ПОСЛЕ ЖИЗНИ (1998)
WANDAFURU RAIFU

После смерти человек в течение недели должен выбрать самое счастливое мгновение жизни, с которым и отправиться в вечность...

Люди, отбывающие в мир иной, собираются в уединенном здании, где заботливые консультанты помогают им восстановить в памяти счастливые моменты жизни. В течение семи дней каждый должен определится и выбрать только один, который будет экранизирован для показа в кинозале вечности...

После смерти люди попадают в некое своеобразное чистилище: такие же, как и они, отбывшие в мир иной советники помогают им вспомнить самые впечатляющие моменты земной жизни. Рассказы людей становятся основой некоего фильма. Но не все люди обладают хорошей памятью. Кто-то вообще ничего не может вспомнить и ему нужно просмотреть видеозапись своей жизни, а кто-то, наоборот, хранит в памяти даже незначительные мелочи...

МКФ В САН-СЕБАСТЬЯНЕ, 1998
Победитель: Премия международной ассоциации кинокритиков (ФИПРЕССИ) (Хирокадзу Корээда).
Номинация: Главный приз «Золотая раковина» (Хирокадзу Корээда).
МФ НЕЗАВИСИМОГО КИНО В БУЭНОС-АЙРЕСЕ, 1999
Победитель: Лучший фильм (Хирокадзу Корээда), Лучший сценарий (Хирокадзу Корээда).
ПРЕМИЯ «ХЛОТРУДИС», 2000
Номинация: Лучший фильм.
МКФ «БРАТЬЯ МАНАКИ», 1999
Победитель: Приз «Бронзовая Камера 300» (Ютака Ямадзаки).
КФ ТРЕХ КОНТИНЕНТОВ В НАНТЕ, 1998
Победитель: Главный приз «Золотой монгольфьер» (Хирокадзу Корээда).
КФ В ТУРИНЕ, 1998
Победитель: Премия Холдена за лучший сценарий (Хирокадзу Корээда).
Номинация: Приз города Турина за лучший художественный фильм (Хирокадзу Корээда).
КИНОПРЕМИЯ «МАЙНИТИ», 2000
Победитель: Лучшая работа художника-постановщика (Тосихиро Исоми, Хидео Гундзи).
МКФ В ПУСАНЕ, 1998
Номинация: Премия «Новые тенденции» (Хирокадзу Корээда).
МКФ В НЬЮПОРТЕ (РОД-АЙЛЕНД), 1999
Номинация: Лучший фильм (Хирокадзу Корээда).
АССОЦИАЦИИ КИНОКРИТИКОВ ТОРОНТО, 2000
Номинация: Лучший сценарий (Хирокадзу Корээда).
АССОЦИАЦИЯ КИНОКРИТИКОВ ЧИКАГО, 2000
Номинация: Лучший фильм на иностранном языке (Хирокадзу Корээда).
ОБЩЕСТВО КИНОКРИТИКОВ ЛАС-ВЕГАСА, 2000
Номинация: Лучший зарубежный фильм (Хирокадзу Корээда).

Для большинства актеров, снимавшихся в фильме, это была первая работа в кино. Дебютировали: Арата Иура (https://en.wikipedia.org/wiki/Arata_Iura), Юсукэ Исэя (https://en.wikipedia.org/wiki/Y%C5%ABsuke_Iseya), Котаро Сига, Томоми Хираива, Таэ Кимура, Ясухиро Касамацу, Наруки Мацукава.
Большая часть рассказов интервьюируемых - это экспромт непрофессиональных актеров, которые вспоминали яркие моменты из своей жизни.
В картине есть отсылки к лентам «Ребекка» (Rebecca, 1940) и «Сентябрьская афера» (September Affair, 1950).
Кадры «После жизни»: https://www.alamy.com/stock-photo/wandafuru.html; https://outnow.ch/Movies/1998/WandafuruRaifu/Bilder/; https://www.tumblr.com/tagged/wandafuru-raifu.
Текст фильма - http://cinematext.ru/movie/posle-zhizni-wandafuru-raifu-1998/.
Премьера: 11 сентября 1998 (МКФ в Торонто); начало проката: 17 апреля 1999 (Япония).
Название в прокате большинства стран - «After Life».
Слоган: «What is the one memory you would take with you?».
Трейлеры: https://youtu.be/DN9sr5wVkik; https://youtu.be/Ei4BJjFIagE.
"Блестяще, остроумно, искрометно!" - The New York Times; "Шедевр!" - Newsday.
Хирокадзу Корээда о фильме (англ.) - https://www.indiewire.com/1999/05/interview-hirokazu-kore-eda-remembers-afterlife-82267/.
«После жизни» на Allmovie - https://www.allmovie.com/movie/v173451.
«После жизни» в Базе данных японского кино - http://www.jmdb.ne.jp/1999/dw000940.htm
На Rotten Tomatoes у фильма рейтинг 86% на основе 28 рецензий (https://www.rottentomatoes.com/m/after_life).
На Metacritic «После жизни» получил 91 балл из 100 на основе рецензий 19 критиков (https://www.metacritic.com/movie/after-life).
Картина входит в престижные списки «100 лучших фильмов» по версии журнала Image (85-е место) и «Лучшие фильмы» по версии сайта They Shoot Pictures, Don't They?.
Рецензии: https://www.mrqe.com/movie_reviews/wandafuru-raifu-m100046576; https://www.imdb.com/title/tt0165078/externalreviews.
Хирокадзу Корээда / Hirokazu Koreeda (род. 6 июня 1962, Токио) - японский кинорежиссёр, сценарист, продюсер и монтажер. Подробнее - https://en.wikipedia.org/wiki/Hirokazu_Kore-eda.
Официальный сайт Хирокадзу Корээда - http://www.kore-eda.com/.
Ютака Ямадзаки / Yutaka Yamazaki (род. в 1940, Токио) - японский кинооператор. Известен, прежде всего, по совместным работам с Хирокадзу Корээда: «После жизни» (1998); «Никто не узнает» (2004); «Цветок» (2005); «Пешком-пешком» (2008); «Чудо» (2011); «После бури» (2016) и др.

[...] Следующая проблемная зона постдока - реконструкция воспоминаний. Так, скажем, персонажи игрового фильма Хирокадзу Корээды «После жизни» - призраки в буквальном смысле на пленке, то есть люди умершие. Они должны с помощью интервьюеров вспомнить лучшие мгновения своей жизни, которые станут сценарной основой будущего фильма, но его мы не увидим. То есть в этом игровом фильме отрефлексировано само понятие «документальное». Оно есть то, что невидимо, неизобразимо. Однако существует. [...] (Зара Абдуллаева, «Постдок. О новом термине». «Искусство кино», 2012)

После смерти люди попадают в загородный санаторий - чистилище, где им предлагается выбрать из жизни единственное воспоминание. Его снимут на кинопленку, в этом фильме они и будут жить. Удивительная в своем прямодушии картина умудряется избежать тяжеловесного символизма, ложной многозначительности и других опасностей, связанных с местом действия, а в финале, приблизившись интонацией к Харуки Мураками, еще и вышибить слезу. Как и при видеопросмотре «Звонка», испытываешь смутно-тревожное чувство, которое зарождается где-то на пересечении путей - кино, смерти и твоего собственного. (Михаил Брашинский, «Афиша»)

10 лучших фильмов и сериалов о загробных мирах. Куда мы попадем, когда наша жизнь подойдет к концу? Никто этого точно не знает, но многие пытаются угадать. Новый диснеевский мультфильм «Тайна Коко», например, изображает мир иной как яркий, красочный город, вдохновленный мексиканским фольклором. Какие еще ленты и сериалы переносили зрителей в потустороннюю реальность? Мы вспомнили десять лучших картин и шоу о загробных мирах. [...] После жизни (1998). Действие эксцентричной и глубокой артхаусной ленты японского режиссера Хирокадзу Корээды развивается в «промежуточном месте» для душ, которые скончались и ожидают переселения в рай. В течение семи дней усопшие должны выбрать свое самое счастливое воспоминание. Затем оно будет воспроизведено и запечатлено на кинопленку, чтобы стать той единственной «собственностью», которую умерший сможет взять с собой в мир иной. Главный герой фильма - помогающий душам «советник», который обнаруживает, что его очередной клиент женился на его бывшей невесте (герой погиб во время Второй мировой войны). [...] (Борис Иванов. Читать полностью - https://www.film.ru/articles/svet-v-konce-tunnelya)

8 фильмов, чтобы посмотреть в глаза смерти - и подумать о жизни. [...] «То есть это всё чушь, по поводу того, что надо быть хорошим человеком, не делать зла? Все в итоге всё равно попадают вот сюда?» - сокрушается двадцатидвухлетний взъерошенный парень, сидя в залитом мягким светом кабинете в старом уютном доме, куда он попал вместе с ещё несколькими недавно умершими людьми. Напротив него терпеливый человек мягко кивает. После смерти люди селятся в этом доме на неделю. До среды у них есть время, чтобы выбрать своё любимое воспоминание, затем к выходным местная съёмочная группа его экранизирует. Дальше все смотрят вместе отснятые эпизоды в кинозале, и души отпускают с миром на покой. Очень нежная, рассказанная будничным тоном фантазия Корээды наполовину состоит из статичных планов людей, проникновенно рассуждающих о главных днях собственной жизни, а на вторую половину - из дыма, ваты, реквизита и обезоруживающе милых сцен экранизации фантазий (примерно из того же материала десяток лет спустя Мишель Гондри соберёт «Науку сна», по сравнению с этим изящным фильмом - почти что вульгарную). Всё это, конечно, не о смерти - всё это про жизнь и про то, как её прожить так, чтобы не оказаться внезапно в конце человеком без единого стоящего воспоминания. [...] (Наиля Гольман. Читать полностью - https://www.wonderzine.com/wonderzine/entertainment/movies/239323-death)

Философско-мистическая притча. Эта лента 36-летнего японского режиссёра Хирокадзу Корээды, которая в своём оригинальном названии, скалькированном с англоязычного Wonderful Life, безусловно, отсылает к классическому американскому фильму "Эта прекрасная жизнь" Фрэнка Капры, поразила воображение зрителей на многих западных кинофестивалях. Хотя картина не является особенно необычной для восточной культуры, где грань между реальным и ирреальным, жизнью и смертью не так очевидна, а уж тем более не кажется пугающей. И, пожалуй, исходный замысел Корээды намного интереснее своего экранного воплощения, представляющегося несколько однообразным и даже монотонным. Речь же идёт о том, как после смерти души умерших проходят финальное испытание в своеобразном Чистилище, вспоминая о минувшей жизни и пытаясь под руководством неких советников, находящихся вместе с ними в заброшенном пустом доме, выбрать всего лишь один момент из собственной судьбы, который как бы оправдывал их земное пребывание. Кто-то вообще ничего не может предпочесть, кто-то демонстративно отказывается это сделать. Одни говорят о сексе или любовной интрижке, другие упоминают про Диснейленд или своё восхищение перед цветущей сакурой. У каждого есть собственное представление о "прекрасном мгновении", которое следовало бы отнюдь не остановить, а напротив - заново пережить благодаря имеющейся на данный случай соответствующей записи на видеокассете. Впрочем, именно этот мотив зафиксированности любой человеческой жизни на плёнке не отыгран так, чтобы мы почувствовали, что кино - практически повсюду, и оно является подлинным хранилищем нашей личной и общей памяти. 7/10. (Сергей Кудрявцев)

Как и положено любой приличной конторе, рабочая неделя начинается с небольшой понедельничной летучки. "На прошлой неделе мы неплохо поработали, - говорит босс, - отправили восемнадцать человек. Но на этой придется сложнее - на очереди двадцать два". Служащие разбредаются по кабинетам. Посетители называют имена в ресепшене и получают номера. Прием начинается. - Здравствуйте, госпожа Ямомото. Вы, конечно, уже в курсе, но сейчас я должен сообщить вам об этом официально. Вчера в 19.35 вы скончались. Приношу вам свои соболезнования. - Спасибо. Канцелярия выглядит очень обыденно, немного запущенно. Похоже на бедный санаторий или пансион. Трудятся тут несколько человек. Их задача опросить новопреставленных и выяснить самое счастливое воспоминание из их жизни. Выбрать можно только одно. На это есть три дня. Затем этот эпизод будет снят на пленку в специальной киностудии. А в субботу во время киносеанса, когда иллюзия и впечатление от подлинного события совпадут, клиент отправится в иной мир, где будет помнить только этот, самый лучший момент своего земного существования. Сложнее всего выделить из всей жизни один день, час, минуту, несколько секунд абсолютного счастья. Одному сразу приходит на ум какой-то день из детства и самая замечательная поездка в трамвае. Другая хочет перенестись в молодость и увидеть самый счастливый вечер с самым лучшим любовником. Третий долго не может решить и, наконец, понимает, что готов просидеть вечность рядом со своей женой на скамейке в сквере. Четвертая мечтает снова стать девочкой и танцевать в новом красном платье перед любимым братом, подарившим его. Пятый почувствовал себя абсолютно счастливым, впервые поднявшись в небо на спортивном самолете. В павильоне рабочие строят декорацию той самой комнаты, раскачивают под фонограмму тот самый трамвай, вокруг самолета развешивают ватные облака, засыпают пол студии сухими листьями, ставят свет, подбирают одежду, объясняют задачу актерам. Обычный съемочный процесс. Каждый покойник становится режиссером своей жизни и дает советы, как точнее воспроизвести главную сцену. Худшее наказание - помнить всю свою жизнь, все ее позорные и печальные моменты. Но выбрать подходящий приятный эпизод совсем не просто. Поскольку все остальное будет навсегда забыто - предстоит отказаться от всех людей и событий, которые казались важными в жизни. Всем, кто не смог или не захотел принять это решение, придется болтаться между небом и землей, выполнять различные работы, предусмотренные для неустроенных духов, в частности, снимать фильмы для безмятежных счастливчиков. "После жизни" лишен даже малейшего намека на пафос и высокопарность. Он сделан необыкновенно просто, в стиле документального кино. Разговоры с покойниками сняты как интервью. С трудом можно представить себе, что это актеры. Жизнь же небесной киностудии ничем не отличается от обыкновенной. Ее работники не выглядят божьими слугами - пьют, едят, ссорятся, грустят, сердятся и неутомимо трудятся. Обсуждают детали будущих сюжетов. Настоящая японская компания с субординацией, дисциплиной и высочайшим качеством результата. Трудно представить себе страну, где бы мог появиться фильм с подобным отношением к смерти. В ней нет абсолютно ничего дурного или страшного, все это осталось в жизни. Смерть - переход в новое состояние и только. Но самое забавное во всей этой истории - роль и место кинематографа. Хирокадзу приравнял его к религии. Современный человек всю свою жизнь воспринимает как длинный фильм, временами скучный, временами увлекательный. Он записан на видеопленку, по году на кассету. Но эта видеорутина не является искусством, способным перенести человека на небо. Для этого годится только кино. (Александр Стрелков, «Киномания»)

Картина в бледно-голубых тонах. Что можно ожидать от японского фильма? А от фильма о жизни после смерти? Идя на сеанс японской картины «После жизни» Хирокадзу Корээда, я рассчитывала лишь на то, что я вряд ли что-то пойму. Однако предрассудки подобного рода всегда были для меня вполне преодолеваемы. И уж тем более, они не являлись препятствием для того, чтобы прочувствовать что-то новое и до сих пор неизведанное. «После жизни» — тот удивительно редкий случай, когда не наблюдаешь ни нотки пафоса и фальши. Герои в прямом смысле ЖИВУТ на экране. И, заметив это с первого кадра, понимаешь, что сейчас будет твоё любимое — кино вне стандартов в бледно-голубых тонах с изящной музыкой и отстраненными пейзажами. Все два часа, наполненные незамысловатыми воспоминаниями умерших людей, западают глубоко в душу и лечат её своей простотой и искренностью. В фильме нет нравоучений, назойливых «глубоких» замыслов и прочей белиберды. Есть только трогательные ответы людей на вопрос о том, в каком из своих воспоминаний они были бы готовы остаться навечно. Этот фильм намного ближе к жизни простого человека, чем любое из документальных недоразумений, призывающих людей к благородным чувствам разного рода. Режиссеры показывают жестокость и несправедливость в надежде выдавить у зрителя слезу, но это навязчивое «ОГЛЯНИТЕСЬ ВОКРУГ» лишь увеличивает шансы на то, что через неделю этот фильм уже не вспомнят. А все по причине изначально неправильной мотивации и бульварной наклонности режиссера. У Хирокадзу Корээда же с мотивацией было все в порядке, благодаря чему он создал кинофильм, где уровень пошлости близок к нулю. «После жизни» — это любопытная фантазия о том, что могло бы произойти с нами после смерти. Смотрите, и, может, вы увидите здесь себя. Вне всяких сомнений — это фильм-зеркало, предлагающий взглянуть на жизнь со стороны. Оценка 10 из 10. (Александра Русинова, «Иви»)

Фильм Хирокадзу Корээда «После жизни» один из самых потрясающих, которые мне удалось посмотреть в последнее время. Конечно, у каждого своё понимание значения слова «потрясающий». Для меня это «культурный шок», потрясение всех моих понятий о том, какое бывает кино, насколько завораживает сюжет и как не хочется расставаться с героями. Всё это для меня случилось в фильме «После жизни». Картина рассказывает историю 22 только что умерших людей, которые прибыли на промежуточную станцию на пути в вечность. Станция напоминает старую школу или контору. Их проинформировали о том, что в течение недели они должны выбрать что-то самое памятное из своей жизни, чтобы провести в этом памятном моменте вечность. Думаю, не все зрители согласились бы с такой концепцией вечности, ведь, по сути, это День сурка. Изо дня в день переживать один и тот же пусть самый счастливый момент жизни, это звучит как приговор. Но, с другой стороны, речь-то идёт о вечности и здесь разнообразие не поощряется. И кстати, режиссёр фильма «После жизни» меня вполне убедил в своей точке зрения. Полностью принимаю. Большинство людей, играющих недавно умерших, совсем не профессиональные актёры. Режиссёр Корээда начинал с документального кино и умеет работать с любителями. Фильм проходит как серия интервью - их проводят служащие станции, молодые ребята и девушки. Они задают одни и те же вопросы о самом памятном моменте жизни и воспоминаниях об этом моменте. Режиссёр принял гениальное решение взять непрофессионалов и записать их настоящие воспоминания вместо придуманных в сценарии. Воспоминания настолько поразительные, что пересказывать их не имеет смысла, чтобы не испортить вам впечатления от просмотра фильма. В перерывах между интервью мы постепенно знакомимся с теми, кто берёт эти интервью. Они помогают людям выбрать эти счастливые моменты, правильно сориентировать людей, не ошибиться в выборе, чтобы взять с собой не какой-нибудь пустяк, а самое главное, суть, смысл. Постепенно мы узнаём и самих служащих: как они попали на станцию, почему согласились на такую работу, в каких отношениях они находятся между собой. Как только сделан выбор счастливого воспоминания, служащие переносят их на плёнку, и во время просмотра фильма умерший переносится в ту реальность. Среди умерших есть и такие, кто не может выбрать мгновение достойное вечности. Один говорит, что жизнь его была ничем не примечательна. Другой паренёк категорически отказывается что-то выбрать, потому что считает себя в ответе за каждый прожитый момент. Фильм «После жизни» рассказывает о памяти и как она важна в нашей жизни. Корээда решился снять свой фильм после очень печального события в своей жизни: его отец заболел болезнью Альцгеймера и не узнавал своего сына. Режиссёра также интересует как много из того, что мы вспоминаем, действительно было правдой и в какой мере мы идеализируем наши воспоминания. Особенно, если это было давно, то насколько они аутентичны, или мы заполняем пропуски фотографиями из альбомов, домашним видео и рассказами родственников? Очень важным отправным моментом фильма является то, как служащие станции детально восстанавливают воспоминания. Невольно начинаешь задумываться над своими воспоминаниями. Несмотря на мрачную тему, фильм позитивный и добрый. Он соткан из самых изумительных воспоминаний людей. Например, одна женщина вспоминает, как брат подарил ей красное платье, когда она была ребёнком и как она самозабвенно танцевала в нём, как героиня фильма «Красные туфельки». Она вспоминает это с такой детской радостью, что невозможно не радоваться её счастью, когда служащие полностью реконструируют этот эпизод из её жизни. Сцены воссоздания сняты на особой плёнке, чтобы подчеркнуть яркость происходящего и передать остроту самого дорого воспоминания. Как самое дорогое воспоминание в моей памяти сохранится этот удивительный фильм - тёплый, интимный, как старая фотография из семейного альбома. (georgina, «Я о кино»)

Выше стропила, плотники. «Я подозреваю, что люди вступают в сговор, чтобы сделать меня счастливым» - Дж. Д. Сэлинджер.
1. Слухи о лучшем фильме - "После жизни" - расползались по Московскому фестивалю. Но я слухам не верю. "После жизни", как говорили, "все никак не могли растаможить". (Лично я такую справку получила в кинотеатре с консервативным названием "Художественный".) Праздник постепенно клонился к закату, а лучшим - по мне - фильмом фестиваля оставался "Юха" Аки Каурисмяки. На следующий после закрытия Московского день я "После жизни" увидела. Действительно, близко к гениальности (просто гениальных фильмов много). О том, что все бывает в жизни, мы уже знаем. Но чтобы "После жизни" был так чувственно документален (кавычки я бы не ставила) - по-моему, впервые. За недавнее время помню в такой близости только "Мертвеца" Джима Джармуша. Следующий его фильм - "Собака Призрак: путь самурая" - посмотреть еще не довелось. Но название действует ободряюще. Особенно после фильма Хирокадзу Корээда, прошедшего этот традиционный для японцев путь нетрадиционным для японской жизни и искусства образом. Радикальным даже для самих - до щепетильности смелых - жителей Страны восходящего солнца. Потом я узнала, что параллельно закрытию фестиваля, параллельно "Звездным войнам" и банкету "После жизни" трижды (это важно для сюжета фильма) показали в Музее кино, как бы запустив без лишних рассуждений в историю кино. Значит, успел Кирилл Разлогов (подобно "Чичикову на таможне" в иллюстрации Шагала [1]) доказать, что в гоголевской России возможно все. Включая немыслимое. Короче, все, что немыслимо, - возможно. Опыт критики чистого разума дан нам в ощущении как натуральный продукт товарообмена. (Чем не продолжение сожженных "Мертвых душ" в галерее живых душ "После жизни"?) Метафизическая реальность "После жизни" есть прообраз мистической природы кино. История такого кино всегда в настоящем и никогда не окончательна. Такое кино удостоверяет преходящую жизнь и ограждает ее от распыления. В обманке киноиллюзии, под управлением живого оркестра (провожающие на небо умерших в этом фильме - музыканты-любители) звучат здесь исповедальные голоса. Раскрываются "вещи в себе". Об этом, собственно, если трансцендентальную логику свести к формальной, картина "После жизни". Посмертное блаженство героев достигается разными путями. Самый генеральный из них состоит в призрачности границ между счастьем - несчастьем, прошлым - будущим, реальностью - иллюзией, востоком - западом, жизнью - искусством. Но Хирокадзу Корээда не релятивист. Просто, будучи "неким идеалистом", он "сам нисколько не сомневался в том, что он реалист. Однако, думая так, он в конечном счете был идеалистом" [2].
2. Про режиссера Хирокадзу Корээда мало что известно. Первый его фильм "Мабороси" получил в 1995 году призы на фестивалях в Венеции, Ванкувере, Чикаго. Зато "После жизни" прошел незаметно в Сан-Себастьяне и прибыл на московскую таможню с фестиваля во Фрибурге. Сегодня, 6 августа, годовщина погибших в Хиросиме. Я пишу о фильме "После жизни", а по телевизору показывают траурную церемонию после жизни тысяч японцев спустя пятьдесят четыре года. Среди них, возможно, есть и те, не известные миру люди (и их слезы), которые вызваны в "После жизни" на экран памятью молодого Хирокадзу Корээда, ставящего, кстати, документальные фильмы для японского телевидения. Но сам режиссер не показывается. Либо он агент японской разведки, либо повторяет опыт [3] Сэлинджера. Не зная фактической стороны дела, я выбираю второе. Вспомним героев "Голубого периода де Домье-Смита", "Выше стропила, плотники", связанных с японцами тяжкими и освобождающими узами. Но не забудем и не бросающееся в глаза присутствие в фильме Хирокадзу Корээда японских корней. В частности, "Хагакурэ" Цунэтомо Ямамото, пропущенного здесь сквозь послевоенную интерпретацию Юкио Мисимы [4]. Так или иначе, Хирокадзу Корээда выстрелил из двух углов в золотое сечение. С одной стороны, предложил взглянуть на обманчивую - запредельную - обыденность происходящего как на экстраординарное событие. С другой - показал, что неповторимость каждого события есть общечеловеческий удел. Что созерцательная (изнутри - вовне) активность - это условие игрового действия. Что чувственный опыт уравновешивается бесстрастной формой, хотя и скрытым азартом. Что обычное и есть самое парадоксальное. Что любой человек в душе артист, поэт, режиссер. И при этом еще человек. Если, конечно, не отшибло (или если ему не отшибли) память. Что искусство восприятия своей и чужой жизни становится - закон оптической реальности - безыскусной киноиллюзией. Странное очарование. "После жизни" мог бы - без ложных обвинений в плагиате - называться "Человечность". При всем том по-модернистски серьезное или по-режиссерски лукавое самоустранение Хирокадзу Корээда (напомню, документалиста) - свидетельство его сверхприсутствия. Умерев в артистах, в кино о кино точно так же, как умирают со счастливыми воспоминаниями его герои, переходя на вечное поселение, Хирокадзу Корээда воскресил в каждом из них авторов. В "После жизни" прояснилось: vita brevis, kino longo.
3. На какой-то станции, в неопределенно-личном пространстве, только что умершие и совсем "как живые" встречаются с теми, кто здесь задержался. Вновь посетившим этот уголок надо выбрать одно, главнейшее, воспоминание. Собранные вместе, они составят кадры фильма для еще не почивших смертных. С этими же воспоминаниями они отправятся дальше, заслужив как неподкупные, неунывающие и подтянутые художники вечный покой. Однако чуть заметная помеха в изображении и, разумеется, еще тот, "третий" свет - он в основном искусственный, и его источник показан в кадре, - свет самой картины, определяют суггестивный реализм и небрежение изысками, пусть в самых тонких вариантах. А также силу, выходящую в "После жизни" за рамки искусства [5]. "Я как-то вспомнил виденный мною портрет Тосю Сяраку. Человек, изображенный на портрете, держал у груди раскрытый веер с зеленым рисунком волн в стиле Корина. Это усиливало прелесть колорита всей картины. Но, посмотрев в лупу, я увидел, что то, что мне казалось зеленым, было патиной на золотой краске. В этой картине Сяраку я почувствовал красоту - это факт. Но не ту красоту, которая была схвачена Сяраку, - это тоже факт. Такая перемена может возникнуть и в литературном тексте" (Акутагава).
4. Фантастичность сюжета, фантастика самого появления этого фильма в гоголевской Москве (а не в Петербурге или провинции), вычерпанность до дна, взыскуемая в этом чистилище от персонажей их проводниками вперед и выше, которые, в свою очередь, являются героями снимаемого кино, соотносятся, самым непосредственным образом, с воспоминанием "самого счастливого дня жизни" героя "Голубого периода де Домье-Смита", описанного им в неотправленном письме к своей несостоявшейся ученице, еще не принявшей постриг, в монастырь (сам он подвизался на курсах, обучающих живописи, которые держала чета японских проходимцев по фамилии Йошото в Канаде). Итак, он писал: "Много лет назад, когда мне было семнадцать, я пережил самый счастливый день в жизни. Я должен был встретиться за завтраком со своей матерью - в этот день она впервые вышла на улицу после долгой болезни, - и я чувствовал себя абсолютно счастливым, как вдруг, проходя по авеню Виктора Гюго - это улица в Париже, - я столкнулся с человеком без всяких признаков носа. Покорно прошу, нет, умоляю вас - продумайте этот случай. В нем скрыт глубочайший смысл". (Как и в "Носе" Акутагавы - о монахе, мучительно недовольном своим длиннющим носом, затем путем сверхунизительных усилий его укоротившем, зато заслужившем - за свое преображение - издевательский смех и вернувшем старый карикатурный нос и одновременно душевное успокоение, обретенное, правда, только в сравнении с удовлетворенной мечтой.) Но воспоминания персонажей Хирокадзу Корээда потому и сбываются в кино, что не омрачены никаким поиском прекрасного. Никаким эстетизмом [6]. Все эти вроде бы околичности возникают в памяти уже во время просмотра фильма, который мобилизует разум и чувства, погружает в себя и в близких тебе людей.
5. Три дня - кратчайший путь долгой жизни - дается в фильме на то, чтобы герои огляделись за этот, последний, срок и выбрали сгусток времени - радости. Разрешили бы старинную, как неуклонный путь самурая, дилемму "или - или". "После жизни" начинается и заканчивается кадрами лестницы, по ступеням которой поднимаются персонажи. Это незарастающая нестоптанная народная тропа сокровенных индивидуальностей. Они все прибывают, прибывают (в начале и в финале), чтобы пребывать здесь и в каких-то еще будущих фильмах. Мы видим только ноги. Лица, спины покажутся потом. Никаких метафор предъявлять не стану. Никаких слов типа "между адом и раем". Вспомню только вышеупомянутый свет. Ступеньки ведут в комнату, где во фронтальной композиции на среднем-крупном плане (оксюморон тут уместен) идет "допрос". Настольная лампа светит ярко, но мягко. Отраженно. Перед нами мертвые как живые в момент самоопределения перед отделением - из одной жизни в другую. Представлены они в наилучшем виде, одеты хорошо в том смысле, что костюм позволяет понять, кто когда умер. Ненавязчивы и приветливы. Сдержанны. Мужчины и женщины. Молодые и старые. В расцвете лет. Самоубийцы и почившие своей смертью. Теперь всем им воздастся vitoi Новой. Амбивалентным смыслом наказания еще одной жизнью можно в данном случае пренебречь. Поскольку воздастся им в кинематографической иллюзии. Радикализм режиссера - в ненаивном прямодушном взгляде на вещи. В решимости сочинять эпические кадры своего объективного до абсурдизма кино. В результате сухой остаток: неиллюзорное пространство и движущееся, как кинопленка, время. Выход за пределы кино осуществим только в кино. В котором - в пробелах интриги - застывает несколько планов. Дверной проем, за ним снег идет. Или это был белый-белый свет? Потом ущербная луна на черном небе, волшебным мановением дорастающая до полнолуния. Или луна на небе - словно из-под плаща иллюзиониста - оказывается потолком натуральных декораций. Потолок поднимается, за ним - голубейшее небо. Или вдруг нецветущие - небытовые и непоэтичные - ветки сакуры. Немой кадр - ответ на слова одной тетеньки из фильма: "Я тоже люблю цветущую сакуру".
6. Не все в саду! "...душевный импрессионизм, стремление к фиксации мига, - пишет П. Вайль о Японии и японцах в "Гении места". - В основе их эстетики - красота быстротечности. Любовь к самому мимолетному из цветений - сакуры. Доблесть умереть молодым. Краткость трехстишия-хокку. Стремительный полет камикадзе... Внезапное застывание актера Кабуки. Фотография. Попытки остановить мгновение" [7]. Но эту общезначимую японскость Хирокадзу Корээда уточняет по тому же - общезначимому - следу. Не верит в фотографию! Не различает доблести смерти в любом возрасте. Вытягивает любовь к мимолетному - судьбоносному, но затертому в течение жизни другими любовными приобретениями. В стремительном полете камикадзе успевает заметить очертания облаков. Застывание актера Кабуки переносит на застывание нас, зрителей [8]. Попытки остановить мгновение постепенно подменяет длящимся временем киносъемки. Наконец, сентенции "Ценность - не смысл жизни, а просто сама жизнь" протипоставляет именно ее смысл, а уж сквозь него жизнь в фильме. Никакой "Похвалы тени". Все сочится оригиналом. Включая видеоизображения прошедшей жизни. Хирокадзу Корээда удалось протянуть пока еще молодую историю кино в ХХI век. Как Чехову пришлось вывести русскую драматургию в век ХХ. Как Пиранделло, с которым Хирокадзу Корээда вступает в близкую нетесную связь, поскольку и его персонажи находятся в поисках автора, перевел итальянскую литературу из ХIХ в ХХ, уходящий, век [9]. У Хирокадзу Корээда иррациональное познание героев доходит до крайней точки. А жизнь продолжается в исторической перспективе кино. В единственной копии, сохраняющей нерастиражированную силу и энергию жизни. "Счастливые случайности" или "памятные случаи" в этом фильме - это истории каждого персонажа в гармоничном совпадении с собой, сплетенные в историю заснятого на пленке существования. У Пиранделло говорят: "Но ведь жизнь - это пушинка... Дохнешь - и нет ее". Хирокадзу Корээда благодаря кино лишает это несправедливое устройство жизни окончательной развязки. После фильма одна знакомая сказала мне, что ее впечатление почему-то похоже на восприятие "Вани с 42-й улицы" Луи Маля. Что, по-моему, говорит о возможном - внеритуальном, то есть прямой логикой необъяснимом - сопряжении художников переломных эпох. Тех, кто были последними в истекающем веке и стали первыми в наступающем. Но внеритуальность граничит с ритуальностью. Выход за границы японскости, обхождение без брутального сентиментализма (или сенсуализма) Такеши Китано или, скажем, иное, по сравнению с фильмами Одзу и с его трактовкой бытийности, воскрешение реальности связывают западничество Хирокадзу Корээда с обращением к восточному театру и поисками новой театральной реальности Питера Брука и Ежи Гротовского [10]. Натуральная естественность посмертного пространства в "После жизни", граничащего с бесконечным временем, оказывается той самой потусторонней условностью, которая раздвигает возможности жизни до безусловности кино. Зато макеты для съемок будущего фильма нас приближают, подобно гриму в Кабуки, к самой реальности. Ее, в свою очередь, замутняют фотографии. А смертельная страсть к ним буквально всех без исключения японцев здесь осмеяна! Равно как "смесь естественности и искусственности" грима "определяет двусмысленность театрального представления" [11], так и условный реализм этой картины определяет двойственность кино как иллюзии жизни. Жизни как иероглифа, который надо расшифровывать. Репетиция съемок в этом фильме сродни "имитирующему жесту" в театре, который кинозритель распознает с легкостью. Теперь, на пороге нового века, возникает и новый культовый образ кино. "Когда-то, когда ритуал превращался в театральное событие, выбиралось специальное место для таких встреч" [12]. Сейчас, после мнимой смерти автора, Хирокадзу Корээда находит пограничное между жизнью - смертью пространство, чтобы превратить кино в ритуальное событие. Причем артисты и зрители в роли героев этого фильма совмещаются в образах сотворенного и творимого мира, в обрядах "входа и выхода" [13]. Входа в кинореальность. Выхода - в обыденную загробную жизнь. Следствие: обновление самого понятия японской ритуальности. Фильмическая церемония Хирокадзу Корээда сравнима с жестом радикальных режиссеров, обращавшихся в переломное время и в эпоху выдохшихся театральных форм к старинному театру. В этом смысле путь самурая-западника Хирокадзу Корээда зеркально отражает путь Брука и Гротовского.
7. Лица. Они тут не типично японские. Впечатление подмешанной крови [14]. Неиссякаемость личных ассоциаций. Смотрят эти лица не на нас, а на того, кто их вытаскивает в недурную бесконечность. Кто помогает всплыть воспоминаниям на поверхность. Не утонуть в "реке времени". Но спасателей мы не видим. За поясным портретом исповедующихся - окна. В середине замутненных стекол - неровные прозрачные очертания. За ними - фрагмент пейзажа. На протяжении фильма он будет в разных временах года. Потом мизансцена изменится. И мы увидим тех, кто регистрирует воспоминания. Ближе к финалу, когда пружина сюжета распрямится, молодая женщина - одна из тех, кто здесь задержится надолго, отказавшись выбрать воспоминание, потому что влюбилась в молодого человека, который прежде любил другую, а та, в свой черед, выбрала своим воспоминанием хождение на его могилу (он погиб молодым во время войны, она потом вышла замуж, но любила его), - будет репетировать опрос вновь прибывших, пока еще не поднявшихся, сидя против пустого стула за столом с включенной лампой. Сосредоточенная и доброжелательная. Поднимем стропила выше. Прозрачные островки оконных стекол - это освобождение от всего лишнего. Вот в чем минималистская - объемная - поэтика этого фильма. Когда обнажается "на стеклах вечности" самое лучшее, что должно остаться от личного выбора человека. Но под приглядом и обороной союзников! Но при этом выбора персонального, уже не скованного ни условиями, ни условностями, ни болезнями, ни роковой необходимостью.
8. Время действия фильма: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье. Семь дней повторения жизни. И творения скоротечного фильма. Но вся жизнь - во всяком случае одного из героев, который никак выбрать не может, - уже есть настигнутое время. То есть актуальное кино. Кассеты аккуратно сложены на полках. Вот он усаживается смотреть их. И оживляет свою жизнь "перед лицом" окончательного приговора. Этот псевдодомашний - потусторонний - архив корреспондирует с настоящим архивом, из которого сделал свой фильм "Частные хроники. Монолог" Виталий Манский. Радикальный документализм его картины, смонтированной по игровому сценарию, но без единого постановочного кадра - все они отобраны из любительских лент, - рифмуется с "После жизни". А внеэстетская художественность японского фильма основана на квазидокументальной видеозаписи трудов и дней каждого из его героев.
9. Вот старушка, уютная, подобранная. Она собирает листики, орехи. Не произносит ни звука. - У вас есть дети? Отрицательно качает головой. - А внуки? Те, задержавшиеся, кто берет интервью у переселенцев на этом эвакуационном пункте, играют в оркестре. Персонажи-комедианты. Трогательные и выносливые. Кукловоды японского кукольного театра Бунраку. Трое - на одну куклу. Но и сами они - куклы в руках режиссера Хирокадзу Корээда. Пожилая женщина вспоминает красные башмачки, в которых она танцевала. Ее спрашивают, помнит ли она движения этого танца. Сначала она вспоминает песенку, поднимает руки и... мелькает - буквально доля секунды - каемка ее исподней красной кофточки. Этот проблеск детали и есть материализация легкого, если дышишь, но тяжелого, как переходное время, воспоминания, только что загоревшегося и равнодушно потухшего. Это было мимолетно. Презентабельный мужчина вспоминает неутолимую потребность в соли, когда - во время войны - даже пот его был пресным, вспоминает рис - "а к нему хорошо бы курицу", - сигарету, что дал ему американец. Последнюю сигарету приговоренного. Роскошная женщина в ярком платье с цветком на груди хочет забыть, но сохранив на память дорогую боль родов. Ведь если держаться за эту боль, "не было бы на свете мальчиков и девочек". Кто-то вспоминает снег. Кто-то - ветер в трамвае. Кто-то - встречу с мужчиной: "Я чувствовала себя героиней фильма. Он так был добр ко мне. Но у него была жена".
10. Летчик говорит об ощущении, схваченном на лету между облаков. Его спрашивают: "Вы помните очертания облаков?" - "Они были похожи на сахарную вату". Тут же строится макет самолета. Его "тип определяется расположением крыльев". Выясняют у следующего: "У вас есть хобби?" В ответ: "Кино. "Идиот". С Ингрид Бергман". - "А "Ребекка" вам нравится?" [15] "Какие фильмы вы предпочитаете?" - "Когда самураи и все такое..." Заветное слово произнесено в "После жизни" единственный раз. Придется все-таки сказать - вслед за персонажами "После жизни": "Если все остальное, кроме этих мгновений, можно будет забыть, тогда это действительно рай". Или философия жизни. Немыслимая вне философии смерти. Через пятьдесят лет двадцатидвухлетний юноша, умерший в 1945 году в госпитале, узнал, что составлял счастье любимой. Ее звали Киоко. (Других имен в фильме я не припомню.) Как только он дождался ее смерти и случайно узнал после жизни о ее выборе, то решился наконец перебраться отсюда подальше, зато к ней поближе. Перепоручив ей роль проводника-спасателя. Но влюбленная в него девушка выбирать отказалась, потому что захотела навсегда сохранить его "внутри себя". И застрять на непреодоленной границе [16]. Старик женолюб (это эвфемизм) все время рассказывает о своих сексуальных похождениях: выбрать свое единственное воспоминание не в состоянии. Потом - об этом мы узнаем не от него, а от интервьюеров - он выбирает эпизод свадьбы своей дочки в момент, когда она вручала букет родителям. Просто он стыдился рассказать о действительно интимном. Поэтому и болтал о бабах. "Не надо смущаться", - говорит тут один из местных, ведущих на экран будущего кино. И в этой фразе - суть ошеломительной ненадрывной отваги молодого японского режиссера.
11. Между вновь прибывшими и задержавшимися на пересылке рождается, как в настоящем кино (или в настоящей жизни), свой непредвиденный сюжет, своя коллизия. Некий молодой человек хочет вспомнить не быль, а сон. Он разъясняет: его сон - сон о будущем, а воспоминание - это прошлое. Когда же ты заглядываешь в будущее, ты создаешь новый фильм. Не остывшую, не заболтанную реальность. А это важнее, чем смотреть назад. Даже если это хорошее старое кино. Кроме того, очень жаль оставаться только с одним воспоминанием. Поэтому "После жизни" есть, в сущности, посвящение (инициация) молодых людей в будущую режиссуру. Такое кино раскрепощает и обостряет восприимчивость.
12. Старушка с детским старанием рисует красным фломастером платье своей мечты и молодости. Это был, наверное, ее "голубой период", как у де Домье-Смита, который врал чете Йошото (у Сэлинджера), что был знаком с Пикассо. - Вам нравятся западные платья? - Я помню розовое платье, - отвечает японская старушка как бы невпопад. А на самом деле отсылая нас режиссерской обмолвкой к непарадоксальным и равновеликим на перекрестках Азии - Европы смыслам. Внятным и вместе с тем трудно уловимым.
13. Потом появляется ночной город. Машины плывут бесконечным потоком. В этом движении нет приливов-отливов. На мосту стоит девушка. Над ней часы. Она бредет по городу под стук - не трамвайных колес, а маятника - убывающих трех суток. Трех, по-нашему, дорог, по которым скачи - не доскачешь. Но - добудешь. Что дает такой прямой, как запись прямого звука, счет времени? Как увидеть невидимое? На перевалочном пункте, где снимается кино, много фотографий - эпизодов из жизни, поднявшихся по ступенькам. Но: "Столько снимков, и все напрасно! Ничего не удастся воспроизвести. Этим нельзя воспользоваться!" И надо снова воссоздавать каким-то другим манером внеочередную кинореальность. После "или - или".
14. Построим сначала макет. "Но трудновато будет соединить звук с изображением. И к тому же в реальной жизни шляпа могла бы слететь. Тогда не лучше ли держать ее в руке?!" Это репетиция одного из эпизодов-воспоминаний. Но каков подход! И какое изящество. Интересно было бы узнать, кого снимал режиссер. Или непрофессионалов? Тут вся испорченность высоколобого зрительского восприятия летит в тартарары беспечным, казалось бы, но нелегкомысленным даром режиссера - сценариста - документалиста. Над вымыслом слезами обольюсь.
15. Наступает пятница. До титра "Пятница" у одного из героев отключается фен. И встык мы слышим текст: "Электросеть перегружена, не пользуйтесь феном". Божественная игра в кино и жизнь, преображенная кино, набирают в этом эпизоде такую чудодейственную иронию (или грацию), что промывают зрачок и сосуды. Пробуждают воображение. Провоцируют твое будущее кино и воспоминания о прошлой жизни.
16. Почему так непереносимо труден выбор? Ведь вспоминают герои "После жизни" охотно, а порой даже с удовольствием. Но тебе объясняют сто раз объясненное - никакого снобизма Хирокадзу Корээда не ведает: "Выбрать - значит взять ответственность за свою жизнь".
17. К вопросу о внеэстетской природе этого фильма. "С возрастом как будто выцветаешь, - говорит один из персонажей. - И люди стараются это компенсировать". Чем же? Семидесятилетний мужчина - тот, кто просматривал кассеты своей жизни год за годом, - выбрал наконец парк рядом с кинотеатром, куда он - в последний раз в той жизни - ходил с женой. Начинаю догадываться: рай - это кино. Это - в конце концов, у них, как и у нас, - важнейшее из искусств. Но в него еще надо пробиться и по пути не задержаться. Не каждого даже в Японии туда заносит. Но зависит это (не только в Японии) от твоего выбора. Порука - мысль об ответственности. Ведь "каждому писателю свойственно чувство чести столяра. Ничего позорного в этом нет. Каждому столяру свойственно чувство чести писателя" (Акутагава). Путь, в общем, открыт для всех желающих. Но: "Делать - не всегда трудно. Трудно желать. По крайней мере, желать то, что стоит делать", - "переписал" Акутагава из записной книжки Чехова: "Русскому человеку надо пожелать умение желать" (цитирую по памяти).
18. Поднимемся на ступеньку. "Ночь землетрясения совпала с ночью корейского восстания. Этого я боялась больше. Корейцы хотели отступать, а люди думали, что нападать. Так рождаются слухи". И в то же самое время - изумительная перифраза Акутагавы [17]. Другим Ты можешь сказать, Что это слухи. Но когда сердце спрашивает, Как ты ему ответишь? На эти вопросы Хирокадзу Корээда отвечает не мастерством. То есть не поистине языческим поклонением профессионализму. А воинственным и человечным совпадением "документальных" свидетельств, которые составляют плоть, дух, время и пространство его фильма. Культового кино в прямом - церемонном - значении этого слова. А значит, новаторского. Когда же старая тетка будет играть в снимающемся в "После жизни" фильме младшую сестру молодого человека, мы не только улыбнемся, но и оценим высокую - традиционно ритуальную - условность новейшего кино Хирокадзу Корээда, вставшего в один ряд с непреходящим из века в век, изо дня в день, как бродвейское шоу, стилизаторским реализмом театра Кабуки, совершившим революционный переворот по отношению к условной, как сама реальность, эстетике театра Но. У Хирокадзу Корээда процесс съемки становится ритуальным выбором киноцеремонии.
19. Смотря фильм, моя подруга - до того, как героиня-девочка выбрала своим единственным воспоминанием поездку в "Диснейленд" - тоже загадала этот мультикультурный рай. Я же не могла остановиться ни на одной из сонма своих мимолетностей. Мне хотелось бы не растерять их все. Так что я даже рада, что время мое пока не истекло. Но чтобы быть честной, чтобы выйти за рамки профессиональной роли критика, чтобы не задушить личное отношение к фильму, я расскажу эпизод. Когда-то мой отец дирижировал "Севильским цирюльником". Это был очередной спектакль. Оркестр звучал потусторонне. После спектакля я пошла за кулисы со словом "гениально". Папа, как обычно, непринужденно парировал: "Но не больше". Я не унималась: "Ты настоящий оперный дирижер. С каким благородством, с какой щедростью, не теряя ни в тембре, ни в нюансах, ты почти убрал себя, чтобы выставить вперед и дать возможность певцам..." Вытащив запонки из манжет абсолютно мокрой фрачной сорочки, он быстро, счастливо и строго взглянул на меня: "Ты заметила это?" Спустя несколько дней мы пошли на гастроли Венской оперы в Большой. Давали Вагнера. Но что - не помню. После первого акта папа повторял одну фразу: "Хочется умереть". Встретив знакомую певицу, он опять это повторил. Она недоуменно вскинула брови: "Как? После этого хочется не умереть, а жить". Тогда я поняла, что это одно и то же. "После жизни" я об этом вспомнила. Входя в зал после антракта, папа, нечаянно заметив меня, с большим удивлением сказал: "И ты тут? А я совсем про тебя забыл".
Примечания: 1 - У Шагала Чичиков, "служащий на таможне... досматривает кофр старой еврейки... В иллюстрациях к "Мертвым душам" гротеск проявляется не как заострение и утрировка, хотя находится место и тому и другому, а как поразительная изменчивость метафизической сущности данного человеческого типа, ее формы легко и безболезненно перетекают одна в другую". (Б. И. Зингерман. Парижская школа. М., 1993, с. 319, 311 - 312.) 2 - Акутагава Рюноскэ. Из "Слов пигмея". - В кн.: Паутинка. Новеллы. М., 1987, с. 354. 3 - "Не тот велик, кого судьба тащит, точно пьяного в участок, а тот, кто сам "свободно" идет, куда судьба ему идти предназначила... Он пишет: "Иов благословен, ему вернули все, что у него было, и даже вдвойне. И это называется повторением... Таким образом, есть повторение. Когда оно наступает? На человеческом языке этого не скажешь. Когда оно наступило для Иова? Когда всякая мыслимая достоверность и вероятность говорили о невозможном"... Они добивались повторения, в котором человеческое мышление, твердо знающее, что возможно и что невозможно, им самим решительным образом отказало". (Лев Шестов. Киргегард и экзистенциальная философия. - Цит. по: Питер П. Роде. Серен Киркегор, сам свидетельствующий о себе и своей жизни. Урал Ltd., 1998, с. 414, 415, 416.) 4 - "Когда Дзете говорит: "Я постиг, что Путь Самурая - это смерть", он выражает свою утопию, свои принципы свободы и счастья. Вот почему в настоящее время мы можем читать "Хагакурэ" как сказание об идеальной стране. Я почти уверен, что, если такая идеальная страна когда-либо появится, ее жители будут намного счастливее и свободнее, чем мы сегодня. Однако пока реально существует только мечта Дзете". (Юкио Мисимо. Хагакурэ Нюмон. Самурайская этика в современной Японии. - Цит. по: Книга Самурая. СПб., 1999, с. 228.) 5 - "Даже если человек, по общему мнению, преуспел в искусствах, он скорее всего обычный глупец. В силу своей ограниченности он сосредоточился на чем-то одном, не замечая ничего другого, и поэтому прослыл знатоком. Это - бесполезный человек". (Книга Самурая, с. 285.) 6 - "Но человеку взыскательному для достижения таких высот надо было отречься от поэзии, уйти за поэзию. Потому что он никак не мог бы научиться или заставить себя отвлеченно любить плохую поэзию, уж не говорю - равнять ее с хорошей. Ему пришлось бы совсем отказаться от поэзии. И я сказал, что это очень нелегко". (Дж. Д. Сэлинджер. Выше стропила, плотники. - В сб.: "Над пропастью во ржи" и другие произведения. М., 1967, с. 209.) 7 - Вайль П. Гений места. М., 1999, с. 379. 8 - "...и двинулись в театр Кабуки... И на этот раз меня гораздо больше, чем великие актеры, привлекал похожий на приказчика человек в спортивной шапке с козырьком, который грыз сладкие каштаны и не отрываясь смотрел на сцену. Я сказал, что он, не отрываясь смотрел на сцену, но должен добавить, что мой приказчик в то же время ни на минуту не прекращал есть каштаны... Я подумал, что комичность приказчика слишком серьезна, чтобы смеяться над ней". (Рюноскэ Акутагава. Цит. изд., с. 98, 99.) 9 - Обостряя восприятие, можно было бы сказать, что герои "После жизни" - это умноженные "Шесть персонажей в поисках автора". Но у Пиранделло есть пьеса с не менее подходящим этому фильму названием "Сегодня мы импровизируем". И пьеса "Если вам так кажется - значит, это так". 10 - "Многие постановки превращаются в "инсценированную мессу": обряд жертвоприношения актера, перехода в состояние высшего сознания, подчинение ритурнели репетиции и сериализму, одержимость неподвижностью и уникальностью "перформанса", желание сделать невидимое видимым, вера в политические перемены после свершения ритуальной смерти индивидуума, одержимость участия публики в сценическом церемониале. Каковы бы ни были проявления всего этого, всегда присутствует стремление вернуться к истокам, символической фигурой которого стал Гротовский в своем Театре Истоков на последнем этапе его поисков... Все говорит о том, что, едва успев отойти от ритуала и церемонии, театр отчаянно стремится вернуться к нему, словно этот штамп священного театра (о котором говорит П. БРУК) - единственный для него шанс выжить в соприкосновении с массовым индустриализованным искусством". (П. Пави. Словарь театра. М., 1991, с. 294, 295.) Таким же образом фильм Хирокадзу Корээда противостоит, с одной стороны, боевикам про якудза, а с другой - дает новую трактовку японским церемониалам и родовой прерогативе кино. 11 - Пав и Патрис. Словарь театра. М., 1991, с. 57. 12 - Там же, с. 294. 13 - Там же, с. 294. 14 - "Гостю было лет тридцать пять, это был загорелый бородатый мужчина с большими глазами, в коричневом полосатом пиджаке и в такой же кепке. Одно только было непонятно: хотя он, несомненно, был иностранцем, но, как ни странно, по его виду нельзя было определить, азиат он или европеец". (Рюноскэ Акутагава. Цит. изд., с. 167. 15 - Боязнь уплотнения кинематографической материи преследовала Хичкока больше, чем его всем известные разнообразные страхи. Что же до "Ребекки", оживленной в памяти одного из персонажей "После жизни", то ведь эта загадочная романтическая история про то, что Ребекку - дает разгадку сам Хичкок - "вовсе не муж убил; она покончила самоубийством, узнав, что больна раком" (Франсуа Трюффо. Кинематограф по Хичкоку. М., 1996, с. 68). Но если, по Трюффо, в "Ребекке" "два лица, одно мертвенно неподвижное, будто окаменевшее от страха перед другим; жертва и мучитель в одном кадре" (с. 70), то в японской картине нет ни мучеников, ни жертв. Или есть одни мученики, одни жертвы. И - в отличие от фильма Хичкока - призраки Хирокадзу Корээда неотделимы (неотличимы) от людей из Примечания плоти и крови. В "После жизни" - другая грань отчужденности, проявленная через приближение порога (или предела) на пути к свободному и сокрытому миру одиночества. Трюффо о "Ребекке": "Механика "Ребекки" своеобразна. Все зловещие моменты связаны с намеками на мертвую женщину, которую мы так и не увидим" (с. 71). Хирокадзу Корээда берет "Ребекку" в заложницы своих собственных намеков. Мы видим мертвых женщин, но нам не страшно. Нам безумно их жаль. Вот в чем незловещее и просветленное отчаяние Хирокадзу Корээда. 16 - "Хагакурэ" обсуждает также романтическую любовь... Романтическая любовь черпает свою силу из смерти. Человек должен умереть за свою любовь, и поэтому смерть очищает любовь и делает ее трепетной. "Хагакурэ" говорит, что это - идеальная любовь". (Книга Самурая, с. 238, 240.) 17 - "Я благонамеренный гражданин. Но Кикути Кану, на мой взгляд, этого качества недостает... наш разговор вертелся вокруг недавнего землетрясения. Я сказал, что, как утверждают, причина пожаров - мятеж взбунтовавшихся корейцев. "Послушай, да это же вранье", - закричал в ответ Кикути. Мне не оставалось ничего другого, как согласиться с ним: "Да, видимо, и в самом деле вранье". Но потом, одумавшись, я сказал: "Говорят, что эти корейцы - агенты большевиков". "Послушай, да это же в самом деле чистое вранье", - опять стал ругаться Кикути. И я снова отказался от своего предположения... Да, быть благонамеренным гражданином - нелегкое дело". (Рюноскэ Акутагава. Цит. изд., с. 289 - 290.) (Зара Абдуллаева. «Искусство кино», 1999)

Удивительный фильм, снятый нарочито в приземлённой, бытовой манере, вплотную приближает зрителя к тайне и смыслу смерти, попутно приглашая внимательнее относиться к собственной жизни... (плюс Док)

«Луна удивительна, правда? Ее форма никогда не меняется и выглядит она по-разному, смотря как на нее падает свет». В это место несложно попасть, но как в любом месте, существующем благодаря человеческой необходимости, а не по собственной воле, нужно немного подождать, когда очередь дойдет и до тебя. И не стоит доверять словам, будто в это место попадает каждый. По крайней мере, на этой неделе ни одной преступной личности не было замечено. День первый. — Вам нужно выбрать всего одно воспоминание — самое яркое и счастливое, самое светлое из прожитой вами жизни. Поторопитесь, времени не так много, всего три дня на то, чтобы вспомнить, а это не так легко, как на первый взгляд может показаться. Кто-то рад этой затеи, все потому, что таким способом можно избавиться от плохих воспоминаний, от тяжести вины за то, что натворил сам или стыда и глухой боли, что сделали с тобой. Необходимость пребывания в этом месте — возможность вернуться в детство, вспомнить первое свидетельство твоего существования в собственной памяти. Мама говорила, что мне было около двух лет, а может меньше. Я стояла в дверном проеме и смотрела как мой отец, придавив всей бешеностью своей алкогольной горячки к стене, держал мать за горло. Ему были нужны деньги. Я помню какого цвета были обои на стенах — зеленые я мелкими розовыми цветочками в ряд. Был поздний вечер. А может ночь. Долгое время я думала, что это просто сон, один из тех, что врезаются в память надолго, а не развеиваются ближе к полудню. День второй. И снова детство. Лет десять, детская площадка, укрытая в центре со всех сторон четырьмя пятиэтажками. За их стенами спокойно, а вверху чистое небо. Конец лета. Сумерки. С фиолетово-розоватыми разводами по бокам, а где-то еле белеет, как пупок неба, луна. Как называлась эта игра? Дыхание сбито, в горле жар и легкие горят. Поднимается вечерняя прохлада, слегка перебирая тонкими пальцами взбившийся пушок у висков. Как приятно глотать эту прохладу, потихоньку остужая разгоряченную бегом кровь. Крик птиц и детей, и этот необыкновенный цвет неба, неба высокого-высокого, как хочется все его вдохнуть!.. День третий. А сны? Можно мне выбрать сон? День четвертый, пятый, шестой. Это сперва кажется, что люди, прибывшие в это место с детскими, любовными, осязательными, тоскливыми и счастливыми воспоминаниями та точка, тот костяк, на который следует опираться при просмотре «После жизни». В этом фильме есть и другая сторона, на которой стоят работники этого места, так и не выбравшие свое воспоминание и не ушедшие вместе с ним в вечность. По разным причинам каждый из них не сделал свой выбор. Кто-то в силу своих привычек, или чтобы не терять связь с близкими и родными людьми, которые еще живут. Девушка Шиори по-настоящему заряжена своей работой. Она здесь всего год, но уже может составлять сметы по совпадению выбора воспоминаний у девочек-подростков. Через нее понимаешь, какое это удивительное место — истории выведываются не только из книг, а прямым образом из носителей этих историй, через воссоздание их воспоминаний — съемке маленьких фильмов. Но что можно уместить на пленку, обходясь без волшебных палочек и спецэффектов, без лиц людей, которые дороги, без кожи? Все нити, сводящиеся в этом воспоминании, отрежут и они исчезнут? Нет. Страх меня сжимает. День седьмой. 53 года понадобилось господину Кавашиме, чтобы сделать свой выбор. Если он, просматривая миг за мигом эту пленку, разглядит в своих зрачках отражение людей, стоящих по ту сторону камеры, то это волшебно. P.S. А можно мне с вами? (edna purviance)

Счастье как билет в вечность. А если и впрямь после смерти не будет ни суда, ни рая, ни преисподней, а только одно единственное неизменное счастливое воспоминание? Выбираешь его за три дня в странном чистилище похожем на заброшенную школу и поселяешься на целую вечность (причем других воспоминаний уже не будет). Не ад ли это? Первое, что вызвала у меня (в общем-то, наверное, гуманная и даже нежная) гипотеза Хирокадзу Корээда - протест. Даже ассоциация выплыла страшненькая такая: тесная свидригайловская банька, где мрак, да пауки; и вся вечность размером с копейку. Вдумайтесь же! Только один день (утро, вечер, ночь), пусть и самый счастливый, но ничего же ведь кроме. Ни вправо, ни влево - как столпник с гнездом на голове. Всего один день, наколотый бабочкой на иглу вечности и запертый под ее же непроницаемое стекло. Несвобода? Неуют? Скука? Приестся, сотрется, сдуется?.. Захочется перевернуть страничку, попасть в следующий (пусть и не такой памятный) день? Испытать счастье поновее, открыть другое окно, нырнуть в другую глубину, скользнуть в иную плоскость?.. Сиди (или лежи, или ходи) и бесконечно пялься, как прикованный сурок, на то, что когда-то заставило тебя летать! Без конца любуйся личной радугой, которую, словно незатейливый рекламной ролик, в кратчайшие сроки восстановят для тебя те, кто в свое время не смог вспомнить ни одного мига, в каком хотел бы скоротать вечность. Кстати, мне казалось поначалу, что вот они-то точно уникумы. Люди по-настоящему ответственные за прожитое, честные с собой. Потому что… ну, невозможен же выбор этот! Предпочтешь один розовый миг - предашь другие, в том числе и нерозовые. Снизойдешь до лоботомии, стерилизации памяти… Уникумов таких единицы. Ведь долго мучиться с выбором самого счастливого дня большинству вовсе не приходится. Большинство живет простыми «всехними» радостями. Большинство не совершает великих дел, не участвует в грандиозных событиях, не грезит «небами в алмазах», не ищет сверкающих вершин и глубин без дна… А потому даже не догадывается о том, что счастье - это нечто особливое, насквозь таинственное, летящее и ни капельки не похожее на будни, шаркающие стоптанными тапками в своей бесхитростной простоте. Большинство берет в вечность элементарное меню (блины, рис с курицей…), повседневное общение (сидеть с женой на лавочке и говорить о кино, прижиматься к маме, когда она чистит тебе уши, льнуть к женатому любовнику в номере отеля…), немудреные развлечения (Диснейленд, танцы, полет на самолете, сахарную вату облаков, цветущую сакуру…). Но, знаете, в какой-то момент осуждение тех, кто в трехдневный срок без труда выбрал воспоминание (сурки счастья!), сменилось пониманием, что протестует против одного вида, одного счастливого дня не моя свободолюбивая или там справедливая натура, а то, чем, думается, все мы отравлены (потому и не замечаем, и не боимся) - кликовое (или как раньше - клиповое) сознание: быстро посмотрел, перелистал и, не пережив, поспешил дальше. «Сплющенное», «картотечное», «на бегу» вИдение. Чередование, чередование или смерть. Ага! А у столпника с гнездом на голове перед глазами всегда одна картинка, но нам ли знать, сколь много и разно и ЧТО он видит?! ...А вот восхищение теми униками, которые не рискнули выбирать, постепенно сменилось жалостью к ним. Ведь раз не было пиков, которые всегда легко вспомнить и восстановить в мельчайших деталях, пиков, концентрирующих в себе всю жизнь, значит, не было и полноценного существования (а фильм этот, уверена, не о смерти и вечности и как ТАМ все устроено, а об истинной полноте ЗДЕСЬ). Так что тот, кто избрал будничный вечер с женой, выбрал - вечную любовь, а тот, кто «заказал» курицу с рисом, - вечный вкус жизни, кто цветение сливы, - вечную красоту, кто небольшой самолет, - вечные крылья… Но все, о чем писала выше, все мысли, все открытия сходят на нет, становятся чем-то незначительным, неглавным по сравнению с финальным откровением, снизошедшим как чудо! Я смотрела это неспешное кино и перебирала в памяти свои счастливые моменты, думала, какой из них я могла бы без сомнений и изменений взять в вечность. Так и не выбрала. И тут этот финал, а в нем ответы-вопросы, как удары по голове: и почему все берут с собой в вечность только миги личной радости? И хватит ли нам дерзости (или смирения) выбрать не тот день, где нам было счастливо, а тот, где кто-то был счастлив нами? И просидеть подле этого счастья на лавочке всю свою вечность?.. (Татьяна Таянова)