ОБЗОР «ПЕЙЗАЖ В ТУМАНЕ» (1988)
"Роуд муви" об одиннадцатилетней девочке и её пятилетнем брате, которые отправляются на поиски отца, живущего, как они думают, в Германии. А вдруг никакого отца нет?
История, рассказанная в фильме, трогает душу детской простотой и наивностью и, несмотря на жесткость и даже жестокость ряда сцен, все-таки больше похожа на лукавую сказку о путешествии за мечтой, которая всегда остается призрачной, словно пейзаж в тумане...
Брат и сестра - девочка лет одиннадцати и мальчик лет пяти, сбежав из дома, от матери, бредут по дороге строго на север, из Греции в Германию, где, как им кажется, живет их отец. После многочисленных злоключений они наконец достигают вожделенной границы...
ФЕЛИКС, 1989
Победитель: Лучший фильм.
БЕРЛИНСКИЙ КИНОФЕСТИВАЛЬ, 1989
Победитель: Приз международного евангелического жюри (программа «Форум»).
ВЕНЕЦИАНСКИЙ КИНОФЕСТИВАЛЬ, 1988
Победитель: Серебряный лев, Приз Международной Католической организации в области кино (OCIC).
Внешний вид, как известно, обманчив. История, рассказанная Тео Ангелопулосом в фильме «Пейзаж в тумане», на вид простая детская история. Брат и сестра, сбежавшие из дома, от матери — девочка лет одиннадцати и мальчик лет пяти,— бредут по дороге строго на север, из Греции в Германию, где, как им кажется, живет их отец. После многочисленных злоключений они достигают вожделенной границы и гибнут, переходя ее. Даже не вдаваясь в особые глубины, можно сразу догадаться, что перед нами развернутая метафора. Хотя бы потому, что Греция и Германия просто не граничат. Не говоря уже о том, что архетипический мотив дороги влечет за собой обобщения сколь угодно широкие. В данном случае они настолько широки, что приходится утверждать: картина Ангелопулоса не только не для детей, но, в конечном счете, и не про детей. Критик Нина Зархи блистательно точно заметила, что Греция «Пейзажа в тумане» — это страна, где сошлись начало и конец мира. Какие-то трубы, какие-то вышки, какие-то безликие, бессмысленные строения, ошметки убогой урбанистической цивилизации,— и все это на фоне дивной гармонии гор и моря, нищей, поруганной, величавой природы. В фильме почти нет крупных планов, герои как будто бы сливаются с окружающим миром, образуя почти физически ощутимое целое. Как будто бы не они, а вся Греция устремилась на север, где, едва различимый в тумане, брезжит иной, лучший пейзаж. Перед нами одна из магистральных мифологем европейской культуры, только перевернутая ровно на 180 градусов. Тоска по прекрасному миру, по земному раю, где и по сей день длится золотой век,— это тоска Севера по Югу, той же Германии по Греции и Италии. «Kennst du das Land?..» (Ты знаешь край?..) — слова из гетевской «Песни Миньоны» про край, где мирт и лавр, и «апельсин златой как жар горит под зеленью густой». Но ни лавра, ни мирта мы не увидим в фильме Ангелопулоса. Лишь пустыня земли да пустыня воды в этом оставленном раю. Лишь поднимется вдруг из понтийских вод мраморный обломок гигантской руки, напугает на миг своей ирреальностью, как чудовище Андромеду, покачается величаво на волнах и будет унесен невесть откуда взявшимся вертолетом, осенив на долгом лету лагуну последним языческим благословением. Впрочем, край из «Песни Миньоны», хоть и имеет зримые очертания любимого юга,— это, конечно, не земной, а небесный парадиз. И тоска Миньоны — тоска по абсолютной гармонии, тоска дольнего мира по горнему, тоска души, рвущейся из своей телесной оболочки. Чем дальше смотришь фильм Ангелопулоса, тем отчетливее понимаешь, что в нем одна героиня — девочка Миньона. И ее слиянность с внешним миром исполнена трагического внутреннего противоречия. Это слиянность души с телом, которым душавсе больше и больше тяготится и от которого в конце концов хочет избавиться. Взаимоотношения героини с пространством — центральные в фильме. Здесь будут две вехи, определяемые соответственно Злым и Добрым Спутником. Злой Спутник — пожилой шофер, подобравший детей в дождь на дороге, жестоко и нелепо надругается над девочкой. Но это еще не самое страшное надругательство. Изнасилованная, она не потеряет потребности любить. Объектом ее любви, детской и смутной, станет Добрый Спутник, юноша актер, принявший в судьбе детей самое живое участие. Измену Доброго Спутника трудно назвать «изменой». Он ничего девочке не обещал, никак ее не обнадеживал; у него своя собственная жизнь, со своими интересами и влечениями. Но именно эта «измена» станет роковой, определит отнюдь не «случайную» гибель девочки. Сцена «измены» — лучшая в фильме — сделана Ангелопулосом исключительно тонко и мастерски. Герои приходят на толкучку продавать мотоцикл. Взад и вперед ездящие мотоциклисты гудят, как будто зовут кого-то, создавая странное, необъяснимое напряжение. И здесь снова, перекликаясь с обломком мраморной руки, как бы в рифму возникнет античная реминисценция, и мы поймем, что Доброго Спутника совсем не случайно зовут Орестом. И совсем не случайно эти кожаные и джинсовые мотоциклисты, вроде бы такие современные, своей строгой симметрией напомнят ряд греческих всадников с красно-фигурной вазы. Мотоцикл продан не будет, но вместе с несостоявшимся покупателем, красивым, внимательным молодым человеком, Добрый Спутник отправится в бар, захватив с собой и детей. В баре напряжение усилится.
До того момента спокойная, даже эпическая, камера станет нервной, выхватывая из темноты тела и лица. Все происходящее мы увидим глазами девочки, которая, оставленная одна, брошенная где-то на лестнице, ищет своего Доброго Спутника. Лица. Лица. Лица. И два таких же, почти ничем не выделяющихся лица, может быть чуть более чувственных, чуть более устремленных друг другу навстречу... Гомосексуальный акцент троекратно усиливает «измену». И хоть ни поцелуев, ни объятий на экране не будет, напряжение достигнет высшей точки, и что-то навсегда оборвется, кончится во взаимоотношениях девочки с окружающим миром. Пространство станет ей бесповоротно враждебно. Оно вытолкнет, вышвырнет девочку на дорогу, по которой теперь один путь — к смерти, к невидимому, манящему пейзажу в тумане. Мысль Ангелопулоса, как я ее понял, сводится к тому, что для души, олицетворенной девочкой, все земное — равно «доброе» и «злое» — одинаково не нужно и одинаково разрушительно. Душа хочет вырваться из тела, как свет хочет отделиться от мрака. (Библейское предание об отделении света от тьмы несколько раз повторяется в фильме в виде сказки, которую девочка рассказывает своему младшему брату.) Ангелопулос снял картину не безупречного вкуса и отнюдь не лишенную недостатков. Не очень понятен младший брат, на экране его присутствие носит скорее служебный характер. Фильм местами слишком сентиментален и даже высокопарен. Быть может, это неизбежные спутники искусства Больших Задач, которому привержен Ангелопулос? Но это издержки, а не суть. И здесь, быть может, нет личной заслуги режиссера. Его размышление прочно обеспечено всей предшествующей культурной традицией, в которой он органически существует, вроде бы особенно и не задумываясь об этом. Оттого так естественны ее суперамбиции: в эпоху постмодернизма, то есть в эпоху не текста, а примечаний, сказать о главном, о высшем, о сущностном. Сказать о Боге. Не знаю, удалось ли это Ангелопулосу до конца. Но в современном кинематографе мне не приходилось видеть картины, где бы с такой силой и пронзительностью, с такой болью была бы выражена тоска души по иному миру. Тоска Миньоны: «Ты знаешь край?.. Туда, туда с тобой Хотела б я укрыться, милый мой!..» (Александр Тимофеевск)