ОБЗОР «ВКУС ВИШНИ» (1997)
"Вкус вишни" ("Вкус черешни"). Довольно состоятельный мужчина окончательно и бесповоротно собрался уйти из жизни. Он присмотрел отличное место в горах и даже вырыл там себе могилу. Но найти человека, который забросал бы землей его тело, оказалось не так-то просто. Несмотря вознаграждение, все находят причину для отказа, а кто-то и вовсе пытается его отговорить от этого неблагоразумного поступка. Людям непонятно, почему этот господин желает смерти. И лишь один случайный попутчик соглашается ему помочь...
Господин Бадии (Хомаюн Эршади), иранец средних лет, разъезжает на джипе по пыльным дорогам в окрестностях Тегерана. Решив совершить самоубийство - принять смертельную дозу снотворного, он ищет человека, который бы за значительное вознаграждение согласился предать бренное тело земле. Поначалу все отказываются. Лишь господин Багери (Абдолрахман Багери), престарелый таксидермист, дает слово посодействовать, надеясь, что деньги помогут излечить тяжело больного сына. Упокоится ли Бадии с миром..? (Евгений Нефедов)
КАННСКИЙ КФ, 1997
Победитель: «Золотая пальмовая ветвь» (Аббас Киаростами).
НАЦИОНАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО КИНОКРИТИКОВ США, 1999
Победитель: Лучший фильм на иностранном языке.
АССОЦИАЦИИ КИНОКРИТИКОВ АРГЕНТИНЫ, 1999
Номинация: Приз «Серебряный кондор» за лучший зарубежный фильм (Аббас Киаростами, Иран).
ОБЩЕСТВО КИНОКРИТИКОВ НЬЮ-ЙОРКА, 1998
Номинация: Лучший фильм на иностранном языке (Иран).
ОБЩЕСТВО КИНОКРИТИКОВ БОСТОНА, 1998
Победитель: Лучший фильм на иностранном языке.
АССОЦИАЦИИ КИНОКРИТИКОВ ЧИКАГО, 1999
Победитель: Лучший фильм на иностранном языке (Аббас Киаростами).
Съемки «Вкуса вишни» проходили без подробного сценария. Основной упор Аббас Киаростами (1940-2016 ) делал на импровизацию; режиссер вовлекал «актеров-попутчиков» в разговор и снимал их монологи.
В картине снимались непрофессиональные актеры. Для Хомаюна Эршади (род. 1947 ) это была третья работа в кино.
Изначально предполагалось дать фильму название «Путешествие в рассвет».
Место съемок: Тегеран и окрестности ().
Автомобиль Бадии - «Range Rover» первого поколения (1969-1996 ).
Транспортные средства, показанные в картине - .
Кадры фильма: , , , .
В картине звучат: «St. James Infirmary Blues» Луи Армстронга (); «Khuda Bowad Yaret» Ахмада Захира ().
Цитаты - и текст фильма - .
Премьера: 16 мая 1997 (Каннский кинофестиваль); начало проката: 26 ноября 1997 (Франция).
Англоязычное название - «Taste of Cherry», во французском прокате - «Le Gout de la Cerise».
Трейлеры: ; .
Обзор изданий картины: , .
О фильме в базе данных иранского кинематографа - .
«Вкус вишни» на французских сайтах о кино: ; ; .
О картине на сайте Criterion Collection - .
«Вкус вишни» на Allmovie - .
На Rotten Tomatoes у фильма рейтинг 82% на основе 39 рецензий ().
«Вкус вишни» входит во многие престижные списки: «1000 фильмов, которые нужно посмотреть, прежде чем умереть» по версии газеты Guardian; «1000 лучших фильмов» по версии критиков The New York Times (рецензия - ); «Лучшие фильмы» по версии сайта They Shoot Pictures; «The 1001 Movies You Must See Before You Die»; «Лучший фильм десятилетия» по версии издания Village Voice (1999; 4-е место); «Лучшая десятка фильмов года» по версии журнала Cahiers du cinema (1997; 6-е место); «Лучшие фильмы» по мнению кинокритика Сергея Кудрявцева и другие.
Рецензии: ; .
«В диалоге с Киаростами» (1998; англ.) - .
Презентация фильма Энтони Скоттом (кинокритик The New York Times) - .
«Вкус вишни» спародирован в комедии «Lips to Lips» (2000 ).
Мохсен Махмальбаф: "Киаростами сделал иранское кино известным во всем мире. Он изменил мир кино: смягчил, очеловечил его, по контрасту с жесткими голливудскими фильмами"; Асгар Фархади: "Он не просто снимал кино. Он был современным мистиком - в своих фильмах и в жизни. Он проложил путь для многих других".
Ушел из жизни Аббас Киаростами. Начинал как дизайнер, первую короткометражку снял в 30 лет, полноценный дебют совершил с 80-минутной лентой «Путешественник» в 34 года. Международная же известность пришла лишь во второй половине 1980-х с картиной «Где дом друга?». Пожалуй, лучшая работа Киаростами «Крупный план» выходит в 1990-м. Это причудливое смешение игрового и документального кино (по сюжету мошенник Хоссэйн выдает себя за выдающегося постановщика Мохсена Махмальбафа, но быстро оказывается под арестом; все реальные действующие лица играют сами себя), ярко характеризующее самобытность иранского кинематографа последних десятилетий. В 1997-м его «Вкус вишни» получает «Золотую пальмовую ветвь». В нем запланировавший самоубийство главный герой на машине едет к месту своего будущего захоронения. В обычном автомобиле проходит и действие ленты «Десять» (13 лет спустя похожий прием в «Такси» применит другой иранский классик Джафар Панахи). В 2005-м Киаростами участвует в европейском проекте «Билет на поезд», снятом им совместно с Кеном Лоучем и Эрманно Ольми. Четыре года спустя выходит его полноценный французский фильм «Копия верна», где главную роль сыграла Жюльет Бинош. Последняя лента иранца «Как влюбленный» была снята в Японии и претендовала на главный приз Каннского смотра. В марте 2016-го у режиссера был диагностирован рак желудочно-кишечного тракта. 4 июля этого же года кинематографиста не стало. («КиноПоиск»)
Заполняем пробелы: какие фильмы-лауреаты Каннского кинофестиваля стоит посмотреть? [...] «Вкус вишни» (1997). Возможно, главный поэт мирового кино Аббас Киаростами снял душераздирающую притчу о человеке, который собирается покончить с собой и ищет того, кто закопал бы его в давно подготовленной для этого могиле. Беря в основу очень мрачную тему, Киаростами создает убедительное, шокирующее, горько-сладкое кино, которое не пытается ответить на вопрос «А в чем смысл жизни?», но находит радость в самой попытке осмыслить эту старую как жизнь проблему. [...] (Ефим Гугнин. Читать полностью - )
Господин Бадии ездит по дорогам Ирана, знакомится с разными людьми и предлагает выполнить несложную работу за большое вознаграждение. Но когда люди узнают, что это за работа, они отказываются - рабочие, военный, ученик духовной семинарии. Дело в том, что Бадии решил покончить с собой, а просит всего лишь закопать его в земле, и даже яму он уже подготовил. Никто не соглашается, потому как это грех - налагать на себя руки. И, хотя Аллах велик и милостив, люди не будут помогать ему в этом деле. Но неожиданно Бадии встречает пожилого человека, согласившегося помочь - тому были очень нужны деньги на лечение родственника. ... Человек тот рассказывает Бадию историю о том, что почти то же самое случилось и с ним в молодости, но случай (или Аллах) спас его и с тех пор он изменился. Но Бадии непоколебим: он просит зарыть его в шесть утра следующего дня - если он будет мертв. И вот наступает ночь, и темные облака бегут на фоне яркой луны... Заканчивается все это довольно неожиданно. Много молчаливых иранских пейзажей, снимков застывшей в небе луны и т.п. Кино не для каждого. (Beatle John, «1960s.ру»)
Печальный иранец, господин Бадии, колесит на джипе по улицам городка и дорогам вокруг него, выискивая мужчину для выполнения некой работы. Выглядит это странно и не совсем пристойно. Оказывается, он уже выкопал могилу в горах и ему нужен человек, который мог бы его закопать, после того как он выпьет смертельную дозу снотворных. В этих поисках Бадии встречается и беседует с разными людьми, все они отрицательно относятся к планируемому самоубийству и отказываются помочь, хотя предлагаемая сумма вознаграждения весьма значительна. Это и молодой крестьянин из Курдистана, два месяца назад призванный в армию, и беженец из Афганистана, изучавший богословие в медресе, и одинокий сторож ... на стройке, рабочий... Пыль бесконечных строек, карьеров, самосвалы, камни, скудная растительность, красновато-желтая земля... Почему этот явно не бедствующий иранец желает смерти, а остальные продолжают покорно тянуть лямку жизни? "Аллах дал нам тело, и мы должны с уважением к нему относиться", - говорит студент медресе. Один из его попутчиков, рассказал, как, устав от проблем и собираясь повеситься, съел ягоду [вишни], она понравилась ему, и он снова обрел вкус к жизни. Он-то и соглашается выполнить просьбу господина Бадии... (Иванов М.)
Мужчина средних лет, намереваясь совершить самоубийство, проезжает по холмистым и пыльным дорогам Тегерана, в поисках кого-нибудь, кто похоронит его, если он осуществит свой замысел, или исправит ошибку в случае неудачи. Сильные, напряженные сцены режиссера Аббаса Киаростами не объясняют, почему этот человек хочет покончить с собой и почему сомневается в успехе. Каждое мгновение его странствий сопровождается философскими размышлениями. Тем не менее, «Вкус вишни» остается самым спорным фильмом с тех пор, как Киаростами разделил его «пальмовою ветвь» с Сехэйем Имамурой (фильм «Угорь»). Отчасти это возможно потому, что идея фильма автором не раскрывается, предоставляя это зрителям. Как и в других фильмах, режиссер рассматривает ... одновременно личную и общественную жизнь героя за рулем, берущего попутчиков по дороге. Киаростами, работая без сценария, строит сюжет, главным образом, на диалогах в машине. Он снимает каждого актера отдельно, занимая место то пассажира, то водителя, провоцируя в беседе с ними неожиданные реплики. Тема уединения являет сущность картины «Вкус вишни», проникая в саму суть ее создания. Может ли кто-нибудь отождествить себя с несчастным героем, с иранским солдатом, турецким набивальщиком чучел, или же со всеми 4-мя героями. Киаростами мастер пейзажей, кратких иносказаний, подобных притчам, взывающих к воображению зрителей... (Джонатан Розенбаум, «1001 Movies You Must See Before You Die»)
Фильм о самоубийстве. Постойте, не уходите. Начнем сначала: фильм о любви к жизни, в котором самоубийство - лишь повод для признания в любви. Мужчина с грустными глазами ведет "лендровер"... Он ищет кого-нибудь, кто бы помог ему свести счеты с жизнью. Кто он, откуда, что довело его до такого отчаяния, мы не знаем и не узнаем. В фильме нет ни прошлого, ни будущего. Есть только настоящее - мерное, завораживающее, приучающее нас не искать причин, а перебирать в пальцах мгновения, как спелую вишню. Я лягу вон в ту яму, а ты придешь утром и окликнешь меня. Если отзовусь, поможешь мне выбраться. Если ... нет - закопаешь. Никто не хочет прикасаться к смерти: мальчик-солдат, сторож-афганец, студент-семинарист, старик-крестьянин. Из встреч с ними и состоит фильм. На экране одни лица. И пейзаж: холмистый, закатный, лунный. Каким бы утонченным он ни был, "Вкус вишни" - не лучший фильм режиссера Аббаса Киаростами. "Золотая пальмовая ветвь" Каннского фестиваля 1997 года досталась ему за совокупность заслуг (в число которых входит шедевр "Среди оливковых деревьев") и за лидерство в иранском кино - самом модном национальном кино середины 90-х. Как и грузинское кино 60-х, оно поэтично, но не за счет символов, а за счет любовного и хитроватого взгляда на молекулы жизни. Кажется, что смотришь документальный фильм. А оказывается - это стихотворение. Или персидская миниатюра - прообраз иранского художественного языка. Смотреть лучше ранним вечером, пока еще не клонит ко сну, и только позабыв о кнопке "фаст-форвард": это фильм о том, как важно иногда пожить без нее. (Михаил Брашинский, «Афиша»)
Философская притча. Мужчина средних лет по фамилии Бадии в своей непрекращающейся поездке на машине словно занят упорными поисками какого-то места или же неких людей, пока не становится ясным, что он хочет непременно уйти из жизни, причем с помощью постороннего человека. Казавшаяся незыблемой в течение столетий жизнь в мусульманском Иране начинает вроде бы незаметно, но в то же время стремительно меняться. Плохо это или хорошо, каким образом на это надо реагировать, так же, как и решать более мучительные вопросы: почему на свете существуют беды и несчастья, а кто-то уже отчаялся, даже готов на самоубийство, строго запрещенное Кораном, и мир представляется вовсе ... оставленным Богом?! В этой трагической ситуации "быть или не быть" поражает отнюдь не смиренность, покорность, упование на Аллаха, а невероятное жизнелюбие, готовность все преодолеть, выжить во что бы то ни стало и помочь выстоять в жизненных испытаниях своим близким и просто незнакомым людям. Именно просветленная мудрость нации, которая осознает по восточным понятиям вечный и неотвратимый круговорот бытия, издревле совершающийся переход от жизни к смерти и к новому возрождению, видна на открытых и будто очищенных от тревог и забот лицах обычных людей. Неизъяснимое величие вроде бы бренного мира сквозит то в уныло пустынных, то вдруг окрашивающихся изобилием цвета местных пейзажах. Один лишь вид одинокого дерева с пышной кроной, которое приютилось у петляющей по холмам пыльной дороги, или несущегося водного потока может в самый последний момент примирить человека с Вечностью и Богом. После таких картин не только поневоле задумаешься о смысле человеческой жизни и собственном предназначении, но и можешь получить стихийный заряд жизненной энергии, перестав бояться неизбежной смерти. Иранское кино, подобное "Вкусу вишни", пробуждает неистребимое желание жить. Оценка: 10 из 10. (Сергей Кудрявцев)
Изначально этот фильм Киаростами мне не понравился, так как я сочла способ самоубийства, который выбрал главный герой, и его поведение смехотворными, неубедительными и отвратительными одновременно. Однако даже при таком раскладе это хорошая работа. Мы сразу сталкиваемся с неприятным господином, ведущим машину, и пристающим ко всем, кого он встречает, со странной просьбой - дать ему забраться в дыру в земле, а утром подойти и позвать его по имени. Сначала странная просьба пугает солдатика, убежавшего в итоге в холмы, лишь бы избавиться от непонятного мужчины. И впрямь - кто знает, чего ожидать от этого настойчивого и надменного господина. Затем герой находит новых ... людей для того, чтобы отравлять им день своим противоестественным желанием. Самое отталкивающее заключается в том, что он не может убить себя, не прибегая к ненужной помощи окружающих, ему обязательно нужны помощники. Он не решил, хочет ли он умирать, но никто из встреченных им людей не возвращает гнилому человеку тягу к жизни. Съемка оставляет впечатление присутствия, камера снимает чуть сбоку, делая соучастником. Иранский реализм выглядит таким живым, что сопротивляться его обаянию трудно. Здесь важен процесс, восприятие людей, нюансы их общения, не скрашенные драматургией. Рабочий, сидящий на вышке, зовет героя выпить чая и перекусить, по-дружески предлагая участие, но не тут-то было, это не останавливает господина Бадию. В отличие от европейских драм, где все равнодушны к попыткам героя цепляться за жизнь , здесь, кажется, все сигнализирует о том, что желание господина Бадии - идиотское, себялюбивое и почти кощунственное, но он не откликается на сигналы. Каждый из людей, встреченных героем, более настоящий, чем герои репортажей документального кино. Кульминацией фильма является появление мудрого старика, который добротой и рассудительностью трогает даже зрителя, но не героя, все более жалкого, неприятного, нервозного. С каждым часом к закату он становится более и более отдаленным от остальных. Но что мы знаем о том, что заставляет героя так поступать? Он не говорит о причинах поступка ни слова. То, что в обычном состоянии кажется напыщенным или раздражающим, при наличии трагедии выглядит закономерным. Герой закрыт для внешнего воздействия, любые аргументы лишь раззадоривают его воспаленное эго. Вкус вишни, о котором рассказывает дед, для него банален и далек, потому что рот героя уже забит землей. Интересно, что многими посмотревшими высказывается версия о гомосексуальности Бадии, приходило это в голову и мне. "Вкус вишни" - это фильм, в котором идея о греховности самоубийства иллюстрируется не словами, а одним лишь лицом господина Бадии, демонстрирующим все оттенки ошибок. Нелепость его решений, жестокость его действий, когда он предлагает деньги за ассистирование в самоубийстве, не думая о том, каково будет при этом людям, надменная напористость и невероятная глухота, которую он демонстрирует, - все это отвращает от решения гораздо сильнее, чем могла бы любая проповедь. Киаростами сталкивает жизнь и смерть, не кидаясь в крайности, не живописуя красоты или ужасы, - ничуть нет, все здесь предельно просто кроме вычурных фантазий Бадии. И простота жизни почему-то пробирает сильнее всего. Хочется дать Бадие по шее, отобрать деньги, отправить работать в поле. Но особенно доставляет то, что у фильма нет концовки, поэтому зритель так и не узнает, вытащили ли господина Бадию из дыры или нет. Можно делать ставки. Оценка: 3,5/5. (Мор, «Экранка»)
К моменту выхода фильма Аббас Киаростами уже получил признание благодаря своим ранним постановкам - и даже успел принять участие в создании международных киноальманахов. Однако именно «Вкус вишни» стал первым проектом великого (надеюсь, эпитет не вызовет возражений) иранского кинематографиста, реализованным при финансовой поддержке западных, в данном случае - французских, продюсеров, а значит, рассчитанным на международный художественный резонанс. «Золотая пальмовая ветвь» Каннского МКФ, а также включение картины в число десяти самых заметных кинолент сезона легендарным киноведческим журналом «Кайю дю синема» со всей очевидностью доказывают, что надежды авторов оправдались. Возможно, данное обстоятельство вызовет опасения в том духе, что вмешательство не могло не найти ... своего отражения. Да, режиссер-сценарист, кажется, и не стремится уклониться от демонстрации влияния, оказанного на его воззрения культурой Запада, не отрицая ассоциации, например, с философией и творчеством ведущих экзистенциалистов1. Долгие, неспешные, однообразные кадры разъездов Бадии по ярко-желтой, выжженной солнцем местности, его негромкие и внешне необязательные разговоры с людьми, встречаемыми по пути, меняющиеся крупные планы лиц собеседников - все это могло бы изрядно утомить, если б не контекст. При этом пролог держит в недоумении, заставляя теряться в догадках относительно странной высокооплачиваемой работы, предлагаемой Бадии незнакомцам, в дальнейшем же, после раскрытия тайны, - буквально каждое слово и даже незначительное происшествие наполняются особым смыслом, контрастируя с предстоящим печальным событием и произошедшей трагедией. Трагедией, так и оставшейся неведомой - но настолько серьезной, что погрузила здорового, полного сил, далеко не бедствующего мужчину в состояние беспросветного уныния, относимого им самим к тягчайшему греху... Не может не обратить на себя внимания и введение злободневных политических мотивов, составляющих, по Киаростами, неотъемлемую часть жизни родной страны. Это образ совестливого молодого курда, парой месяцев ранее призванного в армию и намеревающегося вернуться в Курдистан, по-прежнему подвергаемый притеснениям, который в панике покидает джип. Это встреча с охранником закрытого цементного завода, эмигрировавшего, спасаясь от войны, из Афганистана, и глубокомысленный диалог с его соотечественником - семинаристом, прибывшим, чтобы постичь основы ислама. Наконец, навязчивый рефрен звука марширующих солдат, возникающих в финальных кадрах. Не причиной ли всему прошлое Бадии, чья служба в армии, как ясно из монолога, пришлась тоже - на крайне неспокойное время? Кто знает... Якобы случайные фрагменты на поверку придают картине черты зашифрованной притчи, исполненной символики и в иносказательном ключе, почти как в творчестве испанца Карлоса Сауры франкистского периода, повествующей о тревожных общественных явлениях, находящихся под печатью запрета цензуры. А эпилог с обнажением мотива «фильма в фильме» является - не иначе - данью уважения европейским коллегам, начиная с Федерико Феллини. Однако все это выражает в лучшем случае часть замысла, наиболее понятную и близкую западным зрителям. Аббас Киаростами не случайно предпосылает в качестве эпиграфа слова, помещенные в Коране за названиями всех (кроме девятой) сур: «Во имя Аллаха2, всемилостивого и милосердного». Пожилой господин Багери, надеясь переубедить нанимателя, делится воспоминаниями о том, как вкус тутовых ягод однажды заставил его отказаться от сильного желания наложить на себя руки. Да и в способе совершения самоубийства, на котором остановил выбор Бадии, особо подчеркивающий, что утром он все-таки может остаться в живых - и тогда надо будет лишь помочь выбраться из ямы, чувствуется безграничное доверие (вера!) мудрости и всепрощающей доброте Всевышнего. Готовность предать себя в Его руки в любой момент, а тем более - в момент столь важный. Не удивительно, что Божественная Природа, непостижимая и прекрасная, как вкус зрелой вишни, так чутко и быстро реагирует на изменения душевного состояния человека, кончина которого сопровождается уходом с небосклона месяца, скрывающегося за черными тучами, погрузив землю в беспроглядную тьму. Авторская оценка: 9/10. 1 - Достаточно упомянуть Луи Маля с пронзительным «Блуждающим огоньком» (1963), также поведавшим о человеке, решившем добровольно оставить наш бренный мир. 2 - Точнее было бы сказать «Бога», помня, что именно так это слово переводится с арабского языка. (Евгений Нефедов)
На холмах Персии - жизнь и ничего больше. О победе в Канне иранского кино и его лидера Аббаса Киаростами наша пресса писала в более или менее снисходительных тонах - как о сомнительном триумфе «третьего мира». Итог своим впечатлениям подводили уже в самолете двое матерых журналистов. Один хвастался, что в последнюю секунду телепрограммы успел сообщить зрителям о только что присужденной главной каннской награде. Другой заметил: жалко, столько мытарств ради какого-то иранского фильма. До которого, добавил первый, нашему народу нет ровно никакого дела. Вот когда чествовали Линча или Тарантино... Можно быть уверенным, что культа Киаростами у нас в ближайшие годы не возникнет. ... А мода на иранское кино будет почитаться очередной западной причудой. Между тем, если кинематографу вообще суждено остаться в истории культуры, иранцы имеют на это значительно больший шанс, чем современный Голливуд. Его сегодняшнюю продукцию, возможно, не будут покупать уже через пару десятилетий - в то время как Киаростами и Махмальбаф, поэты иранского кино, вполне могут стать Фирдоуси и Хайямом ХХ века. На фоне голливудско-европейского маньеризма и китайского символизма фильмы Киаростами смотрятся идеально: тонкая философичность и балансирование на грани между кино и жизнью не разрушают натуральность последней. «Вкус черешни» - фильм, чрезвычайно скромный постановочно, даже в координатах иранского кино и предыдущего творчества Киаростами. Действие почти целиком разыгрывается в машине. За рулем - человек средних лет и весьма средней внешности, без особого обаяния, без меты значительности. Зато он - владелец автомобиля, и этот факт позволяет заключить, что его положение в иранском обществе выше среднего. Человек едет по городу сквозь большие скопления людей, через торговые районы, где кипит жизнь, где воздух проникнут энергией толпы и специфически восточными звуками, красками, испарениями. Человек явно - хотя и с неявной целью - нуждается в пассажире, компаньоне, собеседнике. Пытается завлечь первого попавшегося парня, но тот ускользает, кажется, заподозрив сексуальную подоплеку. Сажает в машину второго - солдата-курда из расположенной недалеко от города воинской части. С ним завязывается разговор: выясняется, что хозяин машины намерен покончить с собой и ищет соучастника в этом преступлении (с точки зрения ислама самоубийство есть не что иное). Несмотря на очень приличное (особенно для бедного военнослужащего) вознаграждение, парень отказывается захоронить покойника - ему эта афера не по душе. В машину садится третий, пожилой человек, он - работник Музея природы; разговор с ним занимает основную часть картины. У него болен ребенок, нужны деньги, и он соглашается на странное предложение. Но идея добровольной смерти ему претит, и он рассказывает, как однажды тоже испытал соблазн самоубийства. Полез на дерево вешать веревку - и вдруг оказался в гуще спелых черешен; их сладкий вкус вдохнул в него желание жить, а тут еще подбежали дети и попросили потрусить дерево. И кризис миновал. Выслушав монолог нового знакомого, герой фильма расстается с ним, договорившись встретиться ночью на холме, где он попытается все же покончить с собой. Но едва расставшись, он снова хочет увидеть поразившего его мудреца, убедиться, что это не призрак. Бежит в Музей природы и выясняет, что тот работает... таксидермистом, делает чучела птиц. В финале мы видим главного героя, лежащего на склоне холма в мучительной попытке свести счеты с жизнью. На холмах Персии лежит ночная мгла. Потом светает. Солдаты выбегают из казармы на утреннюю пробежку. Киноизображение незаметно переходит в видеосъемку. В кадре появляются съемочная аппаратура и сам Киаростами. Он словно бы говорит: это все-таки не жизнь, а кино. Иранское кинематографическое начальство в разгар фестиваля по неизвестным причинам пошло на попятную и неожиданно согласилось на международную премьеру «Вкуса черешни», уже было исключенного из конкурса. «Иранская черешня созрела», - острили журналисты, еще не предполагая, что картина получит «Золотую пальмовую ветвь». Формальным поводом для первоначального запрета послужило то, что фильм пока не имел премьеры на родине. На самом деле цензуру не устраивало другое: возможно, некоторые мотивы, связанные с курдами и турками, но главным образом - ключевой мотив самоубийства, неприемлемый в принципе с точки зрения фундаментализма. Масла в огонь подлила еще до начала фестиваля Изабель Аджани, пожелавшая пригласить в возглавляемое ею жюри Салмона Рушди. Разумеется, руководство фестиваля на это не пошло, но смелая идея отыгралась в его главном сюжете. И сделала политический, антифундаменталистский акцент программным: по словам той же Аджани, Каннский фестиваль был задуман еще в 30-е годы в противовес Венеции, где правил бал фашизм; и поныне Канн борется против любых форм цензуры. Тем не менее ошибочно расценивать решение каннского жюри как сугубо политическое. Киаростами, которого называют новым Росселлини, давно заслужил высшее кинематографическое отличие, а иранское кино признано знатоками лучшим в мире. Правда, «извращенный вкус» синефилов неприемлем не только для публики, но и для фестивального истеблишмента. Неизвестно, хватило ли бы пороху у жюри наградить некоммерческий иранский фильм, если бы Запад, погрязший в играх с насилием и пост-тарантиновских экспериментах, сам не подрубил сук, на котором сидит, и не отдал бы все козыри Востоку. 50-й Каннский фестиваль взывал к стереотипам советской идеологической критики. Хотелось кричать о кризисе гуманизма, о разгуле в западном кино насилия и жестокости. А иранские кинематографисты после исламской революции, унесшей много крови, добровольно или с помощью цензуры отказались показывать насилие в своих фильмах. И их кино заняло место, некогда принадлежавшее советскому, с гуманизмом «Журавлей» и «Баллады о солдате». Отвыкнув за последние годы от цензуры и будучи свидетелями упадка отечественного кино, испытываешь едва ли не зависть, глядя на иранский опыт. Киаростами полемизирует не столько с исламским, сколько с западным представлением о жизни и смерти. Герой картины открывает некие новые истины, и навязчивая идея отступает. Как в цитируемом его попутчиком анекдоте о пациенте, который жалуется врачу: «Куда ни ткну пальцем, все болит: голова болит, нога болит, живот болит». Врач ставит диагноз: «Вы абсолютно здоровы, а вот палец надо лечить». Киаростами пообещал в ближайшем будущем сделать серию картин с одним и тем же названием - «Жизнь продолжается», «Жизнь продолжается 2» и т. д. Или - «Жизнь и ничего больше». «Вкус черешни» подтверждает репутацию Киаростами как одного из последних гениев мирового кино, в котором мудрость счастливо уживается с простотой, а она, в свою очередь, - с эстетической загадкой. Камера движется вместе с машиной, обозревая окрестные пейзажи удивительной гармонии и умиротворенности. Вместе с тем круговое движение по холмам создает почти обморочный эффект и вызывает чувство клаустрофобии. В этом двойственность отношения Киаростами к жизни - как к прекрасной ловушке, полной обманов и соблазнов. Киаростами родился в 1940 году в Тегеране, изучал живопись на факультете изящных искусств. В течение восьми лет делал рекламные ролики и титры для художественных фильмов. В 1974 году дебютировал в режиссуре картиной «Пассажир», получившей мировое признание. В 1989 году получил приз «Бронзовый леопард» на фестивале в Локарно, в 1992 году - приз Росселлини в Канне. Еще в 1969-м Киаростами основал в Центре интеллектуального развития детей и подростков киноотделение и с тех пор снял немало образовательно-воспитательных лент. В этих заказных работах дидактичность становится художественным приемом, она связана с мировоззрением режиссера и общей концепцией иранского кино, которое рассматривается как часть исламской нравственной культуры. Фильм Киаростами «Сквозь оливы» три года назад критики сочли лучшим в Канне, а жюри проигнорировало. Тогда прямо в фестивальном Дворце на Круазетт у режиссера случился инфаркт - и только Аллах знает, какую роль в этом сыграло честолюбие, а какую - трудная, полная скрытого противостояния жизнь. Режиссер не делает открыто антитоталитарных фильмов и даже в какой-то степени служит режиму. Но, будучи большим художником, неизбежно вступает с ним в конфликт. Так было во все времена столетней истории кинематографа, совпавшей с веком тоталитаризма, - вспомним хотя бы Эйзенштейна. (Андрей Плахов, «Искусство кино»)
Конец всему. 'Слово, идущее от сердца, проникает в сердце' - Низами. Той ночью на небе было неспокойно, и облако скрыло от глаз луну. Лишь на пару мгновений, но этого оказалось достаточно, чтобы понять. Жизнь иранского кинематографа, лишившегося своего лица, стала другой. Аббас Киаростами отошел в мир теней общепризнанным гением, аскетичным художником и пустынным философом. Дизайнер по образованию, он умел управлять глазами зрителя, показывать ему мир, живущий по уникальным и справедливым законам. Красота кадра строилась мельчайшими, будто песчаными гранулами, принимавшими совершенные в своей дидактической ценности формы. Смерть по Киаростами не являлась ни продолжением жизни, ни ее антиподом. Она была как потертость ... на фотоснимке. На первый взгляд портит изображение, но на самом деле - дополняет, открывает смысл и определяет ценность. Лишь когда жизнь и смерть медленно плывут над пустыней, взявшись за руки, они способны показать человеку то, что он утратил и отчаялся найти. «Вкус вишни» начинается словно с середины. Нам предстает мужчина средних лет, далеко не нищий, определенно неглупый, но по каким-то причинам уставший от жизни. Долго кружит он по тегеранской окраине, и, кажется, ищет не попутчика, а самого себя, каким хотел бы быть. Господин Бадии не лишен простой философии, но стала она ему не спасением, а камнем, отяготившим шею. Поездка по пустыне в поисках могильщика - художественный набросок, ожившая картина с очерченными контурами и пустой сердцевиной. Конец пути умозрителен, а мифологема пугающе однозначна. Отсутствует счет времени, непонятна длина заблуждения, и только убежденность безусловна. Отчего-то не властен больше Аллах, бессильны уговоры и пусты увещевания. Нет начала и расплывчато продолжение. Никогда еще большие деньги, что приготовлены избавителю, не были так бесполезны. Но в зыбучих песках разочарования еще звучит Слово. Сбивчиво, нравоучительно, а от кого-то - отрезвляюще. В ленте нет ненужных диалогов. Каждый из них, что гроздь бусин в четках Киаростами. Они заставляют сдувать пыль с жизненного полотна и заботливо вести пальцем по линиям, радуясь тому, как стали они знакомы. Случается, что фильмы покоряют вопреки обстоятельствам или по воле случая. Но к успеху «Вкуса вишни» Киаростами шел твердой походкой, совершенствуя стиль и обволакивая изображение покрывалом мудрости. Истоки обнаруживаются в картине «Где дом друга?», и уже тогда тема зависела от эпохи. Как признавался кинематографист, лента о самоубийстве не могла выйти в восьмидесятых - то был совсем другой Иран. Смерть аятоллы Хомейни ослабила ортодоксальные религиозные оковы, даровала относительное свободомыслие, позволила детально донести трактовку смерти через отчаявшуюся личность. На лице Бадии словно бы никогда не было эмоций, мужчина с одинаковым спокойствием выслушивает каждого попутчика, изумленного неожиданной просьбой. Он похож на изгнанного пророка, чья вера скукожилась до фатализма. И странно, что от осознания готовящегося греха нет ощущения противоестественности. В картине больше удивляет сама жизнь в глуши, где куча заброшенных строек, множество бесцельно скитающихся людей и полное ощущение нравственного тупика. В кадр регулярно попадает какая-нибудь нелепость вроде никому не нужной, но по-прежнему охраняемой бетономешалки. Людям словно вредят созданные их руками вещи, привязывают к земле и велят вырыть яму для утренней засыпки. Но во всем этом печальном ансамбле остается и нечто девственно-прекрасное. Киаростами всегда с особым вниманием и трепетом относился к людям. В ленте «Крупный план» ему удалось совместить два противоположных образа, особенно интересных в контексте событий. Бадии рисковал остаться бессмысленным самоубийцей без молчаливо взирающей природы. Одержимости мужчины противопоставлен естественный ход событий. Это и неудивительно, ведь «Вкус вишни» - картина о простых радостях, о запахе жизни, так похожем на аромат сочных ягод. «Вы хотите лишить себя этого?» - звучит строгий голос. Ответа нет, но в душе что-то шевелится. Какое многообразие чувств можно ощутить при созерцании гениальной картины эпохи Возрождения!.. Какое удовольствие способно доставить купание в водах оазиса!.. В пустыне очень легко уверовать в сухость и непоколебимость Господних заветов. Но жизнь - она везде, порожденная человеком или дарованная свыше. Осмысление прошлого - полезный и нужный процесс, а ожидание будущего - еще и приятный. Из кабины внедорожника понять это непросто, но возможно, дело лишь в том, найдутся ли нужные слова и достаточно ли убедительности у того, кто их произносит. К счастью, значительные произведения намного переживают своих авторов. «Вкус вишни» - наиболее известная картина Аббаса Киаростами, она символично подчеркивает многие аспекты воззрений. Рука человека, заносящего лопату, назначается жезлом справедливости, а всему, что оказывается перед глазами, приходит конец. Естественный, очевидный, но совершенно точно - не мучительный. Приглушенное обаяние фильма было бы немыслимо без удивительного жизнелюбия. Вся экранная необратимость - не более чем начальный этап замысла, призванного сделать человека внимательнее, тоньше и терпимее. Билет в облака Киаростами не выписывал, но замечать на небе след от самолета - велел. Оптимистичная простота может и должна быть вечной. Иранец никогда не отрицал влияние судьбы, но придавал ей значение силы, придающей очевидным поступкам философскую ценность. Солнце склонится за горизонт, но, конечно же, выйдет вновь. Конец всему наступит, однако, не раньше, чем распорядится судьба. (Nightmare163)
Нет, весь ты не умрешь. Это скромная даже по представлениям малобюджетного иранского кино лента - почти половина действия происходит в машине. Сидящий за рулем человек средних лет разъезжает по городу в поисках компаньона. Первоначально не покидает ощущение, что идет поиск сексуального партнера. Похоже, что такое подозрение складывается не только у зрителя, но и у первого потенциального пассажира, который отказывается садиться в машину. Второй, солдат из местной воинской части, соблазняется возможностью быстро добраться до места службы и тут узнает, что владелец машины задумал свести счеты с жизнью. И все, что ему нужно от молодого человека - это согласие закопать труп, причем ... за очень приличное вознаграждение. И снова фиаско. И только третий, старик, соблазняется деньгами, которые нужны ему для лечения сына. Но этот же старик оказывает на самоубийцу благотворное влияние, рассказав ему, как сам когда-то намеревался покончить с жизнью: залез на дерево с веревкой и оказался в гуще спелых вишен, вкус которых и отвратил его от плохих мыслей. 'Ты не весь болен, а хочешь убить себя всего', - говорит напоследок старик герою в надежде, что тот все-таки передумает... Несмотря на обращение к запретной в исламском фундаментализме теме самоубийства, пафос смерти абсолютно чужд фильму. И хотя почти медитативное повествование выруливает вроде бы на суицидный финал, развязка все-таки остается открытой... Светает, киноизображение сменяет видеосъемка, и перед камерой появляется творческая группа. И это наводит на мысль, что мы имеем здесь дело не с реальностью, а лишь с ее имитацией. Тонкая философичность и едва уловимый баланс между кино и жизнью - вот то направление, куда переместился интерес крупных фестивалей после увлечения брутальностью «криминального зрива» - несколько затянувшейся моды предыдущих сезонов. И «палочкой-выручалочкой» стало в этом смысле иранское кино, которое научилось пробивать брешь в исламской цензуре и нашло способ выражать невыразимое. Отказ иранских режиссеров показывать насилие и жестокость в любых формах пришелся как раз кстати и невольно обозначил новый виток кинематографической моды. Однако это не означает, что иранскому кино просто повезло вовремя «выстрелить». Оно и без фестивальных наград, которые ежегодно во множестве собираются по всему миру, выглядит вполне самодостаточно, удивительным образом соединяя концептуальную дидактичность и мудрость авторского мировоззрения. И образуя ту самую гениальную простоту, которая не подвластна привычным формулировкам, и чей мистический гипнотизм воздействует на зрителя по преимуществу иррационально. Это и сделало иранский кинофеномен главной эстетической загадкой конца тысячелетия. (Малов-кино)
Грех. Один царь из греческих мифов, узнав, что его ожидает смерть, отправился на поиски человека, который бы отошел в мир иной вместо него, в результате чего понял - никто в здравом уме не рискнет подписываться на лестное предприятие, подкрепленное славой или деньгами, но связанное со смертью. Конечно, это лишь условно имеет отношения к господину Бадии, который, словно в замкнутом мирке, объезжает окраины на машине, присматриваясь к людям и выискивая единственного работника, который стал бы его могильщиком. Кто такой этот представительный гражданин на Land Rover'е не уточняется, как и причина, послужившая поводом к твердому решению закончить жизнь, внешне его состояние лучше ... тысяч безработных, слоняющихся по улице, чтобы хоть кто-то взял их на черную работенку. В этом-то он и похож на Адмета, потому что, несмотря на положение, его путь лежит в иной мир, а у бедных голодранцев есть жизнь, маленькие цели и стремления, которых вполне хватит, чтобы не брать грех на душу и помогать человеку заживо себя похоронить. Господин Бадии уже выкопал могилу в пустынной местности, у дерева и теперь осталось найти человека, кто ямку закопает. Однако, сразу возникает мысль, что истинная причина в надобности помощника - не укрыть тело землей, а похоронить «заказчика» еще живого, избавив от запрещенного Кораном самоубийства, при этом возложив грех на плечи бедолаги, который за тридцать серебряников оплатит себе дорогу в ад. Главная особенность этого фильма, получившего главный приз на каннском кинофестивале - он совершенно ненавязчив в философских подтекстах, и сделан с таким грубоватым изяществом, что предстает реальной историей, на деле являясь выдающейся притчей о цене жизни, или в более религиозном смысле - цене греха, который возьмет человек, решивший убить себя. Большая часть съемок проходит в кабине автомобиля главного героя, а действие состоит из диалогов на тему смерти, один откровеннее другого. Так, например, наиболее важными в жизни господина Бадии оказываются три персонажа - молодой солдат, студент-богослов и пожилой таксидермист, которым он поочередно предлагает крупную сумму за небольшую услугу. Диалог с первым из них идет на уровне намеков и взаимного непонимания, ведь уставший с дороги солдат не понимает, зачем господин, обещавший подвести его до казарм, повез его в холмистую глушь, и хочет свалить от сумасшедшего. Студент же олицетворяет разумный взгляд на вещи, и почти соглашается, но с пылом разумного человека пытается убедить собеседника теоретически, что тот совершает ошибку. Лица третьего человека мы не видим долгое время, однако закадровый голос отчетливо сообщает, что он согласен выполнить условие, прийти к яме на следующее утро и закопать нерадивого самоубийцу, если тот будет, действительно, мертв. Потому что этот пожилой жизнерадостный старик не боится кары с небес, не собирается разъяснять богословские теории, ибо он выступает в роли мудрости, человека с большим жизненным опытом, способного по-человечески помочь обрести душевное равновесие незнакомцу. Поэтому даже обращение героя к этому спутнику, и на данный момент единственному другу, в конце говорит о желании, несмотря ни на что, остаться в живых, тем не менее, смиренно приняв испытание судьбой. Если судить по фильму о нынешнем состоянии Ирана и мусульманской веры в нем, то вряд ли можно увидеть что-то новое - бедность для восточных стран никогда не была диковинкой, но в силу реалистичности этого фильма Киаростами сосредотачивает внимание на том, что всегда поддерживало в его народе тягу к жизни - фатализм. На западе его принято считать чем-то диковатым, ведь смирение с судьбой для тех философий неприемлемо, будь то буржуазия или рабочий класс, девиз один - стремиться к лучшей жизни. А фатализм, в своей глубине это то, чего не смог высказать трусливый солдат, то, что попытался облечь в науку студент, и то, чем пропитан этот жизнерадостный старик-таксидермист, да и вся иранская земля под палящим солнцем. Фатализм - это то, что заставляет сторожа день и ночь охранять доверенную технику, хотя это уже давно - куча мусора. А главное, что хотел сказать режиссер этим фильмом, что их вера сильна не потому, что она поддерживается страхом перед божьей карой, не толкованиями Корана, она живет в мудрости веков и естественным приспособлением к трудной жизни, поэтому нет смысла отговаривать самоубийцу, куда важнее заставить почувствовать, самостоятельно понять, и, если сам сможет, принять верное решение. Само по себе для консерваторов такое откровение будет неприемлемо, но, тем не менее, фильм остается честным и бережным представителем национального мировоззрения Ирана, выходящего из мрачных догм и строгих предписаний. И это, не говоря о том, что эта философия оказалась совершенно не чуждой и западному зрителю, с пониманием принявшему картину и по достоинству оценив ее заразительную человечность, стоящую прежде всех норм и запретов. Стоит отметить, что фильм в фильмографии режиссера занимает важное место, и не только потому, что он оказался наиболее прославленным. Здесь есть все то, о чем снимает Киаростами с первых опытов, и в то же время претендует на яркую смысловую составляющую. Помимо прочего, он один из самых кинематографичных и красочных проектов автора, сравнимый разве что с более поздней картиной «Нас унесет ветер», также сосредоточившейся на теме смерти и внутренними метаниями человека по отношению к ней, только в другом ракурсе. А вот образ мудрого пожилого человека - есть в большинстве фильмов, и уже в первой короткометражной работе «Хлеб и переулок», мальчик, чтобы пройти мимо собаки увяжется за стариком с сумкой. Подобный персонаж встретится и ответственному пареньку из «Где дом друга?» в чужом городе в момент отчаяния. Даже эпизодический образ врача на мотороллере, встретившегося Инженеру в «Нас унесет ветер» несет на себе очень важную роль. Для режиссера - эти пожилые люди - олицетворения фатализма и хранители культуры, потому как живут ради жизни и своего дела, не гонятся за личным успехом, а тихо идут по жизни, и, если на их дороге встретится заплутавший путник - они обязательно протянут руку помощи и попробуют помочь добрым советом от всей души. Возможно, поэтому они, неизвестные носители мудрости и кажутся светлыми и бескорыстными наставниками, которым взамен нужна лишь хорошая беседа. Абдолрахман Багери (у персонажа и актера - одно имя) из них, наиболее откровенный и запоминающийся, за что «Вкус Вишни» можно считать одной из первых работ Киаростами, которые стоит посмотреть у него. Итог: реалистичная притча о смысле жизни и мудрости, как источнике национального самосознания, при всей простоте и грубости постановки, очень искренно освещающая настоящие человеческие ценности и те мелочи, что заставляют по-другому взглянуть на фатальные проблемы. (Лекс Картер)
'Фотография - это правда. А кино - это правда 24 кадра в секунду' (Жан-Люк Годар). Если вообразить множество фильмов в виде неких в разной степени сложных по форме и развитых по структуре организмов, то «Вкус вишни», пожалуй, будет принадлежать к простейшим из представителей. И дело тут вовсе не в бедном на яркие краски и разнообразие мотивов пейзаже бесконечных иранских пустошей, монотонным фоном, проплывающим за размеренным повествованием, а в том, что кино уподобляется ему сознательно. Никакой прочей шелухи: есть только главный герой, да его крепкий внедорожник - последнее пристанище, да его твердое решение уйти из жизни, начисто лишенное отчаяния или истеричного ... мимолетного пыла - то есть совершенно взвешенное, беспрекословное, словно приговор. И необходимость в ком-то, кто поможет (осмелится, проявит соучастие или соблазнится внушительным количеством денег) воплотить его в жизнь, даруя тем самым желаемую смерть. Киаростами совершает тонкий и в какой-то степени хитрый ход: лишает историю всяческой конкретики, начала и конца, оставляя зрителя в качестве стороннего наблюдателя, не обладающего никакой информацией. Почему грустен и так убежден в своем намерении герой, и что стало причиной торжества этой безрассудной, казалось бы, идеи, и что за боль у него за плечами - никакое из утаенных знаний не откроется, не станет легче понять или осознать. И за счет этого приема создается впечатление, что происходящее есть достоверная история, которую нам посчастливилось увидеть в настоящем времени, словно бы на полтора часа перенеслись в аскетичную, пустынную реальность, ослепляющую своим неумолимым восточным солнцем, в прыгающую по вечным ухабам машину, и тихо, настороженно следим за развитием пути... или его завершением. Желание посторонних людей, оказавшихся в автомобиле и поставленных перед нелегким выбором, унять шокирующее намерение и втолковать о непоколебимой ценности жизни разбивается о шаблонность и банальность доводов. За значительными словами о смертном грехе и заверениями в том, что не все на самом деле так плохо сейчас (а плохо как раз будет, коли он доведет все до конца) не стоит и сотой доли той искренности и проникновенности, которую действительно хотелось бы вложить в уста. Красивые лозунги чаще всего оказываются не больше чем дутыми пустышками, криво и неумело прикрывающими горькую действительность. И вполне справедливо, что именно человек со схожим опытом роняет зерно сомнения в душу героя. Люди, пространно и картонно размышляющие о религии, нравственности и жизнелюбии, кажутся такими далекими от тебя, неспособными к подлинной сопричастности, и только ощущение чужой жизни, вернее, ее ценности, ее красоты может что-то перевернуть. Бесхитростный и открытый рассказ старика, что не ставил себе целью нравоучения или наставления, вне бога, вне кары, вне осуждающего удивления, затрагивает в глубине какие-то струны, дарит чуть надежды и поводов к размышлению. И неважно, насколько попытка была успешна, почва благодатна, и что за решение последует за стиснутыми пальцами. Ведь главное - сам факт этих сомнений, вдумчивый, чуть растерянный взгляд и дрожащая неуверенность в голосе. Внимая диалогам и чувствам героев, понимаешь внезапно, что как ни одиноки мы в этом мире, словно сиротливо растущие сухощавые деревья у обочины, настоящее обескураживающее одиночество скорее есть запах земли или горсть снотворного, но никак не то, что предшествует этому. И пусть банальна и очевидна следующая мысль, но кино это - тот самый вкус вишен, который осознаешь вдруг, нахрапом, который остается в душе чем-то легким, открытым и одновременно - незабываемо простым. И к черту призрачное прошлое, и к черту туманное будущее, что было и что будет, - вот она, наша жизнь, среди выжженных солнцем и богом пустынь ли, или серого, озябшего от собственной вечности мегаполиса, в снегах или песках, в горечи и сладости - все одно, все прекрасно само по себе, пока ты можешь ощущать терпкий, пьянящий аромат спелых фруктов. Но самое удивительное достоинство картины даже не в том, что она любит жизнь и заражает этой бессмысленной, неумолимой любовью, а в том, что это все - правда. (Vita nostra)