ВЕЛИКАЯ ИЛЛЮЗИЯ (1937)
LA GRANDE ILLUSION

Самолет, на котором капитан де Боэльдье (Пьер Френе) и лейтенант Марешаль (Жан Габен) совершали разведывательный полет над территорией противника, оказывается сбит немецкими истребителями под командованием капитана фон Рауффенштайна (Эрих фон Штрогейм). Попав в плен, они активно подключаются к процессу подготовки французскими офицерами побега. Однако у судьбы припрятана еще масса неприятных сюрпризов... (Евгений Нефедов)

Первая мировая война. Самолет французских летчиков Марешаля и Боэльдье сбит немецким асом фон Рауффенштайном, но оба пилота остались живы и попали в лагерь для военнопленных. Там же находятся несколько британских офицеров, с которыми новички объединяются в работе над тоннелем для побега. После победы французов на Западном фронте Марешаля, Боэльдье и остальных французских военнопленных переводят в другую тюрьму, где комендантом назначен их «старый знакомый» фон Рауффенштайн, который тепло встречает прибывших...

Во время Первой мировой в немецкий лагерь для военнопленных офицеров попадают лейтенант Розенталь (Марсель Далио), - сын еврея-банкира, а также два французских летчика, сбитых немецким асом фон Рауффенштайном, - аристократ де Боэльдье (Пьер Френе) и Марешаль (Жан Габен), - работавший до войны механиком. После серии неудачных побегов их переводят в неприступную военную крепость, куда назначен комендантом фон Рауффенштайн (Эрих фон Штрогейм). Он привык уважать противника, а потому тепло встречает французов. Между двумя аристократами даже возникает подобие дружбы, но Марешаль и Розенталь настаивают на новом побеге... Один из этапных фильмов мирового кинематографа, поставленный великим Жаном Ренуаром. Образы, созданные Габеном, Далио, фон Штрогеймом и Френе, потрясают до сих пор.

ОСКАР, 1939
Номинация: Лучший фильм.
ВЕНЕЦИАНСКИЙ КФ, 1937
Победитель: Приз за выдающийся художественный вклад (Жан Ренуар).
Номинация: Кубок Муссолини за лучший иностранный фильм (Жан Ренуар).
НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОВЕТ КИНОКРИТИКОВ США, 1938
Победитель: Лучший иностранный фильм (Франция), Лучшая актерская игра (Пьер Френе, Жан Габен, Дита Парло, Эрих фон Штрогейм), Топ иностранных фильмов.
ОБЩЕСТВО КИНОКРИТИКОВ НЬЮ-ЙОРКА, 1939
Победитель: Лучший фильм на иностранном языке (Франция).
АССОЦИАЦИЯ ОНЛАЙН-КИНО И ТЕЛЕВИДЕНИЯ, 2011
Победитель: «Зал славы киноискусства».

В основе фильма записки генерала Армана Пинсара (1887-1953 https://fr.wikipedia.org/wiki/Armand_Pinsard). Между тем, Жан Ренуар (1894-1979 https://fr.wikipedia.org/wiki/Jean_Renoir) мог и не вычитывать воспоминания о Первой мировой в мемуарах ветеранов. Во время военных действий он сам служил в авиации, в 1916-17 годах был военнопленным, и его офицерский мундир перешел по «наследству» Жану Габену (1904-1976 https://fr.wikipedia.org/wiki/Jean_Gabin), - в «Великой иллюзии» Марешаль носит режиссерскую униформу.
В первоначальном варианте сценария акцент делался на отношениях лейтенанта Марешаля и капитана де Боэльдье, и фильм должен был называться «Les Aventures du lieutenant Marechal» (Приключения лейтенанта Марешаля). Окончательное название буквально повторяет название книги («The Great Illusion», 1909/1910 https://en.wikipedia.org/wiki/The_Great_Illusion) лауреата Нобелевской премии мира (1933), - англичанина Нормана Энджелла (1872-1967 https://en.wikipedia.org/wiki/Norman_Angell), в которой он разоблачал миф об экономическом процветании в результате войны.
Австриец Эрих фон Штрогейм (1885-1957 https://en.wikipedia.org/wiki/Erich_von_Stroheim), который с 1909 года жил и работал в США, основательно подзабыл немецкий язык; это доставляло ему массу неудобств во время съемок.
Съемочный период: 3 февраля - 15 мая 1937.
Кадры фильма - https://www.blu-ray.com/Grand-Illusion/91861/#Screenshots.
Премьера: начало июня 1937 (Париж), 15 февраля 2012 (восстановленная версия).
Это первая и одна из немногих иностранных картин, номинированных на «Оскар» в главной категории «Лучший фильм».
Во время Второй мировой, когда немцы оккупировали Францию, оригинальные негативы фильма попали к Йозефу Геббельсу, который, из-за пацифистского посыла «Великой иллюзии», назвал ее "кинематографическим врагом номер один". В течение многих лет считалось, что фильм был уничтожен в 1942, во время бомбежек. Никто не знал, что немецкий киноархивист Франк Хензель сумел контрабандой вывезти «Великую иллюзию» в Берлин. В 1945, после взятия Берлина советскими войсками, безымянные негативы картины с Рейхсфильмархива отправили в архив Госфильмофонда СССР. В 1960-х Ренуар взялся восстановить свой шедевр, используя изувеченную временем копию и не подозревая о существовании оригинала. По счастливой случайности, в то же самое время, Госфильмофонд обменивался кинолентами с Синематекой Тулузы. Тем не менее, прошло еще 30 лет, пока негативы, оказавшиеся во Франции, были идентифицированы и признаны оригинальной версией фильма.
Обзор изданий картины: http://www.dvdbeaver.com/film/DVDCompare5/grandeillusion.htm, https://www.blu-ray.com/Grand-Illusion/91861/#Releases.
«Великая иллюзия» на французских сайтах о кино: http://cinema.encyclopedie.films.bifi.fr/index.php?pk=50835, https://www.unifrance.org/film/1802/la-grande-illusion, https://www.allocine.fr/film/fichefilm_gen_cfilm=338.html.
О фильме на Allmovie - https://www.allmovie.com/movie/v20464.
«Великая иллюзия» открыла знаменитую DVD-серию «The Criterion Collection» (https://www.criterion.com/current/posts/4710-back-to-1-grand-illusion, https://www.criterion.com/films/351-grand-illusion).
На Rotten Tomatoes у фильма рейтинг 97% на основе 69 рецензий (http://www.rottentomatoes.com/m/la_grande_illusion/).
Картина входит в огромное количество престижных списков: «100 важнейших фильмов в истории кино» по версии кураторов МКФ в Торонто (22-е место); «50 лучших фильмов мирового кино» по версии сайта Time Out; «12 лучших фильмов всех времен и народов» по результатам опроса на Всемирной выставке в Брюсселе (1958); «Ватиканский список лучших фильмов» (35-е место из 45); «105 лучших фильмов мирового кино» (снятых не на английском языке) по версии журнала Empire (39-е место); «Лучшие фильмы» по версии главных режиссеров современности (66-е место из 100); «100 лучших фильмов» по версии журнала Cahiers du Cinema (68-е место); «The 1001 Movies You Must See Before You Die» (107-е место); «1000 лучших фильмов» по версии кинокритиков The New York Times; «Лучшие фильмы» по версии сайта They Shoot Pictures (42-е место из 1000); «1000 фильмов, которые нужно посмотреть, прежде чем умереть» по версии газеты Guardian (367-е место); «Лучшие фильмы всех времен» по версии издания Sight & Sound; «501 Must See Movies»; «Лучшие киносценарии» по версии Гильдии сценаристов США; «Лучшие фильмы» по мнению кинокритика Роджера Эберта (рецензия - https://www.rogerebert.com/reviews/great-movie-grand-illusion-1937); «100 лучших фильмов 20-го века» по мнению кинокритика Леонарда Малтина (31-е место); «Лучшие фильмы» по мнению кинокритика Сергея Кудрявцева; «Рекомендации ВГИКа»; «100 лучших классических зарубежных фильмов» по версии Министерства культуры РФ (25-е место).
Рецензии: https://www.mrqe.com/movie_reviews/la-grande-illusion-m100033170, https://www.imdb.com/title/tt0028950/externalreviews.

1916 год. Германский пилот фон Рауффенштайн сбивает 12-й самолет. Он приглашает к себе за стол двух французов, бывших на борту сбитой машины: пилота капитана Марешаля и капитана де Боэльдье из аристократического рода. Французов отправляют в лагерь для военнопленных в немецком тылу, где они попадают в одну камеру с актером мюзик-холла и неким Розенталем, - сыном банкира и владельцем пошивочного ателье. Родители шлют Розенталю передачи с продуктами, которые тот делит с товарищами. Вскоре новоприбывшие узнают, что их соседи по камере роют подкоп для побега. Военнопленные ставят в лагере любительский спектакль. Актер играет главную роль в окружении солдат, переодетых танцовщицами. Марешаль поднимается на сцену, чтобы объявить об освобождении французами Дуамона. Пленные хором поют «Марсельезу». Марешаля сажают в карцер; одиночество действует ему на нервы. Выйдя из карцера, он возвращается в камеру. Тоннель почти закончен, но в этот момент всех офицеров переводят в другой лагерь. Марешаль и де Боэльдье попадают в старинную крепость XIII века, комендантом которой назначен фон Рауффенштайн. После тяжелого ранения он может служить родине только в унизительной должности надзирателя. Он устраивает своим подопечным экскурсию по новому месту их заключения, особо подчеркивая, что сбежать из этого замка невозможно. Однако непредвиденный случай наводит де Боэльдье на мысль о побеге, планом которого он делится с Марешалем и Розенталем (последний оказался в крепости еще раньше офицеров). Русские пленные получают от императрицы ящик с подарками. Они надеются найти там еду и выпивку, однако в посылке нет ничего, кроме книг. Вне себя от ярости, русские разводят из них костер. Де Боэльдье замечает, что в суматохе все часовые покинули свои посты: ситуация как нельзя больше подходит для побега, - если бы герои успели ею воспользоваться. Значит, надо создать другую, похожую. Сговорившись между собой, все пленные устраивают импровизированный концерт на флейтах. У них конфискуют инструменты. Это было предусмотрено. Концерт продолжается: в ход идут кастрюли и все, что ни попадется под руку. Во дворе устраивают перекличку. К этому тоже готовились. Одинокое соло на флейте доносится с крыши крепости. Это де Боэльдье, и часовым приходится пуститься за ним в погоню. В это время Марешалю и Розенталю удается бежать по веревке. Рауффенштайн вынужден стрелять в де Боэльдье - к его величайшему сожалению, поскольку между ними, аристократами, сложилась искренняя дружба. Он просит у француза прощения за то, что попал ему в живот, хотя целился в ноги. Несколько мгновений спустя он закрывает глаза умершему. Два беглеца мучительно продвигаются к швейцарской границе. Розенталь вывихнул лодыжку. Они находят приют у немецкой крестьянки, живущей в одиночестве с маленькой дочкой. Ее муж и братья погибли на войне. Марешаль становится любовником крестьянки. Когда настает пора уходить, он обещает ей вернуться после войны, если останется жив. Немецкий патруль обстреливает французов, но останавливается, видя, что они уже перешли на швейцарскую территорию. (Жак Лурселль)

Выжить на войне? Стать врагом для своего врага? Не замечать социальных различий? Забыть о понятии чести? Любить во время войны? ... Нет, это все иллюзии. Великие иллюзии, придумываемые человеком во спасение от одного из самых больших и бесчеловечных Зол на этом свете - от Войны. Абсолютно пацифистский фильм психолога и поэта Жана Ренуара блестяще доказывает это, раскрывая смысл названия каждым эпизодом, достоверностью характеров, глубиной и убедительностью актерской игры. Ведь так хорошо известно, что, пусть и случается что-то в нашей «военной» жизни, но так и останется неведомым, что ожидает за горизонтом.

В этой сложной картине, действие которой протекает в лагере для военнопленных во время Первой мировой войны, французский офицер сталкивается с непростой дилеммой. В то время как патриотический долг велит ему бежать из лагеря вместе с товарищами, его личный кодекс чести не позволяет ему опозорить коменданта лагеря, такого же аристократа, как и он сам. В эпоху воинствующего национализма сама идея о том, что приверженность традициям своего социального слоя может оказаться для человека более важной, чем служение отечеству, не могла не вызвать бурные дебаты. Показав, что враги могут иметь между собой много общего, Жан Ренуар надеялся пробудить дух международного сотрудничества и навсегда развеять великую иллюзию, - будто война способна решить хоть какие-то проблемы.

Три французских солдата в годы Первой мировой войны - аристократ Боэльдье, пролетарий Марешаль и еврей-банкир Розенталь - упорно пытаются бежать из немецкого плена. Им мешает капитан фон Рауффенштайн в корсете, со сломанной шеей - он-то и является ключом к замыслу фильма. Враг, но аристократ, он испытывает неодолимую тягу к французскому классовому собрату. Это тяга обреченного племени, члены которого сбиваются в кучку, чтобы умереть в один час. Вместе с аристократией в окопах Первой мировой умирает классическая культура, и Ренуар наблюдает за этим с мудрой печалью человека, знающего цену неумолимому ходу времени - в конце концов, это его профессия. Именно по времени, по мысли Ренуара, проходят настоящие границы - вертикальные и всевластные. Все остальное, включая границы пространственные, горизонтальные, - всего лишь великая иллюзия. В подтверждение этому весь фильм, объявленный Геббельсом "киноврагом Германии № 1", - праздник преодоления границ и скольжения по поверхности. Горизонтально движение сюжета из лагеря в лагерь, из подкопа в подкоп. Горизонтально движение камеры, обнимающей людей одним грациозным, широким жестом. Горизонтальна ирония: когда побег уже почти удался, героям останется только перебраться в Швейцарию, но граница покрыта снегом: где кончается смерть и начинается свобода, не видно. (Михаил Брашинский, «Афиша»)

Один из величайших фильмов в истории мирового кино. В "Великой иллюзии" Жан Ренуар дает красноречивые комментарии о границах, что разделяют людей, классы, армии и страны. Первая мировая война. Марешаль и Боэльдье сбиты немецким асом фон Рауффенштайном. Самолет разбился, но оба пилота остались живы. Рауффенштайн приглашает их на ленч, пока не прибыли наземные войска и не забрали французских офицеров в лагерь для военнопленных. Хотя Марешаль и Боэльдье соотечественники, у последнего намного больше общего с фон Рауффенштайном, так как оба принадлежат к аристократии. После ленча французов помещают в бараки, где они заводят дружбу с французским офицером-евреем Розенталем. Там же находятся несколько британских офицеров, тоже взятых в плен. Новички присоединяются к работе над тоннелем для побега, но победа французов на Западном фронте означает, что война повернулась не в пользу германцев. Марешаля, Боэльдье и остальных французских военнопленных переводят в другую тюрьму. Они снова встречаются с фон Рауффенштайном. Комендант тепло встречает французов, замечая, что из "его" тюрьмы побег невозможен. Он относится к заключенным с огромным вниманием, заботится о них. Часто разговаривает с Боэльдье о том, как эта война покончит с джентльменским классом офицеров, уничтожив честь и достоинство класса благородной крови. Боэльдье попадает в нелепую ситуацию - с одной стороны он хочет быть лоялен по отношению к члену своего класса, а с другой, он помнит о долге перед Родиной. Боэльдье снова соглашается помогать своим товарищам-заключенным готовить побег... Поставленный Ренуаром с тщательностью и продуманностью, фильм был запрещен в Германии министром нацистской пропаганды Йозефом Геббельсом, который назвал его "кинематографическим врагом №1" и призвал своего итальянского коллегу сделать то же самое. Но на Венецианском фестивале 1937 года фильму был присужден приз за лучший актерский ансамбль. Считалось, что все европейские копии были уничтожены нацистами, но американские войска нашли негатив в Мюнхене в 1945 году (сохранили его, как ни странно, сами немцы). Лента была восстановлена. Габен, Френе, Далио и Штрогейм блестяще сыграли в этом прекрасно поставленном черно-белом фильме с превосходным сценарием. (Иванов М.)

Жан Ренуар, прошедший ад первой мировой, считал, что другой такой войны быть уже не может. Он, будучи гуманистом, верил, что все люди - братья, и разделяют их не границы и национальности, которые всего лишь иллюзия, а классовые противоречия. Тем не менее, к концу 30-х годов, когда надежд на мир уже не осталось, фильм стал не только предвестником грядущей, еще более разрушительной и жестокой чем прошлая, войны, но и прощальным приветом уходящему веку с его «заблуждениями» - кодексом дворянской чести, аристократичностью духа, патриархальным укладом жизни. Действие фильма разворачивается во время первой мировой войны. Отправившийся на задание самолет французских летчиков Марешаля (Жан Габен) и Боэльдье (Пьер Френе) сбит немецким асом - капитаном фон Рауффенштайном (Эрих фон Штрогейм). Но согласно кодексу чести Рауффенштайна, плененный враг - в первую очередь офицер, и немец приглашает французов на ужин накануне их отправки в лагерь для военнопленных. А там уже томятся французские и британские офицеры. По ночам обитатели барака с риском для жизни готовят побег. Сын знаменитого импрессиониста Огюста Ренуара не сразу начал снимать кино. Вернувшись с полей Великой войны, он освоил ремесло керамиста. Но однажды, отправившись в синематограф, увидел мелодраму Ивана Мозжухина «Костер пылающий». Впечатление было настолько сильным, что почти 30-летний Жан Ренуар решил сменить профессию. В 1926 году, после первых ученических экспериментов, Ренуар понял, что готов к серьезной работе. Для экранизации он выбрал роман Эмиля Золя «Нана», ради чего продал несколько полотен отца. Его «Нана» считается лучшей немой экранизацией французского классика, но в прокате фильм провалился. Когда в 1936 году Ренуар приступил к работе над «Великой иллюзией» по роману британского писателя Ральфа Нормана Энджелла о минувшей войне, на его счету было уже два десятка немых и звуковых фильмов, он слыл одним из ярчайших представителей «поэтического реализма». Режиссера интересовала прежде всего тема столкновения людей разного социального происхождения. Плен и общее желание побега на время нивелировали классовые противоречия. Герои Ренуара призваны донести до зрителя основную идею режиссера: война - дело не идейное, но личное. А самое бесчеловечное заведение - лагерь для военнопленных - может стать тем местом, где представители разных народов, вероисповеданий и классов превращаются в настоящих людей. Или зверей. В фильме очевидны параллели между самим Ренуаром и образом летчика Марешаля. Более того, Жан Габен снимался в униформе, которую носил сам Ренуар в годы войны. Трудно сказать, помогло ли актеру обмундирование справиться с ролью, но участие в картине сделало Габена всемирно известным. Йозеф Геббельс проклял фильм и его постановщика, назвав картину «кинематографическим врагом Германии номер один» и приказал уничтожить все копии. После этого жюри Венецианского фестиваля не отважилось присудить фильму Гран-при, ограничившись специальным утешительным призом «за лучший актерский ансамбль». Картина была выдвинута на «Оскара» в номинации лучший фильм года. Интерес к фильму «Великая иллюзия» пережил еще одну волну интереса к нему в 50-е годы. Считается, что американцы нашли уцелевшую копию фильма в Мюнхене, по которой лента была восстановлена и обрела вторую жизнь. И по сей день картина, в которой нет практически ни одной батальной сцены, считается одним из выдающихся антивоенных фильмов. («Культура.ру»)

Антивоенная драма. Один из общепризнанных шедевров Жана Ренуара (кстати, первый иноязычный фильм, который был номинирован на главный «Оскар», а ныне заслужил в американской кинобазе IMDb весьма высокую оценку 8 из 10) был создан им аккурат посередине жизни, причем в знаменательном возрасте сорока двух лет. Но все-таки нельзя не согласиться с очень точным замечанием Франсуа Трюффо, высоко ценившего кинематографическое творчество своего знаменитого предшественника и соотечественника. «Если «Великая иллюзия» понравилась сразу и повсюду, то прежде всего потому, что это единственный фильм, где Ренуар слегка поступился поэзией ради психологии...». Можно было бы добавить, что Ренуар, который сам участвовал в качестве летчика во время первой мировой войны (между прочим, его личную униформу специально пожаловали Жану Габену для съемок в этой картине) также пожертвовал поэзией ради выражения чрезвычайно волнующей его в ситуации предгрозья идеи, почерпнутой у одного американского экономиста: «война по окончанию всех войн». И как ни покажется странным, еще до того, как французского постановщика проклял Геббельс, объявив «врагом № 1» Германии и приказав уничтожить копии «Великой иллюзии», она была соискателем «Кубка Муссолини» на Венецианском кинофестивале 1937 года. И даже получила там приз жюри за актерский ансамбль, хотя власти города поначалу высказывали сомнения насчет данной ленты, но предпочли позабыть о них, узнав о благоприятной реакции самого дуче. Что же действительно могло понравиться одному из родоначальников фашизма в этом антивоенном, если не вообще пацифистском фильме, воспевавшем братство людей различных национальностей и слоев общества, которые оказались участниками одной войны, хоть и по разные стороны фронта?! Ведь немецкий капитан фон Рауффенштайн в незабываемом исполнении американского режиссера-изгоя Эриха фон Штрогейма испытывает уважение и симпатию по отношению к французским офицерам-летчикам - капитану де Боэльдье и лейтенанту Марешалю, его узникам в лагере для военнопленных. Чего уж говорить о таком чувстве, как женская любовь, возникающем в сердце молодой немки Эльзы из деревни, куда попадает во время одного из очередных побегов лейтенант Марешаль?! Человек человеку не враг, а в какие-то судьбоносные моменты жизни может стать действительно близким, несмотря на все различия, которые обычно разделяют людей, порой приводя их к открытому столкновению. Но финал «Великой иллюзии» отнюдь не благостен и не иллюзорен - лишь только стоит главным героям спастись, перейдя немецко-французскую границу, как они вполне могут опять воспылать национально-патриотическими чувствами и пожелать доказывать свою правоту на полях сражений. И картина Жана Ренуара, практически предсказав новое мировое противостояние, на самом-то деле прощается с патриархальными иллюзиями о войне, кодексе дворянской чести, безупречном исполнении долга потомственными военными. Ренуаровские герои еще верят в битву без тотальной ненависти, когда сражаются армии, а не народы. Но уже наступает другое время, когда не будет места подобным «заблуждениям». Даже надежда, что между простыми людьми разных национальностей может возникнуть и где-то внутри теплиться искреннее чувство солидарности, оказалась собственной «великой иллюзией» Жана Ренуара, который ощущал, что грядут еще более разрушительные катаклизмы, однако продолжал верить, как истинный гуманист, в неподдельное человеческое единение. Оценка: 10 из 10. (Сергей Кудрявцев)

Выдержанный оптимизм. Ради этого фильма на Венецианском фестивале спешно придумали спецприз жюри - на главный приз пацифистский манифест Жана Ренуара в империи Муссолини рассчитывать не мог. Франклин Рузвельт устроил его просмотр в Белом доме и отчеканил: "Все демократы мира должны его увидеть". Его обожал Генрих Геринг, зато доктор Геббельс объявил "киноврагом номер один" и приказал сжечь негатив, доставшийся нацистам при разгроме Франции. Но бомбежка задержала автомобиль, на котором везли обреченную пленку, а затем ее отбили и спасли американские солдаты. Его повторная премьера в 1946 году должна была стать почти национальным праздником, но в распаленной ненавистью к "бошам" Франции не ко двору пришелся его пафос дружбы народов: Ренуару пришлось вырезать - а спустя годы восстанавливать - самые пацифистские моменты. Наконец, в 1958 году мировой синклит критиков поставил "Великую иллюзию" на пятое место среди десяти лучших фильмов мира. Это было уже, пожалуй, некоторым перебором, хотя фильм безусловно велик; он, по сравнению с другими фильмами Ренуара, несколько старомоден, а вера режиссера в классовый мир и дружбу народов была опровергнута историей слишком быстро. Но Ренуар действительно верил, что человек добр, хотя один из его фильмов и назывался "Человек - зверь"; наверное, эта вера была у него наследственной, от отца - певца жизни и плоти Огюста Ренуара. Верил он и в человеческую солидарность: в 1936 году снял - на народные пожертвования - документальный фильм "Жизнь принадлежит нам", манифест левого правительства Народного фронта. Во время первой мировой войны немецкий ас, майор фон Рауффенштайн (великий Эрих фон Штрогейм, отлученный Голливудом от режиссуры, как всегда, сыграл "человека, которого приятно ненавидеть") сбил французский самолет-разведчик: на таком воевал сам Ренуар. По-рыцарски поприветствовал летчиков, лейтенанта Марешаля (Жан Габен) и капитана де Боэльдье (Пьер Френе) и полетел себе дальше. А французы отправились в лагерь для военнопленных, откуда их, как склонных к побегу, перевели в средневековую крепость, приспособленную под тюрьму для "неисправимых". Нет, нет, это еще не концлагеря второй мировой: все очень гуманно. Комендантом крепости оказался Рауффенштайн. Его с тех пор самого сбили, у него перебит позвоночник, он затянут в корсет, придающий его фигуре завораживающую пластику какой-то чертовой куклы из фильма ужасов: это один из самых незабываемых фантомов, рожденных кино 1930-х. Парадокс в том, что война не стирает классовые различия. Аристократ Боэльдье для Рауффенштайна - любимый, светский собеседник, почти альтер-эго: он даже был знаком с его кузеном. Гораздо труднее Боэльдье найти общий язык с незамысловатым Марешалем, механиком, ставшим офицером уже на фронте, не говоря уже о еврее Розентале (Марсель Далио). Марешаль не понимает многих слов, которые употребляет Боэльдье, у него дерет горло от любимого капитаном английского табака. Впрочем, это не мешает товарищам по несчастью готовить новый побег. А Рауффенштайну - застрелить своего брата по голубой крови Боэльдье, отвлекающего внимание часовых от Марешаля и Розенталя, бегущих из крепости. И, чтобы смысл его послания дошел до всех, в финале Ренуар поставил жирную точку, подарив Розенталю короткую идиллию с встреченной им по пути к швейцарской границе крестьянкой Эльзой (Дита Парло), которая ни на кого не держит зла, хотя у нее самой муж погиб на фронте. Ясное дело, что в 1946 году эту сцену Ренуар вырезал первой: победители особенно жестоко мстили как раз "вражеским подстилкам". (Михаил Трофименков, «Коммерсантъ Weekend»)

Жан Ренуар. [...] Довоенный период ознаменовался еще тремя значительными произведениями: это «Великая иллюзия» (1937), «Человек-зверь» (1938) и «Правила игры» (1939). «Великая иллюзия», несомненно, наиболее законченный фильм Ренуара в том смысле, что форма и содержание достигают здесь подлинно классической завершенности. Прошло двадцать лет, а он все еще не устарел и сегодня, как вчера, выделяется своей сдержанностью, своей безукоризненной гармонией. Подобная неувядаемость некоторых фильмов - доказательство существования кинематографического стиля, который можно считать вполне сложившимся. Но не всегда этот стиль оказывается самым ярким. В этом смысле «Великая иллюзия», несмотря на ее совершенство, тоже не самое прекрасное творение Ренуара. Но режиссер обрел в нем то, чего до тех лор ему недоставало: единство, точное соответствие формы содержанию. «Великая иллюзия» - фильм о войне или, точнее, о военнопленных. Люди на войне - таков подлинный сюжет фильма. Или в более широком смысле: чувства людей, оказавшихся в гуще событий. Обстоятельства военного времени сталкивают людей между собой, пробуждая чувство дружбы или презрение. Людей этих разделяет все: национальность, и классовая принадлежность, и характер, и вкусы. Вопреки этим различиям, несмотря на преграды, которые ставит их положение или предрассудки, они научатся уважать друг друга. В этой картине, лишенной какого бы то ни было преувеличения, все время очевидна «ненормальность» войны, ее варварский характер, ее враждебность человеку, его стремлениям, потребностям, самой сущности его природы. Таким образом, самый большой интерес этого фильма прежде всего заключается в том, что экран приходит здесь на Службу не драматическому сюжету, а своего рода психологическому сопоставлению, иллюстрируемому следующими один за другим эпизодами, независимыми друг от друга, которых объединяет лишь превосходная зарисовка характеров и правда чувств. «Великая иллюзия» появилась весьма своевременно - как раз в тот момент, когда минувшие годы позволили воскресить в памяти войну 1914 года и уже ощущалась угроза надвигающейся войны. Но, как уточнил автор в одном интервью, он выразил в фильме не только протест против войны. Жан Ренуар выразил здесь также сожаление о том, что исчез своеобразный военный дух, памятный ему со времен, когда начиналась его карьера, что исчезла определенная французская, существовавшая в кавалерии традиция, которая, по его мнению, выражалась даже в нормах поведения солдата, требуемых уставом: «без аффектации и напряженности». Эту непринужденность сумел передать Пьер Френе в образе Боэльдье, в котором как бы суммировались черты многих товарищей Жана Ренуара по драгунскому полку. Таким образом, уже в «Великой иллюзии» мы видим, какое место занимают в произведениях Ренуара его жизненный опыт и личные воспоминания, которые впоследствии придадут исключительную насыщенность всем его выдающимся фильмам. Что касается его стиля, то уже здесь он впечатляет благодаря своей завидной умеренности в использовании средств кинематографическом выразительности. Сцена прохода немцев, в которой мы видим только тех, кто на них смотрит, сменяющиеся наплывами кадры заснеженных деревень, за какие-нибудь несколько мгновений дающие ощущение времени и пространства; волнующая сцена пения «Марсельезы» при вести о взятии у врага Дуамона и момент расставания Габена с Далио - все это безупречные образцы того искусства, которое не терпит ничего лишнего и обладает огромной впечатляющей силой искусства подлинного кинематографа. Роль Шарля Спаака выразилась в фильме в том, что он придал ему устойчивость, уравновесил «богемную» сторону манеры постановщика, больше склонного к пластическому, нежели к драматическому. Тем не менее уверяют, что в фильме, поставленном Жаном Ренуаром, Спаак не увидел многого из того, что было им намечено в сценарии. Это лишний раз доказывает, что Ренуар умеет руководить актерами. Игра актеров, занятых в «Великой иллюзии», своей правдивостью и сдержанностью в значительной мере способствует прочной ценности целого. [...] (Из книги Пьера Лепроона «Современные французские кинорежиссеры»/«Presences contemporaines. Cinema», 1957)

Наряду с «Детьми райка», это самый знаменитый фильм французского кинематографа. Он также стал самым большим финансовым триумфом для Ренуара. По стечению обстоятельств и во многом благодаря сюжету (истории о побегах всегда волнуют широкую публику), «Великая иллюзия» не принадлежит к числу «проклятых шедевров», которыми изобилует история французского кино. Фильм, основанный на воспоминаниях однополчанина Ренуара по Первой мировой войне, опирается на превосходную и в высшей степени эффективную конструкцию. Одна за другой следуют три части рассказа, и в каждой количество действующих лиц уменьшается; их около дюжины в лагере для военнопленных (незабываемо реалистичные, забавные и выразительные характеры), 8-9 - в крепости у героя фон Штрогейма, и всего трое - в последней части (заснеженная деревня). По мере развития сюжета его рамки сужаются и действие становится все более интимным; внимание зрителя заостряется - при том что сюжетных перипетий становится меньше. Таким образом действие как будто теснее приближается к зрителю, подобно изображению при наезде камеры, и при этом меняет интонации: с озорной на драматическую, с лирической на серьезную. Зритель участвует в долгом странствии главных героев, которое началось в многолюдной и шумной толпе, а завершается двумя крохотными силуэтами, бредущими по огромной заснеженной долине. В композиции фильма Ренуар достигает равновесия, подкрепленного предыдущими экспериментами. Не нарушая цельности фильма, он с неизменным изяществом сочетает длинные, сложные, изобретательные планы с хорошо выстроенной глубиной кадра - и простоту, и надежность классической схемы сюжета. Повествование украшено наблюдениями, ремарками, мыслями самого режиссера, но они не замедляют и не перегружают действие. На первый план Ренуар выдвигает свою излюбленную тему наднациональной солидарности классов; в фильме она выражена дружбой фон Рауффенштайна и де Боэльдье, аристократов и потомственных офицеров. С другой стороны, пролетарий Марешаль и аристократ де Боэльдье, несмотря на принадлежность к одной нации и взаимное уважение, никогда не будут друг с другом на равных. Ренуар преумножает и особо подчеркивает благородные и дружелюбные поступки в отношениях между противниками; начиная с того, что Рауффенштайн приглашает сбитых им летчиков к столу, и заканчивая гостеприимным приемом, который немецкая крестьянка оказывает двоим беглецам. В середине фильма надзиратель даст Марешалю губную гармошку, чтобы тот успокоился в карцере, и радуется, услышав, что пленник начал играть. Между представителями разных социальных классов и враждующих сторон нет ни подлости, ни агрессии, ни злобы, ни кровожадности; повсюду, на всех уровнях, властвуют дружба, благородство, величие души и готовность к самопожертвованию. Эту идеализацию персонажей, свойственную всему творчеству Ренуара, можно расценивать и как осознанную попытку бегства от действительности, однако в данном случае она оправдана тем, что в Первую мировую войну враждующие стороны действительно еще сохраняли в себе рыцарские достоинства. В общей конструкции фильма этот идеализм призван выражать одну из граней режиссерского видения мира. Для Ренуара спасение - в людях, и если в коллективе кому-то или чему-то суждено спастись, то это произойдет благодаря личным отношениям. Все несчастья (включая границы и войны) происходят от общественных структур, а те, в свою очередь, порождаются различиями между людьми. До сегодняшнего дня эти различия (между классами, расами, языками, религиями, культурами) не приносили ничего, кроме нескончаемых и кровожадных конфликтов. Но, быть может, когда-нибудь они породят всеобщий мир и гармонию. Однако все это - лишь мечты; об этом говорит и название фильма. Не будучи ни пессимистичным, ни оптимистичным но своей природе, фильм предлагает зрителю размышлять, строить гипотезы, фантазировать или просто мечтать об устройстве человеческого общества и о его будущем.
N.В. Для повторного выхода на экраны в 1946 году фильм был сокращен. Ренуар и Спаак выкупили права, и в 1958 году в прокат вновь вышла полная версия. Ее рекламный ролик представлял собой короткий непринужденный монолог Ренуара (воспроизведенный в «Сочинениях Жана Ренуара» [Ecrits de Jean Renoir, Belfond, 1974]).
Библиография: сценарий и диалоги, отдельным томом (La Nouvelle Edition, 1949); раскадровка в журнале «L'Avant-Scene», № 44 (1965) и отдельным томом - в серии (Points Films, Le Seuil, 1971). Диалоги и фотограммы в «Библиотеке классического кинематографа» (Bibliotheque du classique du cinema, Balland, 1971). (Жак Лурселль. «Авторская энциклопедия фильмов», 1992)

«Иллюзии строишь», - с грустной иронией отзывается Розенталь на озвученную Марешалем надежду на то, что проклятая война скоро закончится и, хочется верить, будет последней. Приведенная реплика - и есть ответ авторов знаменитому британскому журналисту и общественному деятелю Норману Энджеллу, который еще в 1909-м написал памфлет «Оптическая иллюзия Европы» (годом позже опубликован отдельной книгой под названием «Великая иллюзия»), доказывая невыгодность, нелогичность и откровенную абсурдность допуска о гипотетической войне между ведущими державами Старого Света, связанными тесными хозяйственными и культурными узами. Его прогноз, как известно, не сбылся ни в малейшей степени - но ведь в 1933-м труд фактически обрел вторую жизнь, пусть и в заметно переработанном виде. Резко снизив количество экономических аргументов, Энджелл сделал упор на моральной стороне вопроса, по-прежнему отстаивая свой главный тезис, - и удостоился Нобелевской премии мира!.. Парадоксальность ситуации заключается в том, что Жан Ренуар и Шарль Спаак вполне разделяли пафос публициста, лишь предупреждая о губительности стремления выдавать желаемое за действительное. Их собственная «Великая иллюзия» произвела настолько мощный пацифистский эффект, что впоследствии режиссера обвиняли чуть ли не в подрыве патриотического духа французов и, как следствие, падении Третьей республики. Причем в США фильм попал (впервые в истории) в основную номинацию на премию «Оскар», Президент Франклин Рузвельт призвал посмотреть ленту всех демократов, а на кинофестивале в Венеции пришлось оказать сильное давление на жюри, чтобы картине достался «искусственный» («Кубок Муссолини» ушел «Бальной записной книжке» (1937) Жюльена Дювивье) приз за лучший исполнительский ансамбль. Доктору Йозефу Геббельсу, публично охарактеризовавшему Ренуара «кинематографическим врагом общества №1», не откажешь в проницательности! Вслед за Германией последовал запрет в Италии и даже в Бельгии, где на решении настоял... министр Анри Спаак, брат Шарля, и послевоенная реабилитация шедевра, как и язвительных «Правил игры» (1939), проходила (между прочим, при активном участии Андре Базена и будущих творцов «новой волны») отнюдь не безболезненно. «Великая иллюзия», хочется сказать, пронизана антимилитаристским духом и во всяком случае лишена внутренних противоречий многих произведений на схожем материале, иллюстрирующих ужасы войны и одновременно - воспевающих ратные подвиги. Мы не увидим воздушного боя, ставшего фатальным для французских офицеров: за кадрами с обсуждением деталей предстоящего вылета следует резкий монтажный стык - и пару мгновений зритель пребывает в замешательстве, гадая, при чем здесь летчики в немецкой униформе. Более того, авторы намеренно не демонстрируют собственно попыток побега - и лишь по прибытии в лагерь Винтерсборн сообщается, что де Боэльдье испытывал терпение охраны четырежды, Марешаль пятикратно, а лейтенант Демольде трижды. Зато мимоходом упоминается об убитом в аналогичной ситуации солдате и обнажается вся «прелесть» сводящего с ума пребывания в карцере. Да и затея с кропотливым, изматывающим, смертельно опасным подкопом пропадает втуне, а разговор товарищей по плену о том, почему каждый из них мечтает об избавлении, заставляет выслушать вереницу нелепейших признаний. Можно вспомнить и о несуразном подарке, присланном русским офицерам по инициативе императрицы, и о странных обстоятельствах наконец-то удавшегося побега, которому вынужден, наступив на горло собственной песне, противодействовать фон Рауффенштайн, получивший звание майора. Даже номинально патетическая сцена с торжественным и дерзким распеванием «Марсельезы» после известия об освобождении Дуамона сознательно «отстраняется», поскольку первый куплет затягивает... англичанин, переодетый для развеселого представления в женщину. И, наоборот, предосудительный, если не откровенно преступный, поступок немки Эльзы, что-то не испытывающей восторга от гибели мужа под Верденом и трех братьев - соответственно в Льеже, Шарлеруа и Танненберге («Наши самые большие победы... И стол стал слишком велик»), видится естественным и единственно правильным. Но возможность любовной идиллии в существующих условиях - это тоже, увы, иллюзия... Страстная антивоенная направленность фильма не могла не сделать «Великую иллюзию» громким событием, выступая своего рода призывом остановиться и - быть может, в последний раз - задуматься над неотвратимыми последствиями методично, вопреки официальным декларациям, развязываемой очередной глобальной бойни. Однако идеи Энджелла послужили Ренуару и Спааку, вряд ли питавшим иллюзии относительно силы непосредственного влияния искусства на общество, в лучшем случае отправной точкой для создания персональной художественной модели мироустройства, установившегося к XX веку, в логику которой как раз превосходно укладывалась война нового типа. Мировая. Империалистическая. Первая. Важнейшей составной частью замысла стала убежденность режиссера в том, что ныне человечество «делится, скорее, по вертикали, нежели по горизонтали», и государственные границы не являются препятствием для искреннего и глубокого взаимного уважения двух аристократов и потомственных офицеров. Но де Боэльдье, в отличие от фон Рауффенштайна, еще и достаточно прозорлив, чтобы осознать безнадежную устарелость дорогих сердцу дворянских идеалов, манер, привычек и... уступить право на побег (иначе - на саму жизнь) боевым товарищам. Редкостная психологическая убедительность актеров (от Жана Габена до Эриха фон Штрогейма1) и драматизм экранных событий все же не затушевывают известной символичности исхода. Парижанин Марешаль получил унтер-офицерское звание накануне рокового вылета, а до войны работал простым механиком. Его же напарник, щедро и непритворно делившийся аппетитными подарками с соратниками, родившийся в Вене (мать - датчанка, отец - поляк; словом, типичный француз), сообщает, что за тридцать пять лет Розентали2 завладели тремя замками с охотничьими угодьями, фермами, садами, заводами племенных рысаков и тремя галереями знатных предков. Совместные испытания, несмотря на неизбежные напряженные моменты, укрепили дружбу. Однако верить, что дальнейшие, после пересечения немецко-швейцарской границы, судьбы беглецов сложатся одинаково - наверное, самая великая иллюзия. Авторская оценка: 10/10.
1 - Ренуар поддержал коллегу (австрийца по происхождению), которым искренне восхищался, в сложный для него период сущего бойкота, объявленного Голливудом. 2 - Здесь справедливо усмотрели намек на клан Ротшильдов - в свете принадлежности не столько национальной, сколько классово-профессиональной; по иронии судьбы, Геббельсу не понравилось представление еврея в положительном ключе, а отдельные критики (в частности, Жорж Альтман) позже упрекали режиссера в «некотором антисемитизме». (Евгений Нефедов)

Решив написать про этот фильм, я пересмотрел его в третий раз. Вообще-то я собирался ограничиться несколькими ключевыми сценами, чтобы освежить память, но быстро втянулся и в итоге посмотрел его целиком. В случае с «Великой иллюзией» мое личное мнение и культурный канон полностью совпадают. Это один из величайших фильмов всех времен и народов, переживший свое время без малейших потерь. Он заслуживает многих титулов - например, «лучший фильм Жана Ренуара», или «лучший фильм первого десятилетия звукового кино», или «лучший фильм о войне». Между тем войны как таковой здесь нет - ни окопов, ни сражений, ни крови. За полтора часа экранного времени раздается всего несколько выстрелов, и только один из них смертельный - зато его забыть невозможно. Уж если в фильме Ренуара кто-то гибнет, то эта смерть не будет случайной и анонимной, одной из многих. Она будет единственной. И отношение между убитым и убийцей не будет безличным отношением двух противников, разделенных линией фронта. Враги окажутся хорошими знакомыми, которых связывает особого рода приязнь двух представителей одного, причем вымирающего, класса. Конечно, судить о жизни и об истории по произведениям искусства следует как минимум с большой осторожностью. Всегда стоит помнить о том, что каким бы реалистически достоверным ни казалось произведение, оно представляет собой художественную и идеологическую конструкцию, в основе которой лежит принцип избирательности, а следовательно - произвола. Но фильм Ренуара действительно кажется глубоко достоверным. Эта достоверность имеет мало общего с достоверностью документа, фрагмента исторической реальности, его породившего - хотя бы потому, что речь в нем идет о событиях двадцатилетней давности. Указание на личный опыт Ренуара - участника первой мировой войны, побывавшего в германском плену, - тоже ничего по существу не разъясняет. Мы конструируем свои воспоминания о пережитом наподобие произведений искусства - с той же самой избирательностью. Достоверность, о которой идет речь, не фактографическая, а художественная. И она не обязательно полностью совпадает со статистическими данными. Историк, говоря об этой войне, наверное, в первую очередь сказал бы, что это была первая технологическая война, в которой использовались новые, массовые и по сути своей «безличные» виды вооружения: авиация, бронетехника, химическое оружие. Но благодаря Ренуару мы чувствуем, что первая война XX века была одновременно последней войной века XIX-го с его духом прогресса и либерализма, а также эпохи Просвещения с его верой в универсальные ценности разума и здравого смысла, а временами чуть ли не средневековым рыцарским турниром. Немецкий офицер, сбив самолет противника, приглашает французов отобедать вместе и галантно извиняется за то, что ранил одного из них. Он похож на генерала Спинолу, учтиво приветствующего побежденного противника на известной картине Веласкеса. Конечно, его поведение - своего рода надводная часть айсберга, основным своим массивом уходящего в долгие века истории родовой знати. Но и представители «третьего сословия» ведут себя, может, не столь галантно, но тоже очень по-человечески. В лагере для военнопленных Розенталь (Далио), офицер артиллерии и сын банкира, получает посылки из дому и угощает друзей коньяком и паштетом из гусиной печени, в то время как немецкие солдаты питаются тушеной капустой. А когда одного из героев отправляют в карцер, старик-охранник, не зная ни слова по-французски, пытается как может утешить своего пленника, предлагая ему то сигареты, то губную гармошку. Наверное, ни в одном другом фильме нет такого количества хороших и порядочных людей, готовых помочь ближнему, пусть и превращенному войной во врага. «Великую иллюзию» называют антивоенным фильмом - формулировка, которая при первом приближении кажется просто банальной, а при втором вызывает желание ее оспорить. Ведь война для Ренуара (как, кстати, и для других участников той войны - Хемингуэя, например, или Дино Буццатти) оказывается состоянием, обнаруживающим в человеке его лучшие качества. Люди, которые в нормальной, мирной жизни были бы заурядными обывателями со своими мелкими пороками и столь же мелкими добродетелями - пролетарий Марешаль (Жан Габен) водил бы паровоз, банкир Розенталь преумножал состояние своей семьи, а аристократ Боэльдье (Пьер Френе) постарался бы, как его демобилизованный кузен, жениться на деньгах, чтобы потом проигрывать их в карты, - показывают себя настоящими героями и патриотами. Они борются с обстоятельствами, жертвуют собой ради друзей, делятся с ними последним куском и с легкостью перешагивают через социальные барьеры, возведенные в мирное время. Недаром в первой половине фильма царит дух веселого праздника, карнавала, стирающего обычные границы и различия. Пленные французы ведут себя как школьники в пионерлагере: роют подкоп, чтобы вырваться на свободу (на самом деле нигде и никогда они не будут так свободны, как в этом лагере) и устраивают любительский концерт, которому заключенные рукоплещут вместе с надзирателями. Впрочем, кое-какие мрачные ноты порой нарушают эту эйфорическую атмосферу: по двору проносят труп заключенного, убитого при попытке к бегству, а когда пленники переходят границу дозволенного и превращают свой концерт в патриотическую манифестацию, Марешаля как зачинщика сажают в карцер. Эти тревожные знамения в полной мере сбываются во второй части фильма, действие которой разворачивается в крепости, куда переводят Марешаля и Боэльдье. Эта вторая часть как бы заново проигрывает темы первой - но уже не в мажорной, а в минорной тональности. Здесь тоже готовится побег, заключенные тоже устраивают концерт (на сей раз несанкционированный, лишь для отвода глаз охраны), и он тоже заканчивается беспорядками. Вот только ценой этих беспорядков, равно как и ценой свободы для героев, становится смерть одного из них. Однако трагическое хотя и сменяет комическое, но не вытесняет его. У Ренуара противоположности вообще часто оказываются в близком соседстве. Английский военнопленный, участник шутовского представления, во время которого он, облаченный в женское платье, в гриме и парике, исполняет арию из оперетты, секунду спустя, узнав о победе союзников, срывает парик и вместе с французами поет Марсельезу. Не думаю, что кому-нибудь после Ренуара удавалось с такой искренностью, заразительностью и неподдельным пафосом изобразить патриотическое чувство. В этом соседстве противоположностей и следует искать ключ к упомянутой выше «достоверности». Историки кино, писавшие о «Великой иллюзии», обычно упускают из виду это качество. Из всех смысловых пластов, присутствующих в фильме, они отдают предпочтение тому или другому. Отчасти это понятно: сама тематика «Великой иллюзии» способствует тому, чтобы сделать из этого фильма аргумент в политической дискуссии. Так, утверждается, что «Великая иллюзия» - это фильм о том, что классовые границы крепче национальных, и даже о том, что именно представители низших классов в большей степени способны к взаимной солидарности. Для такого вывода есть все основания: плебею Марешалю не по себе рядом с аристократом Боэльдье, который кажется ему холодным и высокомерным, несмотря на долгие месяцы, проведенные вместе («Со своей женой и с матерью я веду себя точно так же», - возражает ему Боэльдье). Зато ничто не мешает ему сойтись с немкой Эльзой (Дита Парло), чей муж, прусский офицер, погиб под Верденом. А у Боэльдье, в свою очередь, устанавливаются почти дружеские отношения с комендантом крепости фон Рауффенштайном (блистательная роль Эриха фон Штрогейма) - человеком того же круга, что и он сам. Но как быть с деталями, которые не вписываются в эту слаженную картину? Например, с дружбой Марешаля с банкиром Розенталем, едва ли классово мотивированной. Или с тем, что классовый антагонизм не мешает Боэльдье прикрыть собой товарищей, решивших совершить побег. Те, кто видел в фильме Ренуара гимн патриотизму, а также те, кто упрекал Ренуара в симпатиях к аристократии, имели не меньше оснований, чем те, кто искал (и находил) в «Великой иллюзии» демократический и даже коммунистический посыл. Правы все - и никто по отдельности. Ренуар избирателен, как и любой художник, а его фильм сконструирован из ограниченного набора элементов - сцен, слов, жестов, кадров, - как и любое произведение искусства. Но в этом ограниченном наборе есть что-то от многогранности самой жизни. (Андрей Фоменко, «ART-1»)

Даже среди классики мало какой фильм столь последовательно, каждым эпизодом и кадром раскрывает и утверждает свое название. Все в нашей жизни - иллюзия. Сама жизнь - иллюзия. Тем более жизнь во время войны, еще тем более - жизнь в ХХ веке. Очень скромный в средствах, неброский, но удивительно предметный и человечный, снятый почти полностью на натуре, этот фильм без сомнения лучший у Ренуара, лучший у Габена, лучший у Штрогейма-актера, а, может быть, лучший и во французском кино вообще. Во всяком случае - во французском кино первой половины ХХ века. А как же Марсель Карне? Нет, ТАКОГО фильма и Карне не снял! О чем картина? В рецензии не расскажешь, даже статьи мало - надо книгу писать. О войне и мире, о человеке и людях, о французах и немцах, о мужиках и аристократах, о военнопленных и тюремщиках, о любви и нелюбви, о бессмысленности существования и великой цели жизни, о мечтах и их иллюзорности, о правде бытия и ее иллюзорности... "Слова, слова, слова...". Первая мировая война. Рафинированный аристократ, капитан Боэльдье (П. Френе), новоиспеченный лейтенант, в миру, кажется, слесарь, Марешаль (Ж. Габен) и еще несколько летчиков попадают в плен к немцам. Такой же рафинированный аристократ, фон Рауффенштайн (знаменитый голливудский режиссер, немец Э. фон Штрогейм, рассорившийся с Голливудом и вынужденный сниматься - не снимать! - в Европе), в экспозиции картины гостивший у французов, познакомившийся там с героями фильма и с тех пор испытывающий личное и кастовое расположение к Боэльдье, сохраняющий неизменную выдержку и осанку, несмотря на тяжкие увечья, полученные в боях, теперь становится тюремщиком французов. Эта судьба - не по ним, и это работа - не по нему. Но война есть война, плен есть плен, и, следовательно, одним надо бежать, другим побега не допустить. Все, вроде бы, просто. Французы, уже пытавшиеся сделать подкоп в другом лагере, здесь, во владениях Рауффенштайна, в старинном тяжеловесном замке романского стиля, продолжают свои попытки, пользуясь (ох, как это психологически нелегко - против совести и воспитания - Боэльдье!) попустительством аристократа-немца. Устроив парочку диких ночных концертов, двое из них бегут, а Боэльдье прикрывает товарищей, имитируя побег и действуя при этом, как действовал легендарный гаммельнский крысолов. За что и получает пулю в живот от Рауффенштайна, целившегося собрату-аристократу в ногу, да в ночной темноте промахнувшегося. Ах, какую сладкую иллюзорную картину нарисовал себе Боэльдье - погибнуть, как пристало мужчине, герою, аристократу, погибнуть, совершая героический подвиг! Пасть на месте... Ему предстоит тяжко умирать под капельницами, в присутствии сухопарой сиделки, в тюремной больнице, а Рауффенштайну, тоже ведь не погибшему на поле брани, а вынужденному всю оставшуюся жизнь носить жесткий корсет, то есть влачить существование инвалида, предстоит закрыть французу глаза. Делая это, Рауффенштайн понимает - он и сам не жилец, и каста их свое отжила, потому что война не только никогда не закончится, нет, может быть, и закончится - ИХ война, но начнется другая, где аристократы, с воспитанными веками понятиями чести, будут не нужны. Между тем беглецы - француз и еврей - найдя где-то штатское платье, плетутся по раскисшим зимним проселочным дорогам - в сторону границы со Швейцарией. Ежеминутно подвергаясь всяческим опасностям, оголодавшие, грязные, оборванные, ночующие днем в канавах, переругивающиеся из-за того, что еврей подвернул ногу и толком не может идти, а француз не может бросить товарища, бросает-таки и возвращается (какого вам еще интернационализма надо и какой акцент может точнее показать и естественную и одновременно иллюзорную сущность "братства народов"!)... забираются они наконец в показавшийся им заброшенным сарай. Спустя несколько минут в сарай входит корова, за ней хозяйка, каковую - из-за предшествовавшего ей, подданной вражеской страны, животного - Марешаль не убьет (не успеет, не решится, не посмеет), хозяйка - ЖЕНЩИНА, солдатка, крестьянка, вдова, которая накормит, обогреет беглецов и возродит у того из них, кто здоров, способность и желание любить. Но любовь на войне - самая, быть может, большая (если не считать надежды выжить) иллюзия, и вот уже беглецы продолжают свой путь в заснеженных лесах и горах пограничья, и вслед им несутся пули и лают сторожевые псы. Однако они ухитряются перейти границу. Чтобы - думаете - спастись, выжить? Еще одна иллюзия. Домой они уходят - как в никуда, ибо обоим предстоит вернуться в армию. И, скорее всего, погибнуть. Так что, возможно, в плену их будущее было бы надежней. Рассказанное - сюжетная канва, не более. Содержание - в лицах, таких разных, таких несопоставимых и таких, в сущности, одинаковых, ибо все люди - одинаковы, потому что - люди, а разделение на касты, классы и даже национальности в сравнении с этим - иллюзия. Содержание, стало быть, в словах, жестах и взглядах, противопоставляющих и сопоставляющих героев Френе, и Габена, и Штрогейма, вследствие чего - коли мы смотрели бы какой-нибудь другой фильм - должен был бы проявиться истинный герой картины. Но такового нет, и ожидание такового - иллюзия. В то же время - герои все, потому что живые люди, разные люди, потому что главный герой Ренуаром не предусмотрен. Даже и Габен, человек из народа, сама кондовая Франция, неунывающая, сильная, жизнелюбивая Франция, - не герой. Он ведь и вообще действует только потому, что не может не действовать. Гораздо больше, чем действует, он надеется, что, вот, бессмысленная эта война скоро кончится, и все будет как прежде. Мы знаем: не будет, Ренуар догадывается: не будет, Марешаль Габена - мечтает. Иллюзия. Все иллюзия. Вера - иллюзия, надежда - иллюзия, любовь - иллюзия. "Я вернусь, когда закончится война!" - говорит Марешаль немецкой солдатке, приютившей беглецов, согревшей тело Марешаля в своей постели, а сердце его спутника - живым очарованием своей маленькой белокурой дочурки. Не вернется. И не к кому будет вернуться, и некуда. Не еврею же в третий Рейх и не французу же - к его, третьего Рейха, подданной. Безысходно антииллюзорный фильм. Но не безысходно печальный. Пусть жизнь - иллюзия. Однако мы не умеем и не должны все время думать об этом. Ведь жизнь - иллюзия радостная, даже во время войны. Где-то там, за горами, Париж, кафешантаны, певички и танцовщицы, легкое вино и воздух родины. Сладкий, как вино, иллюзорный, как любовь. А фильм - с таким-то содержанием! - фильм, в основе которого лежат записки генерала Пинсара, фильм одновременно пацифистский и ясно представляющий иллюзорность в ХХ веке самого понятия "пацифизм", на редкость реалистичный, неброский, тонкий и точный. Никакой вам фабрики грез. Ни иллюзии мелодрамы. О "Великой иллюзии", кстати, на десятилетие опередившей и, значит, предвозвестившей рождение итальянского неореализма, собственно, и сделавшего коммерческий ab ovo кинематограф высоким искусством, написано так много, что повторишься, как бы ни пытался этого избежать. Поэтому завершу короткой цитатой из старой книжки (И. Соловьева, В. Шитова. Жан Габен. М.: Искусство, 1967. (Серия "Мастера зарубежного киноискусства"). С. 88 - 89), где о картине рассказано, кажется, все. Это, впрочем, тоже иллюзия - все о фильме рассказано только в самом фильме, который не посмотреть (и не пересматривать) нельзя, если вы, конечно, не тешите себя иллюзиями о том, что в наше (как же, конечно же, лучшее из возможных!..) время можно обойтись и без классики. Так вот, цитата из статьи знаменитого кинокритика Клода Бейли (по журналу "Синема 58"), в свою очередь приведенная в означенной выше книжке: "Вот что прежде всего поражает в этом фильме двадцатилетней давности: в противоположность другим работам, сделанным тогда же, он не производит ни малого впечатления детскости. Он кажется взрослым. ...Ни одного трафарета. Немец здесь не немец, каким его представляет себе француз, польщенный в своем шовинизме, но чистокровный немец, реальней самой натуры (ничего не объяснишь, сказав, что все дело в Штрогейме: сколько раз Штрогейм бывал в кино немцем вполне условным, не обладал такой человеческой плотностью, ощутимостью, только носил форму немца). Столь же точен и убеждающ Габен, рабочий-механик (пусть мне приведут хоть одну реплику, которую ему давал Превер, и которая хоть приближалась бы к правдивости того, как Марешаль здесь переспрашивает своего товарища по лагерю, инженера, о значении какого-то технического термина)". Думаю, достаточно. Далее - смотрите картину, и пусть в вас пробуждается и работает диалектический метод отрицания отрицания: "Великая иллюзия" Жана Ренуара в искусстве и для искусства - все что угодно, только не греза, только не иллюзия. Сама философия, сама правда жизни... Но как искусно - великий иллюзионист, сын своего отца! - как чудовищно искусно она, такая простая и понятная, сделана! (Виктор Распопин)

«Великая иллюзия», несомненно, наиболее законченный фильм французского режиссера Жана Ренуара в том смысле, что форма и содержание достигают здесь подлинно классической завершенности. Если «Великая иллюзия» и не автобиографический фильм в полном смысле этого слова, то он все-таки имеет некоторые точки соприкосновения с судьбой своего создателя. В годы Первой мировой войны Жан Ренуар был летчиком. Его сбили над Германией, и до конца войны он находился в немецких лагерях. В 1934 году Жан Ренуар встретился с однополчанином Пинсаром, дослужившимся до генеральского звания, и наслушался от него рассказов о побегах из лагерей военнопленных. «Семь раз его сбивали немцы. И каждый раз ему удавалось приземлиться живым и здоровым. Семь раз он бежал из плена. История его побегов показалась мне хорошей основой для приключенческого фильма, - вспоминал Ренуар. - Я записал те подробности, какие счел наиболее характерными, и вложил листки с записями в свои бумаги, намереваясь когда-нибудь сделать по ним фильм». Встретив сценариста Шарля Спаака, Ренуар поделился с ним сюжетом о французских военнопленных, которые готовят и успешно осуществляют побег. Потом они поговорили с Жаном Габеном. Замысел всем очень понравился. Однако ни одна постановка не давалась Ренуару с таким трудом. В мемуарах «Моя жизнь и мои фильмы» он пишет: «История моих хлопот по розыску денег на съемку "Великой иллюзии" могла бы послужить сюжетом для фильма. Целых три года таскался я с рукописью сценария по кабинетам всех французских или зарубежных продюсеров, как традиционалистов, так и авангардистов. Без вмешательства Жана Габена никто из них не отважился бы на подобную авантюру. Очень часто он сопровождал меня в визитах к продюсерам. Наконец нашелся финансист, который, потрясенный внушавшей доверие солидностью Жана Габена, согласился стать продюсером фильма». Действие происходит во время Первой мировой войны преимущественно в немецких лагерях для военнопленных офицеров. Здесь собраны люди разных классов: аристократ-летчик Боэльдье (Пьер Френе), крестьянский парень авиамеханик Марешаль (Жан Габен), сын богатого коммерсанта еврей Розенталь (Далио). Пленные готовятся к побегу и роют подземный ход, но их неожиданно переводят в другой лагерь - старинный замок. Несмотря на все трудности, Марешаль и Розенталь совершают побег, а прикрывающий их Боэльдье погибает от пули коменданта лагеря фон Рауффенштайна. Беглецы находят приют у молодой немецкой крестьянки вдовы Эльзы (Дита Парло), затем переходят границу. Плен и общее желание бежать из него сближали героев и на время уничтожали классовый антагонизм. Фильм назывался «Побеги капитана Марешаля». Немецкие охранники в сюжете играли второстепенную роль. Все перевернуло неожиданное появление Эрика фон Штрогейма. За несколько дней до начала съемок в Эльзасе его пригласил на крохотную роль Рауффенштайна директор картины Раймон Блонди. Австриец Штрогейм, только что с блеском сыгравший прусского офицера в фильме «Марта Ришар», стремился любым способом продлить срок пребывания во Франции и, кроме того, заработать несколько лишних франков. Поэтому он согласился на роль, не требуя дополнительных объяснений. Блонди даже не подозревал, что имеет дело не только с актером, но и с величайшим режиссером немого кино, кумиром Жана Ренуара! Узнав, кто будет играть Рауффенштайна, Ренуар едва не лишился чувств. Роль немецкого коменданта умещалась в коротенькую сцену и в четыре реплики! При встрече потрясенный Ренуар бросился к Штрогейму, обнял его и расцеловал, как старого друга. Штрогейм спросил: «Уважаемый мсье, расскажите мне мою роль!» Ренуар поспешил его успокоить: «Позже, время терпит, но это - великолепная роль! Потрясающая! Вы - немецкий офицер в лагере для французских военнопленных во время войны 1914-1918 годов. Блестящий офицер. На сегодня больше ничего не скажу! - И добавил: - Мы отправляемся на съемки через два дня, и самое важное для вас - заказать у портного костюм!» Штрогейма устроило столь краткое объяснение, и он удалился с первым чеком в кармане, который свидетельствовал о серьезности этого фильма. Через двое суток съемочная группа отправилась в киноэкспедицию в Эльзас. Штрогейм остался в Париже - ему сказали, что в первых сценах он не участвует. По ночам, с помощью Беккера и ассистентки режиссера Франсуаз Жиру, печатавшей на машинке и дававшей свои советы, Ренуар переписывал сценарий «Великой иллюзии», придумывая и вводя в него персонаж - фон Рауффенштайна. Штрогейм же, воспользовавшись отсрочкой, придумал для своего героя корсет. Фон Рауффенштайн повредил позвоночник, когда его самолет был сбит противником! Специальный «жесткий воротник» упирался в подбородок. И то и другое среди прочего Штрогейм навязал Ренуару. Через несколько дней Штрогейм присоединился к съемочной группе, и каждое утро, хотя его никто не вызывал, появлялся на съемке в мундире немецкого офицера, со всеми ортопедическими принадлежностями и выбранными им самим наградами, и приветствовал Ренуара щелканьем каблуков: «Я сегодня снимаюсь или нет?» Режиссер в ответ говорил: «Нет, не сегодня, не сегодня! И даже не завтра!» И так продолжалось до тех пор, пока роль Рауффенштайна не была прописана в сценарии. Укрупнение роли фон Рауффенштайна сместило всю драматическую симметрию фильма. Три основных персонажа, три пленных француза - механик Марешаль, сын богача Розенталь и маркиз де Боэльдье, - сведенные вместе в одной истории, должны были иллюстрировать идею объединения французского народа, основную идею Народного фронта, стремившегося сплотить все антифашистские силы общества. Фон Рауффенштайн заставил взглянуть на композицию «Великой иллюзии» по-иному. Возник новый мотив: близость, сердечная симпатия двух аристократов, потомственных военных. На протяжении фильма герой фон Штрогейма - старый вояка, считающий свой пост коменданта крепости столь же унизительным, как должность сторожа в парке, - с горечью и презрением взирает на всех французских военнопленных, за исключением де Боэльдье. Рауффенштайн сразу выделяет его: «Я знал одного Боэльдье... Графа Боэльдье... Прекрасный молодой человек», на что пленный аристократ отвечает: «Это мой кузен». Сцена их встречи - одна из наиболее впечатляющих в фильме. Встретились два аристократа и сразу же почувствовали свое родство. По-видимому, в силу особых отношений, которые сложились у него с комендантом крепости, де Боэльдье отказался бежать со своими друзьями. Тем не менее он помог им, подняв шум в назначенный для операции час. Эту сцену прекрасно описал Жан Кокто: «Вы увидите Френе в роли Боэльдье, этакого отпрыска старинного рода, вспыльчивого и благородного. Чтобы прикрыть побег своих товарищей, он играет на флейте в белых перчатках, при свете прожекторов немецкой крепости, будто призрачный пастушок с картины Антуана Ватто». В той же сцене потрясенный Рауффенштайн умоляет Боэльдье сдаться, иначе он вынужден будет стрелять. Боэльдье с мужеством принимает смерть, а фон Рауффенштайн срезает распустившийся на подоконнике цветок, единственный в крепости, чтобы положить его на тело друга... Весь эпизод сделан Ренуаром как подлинная трагедия. Беглецы найдут пристанище в доме немецкой крестьянки, солдатской вдовы. Ренуар показывает социальную общность немецкой крестьянки и французского рабочего. Марешаль в исполнении Жана Габена предстает народным героем, воплощающим французский ум и душевную чуткость, нравственную чистоту и доблесть. Все эти черты раскрываются в Марешале во время побега, когда он будет спасать не только себя, но и повредившего ногу, ослабевшего и упавшего духом Розенталя. Много споров вызвало название фильма, найденное Ренуаром уже после окончания съемок. «Иллюзией» героев фильма была вера или по крайней мере видимость веры в то, что чувства, объединившие их во время войны и в плену, смогут выдержать испытания и сохраниться, когда наступит мир. И эта дружба будет прекрасна, как фронтовое товарищество, заставляющее французского аристократа жертвовать жизнью ради крестьянского парня Марешаля, а того, в свою очередь, рисковать ради спасения сына богатого дельца Розенталя. В одном из первых вариантов сценария герои, расставаясь после успешного побега, договариваются о встрече в ресторане «У Максима» в Рождественский вечер 1918 года. В финальной сцене должен был появиться пустой столик с двумя стульями, поскольку ни тот, ни другой не сдержали обещания, вернувшись в свой социальный круг. Во время работы над «Великой иллюзией» Ренуар стремился добиться полного реализма. Игра актеров своей правдивостью и сдержанностью в значительной мере способствует прочной ценности целого. Ренуар даже дал Габену свою летную форму, в которой когда-то воевал. «Что касается его стиля, то уже здесь он впечатляет благодаря своей завидной умеренности в использовании средств кинематографической выразительности, - отмечает французский киновед Лепроон. - Сцена прохода немцев, в которой мы видим только тех, кто на них смотрит, сменяющиеся наплывами кадры заснеженных деревень, за какие-нибудь несколько мгновений дающие ощущение времени и пространства; волнующая сцена пения "Марсельезы" при вести о взятии у врага Дуамона и момент расставания Габена с Далио - все это безупречные образцы того искусства, которое не терпит ничего лишнего и обладает огромной впечатляющей силой искусства подлинного кинематографа». Одна из сцен «Великой иллюзии» происходит в горах. Стоял страшный холод. Одежда актеров вымокла в грязи. Когда начали репетировать, Габен и Далио оказались не в состоянии произнести текст своих ролей. И тут кто-то предложил заменить текст песней «Кораблик», исполняемой двумя разными голосами. Результат получился ошеломляющим. Декорация заиграла. Песня создавала звуковой фон предыдущей сцены и символизировала бегство. После выхода на экран в июне 1937 года в кинотеатре «Мариво» «Великая иллюзия» была восторженно принята большей частью прессы и публики. К сожалению, шедевр Ренуара немало пострадал от цензуры. Жюри Венецианского фестиваля 1937 года не решилось присудить фильму Гран-при и учредило для него специальный утешительный приз. А еще через несколько месяцев Муссолини попросту запретил показ этой картины в Италии, хотя даже Геббельс ограничился тем, что выкинул из прокатной копии сцены, свидетельствующие о щедрости еврея Розенталя. Несмотря на угрозу немецкого нацизма и войну в Испании, «Великая иллюзия» воспринималась как послание мира всем людям, и в частности французам и немцам. Президент Рузвельт призывал: «Все демократы мира должны увидеть этот фильм». В 1958 году Ренуар и Спаак, откупив права на «Великую иллюзию», выпустили фильм в авторской версии. И снова - триумф как во Франции, так и за рубежом. В этом же году по инициативе брюссельских кинематографистов в разных странах было проведено анкетирование на тему «Двенадцать лучших фильмов мира». Единственным представителем Франции в итоговом списке оказалась «Великая иллюзия». (Из книги Игоря Мусского «100 великих зарубежных фильмов», 2008)

«Великая иллюзия» или гибель старой Европы. В прошлом году мы отмечали столетие ряда важных исторических событий, коренным образом изменивших жизнь в нашей стране. Это и февральская революция, и приход к власти Керенского, и октябрьский переворот, и зарождение Добровольческой армии. В течение всего года проводились лекции, конференции и научные семинары, посвященные осмыслению произошедшего; средства массовой информации ежедневно публиковали материалы, относящиеся к 1917 году; многочисленные интернет-проекты позволяли поминутно реконструировать революционные события и следить за ними в режиме «реального времени». В новом, 1918 году мiр будет отмечать столетнюю годовщину окончания Великой войны 1914-1918 годов - конфликта, повернувшего ход развития всей европейской цивилизации. Первая Мiровая война (в западной и в русской дореволюционной публицистике часто называемая «Великой войной») лишь относительно недавно начала восприниматься нами в качестве повода для гордости за героизм русских солдат и офицеров, а не как проявление «царского империализма». В то же время у наших бывших союзников по Антанте, Великобритании и Франции, память об этом конфликте составляет важную часть национального мифа. 11 ноября - на «Remembrance Day» или «Jour de l'Armistice» - в этих странах ежегодно проходят многочисленные церемонии, посвященные противостоянию 1914-1918. Великая война стала не только предвозвестницей еще более страшной Второй Мiровой (в которой лицом к лицу снова сошлись многие из тех, кто воевал в 1914-1918), но и ознаменовала собой гибель старой Европы. Говоря об исчезновении прежней Европы, следует понимать, что речь идет не только и не столько о военно-политических изменениях на континенте. Безусловно, уничтожение в результате войны четырех крупных империй и образование многочисленных национальных государств стали наиболее заметными итогами конфликта. Тенденция к замене монархического строя республиканским и заметная радикализация политического дискурса повлияли на внутреннюю жизнь всех европейских стран. Однако наиболее существенным итогом конфликта стала гибель на полях сражений значительной части представителей довоенной элиты. Трагедии старой европейской аристократии в Великой войне посвящен фильм выдающегося французского режиссера Жана Ренуара «Великая иллюзия» («La grande illusion»), появившийся на экранах в 1937 году и заслуженно считающийся одной из вершин антивоенного синематографа. Большая часть действия посвящена пребыванию группы французских офицеров в немецком плену. В отличие от многих других фильмов про военный плен, у Ренуара отсутствуют лихо закрученный сюжет или сложные испытания, которые вынуждены преодолевать главные герои. Фильм показывает будни военнопленных, которые живут в относительно комфортных условиях, но не оставляют надежд на побег. В итоге двоим из них - лейтенанту Марешалю (Жан Габен) и лейтенанту Розенталю (Марсель Далио) удается сбежать из замка, в котором их содержали, в то время как их сосед по «камере», капитан де Боэльдье (Пьер Френе), жертвует собой, отвлекая внимание немцев. Беглецы, проведя в дороге несколько дней, находят приют в доме немецкой крестьянки (Дита Парло), а потом успешно переходят границу со Швейцарией. Сюжет картины предельно прост, и очевидно, что режиссера в первую очередь интересовали человеческие взаимоотношения между героями фильма. Всех персонажей в «Великой иллюзии» можно разделить на несколько категорий в зависимости от двух критериев. С одной стороны, наблюдается оппозиция по национальному признаку: французы - немцы - русские (французы и русские при этом находятся в союзе против немцев). С другой - среди офицеров воюющих стран отмечаются классовые различия: потомственная аристократия - выслужившиеся в офицеры выходцы из низших классов - нувориши еврейского происхождения. Все они постоянно контактируют друг с другом в условиях сначала просто лагеря для военнопленных, а потом в замке для содержания пленных офицеров. Отношения между нациями, участвующими в конфликте, проникнуты духом взаимоуважения, который трудно представить в любой из современных войн. Например, немецкие офицеры приглашают отобедать только что сбитых и взятых в плен французских летчиков. У лейтенанта Марешаля прострелена рука, и он не может попробовать стейк на своей тарелке, однако сидящий рядом немец, несколько минут назад участвовавший в воздушном бою и, возможно, нанесший своему сотрапезнику рану, любезно предлагает свою помощь в разрезании мяса. Позднее, уже в лагере, Марешаля отправляют за провинность в карцер, и заключенный впадает в депрессию. Охраняющий его часовой пытается утешить француза и даже дарит ему губную гармошку. В «цивилизованном» XXI веке, когда попавшего в плен могут сжечь заживо в железной клетке, такое поведение кажется невозможным, однако для участников Великой войны оно было вполне естественным. Пройдет всего лишь чуть более двух десятилетий - и во время Второй Мiровой те же самые немцы запомнятся зверствами по отношению к гражданскому населению и к военнопленным. Показательным примером изменения отношения к противнику в войне 1939-1945 может послужить нашумевшая картина Д. Эйера «Fury» (очевидно, что нельзя изучать историю по фильмам, однако поскольку сейчас речь идет о картине Ренуара, то уместно сравнивать ее кинообразами Второй Мiровой). Немцы в американском фильме - это враг, которого нужно не просто победить в бою, но уничтожить, поэтому американские солдаты без зазрения совести убивают пленных ради развлечения. Ни о какой дружеской трапезе или философских разговорах речи уже не идет. Вернемся к фильму Ренуара. Межнациональные отношения в «Великой иллюзии» - это не только взаимодействие между тюремщиками и заключенными. Пленный русский офицер обучает своего французского товарища по несчастью тонкостям нашего языка. Простая немецкая крестьянка Эльза, чей муж погиб под Верденом, с радостью дает у себя дома убежище двум бежавшим из плена французам. Французы пытаются сообщить только что переведенным в лагерь англичанам о подкопе из одной из камер, по которому можно попытаться бежать. Различия между представителями стран-участниц войны заключаются только в языках; во всех остальных отношениях они думают, говорят и поступают одинаково. В этом заключается главный антивоенный посыл фильма: зачем европейским нациям нужно было воевать на протяжении четырех лет, если между ними не было никаких серьезных культурных различий? Гораздо более заметными являются социальные различия между героями фильма. Капитан де Боэльдье, потомственный дворянин, в любой ситуации держится с чувством собственного достоинства и сохраняет невозмутимость в любых обстоятельствах. Ко всему, что он и его товарищи по несчастью вынуждены делать в плену, герой Пьера Френе относится как к хобби. «Если гольф-клуб создан для игры в гольф, теннисный корт - для тенниса, то лагерь предназначен для побега», - отвечает он на предложение поучаствовать в рытье подкопа за территорию лагеря, и помогает своим соседям по бараку. Де Боэльдье жертвует собой, чтобы помочь убежать своим друзьям, однако в общении между аристократом и лейтенантами Марешалем и Розенталем всегда есть невидимая стена. «Мы с Вами уже полтора года в плену, а Вы до сих пор говорите мне "Вы"», - возмущается Марешаль. «Я говорю "Вы" даже матери и жене», - спокойно отвечает де Боэльдье. Гораздо непринужденнее де Боэльдье чувствует себя в обществе начальника лагеря для военнопленных, майора фон Рауффенштайна (Эрих фон Штрогейм). Прекрасный летчик, получивший тяжелые ранения на войне, фон Рауффенштайн вынужден занимать малопочетную тыловую должность. Аристократ до мозга костей, он общается на равных только с не менее знатным де Боэльдье. Их разговоры, в которых собеседники часто переходят с французского на английский, вертятся вокруг скачек, общих знакомых из высшего общества и воспоминаний о довоенной жизни. Они с ностальгией рассуждают о старом добром мирном времени, однако ни одного, ни другого нельзя назвать пацифистами. Их предки столетиями занимались военным делом, и оба офицера знают, что именно служба в армии является их настоящим призванием. «Для обычного человека гибель на войне - это трагедия. Но для Вас и для меня - это достойная смерть», - говорит смертельно раненный де Боэльдье фон Рауффенштайну. При этом они чувствуют, что время старой Европы уходит. «Я не знаю, кто победит в этой войне, но каким бы ни был ее исход, он будет означать конец Рауффенштайнов и Боэльдье», - с горечью рассуждает германский офицер. Он живет среди мрачных и безжизненных стен замка, в котором содержатся военнопленные, и единственным растением, оживляющим этот каменный мешок, является маленький цветок, за которым заботливо ухаживает фон Рауффенштайн. Де Боэльдье и фон Рауффенштайн - это такие же яркие цветы, погибающие среди окружающей их серости. Проявлением дружбы между де Боэльдье и фон Рауффенштайном является не панибратство, а рыцарские отношения между французом и немцем. Во время обыска личных вещей заключенных, комендант германского лагеря берет слово у де Боэльдье, что в его комнате нет ничего запрещенного и освобождает француза от досмотра. Французский офицер не солгал: перед обыском он спрятал веревку вне помещения, в которой располагались военнопленные, и с чистой совестью дал слово чести. Уловка вполне в духе средневековых западноевропейских рыцарей, которая являет собой допустимую на войне хитрость. На вопрос де Боэльдье, почему комендант не взял слово у других французских офицеров, фон Рауффенштайн в недоумении переспросил: «Слово Розенталя или Марешаля? - Оно ничуть не хуже нашего. - ответил де Боэльдье. - Возможно». Переносясь из воображаемого мiра Ренуара в реальную историю Великой войны, можно задаться вопросом, чего стоило слово подпоручика Михаила Тухачевского, будущего военачальника Красной армии во время Гражданской войны, который, чтобы сбежать из германского плена, дал слово офицера, что вернется с прогулки, на которую его отпустили без конвоя, однако обещание свое нарушил и скрылся. Великая иллюзия, в которую поверили европейские политические элиты в 1914 году, ознаменовала собой крушение старого мiра и рождение новой Европы. Хуже она или лучше довоенной - вопрос, ответ на который зависит от мiровоззрения каждого конкретного человека. Ренуар не высказывает своего мнения на эту тему - приземленный, но добродушный Марешаль, как и де Боэльдье, является положительным персонажем (строго говоря, отрицательных героев в фильме нет). Режиссер просто фиксирует изменения, которые приносит с собой Великая война. Один мой приятель говорит, что любой образованный человек должен прочесть три книги о Великой войне: «На Западном фронте без перемен» Э. М. Ремарка как антивоенный роман; «В стальных грозах» Э. Юнгера как прославление человеческого мужества и доблести солдат; «Похождения бравого солдата Швейка» Я. Гашека, представляющие сатирический взгляд на конфликт. Как мне кажется, не менее важным для изучения отображения Великой войны в искусстве является просмотр «Великой иллюзии» Жана Ренуара. (Андрей Терещук, «Слово Богослова»)