ОБЗОР «НАУДАЧУ, БАЛЬТАЗАР» (1966)
"Наудачу, Бальтазар" ("Такова жизнь, Бальтазар"). Главную роль в этом фильме исполнил не человек, а осёл по кличке Бальтазар, терпеливое и незлобивое существо, по ходу ленты переходящее из одних рук в другие. Брессон создал лирическую драму, с заданным изначально печальным финалом, по ходу которой все ее персонажи - и осёл, и люди - расстаются с иллюзиями, неизбежно возникающими в детстве каждого.
Жизнеописание осла по имени Бальтазар, прошедшего через все мыслимые превратности судьбы - и одна из самых выдержанных и эмоционально строгих картин Робера Брессона.
Фильм исследует природу святости. Это убедительный и горький рассказ о порочности и страданиях, присущей людям жестокости и разрушительных порывах, обуревающих человека. Ослик же, имя которого фигурирует в названии фильма, олицетворяет собой чистоту, полон добродетелей и сулит спасение. Этот ослик много лет работает на своих хозяев, переходя от одного к другому, наблюдая и испытывая на себе все хорошие и дурные качества людей. Грубое и жестокое обращение с ним Брессон сравнивает с судьбой Мари, сдержанной молодой женщины, вступившей в связь с жестоким Жераром, который вскоре ее бросает.
Творчество Брессона, выдающегося французского режиссера является проводником нравственных и художественных истин. В данном фильме ставится проблема религиозно-нравственного оправдания страдания. Рассказывается о жизни осла. Сначала животное - предмет любви и забав детишек в сельском районе Франции, затем это рабочая скотина, обзываемая разными неприятными словами вредной девчонкой. Девочка взрослеет, и ослу становится все хуже и хуже, особенно плохо, когда его хозяйку, уже молодую женщину, насилуют несколько подонков и убивают. Ее садистский любовник, лидер банды мотоциклистов, мучил ослика, поджигая ему хвост. В жизни осла меняется несколько хозяев. Жестокий фермер постоянно избивал его, но умер сам. На какое-то время ослу улыбнулась фортуна - он работал в цирке, даже стал звездой, но потом все вернулось к обыденности. Свои дни он заканчивает с глуповатым, но любящим стариком, который считает животное святым. Фильм снят с бескомпромиссной честностью и реалистичностью. Как сказал Жан-Люк Годар, "мир показан за полтора часа". Музыка включает Сонату номер 20 для фортепьяно Франца Шуберта. (Иванов М.)
ВЕНЕЦИАНСКИЙ КИНОФЕСТИВАЛЬ, 1966
Победитель: Приз Международной Католической организации в области кино (OCIC).
СИНДИКАТ КИНОКРИТИКОВ ФРАНЦИИ, 1966
Победитель: Лучший фильм.
"Искусство – не роскошь, а жизненная необходимость" - Робер Брессон. Клише «минимализм Робера Брессона» по частоте и небрежности упоминаний сравнимо, к примеру, с «бунтом Ивана Карамазова» – от него веет тем же академизмом низшего, подмастерного сорта. Неслучайно Жан-Люк Годар без права на ошибку уравнивал русскую литературу с Достоевским, а французское кино – с Брессоном: оба имени – это «всё», это потолки; уже даже не «соработники Бога», но носители рассеянной, общекультурной «библейскости». Установщик порядка вещей и наладчик соотношений, Брессон оказался забальзамирован как «самый великий». Это, во-первых, объяснимо: чересчур силён бывает восторг от хладнокровного совершенства его картин, чересчур крепок его собственный теоретический базис. Во-вторых же, это не плохо. Положение режиссера – большого ценителя идеи автоматизма, спасительного обессмысливания через повтор – лишь укрепит новая серия репродукций. Смотреть, смотреть, смотреть. А после – строчить, строчить, строчить. И солидный диссертант, и заурядный блоггер в своем напрасном труде только избавят от лишних предикатов и тем самым приблизят полноту естества, уцелевшую в кинематографе Брессона. Именно выбор в пользу естества – и, соответственно, в ущерб лицемерной «естественности» – задаёт брессонов язык в целом, определяет переходы между «словарными статьями» изображений и звуков (в своих до предела афористичных «Записках о кино» режиссер сравнивает набор «картинок» со словарем, поскольку те имеют силу и ценность благодаря местоположению и взаимосвязи). Имитацию «зримого» Брессон с презрением замещает «увиденным» – предметами, обнажающими свою исходную загадку под гнётом близкой пустоты. Ослёнок Бальтазар, рожденный в первой же сцене, фактом своего рождения обрекается на гибель. Об этой заданной конечности его пребывания нет нужды говорить даже косвенно, хотя искушенному зрителю известно, что Брессон всегда ставил время в рамку и кончал свои фильмы категорически – выходом наружу или заключением под стражу, но чаще – смертью (фильм не должен тянуться в будущее, фильм обязан упираться в ФИНАЛ). То, что животное умрёт, видно; его смерть учтена, принята во внимание, она написана у него на лице. А люди – пусть дети – способны лишь попытаться вовлечь его в систему мук и воздаяния, совершив обряд крещения. Из-за людей осёл вынужден бояться смерти чаще, чем ему поручено природой. Замысел «Наудачу, Бальтазар» был напрямую вдохновлен рассказом князя Мышкина о восхищении, которое в нем вызвал ослиный рёв. Этот невинный и нелепый звук раздается, заглушая Шуберта, уже на вступительных титрах. Брессон, сетовавший на пропажу столь важного опорного элемента, как тишина, нашел ей, тишине, идеального соседа. И, как писал Джон Мильтон, «тишина была довольна». Вьючная скотина – между прочим, не подвергнутая дрессуре во время съемок – проявила красноречие правды, а именно то, что имело шанс стать правдивым «вопреки», и проходило скрупулезный отбор Брессона. Любому метанию он предпочитал упорство копки, «рытья копытом». Годар однажды заявил, что «Наудачу, Бальтазар» – это «весь мир за полтора часа». Для «бедного» брессоновского лексикона этот случай и впрямь «богат»: здесь есть небо (полностью изъятое, например, из «Карманника»), есть закадровая музыка, есть зачаток актерства в модели Анне Вяземски – «Настасье Филипповне» при жвачном «идиоте», а в скором времени – и супруге самого Годара. Здесь есть возможность Бога, обеспеченная неизбежной святостью зверя и добровольной покорностью человека. Здесь царит приятие – благодати или свободы, появления «на свет» либо исхода «во мрак». Здесь, сквозь бездушность, проступает дух – универсалия вселенной, где нужно каждое явление, однако никакое явление в итоге не важно (изменение – задача одного искусства). Сквозь бездумный пассив здесь прорывается сверхреакция – покорность при встрече уготованного; сквозь скрытные и, более того, «закрытые» лица остриями многочисленных взглядов колет суперэмоция – тихое сожаление об общем устройстве. И вспоминается вдруг текст старообрядческого заговора, в котором Христос осуждает тварь-змею на смерть – но и рабу Божию осуждает на здравие. (Антон Кролик)
"... Помню: грусть во мне была нестерпимая; мне даже хотелось плакать; я все удивлялся и беспокоился: ужасно на меня подействовало, что все это чужое; это я понял. Чужое меня убивало. Совершенно пробудился я от этого мрака, помню я, вечером, в Базеле, при въезде в Швейцарию, и меня разбудил крик осла на городском рынке. Осел ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мне понравился, а с тем вместе вдруг в моей голове как бы все прояснело. - Осел? Это странно, - заметила генеральша. - А впрочем, ничего нет странного, иная из нас в осла еще влюбится, - заметила она, гневливо посмотрев на смеявшихся девиц.
- Это еще в мифологии было. Продолжайте, князь. - С тех пор я ужасно люблю ослов. Это даже какая-то во мне симпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчас же сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое, дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария стала нравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть." "Наудачу Бальтазар" (1966) – мой первый фильм Робера Брессона. То есть, о существовании этого режиссера я слышала и раньше, но фильм меня сподвигли посмотреть результаты рейтинга all time best фильмов, подготовленного британским Sight & Sound в 2002 году по результатам опроса ведущих кинокритиков и кинорежиссеров. Мне стало интересно, что же это за фильм, который разделил почетное 19 место с "Приключением" Антониони и "Жюлем и Джимом" Трюффо, который попал в top 5 личного рейтинга Ханеке и Каурисмяки, которым восхищался Джармуш и о котором Годар сказал "весь мир за полтора часа"? В пересказе фильм получается на удивление неинтересным. Что это? Печальная история жизни, вернее злоключений, осла Бальтазара? Печальная история осла, который меняет семь хозяев, переносит все муки и издевательства апулеевского Луция и умирает, обременненный в буквальном и переносном смысле? Печальная история осла, запараллеленная с печальной историей немного странной и до болезненности красивой девушки Мари? Разве это может захватить? Оказывается, что может, и еще как... Фильм, безусловно, полон быстро напрашивающихся библейских символов, подтекстов и аналогий, подробным разбором которых заполнен интернет. Но о них совершенно не хочется говорить. Говорить скорее хочется о том, насколько интересно фильм построен – это даже не "незаконченная метафора", а "незаконченный рассказ", где повествование дается не эпизодом, а несколькими кадрами (насколько я поняла, именно этой "плотностью рассказа" и славится Бальтазар). При этом, фильм не оставляет ни малейшего ощущения невнятности или недосказанности, и мысли о каких-то нестыковках появляются только через некоторое время после просмотра. В этом плане, стоит обратить внимание на сам стиль съемки – вместо отстраненных общих планов, на экране мы в основном наблюдаем очень близкие планы рук, ног, тел, взглядов. Пожалуйста, конструируйте свою историю и ее интерпретации as you like it. Традиционно, не могу не сказать о музыке – фрагмент фортепьянной сонаты Шуберта, переходящий в протяжный крик осла – это, конечно, сильно. "- Берегись! - кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом. - Добивай! - кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало - кнуты, палки, оглоблю, и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает. - Доконал! - кричат в толпе. - А зачем вскачь не шла! - Мое добро! - кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит будто жалея, что уж некого больше бить." (Grasieli)