгерский фильм «Сын Саула». В концлагере уже обреченный на смерть герой пытается в совершенно неподходящих условиях адского хаоса похоронить по обряду, с раввином, мальчика, который не задохнулся в газовой камере и умер уже после «санации». Потрясенный чудом жизни, которая до последнего сопротивляется безжалостному уничтожению, герой, Саул, начинает верить в то, что абсолютно чужой ему подросток - его сын, осколок его ... семьи, хотя, как мы узнаем, никакого сына у Саула никогда не было. [...] («Канн-2015. После травмы». Читать полностью - )

Премию "Оскар" в номинации "Лучший фильм на иностранном языке" получила венгерская лента "Сын Саула". Дебютная картина режиссера Ласло Немеша рассказывает о двух днях заключенного из зондеркоманды Освенцима, пытающегося похоронить тело мальчика, которого он принимает за собственного сына. "Я хочу разделить эту награду с актером, исполнившим главную роль в картине. Это - Геза Рериг, а также с невероятной командой подбиравшей актеров, верившей в проект, который никто еще не делал", - сказал Ласло Немеш, выступая на церемонии. В минувшем году лента была отмечена Гран-при на Каннском кинофестивале, а также удостоилась "Золотого глобуса" как лучший иностранный фильм в 2016 г. Тогда оператор картины ... Матиас Эрдели отметил: "И сама по себе премия и то, что так много людей говорят об этом фильме - все это очень важно. Потому что те, кто не слышал о картине, теперь о ней узнают. И в этом заключается суть. Если все это сумасшествие вокруг означает, что люди, которые и не думали, и не хотели смотреть ленту, решили пойти и увидеть ее, вот это - главное, это очень хорошо". Лента Немеша получила высокие оценки критиков по всему миру. («Euronews»)

[...] Жоэль Шапрон: [...] Мы открыты всем сюжетам. В этом году мы отобрали в конкурс дебютную венгерскую ленту «Сын Саула». Она вообще не должна была попасть в Канн. Зондеркоманда, вторая мировая война, дебют, без звезд, сплошь крупные планы. В конце концов, этот бедный венгр так и не нашел себе под этот сценарий ни одного копродюсера. Он сумел собрать деньги, снять картину, попал на Каннский фестиваль и получил второй по значению приз - Гран-при жюри. Хочу сказать, что мы действительно этого не ожидали. Отобрали ее не потому, что в этом году 70-летие Победы, а потому, что это - кино. Оно может ... быть жанровое, фильм ужасов, историческое, документальная реальность. Что должно быть обязательно? Талант и настоящее ремесло. Мы не ориентируемся ни на один сюжет или тему. Вопреки тому, что в России пишут: мол, Каннский фестиваль всегда ищет чернуху. Такого не бывает - ни про Россию, ни про другую страну. Кино качественное или нет. Сюжет абсолютно второстепенен. [...] («Кинотавр»-2015. Кино молодых: новые песни о главном. Читать полностью - )

В будапештском клубе Otkert, где собрались режиссеры, продюсеры и актеры - атмосфера праздника. Повод есть - премию "Оскар" в номинации "Лучший фильм на иностранном языке" получила лента "Сын Саула" венгерского режиссера Ласло Немеша. "В этом фильме мы можем видеть уникальные визуальные эффекты и звук. Это нечто совсем другое, не то, что мы привыкли видеть на экране", - говорит посетительница. В минувшем году, лента получила гран-при на Каннском кинофестивале, в этом - "Золотой глобус" как лучший иностранный фильм. Кропотливая работа велась на музыкой к фильму. Композитор Ласло Мелис отметил: "Мы, в конце концов, пришли к варианту, когда музыка практически не слышна. ... На самом деле, это шумы, атмосфера... Музыку я положил уже после всего. Если вы вслушаетесь, вы услышите это". Корреспондент Euronews передает из Будапешта: "После того, как фильм удостоился "Золотого глобуса", многие в Венгрии надеялись на то, что картина "Сын Саула" завоюет и "Оскар". Лента получила лестные отзывы во всем мире. И этот успех должен вдохновлять". Дебютная картина Немеша рассказывает о двух днях заключенного из зондеркоманды Освенцима, пытающегося похоронить тело мальчика, которого он принимает за собственного сына. («Euronews»)

Главный герой картины Ласло Немеша (невозможно поверить в то, что это дебют молодого венгерского кинематографиста), Саул - член зондеркомандо в Освенциме, выполняющей за немцев самую рвотную работу, убираясь в газовых камерах, сжигая трупы и т.д. Когда немецкий доктор на его глазах добивает не до конца задушенного газом мальчика, Саул называет его своим сыном и решает похоронить по всем иудейским канонам, а это в концлагере задача невыполнимая. Вокруг него горы анонимных человеческих тел. Отлаженная система, в которой сам он винтик, бездушно перерабатывает их в прах, а Саул все носится с трупом мальчика, ставя под удар окружающих и себя, в отчаянной попытке ... вернуть смерти достоинство и интимность, утраченное в эпоху ее промышленного производства. Призванный потрясти зрителя дебют Ласло Немеша полностью снят с точки зрения Саула, узкий квадрат экрана чаше всего заполняет его затылок, а ужасы вокруг него даны в щадящем расфокусе. Прием реализован мастерски - он не оставляет зрителю пространства для вдоха-выдоха. Зритель как бы сам оказывается в символическом концлагере - в текущие расхлябанные, до краев наполненные цинизмом и гедонизмом времена, это нужный и очистительный опыт. [...] (Стас Тыркин, «Гоголь-центр»)

«Прошлое, нацизм и прошлый нацизм». На фестивале венгерского кино CIFRA 2 в этом году показали шесть фильмов. Подборка демонстрирует не просто плодовитость современного венгерского кино, но тенденцию к осмыслению прошлого и адаптации его в настоящее. Венгрия, судя по представленным работам, ищет свое место в истории. Прошлое на фестивале отражалось в двух аспектах - киностилистике и тематике материала. Осмысление кинематографического наследия проявилось в игре со стилями и жанрами. [...] Главное событие фестиваля - драма «Сын Саула» Ласло Немеша, недавно получившая «Оскара» за лучший фильм на иностранном языке. Обращение к травме Холокоста здесь, как и в «Предрассветной лихорадке» (2015) окрашено верой в ... человеческое умение придать своей жизни смысл в любых обстоятельствах. «Сын Саула» - история в духе экзистенциализма, где рабочий зондеркоманды находит внутреннее спасение от ада Освенцима через попытку захоронить тело принятого им за сына мальчика по еврейскому обряду. Стилистическая манера фильма может показаться знакомой отечественному зрителю: аналогом можно назвать «Трудно быть богом» (2013) Алексея Германа. Трясущаяся камера постоянно следует за главным персонажем, натуралистически фиксируя хаос и жестокость на заднем плане. Зритель избавлен от необходимости всматриваться в подробности нацистских расправ над узниками, так как на переднем плане всегда находится Саул, поглощенный своим гуманистическим замыслом. Осмысление истории современным венгерским кино здесь происходит через утверждение жизни вопреки всему, и этот сюжет выводит картину за пределы узких границ национального государства. (Денис Салтыков, «Кино-Театр.ру»)

[...] Впрочем, все разговоры о свободе-несвободу можно прекратить сразу, как только посмотришь фильм венгерского режиссера Ласло Немеша «Сын Саула». На момент, когда пишутся эти строки, «Сын Саула» - безусловно, самый выдающийся фильм нынешнего Каннского фестиваля. Картина - полнометражный дебют 40-летнего режиссера, снимавшего до этого короткометражки. Фильм - о зодеркоманде Освенцима, об одном из членов этой команды - еврее Сауле, который вдруг решает во что бы то ни стало провести над одним из погибших в лагере мальчиков необходимый еврейский религиозный ритуал и похоронить его по-человечески. Все остальное время Саул пытается забрать тело и совершить погребение. Впрочем, сюжет значения тут не имеет, ... он совершенно условен. Но режиссеру удалось сделать невозможное - показать ужас концлагеря, не показывая ни крови, ни трупов, ни задыхающихся в газовой камере людей. Более того - он словно изо всех сил пытается ничего этого не видеть, как пытается отрешиться от сути своей кошмарной работы и Саул. Камера показывает нам героя почти все время со спины, с затылка, мы может лишь догадываться, чем занимается этот человек, иногда видим это краем глаза - вот, кажется, он сгружает выезжающие из газовой камеры трупы. Вот он вместе с остальными членами зондеркоманды перебрасывает лопатой пепел в реку. Понятно, что это за пепел, но и Саул, и режиссер, и все мы словно не знаем, не хотим говорить об этом. Закрыть глаза, уши, молчать, не видеть, не слышать. Трагедия проходит словно все время где-то рядом, но ее концентрация от этого поразительным образом достигает ста процентов. Страшнее ничего видеть не доводилось давно. Причем заметим, нагнетание ужаса - это происходит не с помощью рек крови, груд изуродованных тел, воплей страха и страдания, а вот так, словно по касательной, словно случайно - не хотел видеть, а увидел. Потому что не видеть ад нельзя - он всегда рядом. Пожалуй, это стоит даже ковбойки Вуди Аллена и его взгляда. Это - концентрация искусства. Именно за этим, а не за вечеринками и набережной Круазетт, и есть смысл сюда ехать. (Екатерина Барабаш, 17.05.2015)

Мощнейший дебют венгра Ласло Немеша - Холокост как персональный психотрип, репортаж из сердца тьмы. «Оскар» и Гран-при Каннского фестиваля. В кадре тревожно плетется толпа, подгоняемая обещанием горячего супа и чистой одежды и легкими тычками хмурых мужчин с красными «Х» на спинах ватников. Толпу, конечно, ждут газовые камеры. А их помеченные поводыри (им еще убирать трупы, собирать их пожитки, выдирать золотые коронки) - это зондеркоманды, невольные пособники нацистов, рабы на фабрике смерти, чей собственный расход не за горами. Среди них Саул Аусландер (Геза Рериг), который в одной из жертв газовой камеры узнает своего сына, после чего пускается в безумную в условиях ... Освенцима 1944-го миссию по захоронению мальчика по еврейскому обряду - пока его напарники готовят восстание, а испуганные наступлением союзников немцы стремительно повышают темпы геноцида. Любое кино о Холокосте проходит по грани между двумя в равной степени страшными грехами - сентиментализацией, смягчением геноцида и спекуляцией на нем. Ласло Немеш ухитряется удержаться на канате и не показаться ни дураком, ни циником: его фильм передает ужасы концлагеря и подлинный кошмар Холокоста, толком их не показывая, но и ухитряясь от них не отвернуться. Точность фильма в том, что он сосредоточивается на главном герое, причем в буквальном смысле - центр экрана почти всегда занимает лицо Саула, его насупленный затылок, опустевшие, выгоревшие глаза. Расстрелы и ямы с трупами остаются на периферии кадра, но о них никогда не дает забыть звуковой ряд, где гремит, грохочет, скрежещет и орет многотысячная фабрика уничтожения. Фокус, наведенный на Саула, позволяет режиссеру выйти с территории репортажа из ада в область, как это ни странно для фильма о Холокосте, подлинной (пускай и очень трагичной) поэзии. Основной рифмой в ней сквозит песнь безумия - краха сознания, не выдержавшего постоянного насилия над собственной душой. Саул, конечно, сходит с ума - но Немеш отчетливо дает понять, что в ситуации этого упорядоченного механистичного ада персональное безумие героя оказывается единственно возможным спасением: так Саул выводит себя за рамки геноцида. Поэтому, когда его сумасшествие доходит до логичной кульминации, оно ощущается победой - триумфом человеческой души над жуткой рациональностью уничтожения. Очень сильное - и парадоксальным образом жизнеутверждающее кино. (Денис Рузаев, «TimeOut»)

Добро пожаловать в 1944 год, на экскурсию с полным погружением во все кошмары концентрационного лагеря, после которой «Список Шиндлера» покажется вам диснеевским аттракционом. Центральный персонаж картины - Саул Аусландер, пленный из зондеркоманды Освенцима. В Освенциме он занимается тем, что сгоняет еврейский народ в газовую камеру, а потом собирает трупы на сожжение и кидает горы праха в реку. Однажды Саул находит подростка, который все еще подает признаки жизни. Немецкий офицер довольно быстро исправляет это недоразумение, после чего Саул прячет мертвое тело мальчика и все оставшееся экранное время ищет раввина для того, чтобы похоронить ребенка по всем полагающимся обычаям. Саул говорит, что ... этот мальчик был его сыном, на что все ему отвечают: «у тебя никогда не было сына». Наблюдая за отчаянной попыткой хоть кого-то похоронить как следует, можно понять, что это своеобразный способ искупить совершенные не по своей воле грехи. Таким образом, у Саула появляется решимость, которой ему все это время так не хватало. Однажды попав в кадр, Саул уже практически не покидает экран, камера все время следует за ним. Происходящее на заднем плане (расстрелы, горы трупов, зачистка газовой камеры и прочие аттракционы смерти) практически все время находится в расфокусе. «Размазанный» задний план в сочетании с долгими кадрами и редкими монтажными склейками создает полное ощущение присутствия, и мы как бы наблюдаем за событиями глазами главного героя. Также в фильме полностью отсутствует какое-либо музыкальное сопровождение, которое, как мы привыкли, подчеркивает особо драматичные моменты. Звук в этой картине играет большую роль, никакой вам фальши в виде плачущей скрипки, фон состоит из гула, криков, выстрелов, шума моторов и громких приказов на немецком, которые создают собственную, более подходящую фильму, атмосферу. Беременным и особо впечатлительным лучше два раза подумать, прежде чем смотреть этот фильм. Многие зрители во время премьеры не выдерживали происходящего на экране и в спешке покидали зал. Но если вы упорно работали над понижением порога чувствительности, то от экрана будет невозможно оторвать взгляд. Это один из тех случаев, когда после просмотра вы, скорее всего, будете очень долго смотреть в одну точку в стене и жалеть о том, что не добавили в свою колу немного валидола. Возможно вы думаете, что фильмами про Холокост уже никого не удивишь, но режиссер Ласло Немеш и оператор Матьяш Эрдей докажут обратное. (Катерина Карслиди, «Cinemaholics»)

"Сын Саула" - зрелище не для слабонервных; это настоящее фестивальное кино - жесткое, радикальное, непростое с точки зрения выбранного киноязыка и темы. Но, в то же время, это не элитное интеллектуальное зрелище, впечатлит оно и умного подростка. Тема - Холокост: вокруг нее споры не утихают по сей день - возможна ли поэзия после Освенцима, и может ли превращение этого страшного для всего человечества опыта в развлекательный игровой фильм считаться этичным (на этом основании многие до сих пор не могут простить Спилбергу "Список Шиндлера"). Ласло Немеш, молодой режиссер из Венгрии, бывший ассистент легендарного Белы Тарра, предлагает свою версию. Место действия его ... фильма - неназванный концлагерь, предположительно, тот же Освенцим. Главный герой по имени Саул - венгерский еврей и член зондеркоманды. Ежедневно он помогает загонять новоприбывшие эшелоны ничего не подозревающих жертв в газовые камеры, а затем собирать и складывать их вещи и одежду и сжигать тела. Однажды мальчику-подростку удается пережить отравление - ненадолго, впрочем - но за это время Саул успевает рассмотреть черты его лица. И узнать в нем, как ему кажется, своего внебрачного сына, с которым он расстался много лет назад, на родине, в другой жизни. Он даже не уверен в своей правоте, а соседи по бараку сомневаются, что у него в принципе были дети, но это уже неважно. Саула захватила обсессивная идея, почти мания: выкрасть труп мальчика и не дать его сжечь, предать его земле с соблюдением всех обрядов, перед этим отыскав среди заключенных раввина - пусть прочтет над могилой поминальную молитву - кадиш. Это - сюжет фильма реалистического и абсурдного одновременно. "Сын Саула" удивительно снят. Мы не покидаем главного героя ни на минуту, камера будто следит за ним. Остальное, все, что его окружает, показано в нарочитом расфокусе, хотя, можно не сомневаться, воссоздано в мельчайших деталях. Зрение будто само выбирает, что человеческий мозг и зрение способны воспринять, а что нет: все равно тема картины - непередаваемый в своей кошмарности опыт, который можно только как-то назвать, но не показать. Эффект соучастия, а не сочувствия - сентиментальности в фильме Немеша нет и близко - поразительный, особенно к финалу, когда "Сын Саула" внезапно становится триллером: герой практически случайно оказывается участником побега из концлагеря. В Каннах картину считали лидером среди претендентов на "Золотую пальмовую ветвь", а в итоге дали ей второе место - гран-при. На "Оскаре" премия за лучший фильм на иностранном языке была уже единственно возможной. Благодаря этому теперь "Сын Саула" и на наших экранах. (Антон Долин, «Вести ФМ»)

Ученик Белы Тарра, живого классика современного венгерского кинематографа, сумел создать очень сильное произведение, стоящее особняком среди фильмов о трагедии Холокоста. Используемые режиссером художественные средства достаточно скупы: ужасы концлагерной жизни не застают зрителя врасплох, бесчеловечность происходящего на экране не делится на сотни выверенных, леденящих душу кадров, заставляющих душу съеживаться как от прикосновения пылающего клейма. Ласло Немеш показывает жизнь, страшную, невыносимую, леденящую кровь, но именно жизнь тех, у кого не было права выбора. Герои фильма, члены зондеркоманд, всеми силами пытаются удержаться в человеческих рамках и не сойти с ума: одни планируют восстание, другие - уничтожение администрации концлагеря, третьи замыкаются в себе, сосредоточив ... свое существование на изнашивающем душу и тело непосильном труде. Саул Ауслэндер, главный герой фильма, не принадлежит ни к одной из этих категорий. Подобно мятущемуся духу, он механически, нервно, почти неслышно передвигается среди таких же, как и он сам, внутренне пытаясь убежать от осмысления тех действий, которые он принужден совершать. Из этого состояния обреченного отупения его выводит случай с мальчиком, выжившим в газовой камере и умерщвленным сразу после обнаружения. Смерть мальчика, выделяемая психикой Саула как единичное явление среди ежедневной гибели обезличенных толп людей, становится событием, заставляющим главного героя испытать глубокое человеческое горе, нежность, привязанность - все то, что, казалось, давно умерло и перегорело, осталось в прошлом, в далеком довоенном мире без колючей проволоки. В одуряющей деперсонализированной упорядоченности окружающего Саул становится свидетелем трагедии, связавшей его с действительностью, наделяющей его индивидуальным переживанием, сокрытым от посторонних глаз, его личным опытом. Он уже - не потерявшийся в толпе маленький человек, забывший о себе все без остатка. В этот момент он решается на безумие - и одновременно на самый осмысленный поступок - похоронить мальчика по-человечески, предав его земле. Эта идея придает жизни Саула смысл. Но именно она противопоставляет его всем остальным. Он с удивлением понимает, что эта противоестественная коллективная работа - не просто изощренный способ сведения с ума, это мощное оружие, которое при определенных обстоятельствах может быть обращено против истязателей. Но только тогда, когда воля и дело едины. А Саул Ауслендер, выполняя добровольно взятую на себя миссию, становится чужаком среди своих. Используя чрезвычайно сложный в воплощении метод передачи происходящего в реалиях фильма путем наблюдения за выражением лица главного действующего лица (в свое время доведенный до предела Элемом Климовым в картине "Иди и смотри"), Ласло Немеш заставляет каждого из нас заглянуть в глубокий колодец собственных переживаний, оценить степень собственной человечности и чувствительности к горю вокруг. Вполне возможно, некоторые ужаснутся собственной бесчувственности. А другие поймут, что у трагедии нет ни прошлого, ни настоящего. Только звенящая вечность. Оценка: 4/5. (Юлия Авакова, «РГ»)

Фильм венгерского режиссера Ласло Немеша завоевал Гран-при жюри (и еще три награды) в Канне, чуть позже - «Золотой глобус» и «Оскар» как лучший иностранный фильм. Эта дебютная работа бывшего ассистента Белы Тарра - о холокосте. Сказать новое слово о холокосте сегодня, кажется, задача почти невыполнимая. На деле же многие фильмы о Второй мировой именно эту тему обходят стороной. Немеш подходит к ней, не жалея зрителя. Он бросает все силы на изобретение такого искусного и одновременно невыносимого видеоряда, такой жесткой для восприятия, но совершенной формы, что достоинства парадоксальным образом становятся и недостатками картины. Саул (Геза Рериг) - член зондеркоманды концлагеря. Серое, ... вечно присыпанное пеплом лицо, отсутствующий взгляд, сгорбленная спина с красным крестом-меткой. Вместе с безликой толпой таких же узников-палачей он встречает пассажиров поезда смерти, проводит их в раздевалку крематория, потом - к его дверям, после чего оттирает пол, оттаскивает тела, перебирает одежду в поисках ценных вещей. И вдруг замечает еще живого мальчика. Ребенка добивает охранник, но Саул успевает узнать в нем сына. Теперь его единственная цель - найти раввина и похоронить тело. Сюжет основан на взятых из реальных документов свидетельств, но его правдивость совершенно не важна. Немеш не указывает ни конкретного места, ни времени - из обрывочных разговоров в полутьме бараков можно понять только, что освобождение концлагеря не за горами. В рядах зондеркоманды готовится бунт, восстание сломленных людей - оксюморон, возможный только в этом страшном мире победившего абсурда. Саул - часть сопротивления, но теперь скорее по инерции. В его поле зрения - а значит, и в поле зрения публики - попадают герои-антигерои, судить которых (как и самого Саула) режиссер не берется. Они беспрекословно выполняют приказы, обворовывают мертвецов ради своего будущего побега, его детали обсуждают, вычищая крематорий для следующей партии смертников. Таковы правила «игры», и результат вроде бы оправдывает средства. Но оправдывает ли? Думать об этом во время фильма не успеваешь и не можешь, настолько тяжелым и навязчивым выглядит видеоряд - как тот красный крест на спине Саула. Выбранные Немешем приемы - изобретательные, возводящие картину в разряд визуальных шедевров - вдруг становятся препятствием для живого восприятия, как режиссерского, так и зрительского. Вместо этого - не то чтобы холодный, но вполне расчетливый взгляд с обеих сторон. События мелькают и в прямом, и в переносном смысле размытым фоном из-за плеча Саула, наполненным неприятными, страшными звуками и одновременно непривычной для кино тишиной в отсутствие какого-либо музыкального сопровождения. Крупные планы на уровне глаз. Почти субъективная камера привязана к герою, экран сужен до квадрата, за пределы которого невозможно выглянуть дальше, чем видит Саул. А он, одержимый своей миссией, приученный к автоматизму, идет напролом. То ли бесстрашно, впервые увидев благую цель в этой до ужаса бесцельной жизни, то ли бессмысленно, вновь по инерции. И то и другое возможно, как и то, что мертвый мальчик ему вовсе не сын. (Наталия Григорьева, «Независимая газета»)

Зондеркоманда Освенцима встречает очередной поезд с заключенными. Среди тех, кто загоняет людей в газовую камеру, а потом занимается утилизацией трупов, - венгр-еврей Саул Ауслендер (потрясающий Геза Рериг). Когда придет время в очередной раз зачистить камеру от тел, он обнаружит выжившего мальчика. Немецкий врач довершит то, что не сделал смертельный газ, а Саул признает в подростке своего внебрачного сына и займется поисками раввина среди заключенных - тело следует придать земле. Тем временем члены зондеркоманды готовят побег. Срок жизни подразделения на исходе, после нескольких месяцев адского труда каждого ждет смерть. Снимать гуманистическое кино в концлагере - легко, как бы цинично это не ... звучало применительно в целом к тематике и к фильму венгерского дебютанта Ласло Немеша, поклонника Тарковского, Бергмана, Антониони, Кубрика и помрежа Белы Тарра. Холокост - эффектная тема, сильнодействующая. Работает все: ремесло и высокое искусство, надрыв и натурализм, такт и минимализм, приравненные к религиозному чуду истории спасения и безнадега чистилища, классические душераздирающие драмы и бескомпромиссные жанровые эксперименты, Спилберг и Бениньи. КПД высочайший. Тема сама резонирует с духовной матрицей человека, пробирает до костей и проникает на самое дно души. Побочный эффект такого сильнодействия - повышенные авторские риски быть обвиненным в конъюнктурности. «Сын Саула» собрал призовое каре в Каннах, потом добрал в Америке кинопремии «Независимый дух», «Золотой глобус» и «Оскар» - весомый аргумент для тех, кто позволит себе усмотреть расчет в творческом замысле Немеша. Но даже такому цинику хватит десятиминутного пролога с его буквально несколькими монтажными склейками и ульем звуков, чтобы отогнать скверные мысли. Это самодостаточная и цельная работа исключительной мощи. Любые подозрения в конъюнктурности сняты в силу качества и эмоционального заряда. Немеш четко осознает, что любая фраза о холокосте, любой кадр из Освенцима - это приговор фашизму. Но не дает теме поглотить свой замысел. Натуралистичный ужас концлагеря задвинут на периферию кадра. Его какофония лезет в уши, но редко оказывается в фокусе камеры Матьяша Эрдея. Смерть, крематорий, трупы, прах - здесь это данность, необходимое условие антропологической субъективной драмы. Немеш не шокирует (хотя без ежесекундного душевного содрогания смотреть на экран все равно не получится). Он держится за Саула, как тот держится за свою цель правильно, с соблюдением обряда, похоронить мальчика. Одним этим поступком он - а вместе с ним и автор - вынесет свой приговор, докажет, что смерть здесь играет не по правилам. Саул - концлагерный падший (работа в зондеркоманде выжигает дотла) ангел с красным крестом на спине, который вызывает ассоциацию с окровавленными крыльями. Он спасает не душу, а тело - последнюю частицу божественного и человеческого в здешнем аду. Немеш избежал всякого педалирования и снял очень некомфортный фильм: бескомпромиссный, напряженный, визуально непростой. Такое кино никогда не станет народным и не попадет в списки любимых фильмов о войне. У него иное предназначение: Ласло Немеш загоняет «Сына Саула» занозой под кожу каждому, кто решится пережить этот киноопыт. (Дмитрий Гнедич, «Киномания»)

Саул Ауслендер - угрюмый, забитый человек в ватнике с красным крестом на спине - встречает эшелон пленных в концлагере. Вновь прибывших ведут в раздевалки, обещают им еду и работу, но вместо этого в душевых травят газом. Саул - венгерский еврей, тоже заключенный, его работа заключается в том, чтобы обслуживать этот процесс - убирать трупы, добывать все, что осталось ценного, из их карманов, сжигать одежду. Он член зондеркоманды. Однажды после травли в живых остается мальчик, в котором Саулу мерещится собственный сын. Мальчика тут же убивают, но видение разрывает привычную жизнь Саула: увидев посреди кромешного ада призрак собственной прошлой счастливой жизни, он ... начинает всеми правдами и неправдами искать способ похоронить подростка как подобает. Для этого нужно отыскать в лагере раввина, который прочтет над усопшим молитву. Сокамерники готовят побег - но увлеченный собственной безумной миссией Саул почти не обращает на это внимания. Дебютный фильм венгра Ласло Немеша получил прошлой весной каннский Гран-при, а на «Оскаре» взял награду за лучший иностранный фильм. Здесь есть соблазн скрестить клише «типичный оскаровский» и «типичный фестивальный», которые обычно мало что про фильм объясняют, но каждый год неизменно порождают массу шуток о том, как трудно соревноваться жизнерадостным картинам за призы с серьезными историями про холокост и мировую несправедливость. Формально «Сын Саула» идеально таким клише соответствует: очень мрачный (и по сути, и по цветовой палитре), серьезный до скрипа в зубах, родом из Восточной Европы. Снят он при этом так, что заскучать трудно: хоть нам намеренно не сообщают многих деталей, действие здесь развивается быстро, вспышки эмоций, перепалки и ситуации, угрожающие жизни главного героя, сменяют друг друга почти что в темпе фильмов про Джейсона Борна, а сюжетные линии оркестрованы так, что ближе к концу внимательный зритель может начать ерзать на стуле от волнения. По форме это стилизованный репортаж из ада. Камера приклеена к титульному герою - то снимает из-за его спины, то витает вокруг плеча, то показывает его лицо в упор. За пределами его поля зрения мы почти ничего не видим - но легко догадаться, что там, об этом снято много фильмов. Актер Геза Рериг на крупных планах (которых тут очень много) кажется одновременно откровенным и непроницаемым. Выражение панической растерянности на его лице сменяется таким же паническим упорством - разглядеть за ним человека трудно; человек в нем изо всех сил прячется от окружающей реальности. Невольный работник конвейера смерти, изначально Саул - свидетель, машинально продирающийся через действительность, несправедливую настолько, что невозможно на нее ежесекундно реагировать. Можно сжать зубы и стараться выжить. Мертвый мальчик сбивает его с этого пути, заставляет начать действовать неосторожно и безрассудно. Просто потому, что напоминает: когда-то жизнь была нормальной - настолько нормальной и человеческой, что в ней мог существовать и брак, и рожденный вне этого брака сын от другой женщины. А евреи могли прочесть свои молитвы, когда требовалось похоронить усопшего. Удивительным образом, при таком конфликте Немеш снял кино, которое очень трудно прочувствовать, на котором практически невозможно расчувствоваться. Задача непростая, но в своем роде благородная - заводить сегодня разговор о холокосте из сентиментальности и ради сентиментальности, наверное, поздновато. Режиссер действительно проходит по тонкой грани между главными грехами канона - с одной стороны, не впадает в драматизм, в другой - не ограничивается сухой документацией. В результате выходит фильм, главная задача которого, кажется, почти такая же, как и у его собственного героя: выжить и постараться сохранить в этом мире хоть какие-то остатки совести. (Наиля Гольман, «Афиша»)

Тягучая и человечная драма про силу духа в пепле Освенцима. Стертый ватник, красный крест на спине, выточенное, как из камня, лицо - венгр Саул Осландер (непрофессионал Геза Рериг) работает в зондеркоманде Аушвиц-Биркенау: сопровождает потоки евреев из европейских стран в лагерь, потом - раздевалка, газовые камеры, наждачные руки по карманам в поисках денег и драгоценностей, транспортация бездыханных голых тел в кучу, попытка отдраить полы, пропитанные грязью и кровью. В воздухе не стихают крики «Arbaiten!» и «Schnelle!». Отлаженная работа нескольких команд запрограммированных муравьев, которая внезапно дает сбой - индивидуально и массово одновременно. Саул видит погибшего мальчугана, которого то ли принимает за сына, ... то ли это и правда ребенок от другого брака (худая жена тоже где-то тут - в другом бараке) и решает его похоронить по иудейскому обряду. Зондеркоманда из семидесяти человек собирается устроить восстание: отведенные им четыре месяца на исходе, а потом их тоже - в расход. Саул все более неистово ищет раввина, его товарищи - порох. Осландер все чаще нарушает жесткие внутренние границы и порядки, группа под командованием русского пленного скоро взорвет гигантскую, работающую на износ мясорубку. На словах - это страшнее, чем на экране. Наверно потому, что страх зачастую - не только от увиденного, а - и гораздо больший - от осознания сложившегося пазла. Картина складывается из практически квадратных кадров 4:3, в центре внимания регулярно застывает спина и - реже - лицо Саула, обнаженные тела, лица членов зондеркоманды, пленников и редких немцев перемещаются из расфокуса в закадровое пространство, но и их можно разглядеть. «Сын Саула» венгерского режиссера-дебютанта Ласло Немеш, завоевавший Гран-При Канн, «Золотой глобус» и «Оскар», балансирует между напуганной недосказанностью и эксплуатацией темы Холокоста, но одна из крупнейших ран XX века для него, скорее, повод поговорить про человека, чем про человечество. Камера Матьяша Эрдея неустанно следует за Саулом Осландером - как надзиратель, соучастник или даже ищущий освобождения дух, чье видение ограничено границами кадра, как человеческое зрение ограничено фрагментом, когда речь идет о чем-то несравнимо большем. Она не любуется ужасами концлагеря, но следит за тем, как человек прокладывает вопреки обстоятельствам и установкам путь к собственной смерти, которая тут носит внешне механистический, лишенный индивидуальности характер, но может отличаться по содержанию. В «Сыне Саула» обнаруживается внезапное сходство с легкой картиной Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна», утверждавшей, что и Холокост можно обмануть, если не играть по его правилам (но все-таки играть). Поведение Саула, балансирующее между помешательством и логикой обычного человека вне колючей проволоки Освенцима, «покупает» ему ту умиротворенную улыбку, какая вряд ли озарила лица его товарищей по зондеркоманде. Визуально фильм также внезапно рифмуется не только с броуновским движением поздних картин Алексея Германа (с меньшим количеством деталей и речевой полифонии), но и с тягучим, заряженным саспенсом не через сюжет, но через длину планов фильмом «Милый Ханс, Дорогой Петр» Александра Миндадзе, в котором война тоже вынесена за скобки. Немеш передерживает Рерига в кадре, подробно снимая, как он плывет, как он стоит в строю, подчеркивая контраст между долгим физическим действием и коротким внутренним озарением. В сущности, не важно, как Осландер попал в зондеркоманду и кем был раньше (часовщиком, знающим толк в сложных механизмах) и действительно ли он хоронит сына. С не меньшим успехом лента могла называться «Сны Саула», подразумевая неспешный предрассветный кошмар, от которого герой все-таки очнулся. Важно, что он вспомнил то чувство, которое сложно сымитировать и которое делает человека человеком. (Алексей Филиппов, «Кино-Театр.ру»)

Освенцим, 1944 год. Еврей Саул (Шауль) Ауслендер - член зондеркоманды, особой бригады узников, сопровождающей других заключенных в газовые камеры и сжигающей их трупы. После очередной зачистки он обнаруживает мальчика, случайно выжившего и убитого нацистским врачом отдельно от остальных. Приняв его за собственного сына, Саул решает выкрасть и захоронить тело. Для этого ему нужно найти раввина для произнесения над погибшим молитвы - кадиша. Выход Саула за пределы своего барака может навлечь подозрения на его сокамерников, готовящих заговор против лагерных бригад СС, но поиски раввина становятся для него единственным наваждением, реактивом сопротивления, смыслом существования... Хотя Саул совсем не уверен, своему ли сыну ... он так упорно старается отдать последний долг. Точнее, не помнит - а был ли у него вообще сын? Когда венгерская лента «Сын Саула» взяла четыре приза в Каннах, пусть и уступив «Золотую пальмовую ветвь» политкорректному «Дипану», стало ясно, что интрига в самой интересной оскаровской категории, «Лучший фильм на иностранном языке», убита наповал. Особенно в отсутствие среди конкурентов греческого «Лобстера» и бельгийского «Новейшего завета». Дебютировавший в полном метре 39-летний Ласло Немеш, бывший ассистент Белы Тарра и поклонник Тарковского, Бергмана, Антониони и Малика, создал венгерский ответ советскому шедевру «Иди и смотри», в том числе и буквально. Большинство физических действий героя (его выразительно играет поэт и бывший панк-рокер Геза Рериг) сводятся к тому, что он лихорадочно мечется по баракам и бросает по сторонам напряженные взгляды. С его пятиминутной проходки, снятой одним кадром, собственно, и начинается фильм, на 90% построенный на крупных и средних планах, с минимумом диалогов и монтажных склеек и совсем без закадровой музыки, но при этом с бешено пульсирующим внутренним ритмом. «Сын Саула» - не антивоенный памфлет об узниках концлагерей или холокосте, а предельно узкая драма жалкого, невзрачного, униженного, забитого существа, в котором вдруг пробуждается воспоминание о том, что прежде делало его человеком. Остальное - лишь фон, мягко утекающий в расфокус, когда спина Саула с намалеванным на рубахе кровавым крестом на несколько мгновений перестает маячить перед глазами. Невидимый ад всегда особенно страшен. В одном кадре «Сына Саула» больше реализма и правды - тихой, злой, почти безнадежной, чем во всех остальных оскаровских номинантах вместе взятых. К чему, действительно, правда в каком-нибудь «Марсианине», где Мэтт Дэймон прокалывает перчатку и носится в космосе а-ля Железный Человек. Но в случае Ласло Немеша обрушить конструкцию фильма могла бы единственная фальшивая нота, неверное движение или наигранный взгляд - чего, к счастью, здесь нет и в помине. Как нет и чрезмерного натурализма, в который бы непременно ударился более твердолобый постановщик, смакуя штабеля бутафорских трупов или валящий из труб густой черный дым. Лишь исцарапанные ногтями стены, блики пламени в безумных глазах Саула, эхо от ударов по стенам крематория сотен кулаков. Жуткая какофония закадровых выстрелов и воплей на восьми языках. Если бы живопись можно было слушать, то примерно так, наверное, звучал бы «Страшный суд» Питера Брейгеля. Фильм Немеша - кино о живых человеческих страданиях и о мучительном рождении катарсиса в мутной жиже грязи и крови. В метаниях и попытках внутреннего очищения Саула кроется высшая цель искусства как такового - наделение человека оружием противостоять жизни, пытающейся смести его паровым катком. Схожее определение ему дал тот же Тарковский - «своеобразного способа исповеди во имя обретения новых нравственных источников в себе самом». И «Сын Саула» - это действительно история одной исповеди маленького человечка, который то ли герой, то ли предатель, то ли безумец, то ли святой. А скорее - все это понемножку. Как и каждый из нас, пожалуй. (Алексей Комаров, «Rolling Stone»)

Оскароносная драма о холокосте, в которой камера, как в мире компьютерных игр, неотступно следует за героем. Несколько дней из жизни Саула, венгерского еврея в Освенциме, - привилегированного и презираемого остальными члена зондеркоманды, в чьи обязанности входит утилизация тел. Давно потерявший семью, несущий ад внутри и окруженный адом внешним, он внезапно уверует в то, что мертвый мальчик, только что принесенный, вероятно, из газовой камеры, - его сын. Саул убеждает лагерного врача не делать вскрытие, запрещенное еврейским погребальным обрядом, прячет тело и пытается найти среди заключенных раввина, способного правильно и тайно похоронить ребенка. И хотя мы не знаем ничего о жизни персонажей ... за пределами этих нескольких дней, время действия определить несложно - начало октября 1944 года, наступление Советской армии, единственное за всю историю Освенцима восстание, поднятое зондеркомандой. Дальнейшие события развиваются стремительно, и Саул, вместе с неотступно следующей за ним камерой, покидает пределы своей тюрьмы. Путь героя короток, дорога фильма к зрителю растянулась на годы. В 2005-м Ласло Немеш, в семье которого обе ветви пострадали от холокоста, прочитал «Свитки Освенцима» - записки участников зондеркоманды, обнаруженные уже после войны. Это были голоса мертвых - именно им Немеш захотел предоставить слово. В начале 2010-х он подготовил первые варианты сценария вместе с французской писательницей Кларой Ройер. Потом были годы поисков финансирования, отказ из Берлина, затем - конкурс Каннского фестиваля, Гран-при, благословение от автора «Шоа» Клода Ланзманна, триумф в венгерском прокате и, наконец, «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке. Несмотря на свой юный вид, дебютант-триумфатор - вовсе не вундеркинд. Ему почти сорок, он жил и учился в Париже и Нью-Йорке, на его счету несколько короткометражек и работа ассистентом на картине Белы Тарра «Человек из Лондона». Это имя присоединяет Немеша к традиции интеллектуального венгерского кино: «Сын Саула» - гипертекст, состоящий из многослойных литературных и библейских аллюзий; безвестная польская речка в окрестностях Кракова однажды становится рекой Иордан. Однако фильм не перегружен цитатами, они упрятаны глубоко в подтексте, их можно замечать или не замечать - любого зрителя он сражает наповал именно как опыт погружения в воспаленное сознание героя и в повседневность фабрики смерти (кинокритик The Guardian Питер Брэдшоу приравнял картину по силе воздействия к «Иди и смотри» Элема Климова). Однако не в последнюю очередь «Сын Саула» - еще и формальный эксперимент. В XX веке было снято не сколько великих картин о холокосте, но другая эпоха предлагает новый язык и требует иного осмысления. В своих интервью Немеш предстает традиционалистом, стоящим на плечах у Микеланджело Антониони и Андрея Тарковского; «Сын Саула» стал единственным фильмом в конкурсе прошлого Каннского фестиваля, который не только был снят на 35-миллиметровую пленку, но и показан с нее. Таким же - исключительно пленочным - режиссер представлял и широкий прокат своей картины. Однако сам угол зрения (из чрева кита, пожравшего Иону), столь заметно отличающий ленту от других высказываний на тему, стал возможен только сегодня - в эпоху цифровых камер, беспорядочного потока роликов YouTube, видеоарта и компьютерных игр, где, как и в «Сыне Саула», выдуманный персонаж от нашего имени отправляется в опасное (и скорее всего, последнее) путешествие. Мы физически ощущаем лихорадочное безумие героя, даже его истощение, его тошноту. Окружающую реальность мы видим, как и он, урывками - фрагменты живых и мертвых тел, детали механизмов крематория. Он на бегу, и мы на бегу, будто с безумным гоу-про на голове. И в этом смысле символ прошлого века - пленочное изображение вступает в некоторый (хотя и не фатальный) конфликт с концепцией, однозначно продиктованной сегодняшним днем. Зритель больше не может три часа вживаться в судьбу Оскара Шиндлера, его надо сразу же швырнуть в кипяток. (Мария Кувшинова, «The Hollywood Reporter»)

Венгерский конкурсный фильм в Канне стал опытом выживания в кино. Тем временем в Канне прошла первая треть конкурсной программы, и уже выстраивается некоторая иерархия фильмов-лидеров и аутсайдеров. Журналы Screen и Le film francais традиционно приглашают журналистов мировых и французских изданий участвовать в редакционных жюри - формируются критические рейтинги. В обоих худшим фильмом конкурса пока признана драма Гаса Ван Сента "Море деревьев", а лучшим - венгерский фильм "Сын Сола" дебютанта в большом кино Ласло Немеша. Немеш уже не новичок на фестивале: участвовал в его студенческой программе Cine'fondation. Чтобы дать представление о его первом большом фильме, нужно вспомнить о таком несложном психологическом ... приеме, как искусственное сужение круга внимания. Когда вы попадаете в обстановку, которую страшитесь увидеть - наподобие переполненного трупами морга, - вы невольно ограничиваете свое поле зрения только тем, что вам необходимо. Операция нехитрая и чисто ментальная: не нужно жмуриться, прикрывать глаза руками - всего только мысленно ограничить круг своего внимания. Этот прием стал главным в изобразительном решении фильма "Сын Сола". Тема Холокоста в нем дана в самом жестоком ракурсе: герой картины, узник Освенцима Сол Ауслендер попадает в зондеркоманду, которая занята черной работой - подготовкой трупов к сожжению. Среди разбросанных окровавленных тел он находит юношу, в котором видит своего сына - то ли реального, то ли воображаемого, ибо ему постоянно напоминают, что сыновей у него нет. И теперь Сол одержим навязчивой идеей найти в этом аду раввина и с его помощью, прочитав положенные молитвы, предать тело земле. Это для него единственный способ еще чувствовать себя человеком - если не на физическом, то на моральном уровне. Эту главную и, в сущности, единственную роль картины играет нью-йоркский поэт Геца Рориг. Почти двухчасовой фильм - вот такой суженный круг нашего внимания. Только крупный план героя, который бессистемно мечется по мрачным помещениям. В поле зрения урывками попадают то смутные очертания голых тел на залитой кровью, заваленном человеческими внутренностями полу, то чьи-то руки, отскребающие со стен лохмотья плоти, то чьи-то спины, затылки, безумные глаза... Клубятся какие-то толпы, и по некоторым признакам мы поймем, что в лагере готовится бунт - тоже бессмысленный и безнадежный. Единственное, что мы видим четко, - лицо Сола, уже неспособного эмоционально реагировать на происходящее. У него тоже "суженный круг внимания": единственная цель оставшейся ему жизни - похоронить сына. Прием заявлен уже в первом кадре: после титров мы видим только размытый пейзаж, в котором далеко не сразу угадается человеческая фигура; потом человек приблизится к нам до крупного плана, и только тогда "войдет в фокус" нашего зрения. И с этой позиции мы будем смотреть весь фильм. В его фонограмме только обрывочные фразы на разных языках, включая русский мат. И мощный, непрекращающийся, сокрушающий психику грохот огромной фабрики смерти: лязг, скрип, сверление, взрывы и треск выстрелов. С появлением фильма Немеша в каннском конкурсе можно говорить о новой степени "глубокого погружения" в психологический мир киноперсонажа, вплоть до полного слияния с ним. Новизна и авторская отвага в том, что "субъективная камера" оператора Матиаса Эрдели здесь выражает не взгляд героя, а наше, зрительское состояние - состояние человека в расчеловеченном мире. Эта жуть, пережитая нами в кинозале, не имеет по силе равных - в сравнении с этой реальностью нашей истории прославленные ужастики с их тщательно выделанным натурализмом покажутся беззаботной компьютерной игрой. Картина Немеша предлагает иной взгляд на тему Холокоста, и молодой режиссер, по-видимому, не мог ее не снять - она как-то связана с его генетической памятью. Но ей уготована незавидная судьба сугубо "фестивального" фильма: монодрама, мучительная, сверлящая монотонность которой обусловлена самим ее материалом, имеет более чем ограниченный зрительский потенциал. Это сугубо "другое кино", адресованное только тем, кто готов вместе с его героями пережить то, в чем выжить невозможно. (Валерий Кичин, «РГ»)

В кинематографе существует категория фильмов, обреченных на успех (или по крайней мере на повышенный интерес) благодаря своей тематике. Частенько режиссеры и сценаристы занимаются откровенной спекуляцией на эмоциях, снимая заведомо слезливые картины про умирающих от неизлечимых болезней подростков, влюбленных, которые не могут быть вместе (как правило, тоже умирающих) или про лучших друзей человека - умненьких зверушек. В душещипательный ряд вписывается и огромный пласт лент про Вторую Мировую Войну в целом и про немецко-фашистские бесчинства (пожалуй, слишком деликатное слово для чудовищного периода истории) в частности. До какого-то момента рефлексия на тему Холокоста колебалась в пределах воссоздания печальных человеческих судеб, бессердечно перемолотых жерновами ... адской машины Третьего Рейха. Казалось бы, а как иначе? Уже 70 лет человечество пытается загладить всеобъемлющее чувство вины, воздавая должное всем погибшим и ныне живущим участникам событий. На самом деле, момент «иначе» наступил. Искусство начинает говорить про войну по-другому, пытаясь не только выжать до последней капли слезную железу. Визуальный и эмоциональный код усложнился, прекрасным примером тому служит «Сын Саула» венгерского режиссера Ласло Немеша. Полнометражный дебют Немеша, фильмография которого исчерпывалась двумя короткометражками, собрал все возможные престижные награды (и номинации) за 2015 год: Пальмовые ветви в Каннах, Золотой глобус и, разумеется, Оскар. Действие картины разворачивается в Освенциме; главный герой - человек с красным крестом на потертой куртке, венгерский еврей Саул Ауслендер. Он состоит в зондеркоманде, выполняющей самую чудовищную работу: члены этого отряда загоняют братьев по крови в газовые камеры, шерстят их вещи на предмет драгоценностей, оттирают кровь со стен и пола, волокут тела в печь. И так каждый день. Евреи на службе у лагерной системы живут чуть лучше, но их шансы повторить судьбу своих жертв в разы выше. Поэтому «коллеги» Саула готовят побег. Саул же, внезапно увидев чудом выжившего (ненадолго) мальчика, возомнил его своим сыном, которого непременно надо похоронить по еврейскому обычаю. Будто одержимый, он вырывает из лап доктора тело ребенка и мечется в поисках раввина, чтобы тот прочел над усопшим кадиш. Идея-фикс возвращает ему способность чувствовать, и действительное родство становится делом второстепенным. Дебютантом стал и венгерский поэт Геза Рериг, исполнивший роль Саула. Все уверения в том, что прежде он никогда не играл, кажутся то ли ложной скромностью, то ли удачной фикцией. Почти без слов, с минимумом эмоций он потрясает какой-то неведомой внутренней силой, не позволяющей ни на секунду усомниться в его искренности. Ласло Немеш запирает героев в душные помещения бараков и смертоносные «душевые», зрителей - в тесное пространство почти квадратного кадра шириной 4:3. Камера пристально наблюдает за Саулом, изучает его, повторяет направление взгляда, для которого все лица сливаются в одно, а ужасы концлагеря - горы истерзанных тел, розовая, пенящаяся от крови вода - становятся единой, размытой до однородной массы картиной. Четким Немеш оставляет только Звук - неотвязный, постоянно повторяющийся предсмертный стон, звенящий в ушах, лязганье дверей, лак собак. Подобная недосказанность наводит ужас куда более леденящий, чем откровенные сцены расправы. Звук будто бы существует в контрасте с усыпанным пеплом лицом Саула, который остается бесстрастным до самого финала. Звук помогает воображению собрать воедино предшествующие образы из виденного и слышанного в неясную мрачную махину под названием «Холокост». Сколько бы фильмов о нем не сняли, сознанию вряд ли удастся все осмыслить. Немеш смиренно принимает эту идею невозможности, он не кается в грехах, а ищет выход из этого замкнутого круга. Очевидным ответом становится искупление. Саул жаждет похоронить ребенка (хоть и не своего), чтобы очиститься от грехов прошлого и настоящего. Он умер много раньше, продолжая умирать всякий раз, когда за узниками запирались тяжелые двери. Ритуал же позволил ему уйти по-настоящему. (Валерия Высокосова, «Умная Россия»)

Плохие фильмы о фабрике часто начинаются с проходной, а картины о заводе - с горячего цеха. Дебют Ласло Немеша, один из главных фильмов года (Гран-при в Каннах, «Оскар», «Сезар»), не пренебрегает этим штампом: в Аушвиц-Биркенау, завод по переработке человеческих существ в пепел, матрасы, золотой лом и секонд-хенд, мы попадаем как раз из ворот, сквозь которые гонят свежеприбывших европейских евреев. Русские наступают, и машина Холокоста работает на износ, с тройным перевыполнением плана. Дальше будут и раздевалки перед душевыми с циклоном-Б, и кочегарка крематория - но толком нам все это не покажут: дистрофики, «мусульмане», капо, трупы, называемые тут «штуками», заговоры, коррупция, личные ... обстоятельства персонажей - все это гудит и всхлипывает постоянным, доводящим до тошноты фоном. Камера ни разу не отводит взгляда от человека, нашего проводника. Весь фильм экран заполняет крупный план лица актера-непрофессионала Гезы Рерига, покрытого толстым, как в зомби-хоррорах, слоем серого грима. Это лишенное всяких эмоций лицо Саула Аусландера, члена зондеркоманды, становится аналогом лагерного периметра, поделенного на изолированные компартменты; кадр превращается в зону, куда проникают лишь отзвуки, отблески внешней жизни. И смерти: расстрелы, газовые камеры - все это тоже находится в размытии, на периферии поля зрения, в закадровом пространстве, создавая шум, подобный фабричному. Собственно, вся киномеханика «Сына Саула» подчинена одной цели - репрезентации слаженного механизма смерти и десубъективации, запущенного в концлагере. Как известно, немецкая машина геноцида отличалась от советской претензией на нравственную чистоту - грязная работа не должна была запятнать душу «людей будущего», всякие эксцессы, возникающие при окончательном решении, карались взысканиями (насколько это было возможно в довольно дезорганизованной системе рейха). В фильме этот механизм идет вразнос, когда одна из его деталей вдруг вновь обретает субъективность. Чувства: любовь, солидарность, инстинкт самосохранения, память, наконец, - все это не нужно и изжито членами зондеркоманды, смертниками, получившими четыре месяца относительного комфорта (отдельный барак, горячая вода, сносная пища) за работу чертями в аду. По истечении срока годности они тоже отправятся в душ с циклоном-Б; впрочем, слухи с воли говорят о том, что русские на подходе, и уборщики трупов готовят вооруженное восстание. Саул - тоже участник заговора, который должен осуществиться в течение суток. Но тут он узнает (видимо, ошибочно - впрочем, общая непроницаемость истории не дает нам никакой зацепки касательно мотивов и истинных причин всего, что происходит с героями) в выжившем после газовой камеры (через пять минут его добьет эсэсовец) мальчике своего сына. Все дальнейшее - отчаянные и безуспешные попытки найти раввина, который поможет похоронить тело по иудейскому обряду. Каждая деталь происходящего в «Сыне Саула» основана на реальных случаях (подробный разбор прецедентов можно прочесть в статье Ричарда Броди). Но фактическая достоверность в случае Немеша оказывается совершенно неважной. Объективные факты - ничто по сравнению с субъективным, трудновербализуемым ощущением, которое создают и коллизия, и форма фильма. Немеш наглядно показывает неуместность формальной логики в разговоре о Холокосте - логика здесь стоит как раз на стороне администрации, она предписывает дисциплину и порядок, «цивилизованный», гигиеничный, безличный способ массового уничтожения; лагерь - конечная точка не только логистической, но и логической цепочки. Автоматизм в случае Немеша - это почти брессоновский автоматизм привычных действий и жестов, который, впрочем, не открывает зрителю никакой глубинной правды о человеке - только инфернальную пустоту. На стороне сопротивления - хаос, коррупция, иррациональные аффекты, притворство и заблуждение. Помеченный кроваво-красным Х на спине (отличительный знак зондеркоманды), Саул остается невидимкой, и выпав из машины, свободно прыгая с одного зубчатого колеса на другое в своих безнадежных поисках ребе. При этом он невидим и для нас: до самого своего (и фильма) конца он остается герметичной фигурой, если не сказать силуэтом, так и не перешедшим границу между человеком, приносимым в жертву, - и бунтовщиком, попирающим волюнтаристской смертью смерть предписанную и узаконенную. Эта смерть, вынесенная в закадровое пространство, вызывающая у зрителя фрустрацию своей предсказуемой - и все же ошарашивающей - легкостью, своей несоразмерностью всей той тяжелой махине, которая прогромыхала перед ним только что, в первую секунду кажется финалом чересчур простым, чересчур очевидным, неправильным. Но - чем еще может закончиться Холокост (зачеркнуто) человек? (Василий Корецкий, «Colta»)

Еще год назад, в апреле 2015-го, имя Ласло Немеша, в середине 2000-х ассистировавшего мэтру венгерского кино Беле Тарру на картине "Человек из Лондона", было знакомо единицам. Однако сегодня он вполне может считаться самым титулованным молодым режиссером наших дней. За минувшие 12 месяцев на Немеша обрушился буквально ворох престижнейших наград, начиная от Гран-при Каннского кинофестиваля и заканчивая "Оскаром" за лучший иностранный фильм. Виной всему его дебютная картина "Сын Саула" - изобретательное модернистское произведение и в то же время оглушающая, мощная и невыносимая экскурсия в самое сердце преисподней. Освенцим, 1944 год. Саул - венгерский еврей и член зондеркоманды, в обязанности которого входит ... встречать узников концлагеря, следить за тем, чтобы на них не осталось одежды и сопровождать их в "душевые", которые на самом деле представляют собой газовые камеры. Затем члены зондеркоманды предъявляют сотни трупов на обследование местному патологоанатому, после чего относят их в огромный крематорий. Члены зондеркоманды, собранные из числа узников, несмотря на привилегированное положение, обречены так же, как и другие, - просто их черед наступит позже. Первые 15 минут "Сына Саула", за которые Немеш успевает без всякой окунуть зрителя в быт лагеря смерти, задают дальнейшую эстетику картины. С одной стороны, это тотальная документальность - тут видно, насколько тщательно изучены исторические источники, воспоминания узников Освенцима и нацистских преступников, имевших к нему отношение. Но контрапунктом этой содержательной документальности служит художественный прием, которым Немеш будет пользоваться вплоть до финальных титров - это максимальная субъективность изображения и пристальное внимание камеры, выхватывающей крупные планы лиц. В "Сыне Саула" первый план подробный и выпуклый, тогда как происходящее в глубине кадра показано в расфокусе. За счет этого художественного приема Немеш максимально погружает зрителя в материю своей картины - эффект присутствия от этого правдоподобный и гнетущий, насколько это возможно. Но у такой манеры съемки задача не только формальная, но еще и смысловая. Понятно, что морально неоднозначная тема сотрудничества некоторых евреев с нацистами в концлагерях может дать множество поводов для спекуляций самого разного рода. Однако Немешу этот самый расфокус, кажется, и помогает избежать любой из них. На втором плане в "Сыне Саула" происходит все самое ужасное, что только можно представить себе, когда слышишь слово "Освенцим". Взгляд Немеша на зверства концлагеря - это во многом взгляд Саула, который до поры озабочен лишь вопросом собственного выживания и вынужден жить по волчьим законам зондеркоманды. Единственным способом не сойти с ума в этом кровавом аду становится метод "вытеснения". То, что трупы жертв показаны как в тумане - это особенность личной оптики Саула, отправляющего в газовые камеры сотни людей. Вытеснение - вообще одно из ключевых слов для понимания смысла этой картины. Но вот однажды оно перестает работать, и один из безликих трупов, которые Саулу предстоит доставить в крематорий, обретает четкие очертания. В этих очертаниях Саул узнает своего сына. И это переворачивает всю его лагерную жизнь. Отныне главным мотивом существования его, члена зондеркоманды, становится организация похорон мальчика. Для этого нужно спрятать тело, чтобы его не сожгли. И найти раввина, чтобы тот прочитал над телом кадиш. Непонятно, действительно ли опознанный Саулом мальчик - его сын? Знавшие его до концлагеря персонажи утверждают, что никакого сына у него вовсе не было. Но это уже не имеет значения - мальчик становится для главного героя символом искупления, а поиски раввина превращаются и в богоискательский ритуал, осуществляемый в абсолютно дьявольских декорациях. Вытеснение и здесь становится лучшим союзником Саула: теперь он отмахивается от любой информации, противоречащей его вере в то, что умерщвленный в Освенциме мальчик - его сын. Это по-настоящему страшное кино способно схватить за горло и не отпускать вплоть до финальных титров. Хеппи-энда здесь, разумеется, ждать не следует. Это роднит фильм Ласло Немеша с картиной Элема Климова "Иди и смотри", после которой облегчение невозможно, зато катарсис практически неизбежен. (Александр Нечаев, «РГ»)

Пронзительная лента о человеке, живущем внутри ада печей Освенцима. Ощутимый, весомый удар по всем тем, кто утратил понимание подлинного значения слова «фашизм». 1944 год, концентрационный лагерь Освенцим. Чтобы облегчить жизнь своих солдат, руководство лагеря собирает из числа наиболее крепких заключенных зондеркоманду, на плечи именно этих мужчин ложатся обязанности убивать своих соотечественников, уничтожать их трупы и сжигать одежду. Во время очередной «чистки» венгерский еврей по имени Саул среди тел видит мальчика, который кажется ему давно потерянным сыном. Не сумев спасти мальчишке жизнь, Саул желает хотя бы похоронить его, соблюдая обряды своей религии. Для этого тело нужно спасти из огня, избежать вскрытия ... и провести отпевание. В поисках раввина среди заключенных Саул оказывается в центре заговора, целью которого является побег пленников из стен «фабрики смерти». Еще в 80-х годах сложно было себе представить, насколько сильно девальвируются, как будут заезжены емкие, звучные слова «фашизм», «гестапо», «концлагерь». Для поколения, прошедшего войну, для детей послевоенного Советского Союза, даже для внуков, которые имели пусть недолгую, но возможность говорить с дедами, прошедшими от Волги до Берлина, страшные слова, ассоциирующиеся со Второй мировой войной, были «магическими», «особенными». Их не произносили всуе, в них была боль и мощь, ненависть к врагу и радость Победы. Сегодня усилиями безумной пропаганды святость памяти о самой страшной войне в истории человечества растоптана, ежегодный парад Победы превратился в карнавал, символ великой медали украшает автомобильные антенны, дамские сумочки и собачьи ошейники, а словом «фашист» можно назвать любого, от бывшего приятеля из соседней Украины до поддатого мужика, пролезшего к кассе без очереди. Русский язык ожидаемо переварил случившееся семьдесят лет назад, но сами понятия фашизма, нацизма, холокоста остались незыблемыми, как бы их ни старались «причесать» согласно новым трактовкам истории. И лучшими прививками, лучшей сывороткой для пробуждения памяти сегодня становится кино. Честное, справедливое, жесткое кино об ужасах войны. Не созданное по указке Минкульта, во всем ищущего патриотическое воспитание, а идущее от боли в сердце, от желания не допустить повторения. «Сын Саула» - это колосс, который стоит на пути забвения ужасов Освенцима, это стена, отделяющая мифологию от человеческого опыта, добытого в страшнейших условиях. Картину необыкновенно тяжело смотреть, и ее сравнение с драмой «Иди и смотри» Элема Климова неслучайно, обе ленты имеют колоссальную силу. И дело даже не в том, что на экране демонстрируются страшные кадры последних минут жизни смертников газовых камер, не в том, что трупы в кадре являются столь же обычной декорацией, как мебель или окна бараков, даже не в ужасающей обыденности происходящего - подумаешь, в реку нужно перекидать лопатами гору пепла. Сбивает с ног сама подача материала - камера оператора Матьяша Эрдея неизменно находится в максимальной близости к лицу главного героя. Фактически весь фильм - это один большой крупный план Саула, из-за плеча которого мы смотрим на ужасный мир Освенцима. Даже не смотрим, а становимся частью его жизни, частью его работы, страшной работы, сводящей с ума. Непостижимо, но лента, вобравшая в себя и ужас смерти от газа, и ежедневную работу зондеркоманды, и веру в силу религиозных обрядов, и отчаянное желание свободы, сделана режиссером-дебютантом. Впрочем, дебюту Ласло Немеша предшествовала грандиозная подготовка - желанием снять картину о членах зондеркоманды Немеш загорелся еще в 2005 году, а сценарий был закончен только в 2011-м. За это время будущий режиссер успел пройти множество инстанций, познакомился с десятками доживших до наших дней узников концлагерей, нашел единомышленников среди известных историков холокоста, но так и не нашел поддержки властей европейских стран. Тем ярче выглядит решение Венгерского национального кинофонда, изыскавшего средства на съемки фильма, принесшего Немешу, всей Венгрии и всем, кто помнит о войне, главные призы в мире кино - «Оскар» и «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля. Безусловно, очень больно осознавать, что наше кино сегодня на фильм такой мощи не способно - нет серьезных историков, нет заинтересованных творцов, нет запроса зрителей в конце концов. Но, к счастью, кино, как, увы, и война, - понятие всеобъемлющее, не ведающее границ и временных рамок. «Сын Саула» - картина не о венграх или евреях, не о мужчине или мертвом мальчике, не об узнике или желанной свободе. Она о человеке, остающемся человеком даже в самых ужасающих обстоятельствах. И это важно понимать именно сейчас, когда человеческий облик многие теряют даже в отсутствие угрозы тотального геноцида. Оценка: 9/10. (Евгений Ухов, «Фильм.ру»)

В Канне эта картина была темной лошадкой: никто не знал имени ее постановщика, венгра-дебютанта, соотечественника и ученика Белы Тарра. Зато все знали последнего - мастера так называемых «невозможных», или «невыносимых», фильмов. «Сын Саула» достойно продолжает эту традицию: Немеш пришел на смену Тарру, который после апокалиптической «Туринской лошади» отказывается больше снимать кино. Сегодня имя Ласло Немеша, осененное каннским Гран-при и «Оскаром» за лучший зарубежный фильм, выучили все, кто интересуется кинематографом, и внимательно приглядываются к его следующему проекту. Ученик не копирует учителя, но творчески трансформирует его опыт. Режиссер рискует не только выбором материала, но и тем, в каком изводе он подается. Венгерский ... еврей Саул - узник Освенцима, принужден работать в зондеркоманде крематория, то есть непосредственно заниматься уничтожением людей. И вот он пытается спасти от сожжения, захоронить по еврейским канонам тело мальчика, которого принимает, буквально или символически, за своего сына. Этот акт во спасение нации и человечности становится навязчивой идеей героя, которого почти исключительно на крупных планах с невероятной самоотдачей играет непрофессиональный актер Геза Рериг. Но помимо символической и гуманитарной в этом деянии есть и рефлекторная, она же прагматическая, составляющая. Безумная цель, путь к которой грозит смертельной карой,- единственный абсурдный способ для героя продолжать жить в условиях, когда жизнь не имеет никакого смысла. Этот сюжет индивидуального безумия включен в броуновское движение (иначе не скажешь) грандиозной фабрики смерти, пропитанной трупным смрадом; вавилонской башни, где смешались все европейские языки. Какофония распада и смерти больше всего напоминает фильм Алексея Германа «Трудно быть богом», вызывая магическое ощущение вселенского кошмара. Первые фильмы о концлагерях появились довольно скоро после войны (лучший из них - «Пассажирка» Анджея Мунка, 1963), тогда же стала широко известна лагерная кинохроника. На волне ужаса перед свершенным мир облетела фраза Теодора Адорно о том, что поэзия после Освенцима невозможна. Но чем дальше отходило военное прошлое, тем очевиднее тема холокоста превращалась в благородную рамку для жестоких мелодрам и демонстрации актерских способностей кинозвезд. Кто только не переиграл жертв нацистских лагерей - от Шарлотты Рэмплинг и Мерил Стрип до Кирстен Данст, а Кейт Уинслет, наоборот, эффектно воплотилась в надзирательницу. В недавнем немецком фильме «Феникс» героиня-певица предстает в окровавленных бинтах: ее лицо изуродовали в нацистском концлагере (как известно, там занимались преимущественно именно этим). В сюжет вступает волшебник пластической хирургии - и вот перед нами прекрасное лицо актрисы Нины Хосс, лишь слегка подпорченное синяками. Телеканалы анонсируют на своих сайтах «лучшие фильмы о концлагерях», среди них можно найти произведения любых жанров - от комедии до фэнтези, а под этим списком непременно какой-нибудь антисемитский комментарий. Человечество, ценящее свой комфорт, отворачивается от полнообъемной исторической правды, и потому Стивен Спилберг делает о холокосте красивую умную сказку, а Роберто Бениньи - талантливый водевиль «Жизнь прекрасна». Только неисправимые радикалы, не отворачивая глаз, продолжают заниматься столь же неисправимой природой человека. Ласло Немеш - один из этих немногих. Он берет на себя смелость воссоздать кромешный ад Освенцима, войти в него и заставить зрителя испытать эффект полного погружения. В то же время режиссер вместе с оператором Матьяшем Эрдеем достаточно искушены, чтобы не добивать зрителя натурализмом: голые тела, трупы сняты чаще всего дальними планами, без подробностей, они как будто случайно попадают в кадр. Тем самым удается избавиться от ощущения мертвой постановочной реконструкции, которой грешит даже «Пианист» Романа Полански, а ведь его в незнании темы не упрекнешь. Немеш, как минимум на два поколения моложе, пользуется историческими источниками, но очень аккуратно, избегая того буквализма, который в данном случае вызывал бы чувство стыда и неловкости, потому что есть вещи, на которые невозможно смотреть. В первой половине фильм, снятый в приглушенной «артхаусной» гамме, может показаться слегка заэстетизированным, но постепенно он вовлекает в происходящее не только внутренним психологическим напряжением, но и сюжетным саспенсом. Зреющее в концлагере восстание, бунт зондеркоманды, с которым связан Саул, придает картине, поначалу напоминающей кошмарный сон или театр теней, дыхание триллера. Но слишком поздно: жанр не съел ту хрупкую материю, которую, скорее всего, можно определить как трагическую поэзию. Такие фильмы, как «Сын Саула», появляются редко; они доказывают, что не только возможно искусство после Освенцима, но и искусство об Освенциме тоже. (Андрей Плахов, «Коммерсантъ»)

Что можно сказать сейчас, в 2016-м, про Вторую Мировую? Про Блокаду, про Холокост, про Великую Отечественную? Что можно сказать нового о войне и нацизме после Тарантино, который окончательно в своих «Ублюдках» провозгласил: это все давно в нашей памяти выродилось в избитый анекдот. Что можно сказать нового о войне и нацизме после Литтелла и Зебальда, доходчиво объяснивших, что главные жертвы этой катастрофы - сами немцы, несчастная, оскорбленная, униженная нация. «Сын Саула» венгерского режиссера-дебютанта Ласло Немеша при беглом знакомстве с сюжетом на этом фоне выглядит анахронизмом, да еще спекулятивным. Главный герой - узник концлагеря, член зондеркоманды, выполняющий грязную работу. Подмети, убери трупы, ... загони заключенных в газовую камеру, разбери одежду, загрузи «вещи» (так на местном жаргоне именуют трупы) в печь, выкинь прах в реку. В одном из трупов этот зондеркомандовец узнает своего сына - и решает его похоронить по-человечески, по-религиозному. Все, что происходит дальше - документация лагерного быта, грязной работы, поисков раввина, подкупа тюремного врача. На такой сюжет принято вешать ярлык «чернуха» и «порнография смерти» - живопись синих тел, красной крови, застенков, бараков и карцеров. Добавить к этому прозрачную метафору, вынесенную в заглавие, - получится еще и претенциозная чернуха. Главного героя предлагается расценивать как Савла, новозаветного апостола Павла, бывшего злодеем и убийцей, гонителем христиан, а потом переродившегося. Дебютант Ласло Немеш опасности чернухи и претенциозности пролетает одним махом. Ни тени того или другого на экране не увидишь. Здесь не увидишь ожидаемых тел, крови и жестокости лагерной жизни. Камера оператора Матьяша Эрдея пришпилена к главному герою, Саулу в исполнении венгерской суперзвезды - рок-музыканта, писателя и поэта Гезы Рерига. Ничего, кроме его лица, мы на экране толком и не видим. Весь фильм - бесконечное слежение за Саулом, показанное почти в режиме реального времени. Ничего странного, что актера, не имеющего профессионального образования усыпали за роль Саула наградами всех сортов и мастей: это экстракласс существования на экране. Подобную задачу не каждый профессионал, заслуженный и народный, выполнит. Рок-музыкант Рериг кадр не просто «держит» - его грубоватое лицо образует, формирует драматургию фильма. Все, что помимо фигуры героя - груды тел, фигуры охранников в нацистской форме, казни, ужасы - буквально не в фокусе, остаются только тенями, отблесками на заднем плане композиции. Но, как ни парадоксально это прозвучит, нечеткое, показанное фоном, а то и вовсе оставленное за кадром работает выразительнее: размытые горы тел выглядят страшнее подробно отснятых худосочных синих статистов; казнь в газовой камере, которая происходит за кадром - мы только слышим звуки, стуки в дверь, крики и видим невозмутимые лица зондеркомандовцев - ужасает гораздо сильнее демонстративной и псевдодокументальной. Скупой, лаконичный язык дебютанта Немеша срабатывает куда мощнее старательно инсценированных страшилок «Предстояния» и «Сталинграда». Но Немеш в «Сыне» не просто удачно дебютирует. Ему, кроме прочего, удается-таки действительно сказать кое-что новое о трагедии Холокоста. Параллельно с основным действием - попытками достойно похоронить мальчика - на периферии разворачивается второстепенное. Подготовка к восстанию в гетто. Сбор оружия. Добыча пороха. В прочих лентах этот «любимый сюжет» составляет как раз основное действие: Варшавское восстание, подвиг униженных и почти уничтоженных. Немеш этот героизм задвигает на второй план. Справедливости ради, скажем, что то же самое проделал в свое время Поланский в «Пианисте». Только польский анфан терибль показал судьбу «маленького человека» в жерновах большой истории. В венгр Немеш два героизма - большой и малый, восстание и попытку сохранить человеческое лицо - противопоставляет. Восстание - пиршество насилия и жестокости в ответ на жестокость. Блуждания Саула/Савла по кругам лагерного ада - не больше и не меньше, чем сохранение человеческого лица в нечеловеческих условиях. В «Сыне Саула» Немеш придает замыленной, всем давно известной истории личностное измерение. Делает ее не страничкой из учебника, а интимным переживанием одного конкретного персонажа. После Тарантино, Зебальда, Литтелла он все-таки говорит о войне, Холокосте, нацизме что-то новое. Возвращает трагедии имя собственное. Этим простым, понятным жестом он разом и справляется со сложнейшей темой, и решает ключевую проблему для каждого режиссера: как заставить избалованного зрелищами зрителя сопереживать и чувствовать. Ответ элементарен - показать ему человека крупным планом, так, чтобы каждый узнал в герое себя и на своей шкуре испытал то, что не пожелаешь самому лютому врагу. Чтобы оценить значимость «Сына» как поступка, должно пройти еще какое-то время, но уже сейчас ясно, что к «Сыну» придется возвращаться не раз и не два. И этот факт - хотя бы отчасти - панацея от повторения катастрофы. (Иван Чувиляев, «Фонтанка»)

«Сын Саула» - фильм странный. После него выходишь буквально разломанный напополам. Одна половина кричит: это отличный фестивальный фильм, насыщенный и сложный. Другая спорит: кино для всех, слишком много святой простоты. Логики в фильме нет - да и попробуйте (хотя нет, лучше не пробуйте) отыскать логику в фашистской идеологии - и это еще сильнее осложняет понимание картины. Тут надо включать то зрение, которое за последнее время усилиями киноаттракционов и пропаганды в модных массмедиа формального подхода к анализу произведений искусства атрофировалось. Нужно влезть в этот фильм - прямо в этот ад, где людей сжигают заживо, а потом рассеивают человеческий пепел над водой ... - и посмотреть на все, что есть вокруг. Открыть этому фильму себя. Это сложное испытание. Потому что вокруг на протяжении двух часов будут мертвые лица живых и, мельком, живое лицо мертвого мальчика, грезящегося Саулу. Начинается фильм со слова, и слово это - зондеркоммандер. Трактовку можно было бы спокойно показать - все бы поняли, кто это и чем он занимается в этом аду, но Немеш уточняет именно с помощью слов. Так беспристрастнее. Так яснее. Так страшнее, потому что от слов «им не давали выбора» никуда не денешься. С первых же кадров мы цепляемся за главного героя и на протяжении двух часов неразрывно связаны с ним, как он - со своим желанием похоронить случайно увиденного ребенка. Обратите внимание, кстати, на то, откуда приходит главный герой (звуки на фоне) и свяжите это: а) с местом действия (символически - ад) и б) с тем, что главный герой хочет похоронить сына (единственного мальчика, который выжил после «душа»). Сына у Саула нет, но, в то же время, сын у него есть. Эта связь - символ. Дальше вырисовывающаяся спираль символов и образов становится только круче: крест на спине Саула, в который упирается камера большую часть фильма, образ ребенка, прошедшего через казнь, но не перенесшего убийство от рук человека, поиски в лагере-аду раввина/ бога, момент, когда Саул надевает на ребе свою «меченую» куртку, превращая его в члена зондеркоманды, река, уносящая тело сына Саула, светлый мальчик-ариец, который является Саулу, - можно продолжать бесконечно. Но не спешите списывать такую «разговорчивость» картинки на неумелость Немеша-дебютанта. Глядя на все эти образы, попробуйте почувствовать, что стоит за ними. Видя присыпанные пеплом глаза юной девушки, подумайте, откуда взялось столько пепла, чтобы их погасить. Благо, Немеш отсекает все лишнее форматом кадра 4:3, чтобы зритель не отвлекался ни на что, кроме того, что вынесено на передний план. Режиссер лишь фоном показывает весь ужас, творящийся на этом адском конвейере по уничтожению людей. Потому что, как уже было сказано, все самое главное, через что надо смотреть на историю, вынесено вперед, показано и озвучено. Лишнего тут ничего нет. «Сын Саула» - изматывающий фильм. Как в физическом плане (весь фильм зритель буквально ходит за Саулом), так и в психологическом (кажется, не стоит уточнять, почему). Это фильм необычный, странный, в который нужно погрузиться, героям которого нужно посмотреть в лицо, «считать» их историю. Это не новаторский, в меру наивный, в меру смелый подход, это непривычный и сложный киноязык. При раскрытии тематики картины он вовлекает в фильм зрителя, готового, в принципе, к ужасам и трагедии, но держит его на расстоянии от Саула, то приближая зрителя к нему, то отдаляя. Можно списать этот прием на расчетливость. Но, беря во внимание то, что драматургия тут, скажем прямо, целиком и полностью зависит от степени чуткости зрителя, от его внимания к героям, то дело тут больше в своеобразной искренности режиссера и его истории. Проще говоря, если зритель ничего не понял, то и кульминации не будет. Попкорн закончился, спасибо, приходите на «Мстителей». Последние кадры унизительно слабы для фильма с таким размахом. Однако если бы Немеш пошел по проторенной голливудской тропинке светлой печали или внезапной радости, прилепил бы туда призрака или спас бы Саула, было бы еще хуже. Нет, определенно, конец логичен (это, кстати, единственное, что логично в фильме - смерть, все остальное - сумасшествие). Возможно, ему не хватает тьмы - той, из которой вышло слово «зондеркоммандер» в начале. Но, в то же время, последние кадры достаточно сильны в плане символической трактовки. Потому что тут снова нужно вглядеться в историю (прошлую, настоящую и будущую) действующих лиц - пока она еще существует, пока ее не уничтожили выстрелы, не заткнули нацисты и не заставила отвести от нее глаза трусость. Что касается исполнителя главной роли Гезы Рерига, то лучше просто прийти и посмотреть на его игру. Или не игру - он прожил свою роль. Стоит только уточнить, что это его актерский дебют в серьезном большом кино, хотя на его счету и есть несколько неизвестных широкой публике картин. Очень жаль, что в России фильм «Сын Саула» выходит уже после «Оскара» - ярлык «ПОБЕДИТЕЛЬ» привлечет на показы людей, которые ринутся нахваливать ленту, потому что «Оскар» - о таких картинах либо хорошо, либо ничего (какая гадкая ирония). В то же время другие зрители будут ругать ленту умными словами, не замечая, что невольно приняли позу юных белокурых критиков, и смысл их бездушной эвфуистической писанины угадывается только благодаря раскиданным по тексту предлогам и союзам. Однако да, вынужден сразу же отметить, что я очень рад тому, что «Сын Саула» выходит в прокат с ярлыком «ПОБЕДИТЕЛЬ ПРЕМИИ «ОСКАР». Потому что это вообще побудит людей прийти в кинотеатр и посмотреть этот фильм. (Марк Александровский, «365»)

Впечатляющей поступью двигался по миру дебютный проект венгерского режиссера Ласло Немеша, начавший собирать призы с премьерного для себя Каннского кинофестиваля год назад и не прекративший свое победное шествие по сей день. По праву «Сына Саула» признают сильнейшим победителем Оскара в категории фильмов на иностранном языке за последние несколько лет. Работу Немеша заслуженно ставят в один ряд с такими культовыми фильмами о Холокосте, как «Список Шиндлера» Спилберга и «Пианист» Полански. Все отмечают этот фильм, но и фильм оставит на вас отметку, которую не смоешь водой и не прогонишь сном. «Сын Саула» - тяжелейшее, изнуряющее, эмоционально-опустошающее кино. Образцовый пример авторского проекта, целиком ... и полностью прошедшего через мировоззрение и мнение автора, в данном случае Ласло Немеша, который вылился в непередаваемый натуралистический опыт присутствия в самом настоящим аду на Земле. Эта история, наполненная ужасами и страданиями, повествует о еврейском пленнике и члене зондеркоманды по имени Саул Аусландер (Геза Рериг). Зондеркоманда представляет собой группу лиц, провожающих бесконечно поступающих в лагерь пленников на тот свет, а после этого уничтожающая любые следы их существования, будь то тела или одежда. Однажды, проводя очередную зачистку в газовой камере, Саул находит мальчика, сумевшего пережить весь этот кошмар. Естественно это непредвиденное недоразумение тотчас же исправляют главнокомандующие, но Саул успевает разглядеть в мальчике своего сына, которого, возможно, никогда и не было. И тогда он решает во чтобы то ни стало похоронить юношу как подобает. Для этого ему требуется уберечь тело от печи и найти раввина, который сможет прочитать еврейскую молитву кадиш, и все это в месте, где сначала убивают, а потом задают вопросы. Ошеломляющая работа проделана в стилистическом отождествлении происходящего на экране с раскаленным пеклом, в котором пытается выжить герой фильма. Объектив камеры постоянно зафиксирован лишь на Сауле и некоторых второстепенных персонажах, с которыми он контактирует по ходу сюжета, в то время как фон и окружение героя намеренно расфокусированы в мутные очертания мертвых тел и душ, населяющих данное чистилище. Немеш не стал идти уже протоптанной тропой, сотый раз демонстрируя ужас Холокоста путем акцентировки на пытках и насильственной деформации невинных еврейских тел. Он не хочет заново показывать нам эти ужасающие сцены, будто бы поручая данную прерогативу нашему воображению, которое придаст самую острую форму любой абстракции, по силе впечатления схожей с реальным опытом. Несмотря на общую тематику, сравнивать «Список Шиндлера» с «Сыном Саула» неправильно. В работе Немеша нет ни капли спилбергского сентиментализма, в нем скорее еле заметный лучик надежды пытается пробиться через всеохватывающий поток тьмы, состоящий из безысходности. Мысль Ласло заключается в том, что даже в самом неправильном месте на планете, хоть что-то, но должно быть правильно. Ребенок должен быть погребен по правилам, и Саул только это понимает. Что еще выделяет данный фильм из ряда других историй о Холокосте, так это уникальный режиссерский подход. Ласло Немеш рассказывает не просто очень личную историю, но еще и невероятно маленькую в рамках такого огромного темного пятна на мировой истории. Как уже сказано, режиссер не делает акценты на ужасах трагедии, он показывает историю Саула и его сына. Он погружает нас в испепеляющую и подрывающую моральные устои атмосферу, но при этом не позволяет нам в ней затеряться. Немеш хочет, чтобы мы следовали за ним, за этим самым лучиком надежды, ознаменовывающим хоть что-то правильное в этом месте. Поэтому весь фильм снят как бы из-за спины Гезы Рерига. Режиссер вместе со зрителями прячется за спиной Саула, оберегающего нас от пламени раскаленных печей. К такой манере съемки привыкаешь не сразу, однако постепенно происходящее на экране медленно нанизывает зрительское терпение и чувства на дьявольские вилы, не успевающее остыть от жара печей. В этом колоссальная заслуга актера-дебютанта Гезы Рерига, демонстрирующего актерскую игру за пределами возможного. Абсолютно не верится, что до «Сына Саула» он не снялся даже ни в одной короткометражке, потрясающая игра. Хоть большую часть фильма мы упираемся в его затылок, но и в эти моменты его актерское мастерство выше некоторых современных голливудских звезд, повернутых к зрителю лицом. К слову о затылке, в фильме полностью отсутствуют крупные планы и хоть какие-нибудь отклонения камеры от героя повествования, однако большинство сцен сняты продолжительными дублями, что еще добавляет градус напряженности происходящему. Также для максимальной минимизации истории Немеш прибег к архаичному формату съемки - фильм демонстрируется в соотношении экрана 4:3. Именно коренной пересмотр подхода к истории ужасающего геноцида XX века вкупе со свежими техническими решениями и ярчайшей титульной актерской игрой делает «Сына Саула» примером выдающегося дебюта в современном кинематографе. Первые минут десять-двадцать уходят на акклиматизацию во всем этом аду, искусно воссозданным Ласло Немешем, однако уже ближе к концу (фильм идет несерьезные для такого жанра 107 минут) действия набирают какой-то невероятно молниеносный характер, намертво вбивая зрителя огромной кувалдой в кресло. События сменяют друг друга, а Саул беспрестанно вальсирует в крепких объятиях смерти, и лишь мысль о сыне не дает ему смириться с осознанием неминуемости последнего танца. И в конечном итоге усилия режиссера не проходят даром: постоянный гнет атмосферы происходящего и выкрученные наизнанку нервы оказывают влияние на человека и его внутренний мир сильнее, чем какие-либо слова или сцены расправ над людьми. И даже самая добрая и искренняя улыбка в таком контексте способна оставить глубочайший шрам в душе. (Вадим Богданов, «Новый взгляд»)

Вот казалось бы, что мир знает о венгерском кино? Спроси - каждый третий ответит, что ничего. Кому-то о чем-то говорят имена Иштвана Сабо и Белы Тарра, кто-то в курсе, что режиссер спродюсированных Родригесом «Хищников» Нимрод Антал - венгр, а кто-то хотя бы краем уха слышал о Беле Лугоши, первом исполнителе роли Дракулы. Но вот, наверное, и все. И только самые большие поклонники кино назовут, помимо вышеупомянутых, имена Золтана Фабри, Миклоша Янчо и Кристины Годы. И, наконец, тот факт, что студии 20 Century Fox и Paramount Pictures организовали именно два выходца из Венгрии - вот это вообще для некоторых может стать ... неожиданным сюрпризом. Данная просветительская часть была сказана для того, чтобы теперь выразить искреннее восхищение Ласло Немешем, благодаря которому по миру уже прокатилась настоящая волна интереса к венгерскому кино. Организовываются многочисленные показы: в Москве, например, в рамках Дней культуры Венгрии, также в скором времени в Третьяковской галерее будут показаны самые известные и знаковые фильмы этой страны. В США, где к европейскому кино имеется определенное недоверие, вдруг начинают организовывать ретроспективы Белы Тарра и Иштвана Сабо. Короче говоря, лед вдруг тронулся и побежал. А все благодаря «Сыну Саула». Саул (сыграл его непрофессиональный актер и поэт Геза Рериг) - венгр, который работает в концлагере где-то в районе Будапешта в качестве члена зондеркоманды, а значит рано или поздно он повторит участь тех, кого по приказу нацистского начальства доставляет в «душегубки» и сжигает в печах. В один из таких «заходов» среди задушенных газом трупов он находит мальчика и решает, что это его сын. В течение всего фильма он одержим идеей найти раввина, который прочитает молитву, чтобы мальчика можно было похоронить по всем правилам. На пути к этой цели он не остановится ни перед чем и не перед кем - даже перед собственными товарищами. Последнее замечание особенно важно, так как Саул - действительно новый персонаж в фильмах про Вторую Мировую войну и Холокост. В порыве своего благого намерения, граничащего с безумством (да и сам он будто все время не в себе), он готов наплевать на все человеческие ценности, на товарищей по несчастью, на человеческие жизни, на собственную участь. Вспомним «Список Шиндлера» и протагониста - редкостный гуманист, болеет душой за всех невинно осужденных евреев, протягивает руку помощи каждому. Или «Пианиста» - главный герой готов услужить всем вокруг, лишь бы спасти каждую душу, встреченную им на пути. Так вот, Саул совсем не такой. Он эгоистичен, неприветлив, на фоне других товарищей ему бывает крайне тяжело сопереживать. В этом и есть первая прелесть этого фильма - двойная мораль, через которую зритель наблюдает падение человечества в самые глубины ада, в который так не хочет отправлять некрещеным своего сына Саул. Описывать сюжет этого фильма, да и вообще как-то о нем рассказывать - дело крайне неблагодарное и даже опасное. Очень легко удариться в банальщину и сложить впечатление как о «еще одном фильме про Холокост». Опять-таки, сказать что-то новое в фильме про Холокост крайне тяжело, особенно в Европе. Помимо вышеупомянутых картин американского производства (пускай и сняли их еврей и поляк), огромное количество кино на эту тему снято в странах, где, в отличие от наименее пострадавшей Америки, действительно свирепо буйствовал геноцид - Польше, Румынии, Украине и той же Венгрии. И уж режиссерам этих стран действительно было, о чем рассказать. Так о чем таком невероятном может рассказать 39-летний бывший ассистент Белы Тарра, который еще и дебютирует картиной про войну? Как оказалось - не только есть, о чем, но и рассказать может крайне увлекательно, небанально и надрывно. И цепляет картина действительно очень сильно, причем не только за счет того, «о чем», но и «как». Стоит сразу сказать, что фильм снят в формате 4:3, то есть нам предстоит наблюдать происходящее в архаичном квадрате. Более того, снято это все исключительно крупными планами. Камера буквально «прикреплена» к Саулу, постоянно держит его в кадре и лишь иногда слегка отходит в сторонку поснимать еще что-нибудь, не позволяя себе, тем не менее, уйти далеко от главного героя ни на секунду. Да-да, представьте себе, практически весь фильм вам предстоит смотреть на лицо, профиль и затылок Саула, и заодно в жесткой экранной рамке, которая еще сильнее ограничивает обозреваемое пространство. Фильм крайне скуп не только на эмоции героя, но еще и на информацию об окружающем его мире - порой самое интересное происходит за спиной Саула и (разумеется, нарочно) в диком расфокусе, так что с эстетическим удовольствием Немеш сразу всех обломал. Ровно как и с удовольствием в принципе, ибо перед такими фильмами не принято желать «приятного просмотра». Вы не дождетесь душещипательной драмы Спилберга, которая выдавит из вас пацифистскую слезу, не найдете повода гоготать, как в «Бесславных ублюдках», даже экшена картина дарит крайне мало (и тот скроется за головой главного героя). Весь фильм - одна непроглядная, грязная, ничем не приукрашенная картина зверств нацистов, которые жгут людей, стреляют им в затылок и называют евреев «вещами». От количества шокирующих моментов хочется просто прикрыть глаза, а то и вовсе зажмуриться. Здесь не найдется и нарочитой трагедийности «Пианиста», вас не будет тянуть извергнуть из себя обратно съеденный пончик, как во время просмотра «Сало, или 120 дней Содома» - фильм не призывает навести страху. Ужас происходящего - лишь фон для драмы одного-единственного человека. За счет специфической манеры подачи материала, небанальной драматургической составляющей и общего мастерства исполнения фильм смотрится «с широко закрытыми глазами». Хочется зажмуриться и выйти продышаться, однако гипнотический эффект от просмотра, а заодно и совесть не позволяют оторваться от страшных картин на экране. Это действительно «чистый опыт», через который нелегко будет пройти многим, но оно точно того стоит. 9/10. (Иван Афанасьев, «Котонавты»)

«Так где же Бог!» - воскликнул кто-то. «Как где? Вот же Он! Корчится на этой виселице». Этот диалог сопровождает эпизод казни еврейского подростка. Это текст не из фильма. Это текст Эли Визеля из романа «Ночь», нобелевского лауреата, который смог описать то, что описать немыслимо, - опыт Освенцима. До сих пор (на мой взгляд) еще ни одному режиссеру игрового кино не удавалось снять невыразимое, снять холокост. До сих пор. До Ласло Немеша. 38-летнему дебютанту Ласло Немешу это удалось. У него получилось рассказать историю Саула, заключенного Освенцима, члена зондеркоманды, исполнителя казней (сами немцы грязной работы не делали). Члены зондеркоманды заводили людей в ... газовые камеры, объясняя, что это простой душ, запирали, дожидались, пока стихнут страшные крики, а потом сжигали «вещи» («вещами» называли в концлагере трупы людей). Спустя три месяца этих временных палачей тоже уничтожали. Герой очень напоминает Елеазара из гениального рассказа Леонида Андреева. Андреев описывает воскресшего евангельского Лазаря, но, по странной мистической догадке, рисует человека, которому вернули жизнь, но не вернули душу. Так тот и жил с отсутствующей душой, и взгляд его загонял прямо в ад каждого, кто осмелился смотреть ему в лицо. Авторы фильма «Сын Саула» впервые поняли, как снимать холокост. Они пришли к этому через величайшую самодисциплину. Они запретили себе снимать красиво. Они отказались от широкоэкранного формата. Они сделали такую глубину резкости, что буквально на миллиметр от лица главного героя - и все уже в расфокусе. В кадре почти всегда - перечеркнутая красным крестом (знак зондеркоманды) спина главного героя, бесстрастно бредущего через ад. Потому что если есть что-то, что противоречит и художественности, и подлинности, - так это красивость. Кодекс создателей фильма можно сформулировать так: не снимать красиво; не снимать эстетично; отказаться от всего кинематографичного. Вот бы каждый художник давал такую клятву: торжественно клянусь избегать соблазна красивости. Смакование страданий и жестокости - вот главный грех режиссеров, снимавших холокост. Но (!) они снимали страдания и жестокости - в фокусе. В прямом и в переносном смысле. А Немеш вывел ужасы концлагеря - принципиально - в расфокус. Приглушил их ясность. Это позволило рассказать историю перешедшего границу чувствительности человека. Только так можно отправиться в дорогу через ад. Авторы готовили этот фильм, как готовят подвиг. В 2005 году Ласло Немеш еще работал ассистентом режиссера (правда, не у кого-то, а у самого Белы Тарра) и в книжном наткнулся на книгу «Голоса из-под пепла», воспоминания выживших членов зондеркоманд. Дальше - это был вопрос времени... Французы были против этого фильма. И немцы были против этого фильма. Французы не хотели давать денег на фильм. Немцы не хотели его смотреть. Так кино, которое должно было стать французским, стало венгерским. Фильм был отвергнут Берлинале. Пришлось завоевывать «Оскар» и Канн. О чем история? О том, как член зондеркоманды в Освенциме решает выкрасть одно тело, чтобы похоронить. Вот и все. Сама идея не могла прийти в голову человеку, который не погрузился в катастрофу целиком. Представьте, что вы в аду... То есть хуже, чем в аду... Ад предполагает наличие небес. Ад - место гораздо более гуманное, чем Освенцим. Даже в аду остается представление о справедливости, хотя бы мысль о рае остается. В Освенциме никакая мысль невозможна. Из звуков - только крики. Из изображения - только пепел и огонь. И вот, когда бессмысленно уже все, когда всех сжигают и завтра убьют вас - это вы уже знаете, в этой ситуации вы вдруг решаете... похоронить... одного мальчика... одного из всех... сына... да, у вас же была одна женщина на стороне, не жена, вот она, эта женщина, и родила вам сына... вы его давно не видели, но это он... Мальчик оказался единственным, кто выжил в газовой камере, он еще дышал, вызвали немца-врача, врач достал фонендоскоп, как это делают врачи, проверил бьется ли сердце, точно так, как это делают обычные врачи, убедился, что дышит, и... аккуратно зажал нос и рот ребенка руками, подождал и проверил, что на этот раз все кончено. Роль Саула исполняет Геза Рериг, поэт, живущий в Бруклине и давно уже не живущий в Венгрии. В своем венгерском прошлом он даже успел побывать антисоветчиком, его вытурили из школы за антикоммунистическую деятельность. Особого развития характера у Саула нет. Скорее у него есть две фазы роли. Саул-1. И Саул-2. Саул-1 - робот, в котором уничтожено все человеческое. В концлагерях уничтожение человеческого происходило стремительно. Знаменитый психиатр Виктор Франкл, узник Терезиенштадта, оставивший уникальное свидетельство жизни в лагере, описал случай, когда равнодушно наблюдал, как труп его друга тащат мимо него по земле, и единственный намек на эмоцию, тенью мелькнувший по его душе, был не сочувствием, нет, конечно. Это было легкое удивление. Удивление от отсутствия всяких эмоций. Саул видит, как добивают мальчика. И тут наступает часть вторая. Саул-2. Какое чувство может проснуться в воскресшем Лазаре из рассказа Леонида Андреева? Никакого. Чувство проснуться не может. Но может появиться цель... Герой сворует тело мальчика и весь фильм будет пытаться его похоронить как положено, то есть найти раввина, прочесть кадиш... На этом фоне жизнь концлагеря идет, если можно так выразиться, своим чередом. Одних убивают. Другие убивают. Третьи руководят убийством. Рутина. Заключенные пытаются осуществить какие-то осмысленные действия: взорвать лагерь, добыть для этого взрывчатку, спасти свои жизни, сфотографировать массовые убийства в лагере и послать документы на волю, чтобы мир наконец узнал правду. Все эти имеющие смысл действия проваливаются одно за другим: взрывчатка пропадает, когда героя готовят к расстрелу и перед этим раздевают, фотоаппарат пропадает, когда идет очередная облава, фига два тут спрячешь даже иголку. И только тело мальчика все время удается прятать и перепрятывать. Потому что в этом вывернутом мире удача благосклонна только к самым безумным замыслам. Безумие сейчас больше ко двору. Сошедшему с ума должно повезти... Художнику-постановщику Ласло Райку важно было построить не точную копию Освенцима, ему важно было создать образ лагеря по производству смерти. Его декорации более импрессионистичны, чем реалистичны, но в условиях «малой видимости» фильма это оказалось то, что нужно. Кстати, еще одна безумная деталь, которую авторы фильма не передали. Отказались от нее. События фильма происходят в Освенциме в 1944 году. Известно, что в 1944 году в Освенциме было построено много новых бараков, в 1944-м Освенцим весь пах свежей древесиной и краской и блестел новенькой, с иголочки, колючей проволокой. Представьте, что узники ада жили в чистеньких бараках, которые пахли краской, проволока сверкала на солнце. Это была начищенная до блеска машина убийства, производящая «хорошее впечатление», опрятная и симпатичная... А не как мы привыкли: зловонная и страшная, и небо серое всю войну. Но авторы фильма создают не буквальный - а мистический сверхъестественный Освенцим. К большому удивлению режиссера, все его почему-то спрашивают, так был ли мальчик сыном Саула или не был. К моему большому удивлению, выяснилось, что в первой версии сценария был-таки сыном. Но в окончательной версии режиссер - благодаря какому-то животному чутью - сделал этот момент амбивалентным, оставив загадкой. Ну, был бы мальчик сыном - стала бы история жалким «психоложеством», как говорили в начале XX века. Ненужный здесь психологизм превращал бы историю в то, от чего режиссеру удалось уйти, сводил бы фильм на психологический уровень, то есть на уровень ниже. Никакой он не сын, то есть сын - но в символическом смысле, а не в буквальном. Впрочем, это я так думаю. А режиссер оставляет два варианта: на выбор. Сами решайте, кем был этот мальчик. «В один страшный день - в один из многих страшных дней - мальчик присутствовал при том, как вешали (да, вешали!) другого ребенка, - как он пишет, с лицом печального ангела. - И вот кто-то позади простонал: «Где же Бог? Где Он? Да где же Он сейчас?» И голос внутри меня ответил: «Где Он? Да вот же Он - Его повесили на этой виселице!» Впрочем, это не из фильма... (Юлия Меламед, «Газета.ру»)

Гран-при венгерскому фильму о Холокосте был предсказуем (недаром же критики Screen и Le film francais единодушно возвели дебют Ласло Немеша на первую строку рейтинга). Столь же ожидаемо во множестве обнаружились и оппоненты картины, которые сочли, что награда «нашла героя» исключительно по причине значимости мемориальной темы. Однако случай «Сына Саула» - особенный, требующий пристального рассмотрения. Уверена: в мировой кинохолокостиане эта картина станет важной вехой. Вне всякого сомнения, история перекликается со знаменитым романом «Благоволительницы» Джонатана Литтелла, написанным от лица эсэсовского офицера Максимилиана Ауэ, одного из исполнителей и воплотителей сценария «окончательного решения еврейского вопроса». Но в невыносимом для зрителя фильме Немеша еще меньше ... просвета. Здесь действие разворачивается натурально в преисподней. И, в отличие от дантовского ада, за «грешниками», за печами и газовыми камерами присматривают не бесы и черти, а «свои» - пленные, обреченные через пару месяцев стать топливом для той же печи. Герой фильма - венгерский еврей Саул Аусландер, член зондеркоманды. Харон, ведущий соплеменников от поезда в газовую камеру. В одном из трупов он вроде бы разглядывает своего сына. С этого момента траектория его судьбы строго подчинена безрассудной идее: похоронить мальчика согласно еврейским обычаям. С одержимой настойчивостью он ищет в аду раввина, способного прочитать кадиш, предать тело земле, сделав мальчику посмертный подарок - надлежащее поминовение. Осуществление идеи религиозного обряда - как билета в рай, молитвы в сердце тьмы, у порога печи, слизывающей тела евреев, - не просто смертельный риск, вся эта операция за пределами возможного. Впрочем, как и все существование зондеркоманды, своей кипучей деятельностью лишь откладывающей проторенный «путь в печь». Просматривается внутренняя близость между «Сыном Саула» и «Шоа» Клода Ланцмана. Ведь невыносимость бытия «работников крематория» Освенцима с кровавыми крестами на одежде - в монотонной повседневности, обыденности их труда. Здесь своя иерархия, свои товарно-денежные отношения (за счет утаенных ценностей и купюр). Поначалу броуновское движение в аду кажется хаотичным, но постепенно понимаешь жесткий неизменяемый внутренний распорядок «фабрики». Зондеркоманда принимает «товар», сопровождает его в раздевалку под подбадривающие окрики «суп стынет!». Прибывших с поезда деловито-быстро раздевают и строем отправляют в громадные «душевые» (газовые камеры). Затем разбирают и сортируют вещи сожженных - одежду, документы, драгоценности, сбережения. Грузят на тележки тела, везут их на утилизацию... Разгребают горы пепла и развеивают его над рекой... Режиссер сдвигает оптику со зверств на механику убийства - отлаженную «заводскую» технологию массового истребления людей. Абсурдность, неаргументированность казни подана как производственная драма (в данном случае точнее написать «трагедия»). Ланцман рассказал подробно об этом отлаженном, как часы, круговороте смерти в природе фашизма. У преступления века не должно быть следов и свидетелей. Эта тема - стирание следов - одна из главных для Ланцмана, ясно прописана в картине Немеша. Немецкая скрупулезность выразительно проявилась в сохранении главной преступной тайны ХХ века, что и возбуждает регулярные приступы мракобесов, вопящих: «Холокост» - сильное преувеличение «сами знаете кого». Ласло Немеш, как и Ланцман, в работе над фильмом использовал дневниковые записки случайно выживших «тружеников фабрики смерти» и чудом спасшихся жертв, редкие сохранившиеся архивные документы. За художественным вымыслом фильма - тень фактов (авторы рассказывали, что в воспоминаниях выживших членов зондеркоманд они не изменили ни слова). Немеш дает герою имя Савла - легендарного основателя Израильского царства. Не перенеся гибели сыновей, убитых в битве с филистимлянами, царь совершил самурайский поступок: бросился на собственный меч. Библейское имя обозначает мятущуюся душу, ставшую неугодной Богу. Но сам Немеш отцовство Саула ставит под сомнение. Вопрос «был ли мальчик» повисает в воздухе. Товарищи по зондеркоманде убеждены, что у Саула и не было никакого сына. И тогда траурный обряд - возможность искупления смертных грехов? Подобно Антигоне, работник зондеркоманды, винтик в отлаженной машине истребления евреев, отстаивает последнее право: похоронить как должно родного человека. Последнее право ощутить себя человеком - если не на физическом, то на моральном уровне. Навязчивое стремление предать земле мальчика втягивает Саула в конфликт с вчерашними соратниками - заключенными, замыслившими мятеж. Между гипотетической вожделенной свободой и моральным жестом - выкупить захоронение своему (или чужому) ребенку, - пусть ценой собственной жизни, он выбирает жест. К тому же Саул отдает свое пальто со знаком зондеркоманды раввину. Без этого спасительного «плаща убийцы» он беззащитен: возникает зловещий маскарад или ирония судьбы - отныне знак смерти несет на спине раввин. Главную и в сущности единственную роль играет поэт, философ, актер Геза Рериг (между прочим, автор нескольких эссе о Холокосте). Немешу нужен был не просто хороший артист, но исполнитель с лицом, на котором судьба оставила драматический след, способный вжиться в невыносимость «предлагаемых обстоятельств». Саул в прямом смысле слова - центр мрачной, полувыцветшей фрески Немеша. Человеческая фигура медленно проступает сквозь промокший скудный пейзаж. Саул на протяжении всего фильма будет «проявляться», «укрупняться» из толпы таких же обреченных: камера будет следить за ним чуть ли не безостановочно. Происходящее вокруг него, на заднем плане - вся жуткая рутина лагерных «будней» - дается в расфокусе. Но периодически камера цепляется за детали, за лица - на них останавливается взгляд Саула. В поле зрения урывками попадают смутные очертания груды голых тел на залитом кровью каменном полу, чьи-то руки отскребают со стен лохмотья плоти, чьи-то спины идущих строем на работу, чьи-то безумные глаза, чей-то жующий рот... Клубятся какие-то толпы у берега реки. Над водной гладью туманом стелется пепел... Вот-вот пробьется рассвет следующего адского дня. По некоторым признакам понимаем, что в лагере назревает бунт. Бунт обреченных. Кажется, режиссер сознательно отказывается от занимательности, связности вымысла, силясь погрузиться в суть события. И в этой интенции он верен традиции документалистов 20-х, в частности Дзиги Вертова. Когда художник называл себя просто «фиксатором реальности». И, по точному замечанию Михаила Ямпольского, «в этом жесте радикального самоуничижения проявлялось его человеческое величие». Возникает эффект присутствия, ощущение хроникальности - словно смотрим документальный репортаж из преисподней. Репортаж, «снятый» глазами главного героя. Это его точка зрения, его выбор, его сосредоточенность, зацикленность на одной идее. Отчасти подчиненность всей архитектоники фильма этому приему объясняет и некоторый схематизм действия. Фрагментарность экранной «нежизни» из приема превращается в метафору треснувшего по швам мира. Персонажи на миг выступают из тьмы (доктор, начальник зондеркоманды, веселый офицер гестапо) и там же пропадают бесследно. По большому счету, и про самого Саула мы толком ничего не узнаем. Автору, кажется, это и не важно. Он один из миллионов. Но он - трагический герой: под прицелом смерти совершает невыносимое усилие - не расчеловечиться. Камера мобильна, как и беспорядочно движущийся Саул, но порой и она - словно от ужаса - застывает на мгновение... И тогда Немеш дает безжалостный крупный план его практически безучастного лица. С выжженной болью эмоцией. Немеш и сам демонстрирует отказ от выражения открытых чувств - все спрятано внутрь либо перенесено за кадр. Субъективность взгляда отличает фильм Немеша от прочих, в том числе знаменитых, картин о Холокосте. Это взгляд изнутри. Взгляд жертвы. По сути, взгляд из небытия. Субъективная камера сужает и концентрирует внимание зрителя. Ощущение клаустрофобии усиливается и доведенным до монохрома цветом, и подчеркнутой графикой теней, и отсутствием глубины кадра. В минималистском выразительном стиле дебютанта, отличающемся новизной и авторской отвагой, тем не менее угадываются и суровый лаконизм Белы Тарра (Немеш был ассистентом на последних картинах венгерского киномага), и жесткая бескомпромиссность Климова в «Иди и смотри». Не из сострадания к зрителю камера Матьяша Эрдея останавливается у врат смерти. Пока зондеркоманда всего лишь снимает вещи с вешалок, складирует обувь, сумки - звук доигрывает то, что осталось за кадром: медленно затихающие удары в наглухо закрытые двери камеры, крики, приглушенный плач, выстрелы. Звук просачивается, заполняя безобидное изображение невидимым газом ужаса и муки погибающих - прямо сейчас. Почти квадратный формат кадра 4:3, не оставляющий места периферии, усиливает это ощущение душности, клаустрофобности. Контрапункт звука и изображения для Немеша первостепенен. Звук сообщает кадру иную содержательную мелодию, окрашивает иной эмоцией. Вся звуковая партитура не фон - своеобразная оркестровка накаляет необъяснимым напряжением внутрилагерное бытие: гул, лающие крики очередной облавы, шум моторов, обрывочные фразы на разных языках, лязг, автоматные очереди. У диалогов нет начала и нет логических завершений. Это неостановимый поток, в который нас втягивают и оставляют наедине с запахом грязных тел и сладковатым мерзким духом невыветривающегося газа. Спилберг лишь приоткрыл врата ада Освенцима, «Сын Саула» прописан в этом аду, за запретным порогом. Спилберг, думая о миллионах зрителей, дал тьме оппозицию, явственную смысловую, нравственную, эмоциональную альтернативу - героя с обостренным чувством сочувствия и совести. Для Немеша попытка осветить тьму светом человечности обречена с самого начала, хотя и Саул делает невозможное усилие остаться человеком. Мрачная непреклонность этой картины в отсутствии какого бы то ни было желания «увлечь», «зажечь» или даже напугать зрителя. Но саспенс нагнетается медленно, методично, неукротимо, беспощадно, как сам молох неотменимого убийства. В отличие от хрестоматийного «Списка Шиндлера», «Сын Саула» не акцентирует внимание зрителя на самой истории (в частности, рассказ об организации мятежа и бессмысленного побега дан пунктирно и по сути служит рамой для сквозного «похоронного сюжета»). Для режиссера на первом плане «обстоятельства места»: монотонное выживание в тотальной жути. Живые здесь практически неотличимы от убитых. У временно живых - мертвые, словно парализованные лица, движения механистичны. Они сами превратились в инструменты убийства. Не уступая этому превращению, Саул хватается за соломинку навязчивой безумной идеи. Хоронить близких - долг живых, личное «доказательство жизни». Среди очевидных источников фильма Немеша - труды Виктора Франкла, и прежде всего «Из лагеря смерти к экзистенциализму». Франкл, один из основателей экзистенциальной терапии, - сам жертва Холокоста. Как и Немеш, он обнаружил, что поиск смысла (одна из работ Франкла так и называется «Человек в поисках смысла») и есть главный стимул, единственный способ выживания в самых невыносимых, трагических обстоятельствах. И ведь не случайно Немеш называет свой фильм не «Саул», а «Сын Саула», ставя в центр повествования гипотетическую идею, которая дает возможность жить и действовать. Лишь в финале автор позволит себе сгустить сюжет до символа. Бежавших лагерников, прячущихся в лесном сарае, рассматривает ангельского вида мальчик. Саулу видится в нем избавление - телесное и духовное. Знак небес, привет от реального или привидевшегося ему сына. Но малыш оказывается предвестником смерти... Круг замкнулся. И в этом перекличка картины с любимым Немешом фильмом «Иди и смотри», где мальчик от невыносимого груза боли и страданий превратится в маленького старика. Но не сможет стать ангелом смерти - не выстрелит в фото юного Гитлера. Этим скорбным реквиемом Канн и отметил семидесятилетие Победы. Без салютов, победных реляций, парадной героики. Отважившиеся снимать кино о Холокосте сталкиваются с трудноразрешимой задачей - совместить условность искусства, придуманную конструкцию с безусловностью непостижимого абсурда, с ужасом, ­охватывающим при соприкосновении с этой темой. Именно отсутствие баланса условного и безусловного порождает обилие честных, желающих напомнить/воспитать, но безвкусных кинолент (о спекулятивных опусах и говорить нечего). Большей удачи добиваются авторы, рассказывающие локальные современные истории, в которых геноцид евреев, многовековой груз страданий - лакмус, индикатор, которым поверяются судьба и поступки современного героя, а шире - нравственный потенциал общества. Так устроены получившая «Оскар» «Ида» Павла Павликовского или вызвавшие в Польше бурную дискуссию «Колоски» Владислава Пасиковского, затронувшие тему сегодняшнего антисемитизма. Ласло Немеш опирается на опыт своей семьи: «Меня с детства преследовало ощущение потери, попытка увидеть-почувствовать людей, которые канули в черной дыре прошлого». Множество фильмов о Холокосте, которые ему довелось посмотреть, оставляли в нем лишь чувство разочарования. И тогда пришла идея «показать лагерь смерти на уровне глаз одного человека, отсканировать его на очень узком поле восприятия». Вряд ли случаен повышенный интерес к еврейской теме, выявленный Канном-2015: помимо «Сына Саула» «Повесть о любви и тьме», снятая Натали Портман по одноименному автобиографическому произведению Амоса Оза, а также «Эми», документальный фильм о ближнем круге и трагическом уходе Эми Уайнхаус. Да и о «Сыне Саула» в этом году услышим еще не однажды: фильм будет представлять Венгрию на оскаровском марафоне, на премии Европейской киноакадемии. И, судя по всему, ему обеспечен успех. Прежде всего как актуальному (во всех отношениях) высказыванию. Антисемитизм вновь первополосен и злободневен. Получая награду, режиссер заметил: «Наш континент по-прежнему преследует эта сокрушительная тема...» В контексте сегодняшнего дня, в частности резни в Charlie Hebdo, в ходе которой случайный кошерный супермаркет был атакован исламистским боевиком, история Немеша, связанная с его личной генетической памятью, оказывается не столько реквиемом по канувшему в Лету ужасу, но «видением нового кошмара». Помнится, всего десять лет назад на «Оскар» номинировался «Рай сейчас» (или «Рай сегодня») Хани Абу-Ассада, против которого собирали петиции за подстрекательство к террору. Фильм Немеша следовало бы назвать «Ад сейчас». И это ощущение близости липкого неуправляемого мракобесия придает значимость не лишенному недостатков, но предельно честному и безусловно художественному высказыванию венгерского режиссера о том, как сохранить разум и сердце - внутри нескончаемого водоворота помешательства. (Лариса Малюкова, «Искусство кино»)

"Сын Саула" - фильм, который захватывает с первых же секунд. Без всякого намека на виртуальную реальность, венгерский режиссер Ласло Немеш словно помещает зрителя в голову главного героя - человека из зондеркоманды в фашистском концлагере, где уничтожали евреев. И все происходящее зритель воспринимает так, будто бы это случилось с ним самим. Обладатель гран-при Каннского кинофестиваля, "Оскара" за лучший фильм на иностранном языке и множества других призов, "Сын Саула" не просто прорыв, который заново открывает миру венгерское кино. Это картина, вызывающая сильнейшие сопереживания, сравнимая по воздействию с библейским сюжетом. Сразу после одного из первых предпремьерных показов обозреватель "РГ" поговорила с главным раввином ... России Берлом Лазаром и спросила его о впечатлениях. Раввин Лазар, знаю, насколько это тяжело высказывать сразу после просмотра свое мнение о фильме. Особенно - о таком. Тем не менее, какие у вас первые впечатления? Берл Лазар: Трагедию Холокоста, к сожалению, невозможно ни объяснить, ни понять. Но, по крайней мере, этот фильм дает нам понимание, что даже в таких трагедиях найдутся люди, которые были готовы рисковать жизнью, чтобы творить доброе дело. И важнейшую роль играет то, что не бывает хороших действий, которые остаются без внимания, без результата, без последствия. Герой фильма рискует жизнью, идет на самопожертвование ради доброго дела, ради ребенка, который уже не живой. На самом деле это был его сын или нет? Или, может быть, здесь есть какая-то библейская параллель? Берл Лазар: Каждый человек отвечает за всех остальных. Биологический сын или не сын, который вдруг стал им, или метафора - мы не знаем, к сожалению. Я думаю, что Саул вдруг понял, что не может оставаться безразличным ко всему, что происходит, несмотря на то, что он бессилен. Что такое сын? Для человека это тот, за которого он отвечает. Как любая мама сделает все, чтобы спасти сына, даже если знает, что нет шанса, так же действовал и Саул. Может быть, это действительно его сын. Я не думаю, что в этом главный вопрос. Важно, что он понимал необходимость действовать, несмотря на отсутствие шансов. В прошлом году отмечалась большая дата, связанная с Холокостом. И появился фильм "Сын Саула", который высоко оценили и на Каннском кинофестивале, и академики "Оскара". Вы думаете, это как-то связано с датой? Почему именно этот фильм так выделили? Берл Лазар: Трудно сказать, почему именно его. Но, думаю, что когда мы говорим о Холокосте, очень часто забываем реальное понимание трагедии. 6 миллионов евреев и больше 20-30 миллионов русских - это цифры, которые не принимают. Одному человеку трудно понять, что такое 100 тысяч, миллион... И вдруг, через определенного человека, который старается что-то делать по отношению к ребенку, становятся понятными и масштаб, и боль, и сколько, к сожалению, тогда мало было сделано, чтобы остановить этот ужас. Когда мы видим, что один пошел против течения, вдруг понимаем, что трагедия стала возможна, потому что люди реально ни на что не реагировали, и стали вдруг безразличными. И это есть важнейший посыл - сегодня, через 70 лет, когда мы видим, что может быть подобная трагедия. Нужно, чтобы мы реагировали, и не оставили без внимания тех людей, которые нуждаются в помощи. При просмотре я вспоминала фильм "Жизнь прекрасна" Роберто Бениньи. Вы наверняка видели много фильмов о Холокосте. "Сын Саула" вошел бы для вас лично в число самых сильных картин, посвященных этой теме? Берл Лазар: Если говорить об общей трагедии, то думаю, что есть фильмы еще более страшные. Есть сцены, которые смотреть невозможно. Но в "Сыне Саула" заложен важнейший урок. Особенность этого фильма в том, что он не столько о трагедии, сколько о человеке, который не сдался. Понятно, что трагедия в нем также есть, но здесь конкретно можно говорить о подвиге. Человек знал, что у него есть цель, и шел к ней, и мы видим результат. Как вы думаете, в финале, если бы он все-таки остался и похоронил этого мальчика, может, он бы спасся? Берл Лазар: Я думаю, что он и так спасся. Он сделал то, что хотел. То, что нужно. Для Бога этот мальчик был похоронен. И все, что сделал Саул, не осталось без результата. И мы не знаем, как станут вести себя дети и взрослые, посмотрев этот фильм. Думаю, что они поймут, что есть праведный образ жизни, даже тогда, когда все вокруг невозможно воспринять и понять. Сейчас фильм выходит в прокат в России. А в Америке уже вышел. Почему он важен именно для русских людей, почему они должны пойти его посмотреть? Берл Лазар: Трагедия Холокоста для России сегодня важнее, чем для Америки. Америка далеко и Холокост там не чувствовали и не видели. Здесь, когда мы говорим о подвиге российских солдат, подвиге Красной Армии, понимаем, что были еще тысячи и, может быть, миллионы людей, которые рискуя своей жизнью, делали все возможное. Поэтому сегодня, когда снова поднимает голову фашизм не только на территории бывшего Советского Союза, но во всем мире... Думаю, что фильм важен для каждого человека, тем более русскоязычного - эти люди пережили Холокост, может быть, даже победили его, но, к сожалению, не до конца. У каждого свои взаимоотношения с Холокостом. Я, например, узнала о нем от своей бабушки. Может быть, у вас какая-то семейная история с этим связана? Берл Лазар: Наша дочка Лея, ей 15 лет, как раз сейчас поехала в Освенцим. Мы сидели за столом, и она задавала много вопросов еще до поездки туда. Мы говорили о том, что мы сегодня живы только потому, что наши предки спаслись от Холокоста. Для меня лично это и мама, и папа. Они пережили Холокост, чудесным образом остались живы. Какой урок? Сегодня нужно делать все возможное, чтобы оправдать то чудо, которое произошло с нами: что мы - здесь, и мы - живы. Понятно, когда мы видим, что даже без веры в Бога люди могут так действовать, то понимаем, насколько важно сегодня правильное воспитание, правильное понимание, и благодарность Богу за то, что еще евреи остались живы. И мы должны дальше творить добро, помогать людям и дать им возможность жить правильной жизнью. (Сусанна Альперина, «РГ»)

Для режиссера и сценариста Ласло Немеша фильм Сын Саула дебют и очень удачный, отмеченный премией Оскар. И кино действительно трогает, поднимает сложные вопросы, снято нестандартно, смотрится тяжело как из-за формы, так и содержания. Саул - еврейский пленник в Аушвице, но работает на нацистов. Как работает - выполняет грязную работу, которую они делать не хотят - сопровождают людей в дороге на смерть, убирает куски плоти, распыляет пепел... Его окружает ад и снято это так реалистично, словно мы - зрители - участники этого безумия. Камера непрестанно упирается либо в лицо Саула, либо ему в затылок. Угол обзора небольшой, но та малая видимая ... часть экрана заполнена болью и ужасом. Мозг сам дорисовывает картину до конца. Это бьет по нервам и создает невыносимую тяжесть. Машина злости и ненависти. Человек приравнен к «ничто». Его пинают, швыряют, унижают. Куски тел сбрасывается в одну сплошную кучу, а кровь стекает на пол, который не отмывается, настолько сильно он пропитался потрохами. Саул хочет одного - похоронить сына. Это становится его смыслом. Это удерживает его на ногах, придает силы и смелости. Хоть на мгновение его голова приподнимается и он смотрит не под ноги, а вперед. Фильм несет мощный посыл, но он жуткий, для просмотра тяжелый, практически невыносимый. Если «Список Шиндлера» - это шедевр именно кино, то «Сын Саула» угнетающая документалистика. Звуки, стоны, крики, лающий говор немцев, запыленные человеческим пеплом лица узников и тягостная покорность смешанная с обреченностью. Как писал Довлатов: ад - это мы сами. Вот так и в фильме, ад снаружи человеческой плоти сперва формируется в головах людей и эволюционирует уже в то, что потом окружает их. Их мысли материализуются. Концлагерь - материализованный ад. И весь фильм Саул ищет выход туда, в чистоту, в порядок, в голову. Ищет согласия с собой. Фильм Сын Саула депрессивный, мрачный, жуткий эксперимент, пугающий реализмом, он словно через экран транслирует всю мерзость и зловоние тех дней. И выхода нет. Ад в голове. (Линдон Камусов, «Yakinolub»)

Сильнейший материал. История, которая не должна забыться, а если и забудется, то кто-то должен будет снова напомнить. За это фильму нужно поставить пять, и еще раз вручить все те награды, которые он получил. Но лично для меня все, что есть в фильме, все что есть в этой истории, это обобщение накопленных знаний, мыслей и эмоций о событиях тех лет, а не гений режиссуры, или сценарного мастерства. Поэтому я смотрела, и понимала, о чем, я смотрю, так как видела глаза своих, прошедших подобный ад, держала их за руку, а для тех, кто видит только картингу, без подложки истории мне почему-то кажется ... фильм останется просто фильмом. (Юлия Тихомирова)

Похожий опыт мне довелось испытать однажды, читая «Искру жизни» Ремарка, лежа на пляже в Коктебеле. Погружаясь в мир обитателей концлагеря, периодически отрывая взгляд от страниц, как за глотком воздуха выныривая в окружающую реальность с вполне живыми, разной степени упитанности, загоревшими и бодрыми, ни о чем таком не думающими отдыхающими согражданами. Так и в этот раз из праздничной атмосферы фестивальной Одессы я и еще порядка пятисот добровольцев переместились в шокирующий мир адского конвейера для истребления евреев, к созданию которого нацисты подошли с истинно немецким педантизмом. И фильм, отображающий все этапы процесса от прибытия вагонов с людьми до сплавления пепла сожженных по ... реке, является в высшей мере убедительным напоминанием и предостережением о том, что может быть в кульминации действа, которое начинается с деления людей на сорта. Картина начинается с объяснения того, что в концлагерях из числа евреев, приговоренных к уничтожению, формируются зондеркоманды, которые выполняют всю грязную работу. Это позволяет им получить отсрочку на несколько месяцев, по истечению которых, их постигает участь соплеменников. Только это отличает их от остальных да еще большой крест, небрежно намалеванный красной краской сзади на куртке. И неизвестно, что хуже погибнуть сразу, до последнего момента имея искру надежды на выживание, или став пособником преступления и понимая, что ожидает в конце, пройти через все круги ада. В первые мгновения камера фиксирует размытое изображение, из которого возникает и остается уже практически до конца фильма лицо Саула Аусландера (Геза Рериг), одного из членов зондеркоманды, оставляя все происходящие вокруг него ужасы нечеткими и смазанными, лишенными деталей, но не ставшими оттого менее пугающими, вкупе со звуками и видимыми деталями вызывающими приступы головокружения и тошноты. Вполне вероятно, что также срабатывал защитный механизм сознания главного героя, направляя большую часть времени его взгляд в никуда, чтобы избежать вида окружающей воистину адской реальности или опасности попадания в поле зрения одного из представителей «высшей расы», внимание которых не сулило ничего хорошего. Не вдаваясь в лишние мрачные подробности, скажу лишь, что сюжет вращается вокруг попыток главного героя спасти тело мальчика, которого он считает своим сыном, и найти раввина для того, чтобы организовать традиционную погребальную церемонию. На первый взгляд эти его действия, особенно на фоне того, что в это время группа занимается документированием преступлений нацистов и подготовкой то ли к побегу, то ли к восстанию, кажутся не только бессмысленными, но и подвергающими смертельному риску живых людей. Возможно, это отчаянная попытка героя сохранить в себе остатки человечности. Окончательный вывод вы сможете сделать сами, если найдете в себе мужество на два часа погрузиться в кошмар, который был уготован миру еще в прошлом столетии и вероятность повторения которого, в тех или иных масштабах, существует и по сей день. (KarabasBarabas)

Пожалуй, не найдется темы, более серьезной в кинематографе, как холокост и геноцид, многие сразу же вспомнят «Список Шиндлера» Спилберга и посчитают режиссерский дебют венгра Ласло Немеша просчитанным ходом для приобретения «Оскара». К сожалению, шумиха, связанная с номинацией на золотого болванчика, порой не идет на пользу восприятию рядовому зрителю. Только не стоит забывать, в данном случае перед нами не только случай, который возможно имел место в истории тех страшных дней происходивших в Аушвице 1944-го года, но здесь так же демонстрируется существо с чертами человека. Человек (да и то уже вряд ли) по имени Саул своим понурым взглядом производит впечатление жуткое, - ... сжавшийся, выжатый, ослабленный, истощенный, усталый, еле живой, вытирая с пола кровь своего народа, он немного походит на героя книги Гроссмана «Судьба человека». Во всей суматохе, адском хаосе, страшной рабочей рутины завода по уничтожению населения, у нашего героя есть только одна возможность побыть хоть на одно мгновение человеком, - похоронить своего сына соблюдая обряд своего народа. И когда ты полностью осознаешь всю тяжесть данной истории, понимаешь желание авторов фильма, сводится к простой единственной цели, показать последний островок человечности, сохранения традиций своего народа и просто понятную, мотивированную родительскую любовь, пускай даже так. Словно обратная, ужасная сторона трагикомедии «Жизнь Прекрасна», только здесь не будет детского смеха, обстановка убивает надежду на счастливый конец. Камера же оператора Матьяша Эрдей следует за каждым шагом Саула, и в воду, и через огонь, за каждым его действием, - форма выбрана верной и точной, благодаря этому зритель может стать полноценным свидетелем происходящего. И возможно зритель разглядит во впавших глазах несчастного отца огонек светлого в том самом месте, где солнца не видно из дыма крематориев, а люди не живут, не выживают, а медленно и уверенно разлагаются, на мертвом месте, которое я надеюсь, никогда больше не заработает. Существенный минус действия(касаемо самой реализации), - отсутствие резких моментов и интересных деталей, картинка словно плывет перед твоими глазами, оставляя в памяти Гезу Рерига, главное открытие для меня найденное тут, актерская игра выше всяких похвал! Спасибо за внимание, смотрите кино! И самое главное берегите близких... (Dentr Scorpio)

Действие фильма происходит в октябре 1944 года в Освенциме. Эта конкретность угадывается скорее к концу фильма, а поначалу ясно лишь, что действие происходит в лагере смерти. Шауль входит в зондеркоманду - обслугу крематория. Он становится свидетелем того, как врач убивает выжившего в газовой камере мальчика, в котором, как ему кажется, он признает своего сына. На самом деле сына у него не было, и об этом рефреном ему напоминает другой заключенный, который очевидно его земляк. Да и по возрасту Шауль (около 30) не мог иметь сына-подростка. Он решает, что мальчика надо похоронить по Закону, и для этого он пытается найти раввина ... среди заключенных. Параллельная история заключается в том, что другие члены зондеркоманды узнают, что нацисты собираются их всех скоро уничтожить и начинают подготовку побега, в которую также оказывается вовлечен Шауль. В результате побега группе заключенных удается выбраться за пределы концлагеря, включая Шауля, который несет на себе мешок с телом мальчика. Во время переправы он захлебывается и теряет труп. Один из заключенных его спасает, вытаскивает на берег, и группа углубляется в лес. Но смысл жизни для Шауля потерян, его как сомнамбулу ведет другой из бежавших. Группа останавливается на короткий привал в какой то разрушенной охотничьей (?) избушке. И вдруг в проеме двери появляется (очевидно из ближайшей деревни) мальчик, похожий на "сына" Шауля. Дальше длинный кадр лица Шауля крупным планом. Глаза наполняются смыслом, и медленно появляется улыбка... Мальчик еще секунду стоит, удивленно таращась на зеков, потом быстро уходит. С ним уходит и камера, оставив в памяти зрителя крупный план просветленного впервые за весь фильм лица Шауля. Больше мы его не увидим. Камера теперь в течение минуты преследует крупным планом сзади мальчика, как она преследовала весь фильм Шауля. Внезапно мальчика хватают руки эсэсовца, одна из рук зажимает ему рот. Через короткое время раздается несколько очередей. Руки отпускают мальчика, и он продолжает свой бег. Камера "отпускает" мальчика, как она минуту назад "отпустила" Шауля, и останавливается подрагивающим статичным кадром на поляне перед стеной молодых деревьев. Конец фильма. Я с опаской шел на фильм. Что можно снять об Освенциме, о жизни по ту сторону добра и зла, о человеческой жизни, которую можно назвать животным существованием? Боялся сентиментализма с одной стороны (а ля "Софи делает выбор"), а с другой - натурализма сцен насилия. Эти две вещи, которых, как казалось, не избежать, обесценивают для меня любой фильм. Но в фильме нет ни того, ни другого (а если зритель это увидел - "тяжелый фильм" (с), то он - невинная барышня, которая смотрела какой-то другой фильм для барышень). Насилие разумеется, присутствует и составляет наверное 90% экранного времени. Но оно никак не натуралистично! Прежде всего, благодаря операторскому решению. Насилие практически всегда происходит на заднем плане кадра, который размыт. Но такое построение кадра не преследует, разумеется, цели "пощадить" зрителя. Оно является естественным следствием того, что практически весь фильм снят крупным планом и единственный объект этого плана - Шауль. Чаще всего, когда в движении, он снят со спины. Я долго думал, что мне напоминает это perpetum mobile in Inferno. Только утром понял: это стрелялка, а сам Шауль - это тот самый gun, который геймер видит перед собой и одновременно это и сам геймер, решающий на уровне рефлексов проблему выживания в игре, преодолевающий угрозы, которые возникают неожиданно и сыпятся как из рога изобилия. Сюжетность (обе интриги - захоронения мальчика и подготовка к побегу) вообще присутствуют скорее пунктирно. Главное - камера. Камера обозначает фактическое присутствие Шауля в этом аду, это ее главная задача. Инстинкт сохранения собственной биологической жизни зека и есть почти полностью содержание этой жизни. Почти... У части коллег Шауля появляется другая цель - это побег. Но для Шауля эта цель не главная. Он УЖЕ мертв к началу фильма и с этой жизнью кроме инстинкта его ничего не связывало, пока он не стал свидетелем "чудесного" выживания мальчика после газовой камеры и его смерти. И Шауль обретает смысл своего существования - спасение души "сына" через освященное Законом погребение. Даже не своей, он не похож на правоверного еврея, не молится, да и, наверное плохо знает Тору и Талмуд, иначе мог бы и сам прочитать Кадиш над покойным. Только трансцендентная жизни цель (а не побег - спасение своей жизни) могла стать истинно значимой для Шауля, его идеей фикс, потому что Шауль УЖЕ мертв. По сути, фильм в моем представлении это пролонгированная трансфигурация главного героя, которая начинается с "чуда" газовой камеры, "метемпсихоза" души дважды казненного мальчика в "убитую" уже душу зека из зондеркоманды и заканчивается в самом конце фильма появлением в проеме двери крестьянского мальчика поляка. И камера символично покидает Шауля и следует за бегущим испуганным мальчиком, в котором живет душа казненного, но и душа самого Шауля. (Last Russian here, «RuTracker»)

«Сын Саула» - это, пожалуй, самый успешный режиссерский дебют нашего времени. Гран-при в Каннах, награда Фипресси, Оскар за лучший фильм на иностранном языке, Золотой глобус и целая гора других престижных кинопремий. Простые зрители также оценили картину очень хорошо - 84% положительных оценок (audience score) на портале Rotten Tomatoes. И вся эта честь и хвала досталась венгру Ласло Немешу (дебютанту в большом кино) далеко не зря. Начать стоит с того, что это вовсе не очередной «просто хороший фильм», который вызывает легкий восторг, а потом частично вылетает из памяти, не оставляя после себя никакого культурного и художественного влияния. Наоборот, картина Немеша имеет ... все шансы войти в историю кино из-за своего необыкновенного мрачного стиля, особо жуткой атмосферы, художественности высокого уровня, ну и конечно же того факта (задумка режиссера, посыл фильма как доказательства), что картина является чуть ли не памятником гуманизму и самопожертвованию. Описание: Аушвиц, 1944 год. Невольным соучастником непрерывного ужаса холокоста становится венгерский заключенный Саул Ауслэндер. В составе зондеркоманды одного из крематориев он занимается сожжением мертвых тел. Он также провожает евреев в газовые камеры. Однажды Саул среди груды трупов узнает своего сына. Посреди нечеловеческого кошмара Саул решается на отчаянный шаг - спасти тело от сожжения. Он хочет устроить достойные похороны и с этой целью ищет раввина, который смог бы провести службу. Тем временем среди зондеркоманды проходит слух, что скоро их должны ликвидировать. Не желая мириться с подобной кончиной, заключенные решаются устроить бунт и уничтожить крематорий. В кинематографе уже давно не было такого персонажа и примерного героя, как Саул Ауслэндер. Человек, готовый рисковать собой ради хоть и уже не живого, но зато светлого и безгрешного мальчика. Сын ли это Саула? Вряд ли. Но зрителя может поразить целеустремленность главного героя, ярое желание похоронить ребенка по еврейскому обычаю, в нормальных человеческих условиях. С другой стороны, он сосредоточен только на спасении тела. Его, увы, не волнует план побега и он становится уязвимым. За воплощение такого шикарного образа в реальность нужно поблагодарить исполнителя главной роли - Гезу Рерига. Да простит меня великолепный Майкл Фассбендер, но Рериг однозначно лучший актер 2015 года. Одной только игрой взглядом он может произвести на вас впечатление выдающегося артиста. С самого начала мы следуем за Саулом и ни на секунду его не покинем до конца фильма. Подобно стилю братьев Дарденн и Гаса Ван Сента, камера движется за главным героем (план со спины) иногда направляясь на лица крупным планом. Удивительная игра со светом, бликами, фокусацией, силуэтами и движением камеры. Формат кадра достаточно «узковатый» для большого авторского кино, что дает ощущение, как будто тебя давят и сжимают. Такой прием усиливает эффект погружения в картину. Режиссер и оператор выработали четкий художественный почерк, созданный с помощью ярких и великолепно взаимодействующих друг с другом элементами. На мой взгляд, повторить подобное - очень сложно, но в будущем этот стиль окажет влияние на новое поколение кинематографистов, можно в этом и не сомневаться. Ласло Немеш, подобно многим великим мастерам от мира кино, уделил свое внимание на качество постановки, проработку атмосферы, создания деталей и взаимодействие с другими членами съемочной группы, для того, чтобы конечный результат поразил зрителя, что бы каждый «пунктик» был выполнен так как надо. Удивительно, но молодой режиссер, дебютант в большом кино, способен потягаться с некоторыми классиками. Фильм заставляет задуматься о сути человеческого самопожертвования, о сути внутренней человечности в целом. Более того, тематика холокоста остается актуальной, выходя за рамки времени, что вызывает достаточно шокирующее и жуткое впечатление, вкупе с обидой и стремлением хоть что то изменить. Рассказывать про смысл, посыл фильма - бессмысленно, так как для каждого зрителя должен быть свой личный experience и собственные выводы. Почему такая маленькая рецензия? Проблема в том, что про «Сына Саула» очень сложно говорить (но сказать есть что) и не очень то приятно вспоминать. Картина очень страшная. Аналогов страшнее и печальней ее в кино XXI века очень трудно найти. Давящая атмосфера, очень неприятные сцены, крики, стоны, боль и трагический концепт. Невольно начинаешь проводить параллели с нашим отечественным легендарным шедевром Элема Климова «Иди и смотри», которым от части вдохновлялся Немеш. После просмотра ты вдавливаешься в кресло и чувствуешь опустошение, которое нельзя ни с чем сравнить. «Сын Саула» - это тот фильм, от которого невозможно получить приятные эмоции, но тем не менее это тот фильм, который необходимо посмотреть, хотя бы потому что после просмотра вы более чем обогатитесь. Masterpiece. Аплодисменты стоя Ласло Немешу. (Иван Алонзов)