ИГЛА (1988)
ИГЛА

Моро (Виктор Цой) приезжает в город, чтобы получить старый долг. Он узнает, что его бывшая возлюбленная Дина (Марина Смирнова) «сидит на игле». Вырвать ее из рук наркомафии оказывается непростым делом. Ввязываясь в криминальные разборки, Моро понимает, что остаться в живых у него нет ни малейшего шанса... В фильме звучат песни в исполнении группы «Кино».

Моро (Виктор Цой) приезжает в Алма-Ату с целью вернуть деньги, которые когда-то взял у него в долг Спартак (Александр Баширов), и останавливается у своей давней подруги Дины (Марина Смирнова). Вскоре он понимает, что девушка стала наркозависимой, а ее квартира превратилась в точку сбыта запрещенных препаратов. Доставать наркоту Дине было не сложно, ведь ее место работы - больница, где в должности хирурга один из поставщиков - Артур (Петр Мамонов). Пытаясь избавить Дину от зависимости, Моро увозит ее к бескрайним просторам усыхающего Аральского моря, где нет искушений цивилизации, а жилищем служит полуразрушенная лачуга. Недуг стал постепенно уходить, но после возвращения в город все начинается сначала. Моро не собирается отступать и решает расправиться с наркоторговцем. Однако, влиятельные люди, которые стоят за Артуром, предпринимают все возможное, чтобы избавиться от возникшей проблемы... Однажды поздним вечером наемный убийца (Ернар Абилев), под видом случайного прохожего, просит у Моро прикурить и наносит ему два удара ножом. Раненый Моро, с трудом поднявшись, уходит вдаль по заснеженной алее...

КФ В НЮРНБЕРГЕ, 1990
Победитель: Приз города Нюрнберг (Рашид Нугманов).
КФ «ЗОЛОТОЙ ДЮК», 1988
Победитель: Приз киноклубов в конкурсе «Особый взгляд» (Рашид Нугманов).
БЕРЛИНСКИЙ МКФ, 1989
Участие в программе «Панорама» (Рашид Нугманов).

Дебют в полнометражном кино режиссера Рашида Нугманова (род. 1954 ) и его брата - оператора Мурата Нугманова (род. 1946 ); кинодебют Петра Мамонова (род. 1951 ), художника-постановщика Мурата Мусина () и монтажера Хадишы Урмурзиной ().
Рашид Нугманов учился на режиссерском факультете ВГИКа в мастерской Сергея Соловьева.
Режиссер фильма: "Для нас это была не какая-то заказная работа, а часть жизни. Моей главной установкой для актеров была органичность. Виктора я попросил быть собой, ему не надо было ничего выдумывать, он обладал уникальной киногеничной внешностью и потрясающей пластикой. Мы оба были любителями альтернативной культуры, много говорили о кино и понимали, что хотим сделать нечто новое, сломать привычные шаблоны".
Рашид Нугманов первым открыл Александра Баширова (род. 1955 ) и привел его в мастерскую Сергея Соловьева на какой-то этюд. Соловьев вспоминал: "Обсуждая этюд, я был страшно осторожен в выборе слов, чтобы не обидеть человека. У меня было полное ощущение, что он какого-то алкаша с рынка привел натурального. А еще через некоторое время этот человек подходит ко мне: нам нужно поговорить на заднем дворе ВГИКа. Мы спустились. Я думал, речь пойдет о червонце. А оказывается, он вывел меня на задний двор бороться за гражданские права в институте. Потому что оказался студентом режиссерского факультета курса Таланкина. Предложил программу борьбы. После этого институт две недели не работал. Я понял, что имею дело с особым случаем".
Рабочие названия: «Последний герой»; «Полет черного солдата».
Съемочный период: октябрь (Аральское море) и ноябрь - декабрь (Алма-Ата) 1987. Финальный эпизод заснеженной аллеи на ул. М. Тулебаева (Алма-Ата) доснимали в январе 1988 ().
Первый советский кинофильм, в котором можно было увидеть масштабы экологической катастрофы Аральского моря ().
Корабль, который Моро и Дина находят на «дне» Аральского моря, - исследовательское судно «Гидролог» - .
Виктору Цою (1962-1990 ) не понравилось излишнее хамство его героя в больнице (он предлагал убрать фразу: "он тебя трахает").
Наземные транспортные средства, показанные в картине - .
Оружие в фильме: ; .
Бюджет: 190,000 рублей.
Гонорар Цоя составил 4,000 рублей.
Изначально было решено, что в фильм войдет уже записанная к тому моменту песня «Группа крови». Во время съемок была написана песня «Звезда по имени Солнце» и другие композиции группы «Кино», вошедшие в картину.
Саундтрек: 1. Кино - Звезда по имени Солнце; 2. Shocking Blue - Venus (1969); 3. Claudia Mori & Adriano Celentano - Non Succedera Piu (1982); 4. Эдита Пьеха и ансамбль «Дружба» - Дождик (1964); 5. Майя Кристалинская - Листья кленов (1966); 6. Кино - Моро едет к морю; 7. Андрей Сигле - Моро ищет Дину; 8. Кино - Бошетунмай; 9. Андрей Сигле - Скорпионы в банке; 10. Кино - Перекати-поле; 11. Кино - Артур (Мамонову); 12. Муслим Магомаев - Улыбнись (1965); 13. Кино - Спартак (Баширову); 14. Fausto Papetti - Speak Softly Love (Love Theme from «The Godfather», 1972); 15. Кино - Группа крови.
Кадры фильма, фото со съемок: ; .
В сцене, где Моро в квартире Дины просматривает телевизоры, на экране одного из них идет фильм Джона Карпентера «Побег из Нью-Йорка» (1981 ).
Считалось, что фраза главного героя: "... люди в мире разделяются на две категории: одни - сидят на трубах, а другим - нужны деньги. На трубе сидишь ты", - перефразированная реплика из фильма «Хороший, плохой, злой» (1966 ): "... все люди делятся на два сорта: те, у кого револьвер заряжен, и те, кто копают. Так что - копай". На самом деле, по словам Рашида Нугманова, эта фраза - экспромт, придуманный им во время съемок сцены в подвале.
Фразы из «Иглы», цитируют до сих пор. Цитаты: ; и текст фильма - .
Первый открытый показ: май 1988 (кинотеатр «Целинный», Алма-Ата); премьера: 16 сентября 1988 (Кинофестиваль «Золотой Дюк», Одесса); начало проката: февраль 1989.
Слоган: «Наркомафия вынесла смертный приговор».
Англоязычное название - «The Needle».
Трейлер (2019) - .
Последние годы (с 1987) Цой жил с Наташей Разлоговой (род. 1956 ), сестрой известного киноведа Кирилла Разлогова, который, по словам Нугманова, помог выходу «Иглы» в широкий прокат. Наташа и Виктор познакомились в 1986 на сьемках «Ассы» () Сергея Соловьева, где Цой играл самого себя (музыканта, пришедшего на место Бананана), а Наташа была ассистенткой режиссера.
Сергей Шолохов берет интервью у Виктора Цоя и Натальи Разлоговой на кинофестивале «Золотой Дюк» (1988) - .
Интервью с Виктором Цоем после премьеры картины - .
Лидер советского проката 1989 года (9-е место и 2-е - среди отечественных фильмов) - 14,6 млн зрителей (за 11 месяцев) - .
По результатам ежегодного опроса журнала «Советский экран» Виктор Цой был признан лучшим актером 1989 года.
После «Иглы» Цою предлагали роль в мюзикле. Но он отказался: "Я не актер. И заниматься этим профессионально, изображать кого-то, перевоплощаться мне как-то совершенно не в кайф. Неинтересно. Я бы с удовольствием снимался в кино, если бы мне предоставили право там вообще не актерствовать, а выражать себя".
В 1989 состоялась премьера «Иглы» в США. После премьеры Виктор Цой и Юрий Каспарян отыграли короткий концерт (единственное выступление Цоя в Америке).
Самый недооцененный и один из главных фильмов 1986-2000 (опрос журнала «Сеанс», 2000) по мнению Дмитрия Пригова (1940-2007 ).
Обзор изданий картины: ; .
«Игла» на Allmovie - .
Стр. фильма на Rotten Tomatoes - .
Рецензии и обзоры: ; ; ; ; .
Ответы Рашида Нугманова на частые вопросы по фильму «Игла» - .
«Виктору Цою - 55: Повлияло ли «Кино» на российское кино? Современные российские режиссеры о голосе поколения перестройки» (2017) - .
В 2018 году в Алматы на улице Тулебаева был открыт памятник Виктору Цою - .
«Игла» - фильм о советском герое. Фильм «Игла» 1988 года выходит в отреставрированной версии к годовщине со дня смерти Виктора Цоя (2019) - .

К 15-ЛЕТИЮ ФИЛЬМА «ИГЛА». КАК ЭТО БЫЛО? ИНТЕРВЬЮ РАШИДА НУГМАНОВА. Вначале было слово. Точнее, сценарий. История без названия про человека по имени Моро и девушку Дину, которую он пытался снять с иглы, за что и получил удар ножом. Рассказал историю режиссер Рашид Нугманов. А главную роль, Моро, - человека в черном, пришедшего ниоткуда и ушедшего в никуда, - сыграл Виктор Цой. Фильм назывался «Игла». Было это пятнадцать лет назад. И это кажется странным, потому что пятнадцать лет - это не так много, а кажется, прошла вечность. Странно, что никогда до этого не было героев в черном, которые уходили куда-то, где ... падает снег большими хлопьями. Странно, что существовала группа «Кино» и квартирные концерты. Странно, что это первая и последняя большая роль в кино Цоя. Странно, что это кинодебют Петра Мамонова, что он был тогда всего лишь «Звуки Му» и не существовало ни «Такси-блюза», ни «Петра и Алексея». Странно, что все это уже далекое прошлое. И странно, что Рашид Нугманов, который нацарапал на пленке слово «Игла», теперь живет во Франции и кино не снимает. - Джоaна Стингрей писала, что вы сняли «Иглу» совершенно случайно, по чужому сценарию. Фильм был уже в запуске, но что-то случилось - и вам предложили его спасти... - Джоанна все правильно толкует. Летом 1987 года, закончив 3-й курс ВГИКа, я приехал на каникулы в Алма-Ату. К тому времени фильм «Игла» уже несколько месяцев был в запуске на киностудии «Казахфильм». Но худсовет отклонил кинопробы. Не убедили они худсовет. Вот тут мне и предложили снимать. Не знаю, сколько в этом случайности, но репутацию режиссера, «знакомого с материалом», я заработал благодаря фильму «Йя-Хха», который я снял весной 1986 года в Питере, с Цоем, Кинчевым, Майком Науменко и БГ. Словом, «наркоманы» в полный рост. Сделать «Иглу» мне предложили за остаток сметы и времени, на всю подготовку дали полтора месяца. Я был наглым и согласился, но выдвинул три условия: в главных ролях - непрофессиональные актеры, оператором будет мой родной брат (тоже студент 3-го курса) и за мной вольная трактовка сценария. Худсовет подумал и согласился. И директора студии убедил. - А кому принадлежал сценарий «Иглы»? - Сценарий написали молодые ребята, Александр Баранов и Бахыт Килибаев (которого позже страна узнает по «Лене Голубкову»). Сценарий мне, скажу откровенно, не понравился. Слишком много диалогов, сплошная болтовня. И герой какой-то недоделанный, погибает в арыке. И от сценария у меня осталась только общая канва: парень приезжает в город и пытается снять с иглы свою бывшую подругу, за что получает нож в живот. Все остальное - полная импровизация. На первом просмотре материала Баранов настолько ужаснулся, что потребовал убрать свое имя из титров. Говорит: «Не мой сценарий!» Я предложил ему выпить водки и поговорить. В конце концов имя его из титров я не убрал, а он больше не настаивал. - Кажется именно в «Игле» было произнесено слово «трахаться». Это было в сценарии? - «Трахаться» - уже не помню, было или не было в сценарии. Дело в том, что сценарий я прочитал только один раз, в самом начале. А на сьемках не до чтения было. Все словечки и фразы я вставлял прямо на съемках, по ходу дела (некоторые, как монолог Мамонова в бассейне, уже после съемок на озвучке). А актерам сценарий читать было не дозволено, да и где бы они его взяли? Баширова, в его длинной сцене сумасшествия в заброшенном зоопарке, снятой одним куском, я вообще заставил импровизировать. Он большой мастак в импровизации и выдал шедевр, естественно. Цою же в лом было слова придумывать. И все фразы Моро мне самому пришлось сочинять. - Вы сразу предложили главную роль Цою? - Цою я предложил главную роль еще за полтора года до этого. Правда, не знал, в каком именно фильме. Сказал: «В следующем». Мы прикидывали, что к 1989 году окончу ВГИК и где-то там, может, в 1990-м получу большую постановку. А случилось во как... ВГИК, кстати, я так и не закончил. После «Иглы» уже не до учебы было. - Вы понимали, что имя Виктора гарантирует то, что фильм тут же назовут культовым и его посмотрит вся страна? - Вы шутите? В 1987 году Виктор еще был в черных списках КГБ. В Москве, например, ему запрещено было концерты играть. Свет вырубали и народ разгоняли. То, что фильм назовут культовым, я не сомневался. А вот то, что его посмотрит вся страна, никто не мог даже мечтать. Мы с ясной головой делали фильм на полку, для себя. Без всяких компромиссов. - А как вы познакомились с Виктором? - С Виктором меня познакомил Костя Кинчев. Вернее, не познакомил, а просто стрелку забил по телефону и сказал типа нормальный парень. Виктор пришел. Все. - Сергей Соловьев говорил, что это вы познакомили с ним Цоя и он пригласил его в "Ассу" и что вы вместе с Виктором делали спектакль по "Отцам и детям"... - Соловьев узнал о Викторе из моего фильма «Йя-Хха». Еще я Соловьева напичкал кассетами БГ. Вот так он и припал на них. И потом случилась «Асса». А спектакль «Отцы и дети» я делал, но Виктор никогда не репетировал в нем. Были планы поставить его с Цоем. И Кинчева, кстати, тоже хотел на классику подсадить. А Петра Мамонова - в «Кроткую» Достоевского, у Анатолия Васильева. Васильев дал согласие предоставить сцену своего театра. Если бы не съемки, возможно, осенью начали бы репетиции. Но у Пети и без меня актерская судьба сложилась наилучшим образом. Я горд, что дебютировал он в моем фильме. - Возможно я ошибаюсь, но мне кажется, что Александр Баширов достался вам по наследству от Соловьева, это так? Вы увидели его в «Ассе» и решили позвать в свой фильм? Или вы и раньше были знакомы? - Да нет, это Соловьеву Баширов «по наследству» достался. Впервые я занял его как актера в моей постановке во ВГИКе, в 1984 году, на первом курсе. Саша учился на параллельном режиссерском курсе у Таланкина. У меня он дебютировал в роли алкаша, который пустые бутылки собирал. Соловьев просто влюбился в него с первого взгляда. Потом Баширов еще в нескольких моих постановках сыграл и привел Соловьева в такой экстаз, что стал его «фирменным» актером чуть ли не во всех последующих фильмах. Но заслуга тут не моя, а, разумеется, самого Саши. Он уникальный импровизатор. - Это правда, что во время съемок Цой жил в вашей семье и ваша мама кормила его пирожками? - Правда. Все месяцы он прожил у нас. Ни одной ночи в гостинице не провел. Как я могу друга в гостиницу отправить? Я ведь в Питере тоже постоянно у них с Марианной останавливался, на проспекте Ветеранов. То же самое с Башировым. А вот Петя, наоборот, предпочитал обязательно в гостинице ночевать, хотя бардачили до утра. - Съемки проходили в Казахстане. А где именно? - Первый кадр фильма, где Виктор идет по узкому переулку и прикуривает сигарету, снят в Москве. Переулок этот выходит на площадь Пушкина, не помню, как называется. Все остальное снято в Алма-Ате и на Аральском море. Начали снимать в октябре и закончили в декабре. А последнюю сцену, со снегом и ножом в живот, досняли в январе, когда уже монтаж начали. Мы несколько недель ждали, пока настоящий снег пойдет, крупными хлопьями, как бывает в Алма-Ате, и причем ночью. По-другому я снимать эту сцену отказывался. Больше всего на свете люблю ночной снег крупными хлопьями в Алма-Ате. И чтобы на улице никого не было. Вот такой бзик. - А кто играл подругу героя Цоя - Дину? Бывшую подругу Цоя играла бывшая подруга Каспаряна, Марина Смирнова. Она не актриса. В «Игле» вообще профессиональных актеров нет, как нет их ни в одном из моих фильмов. - На титрах звучит «Группа крови». Это было предложение Виктора? Виктор был композитором фильма, и выбирать песни я предоставил ему. «Группу крови» он написал еще до сьемок, а «Звезду по имени Солнце» - во время съемок, на моей гитаре подобрал. Как и несколько других песен, которые потом на одноименном альбоме вышли. - Почему вы в эпиграфе к фильму написали «Советскому телевидению посвящается»? - Из чувства благодарности. Дело в том, что на «Казахфильме» небогатая библиотека шумов. А для меня звук в фильме не менее важен, чем изображение. Равно как и для главного звукооператора фильма Андрея Влазнева. И вот мы с ним решили пополнить наш арсенал из той библиотеки, которая всегда под рукой, - из телевизора. Андрей просто записал на магнитофон десятки часов всяких программ, все подряд, что ни попадя. А потом мы оттуда взяли все, что нам нужно. К тому же я еще и несколько кадриков из телевидения в фильме использовал - в эпизодах сна Цоя. Вот в благодарность за все это и поставил титр. - В финале вы сделали нарезку из моментов, которых в картине нет. Этого из русских режиссеров никто не делал... - Не знаю. Не видел раньше такого. Я, кстати, и рекламный ролик сделал совершенно хулиганский - исключительно из кадров, которых в фильме нет. И все это под песню, которой тоже в фильме нет, - быстрая версия «Последнего героя». Некоторые потом звонили и спрашивали: «А чего это фильм совсем другой, нежели ролик?» - «Так чтоб вам же интереснее было», - отвечал я. - Долго ли мучались с названием картины? - Мучился недолго. Подумывал назвать «Последний герой», Виктору это название было по душе. Еще был вариант - «Полет черного солдата», Мамонов одобрял. Но «Игла» привлекала простотой. К тому же я много там нацарапал иглой прямо на пленке, включая название фильма. Подумал: ну пусть уж будет «Игла». - Помните, как проходила премьера? - Премьера состоялась в Доме кино в Алма-Ате. Публика сломала стеклянные двери, чтобы попасть внутрь. Сидели во всех проходах, но мест все равно не хватило. Пришлось открыть малый зал и параллельно показывать там, перетаскивая прокрученные ролики из главного зала. И так четыре сеанса вместо запланированного одного. Мы не стали дожидаться конца, всей съемочной группой пошли сначала в ресторан, а потом ко мне домой. Было огромное количество букетов. Мы к утру оборвали все лепесточки и усыпали ими квартиру, сантиметровым слоем. Ходили как по благоухающему парку. - Фильм легко выпустили на экран? - Фильм я сдал в мае 1988 года, и в чиновничьих перипетиях не участвовал. Руководство «Казахфильма» как-то робко попросило убрать из негатива титр «Советскому телевидению посвящается», ссылаясь на Москву. Я отказался. А в 1988 году уже пошла вовсю гласность и запрещать что-то стало опаснее, чем разрешать. Тем временем фильм стали приглашать на фестивали. Начался ажиотаж вокруг него. Я стал ездить по всей стране с личной копией. Выступал в кинотеатрах. Заработал кучу денег и скандалов. Все показы на аншлагах, иногда с драками и выломанными дверями. Некоторые фанаты по вентиляционным люкам в кинотеатры вползали, как в Свердловске. Вот тогда я понял, что фильм будет ломовым. А к началу 1989 года «Госкино» приняло фильм к прокату по первой категории. Это означало тысячу копий и одновременную премьеру по всему Союзу, от Риги до Владивостока. Говорят, не последнюю роль в этом решении «Госкино» сыграл Кирилл Разлогов. Целый год потом фильм шел в кинотеатрах, я просто не мог поверить глазам. - «Игла» стала самым кассовым фильмом года, а Цоя журнал «Советский экран» назвал актером года. Вы ожидали такого? Нет. Мы просто жили и делали то, что считали нужным, стараясь делать это наилучшим образом. Реакция на успех была такая, положительная. Приятно, когда твой труд ценят. Хуже, когда в лицо признают. Виктору слава нравилось, но уюта меньше стало. Последней слякотной зимой он даже грустно признался мне: «На улицу выходить не хочется. Какой-нибудь ублюдок запросто подскочит и даст дубиной по голове». - После гибели Виктора многие вспоминали финал фильма, где герой погибает... Виктор не был против этого финала? - Мы оба были категорически против финала, где герой фильма погибает в арыке среди сухих листьев. На самом деле Виктор не погибает в «Игле». Он встает и идет дальше, к Дине. Там как раз на улице, где мы снимали эту сцену, за углом, - крупнейшая клиника Совмина. Если бы нам довелось снять «Иглу-2», то она началась бы на операционном столе, под яркими лампами. С мамоновской озабоченной физиономией в белой маске, с резиновыми перчатками и чепчиком, со скальпелем в руке... (Наталия Москальонова. «Кинопарк», 2003. Публикуется с сокращениями)

МУРАТ НУГМАНОВ. КАК ДЕЛАЛИ «ИГЛУ». Культовый фильм «Игла» создавался в Алма-Ате и стал одной из самых пронзительных лент, удивительно точно передающих настроение 80-х годов. О том, как создавалась эта картина, мы попросили рассказать оператора фильма Мурата Нугманова. - Мурат Сапарович, в «Игле» Виктор Цой выглядит очень органично. Этот фильм создавался под него? - Начальный сценарий был совсем иным. Главный герой был десятиклассником. История также была вокруг наркотиков, но она заметно отличалась от «Иглы». Фильмом занимался другой режиссер. Были даже проведены пробы. Но они показались неубедительными, и фильм предложили сделать моему брату Рашиду Нугманову, который только что приехал в Алма-Ату после ... четвертого курса ВГИКа. Познакомившись с материалом, мы стали думать о том, что делать с этим сценарием. И прежде всего встал вопрос насчет главного героя. Начались лихорадочные поиски. В то время Рашид только что снял фильм «Йя-хха!» о питерских рок-музыкантах, и там были кадры с Виктором Цоем. Посмотрев эту кассету, мы сразу поняли, что это - наш герой. Сценарий пришлось значительно изменить. От прежнего варианта мало что осталось, поскольку новый герой был более зрелым. - После выхода фильма Виктора Цоя назвали лучшим актером года в Советском Союзе. - Я думаю, что мы выбрали наиболее верный подход - не выдавливать из актера то, чего у него нет. Конечно, Виктор играл самого себя, и диалоги были характерны только для него. Он импровизировал на площадке. Вообще в фильме было очень много импровизации. - Насколько сложно вам было снимать Виктора Цоя? Сколько дублей обычно приходилось делать? - Работать с ним было очень легко. Вопрос о дополнительных дублях чаще всего не стоял. Мы все снимали с первого или второго дубля. Обычно мы делали лишь технические дубли - всегда нужно переснимать кадр на всякий случай. - В то время были и другие попытки снять рок-музыкантов. Пробовали свои силы в кино Андрей Макаревич, Константин Кинчев. Но все фильмы, за исключением «Ассы» Сергея Соловьева, были неудачными. В чем, на ваш взгляд, секрет успеха «Иглы»? - Секрет прост. Он - в характере Виктора. Как актер молодежного кино, он был, в принципе, идеален. Он мог бы стать кинозвездой, да фактически и стал ею. - Песни, которые использованы в фильме, были созданы им раньше или Виктор что-то написал специально? - Часть песен была из его прежнего репертуара, но одну из них он написал во время съемок. Он жил в то время у меня и работал над песней «Звезда по имени Солнце», которая затем вошла в фильм. Так что можно сказать, что эта песня родилась в Алма-Ате. - Вы планировали продолжить сотрудничество с Виктором в кино? - После «Иглы» мы хотели снять с ним второй фильм. Был подготовлен сценарий, причем он изначально писался под него. Фильм решено было назвать «Дети солнца». Виктор с большим интересом отнесся к нему и должен был уже приехать. Как и в случае с «Иглой», на время съемок он отменил все свои концерты. Я нашел средства для фильма, все было готово. И буквально за десять дней до приезда в Алма-Ату с Виктором произошла беда. - Что стало с этим сценарием? - Значительно позже он был полностью переделан, и мы сняли фильм «Дикий Восток». Но это было уже совсем другое кино. («Аргументы и факты - Казахстан», 2004)

ЦОЙ, ОНА И «ИГЛА». ИНТЕРВЬЮ С МАРИНОЙ СМИРНОВОЙ. Вспоминать этот фильм в Казахстане не устанут никогда. Потому что он стал классикой казахстанского кино. Потому что в нем снялся легендарный певец и музыкант Виктор Цой. А главную женскую роль сыграла радиоведущая Марина Смирнова из Санкт-Петербурга. Ее мы разыскали специально для наших читателей спустя 20 лет после выхода фильма на экраны. Такой голос не забудешь - бархатистый и успокаивающий. Фильму "Игла" режиссера Рашида Нугманова в этом году исполнилось 20 лет, в 1988 году он вышел на экраны. Отыскать исполнительницу главной женской роли было непросто. Ведь Марина Смирнова - не актриса и больше ... в кино не снималась. Но после долгих поисков нам неожиданно помогли коллеги с российского телеканала НТВ. Любимая девушка Цоя по фильму, наркоманка Дина, а в реальной жизни Марина Смирнова, проживает в Санкт-Петербурге. Ее голос в телефонной трубке невозможно не узнать: такой же бархатистый и успокаивающий. С лидером рок-группы "Кино" - Виктором Цоем, который и привел Смирнову в кино, она была знакома давно. Свою первую и последнюю роль Марина сыграла, будучи студенткой архитектурного факультета. Играла легко и натурально. В компании таких талантов, как Александр Баширов, Виктор Цой, Петр Мамонов... На месте Марины мечтала оказаться почти каждая советская девушка. Но Виктор Цой - человек, чье имя потом вознесется на олимп отечественной музыки, выбрал именно ее, смоляную шатенку с худыми руками. Сегодня Смирнова успешно занимается дизайном интерьеров, а для души - раскруткой питерской группы. Для нее это хобби со времен дружбы с "Кино". И воспитывает 16-летнюю дочь, тоже, кстати, меломанку. В одном кино с лидером "Кино". - Марина, как вы попали в актерский состав "Иглы"? - Благодаря дружбе с Цоем. Виктор только приехал из Алма-Аты, зашел ко мне в гости и стал меня уговаривать. Я не очень и хотела, потому что не считала себя актрисой и не понимала, смогу ли выделить такой кусок времени - несколько месяцев, для съемок. Он меня чуть ли не в охапку - и в Алма-Ату. Я не знала, что уже тогда с Рашидом Витя обсуждал мое участие в съемках, и фактически моя кандидатура была утверждена. Наташа Разлогова (подруга Виктора) выбрала меня по фото, случайно его увидела и спросила: кто это? Витя: "Это моя подружка из Петербурга". Она сказала: "По-моему, девочка приятная, не снять ли вам ее в кино?". - Вы были практически единственной девушкой в картине, мужчины, наверное, вас оберегали, заботились? - Отношение ко мне было прекрасное. Разграничительной черты между съемками и обычной жизнью вообще не было, мы дружно проводили время. Прессинга не было, это не стиль работы Рашида. С Сашей Башировым я была знакома до этого. Петра Мамонова знала, но не лично - необыкновенный человек. Витя же проявлял дружескую, братскую заботу. Когда съемки проходили на Аральском море и было достаточно холодно, он носил мне какие-то одеяла. Было мило и приятно. - Испытывали ли боязнь, стеснение перед камерой, вы ведь не профессиональная актриса? - У меня было волнение, но оно заключалась в том, чтобы не подвести Витю, не провалить проект. Он предложил мою кандидатуру, и мне хотелось соответствовать его выбору. Маме было все равно... - Как отнеслись родители к вашему киноопыту, все-таки роль неординарная? - Речь никогда не шла ни о какой кинокарьере: приехала, снялась, уехала. Я не рассматривала это как веху в своей судьбе. Может, легко жилось, ветер в голове. С родителями у меня были специфические отношения. Мама этот фильм никогда не смотрела, ей было все равно, снялась я или нет, она даже этого немного стеснялась. - Виктор Цой был кумиром для многих, не давил ли на вас его авторитет? - Дело в том, что я не считала его кумиром и вообще не понимала степень его значимости. Это же потом он оказался на пьедестале. Тогда со мной был мой приятель. То время было началом его популярности, преддверием стадионов и толпы. Он был очень веселый, с ним всегда было интересно, но никто с него не сдувал пылинки. До Алматы слишком далеко и дорого - Марина, какой вы запомнили Алма-Ату? - Помню не настолько хорошо, "в картинках", сколько в ощущениях. Мы ездили высоко в горы на Чимбулак, эта невероятная красота меня потрясла. Я говорю так не потому, что с вами разговариваю, - это был теплый период в моей жизни. Во-первых, благодаря людям - семье Рашида Нугманова, людям, к которым мы приходили в гости. Когда я осталась жить одна в гостинице, мне было одиноко. Девочки, с которыми мы работали на съемочной площадке, предложили мне жить в их комнате на киностудии, уступили мне лучшее место. Мы долгое время дружили с Раушан Меирмановой - она работала на картине ассистентом по актерам и была моей "мамой" в Алма-Ате. Я ездила к Руше в гости один раз после окончания съемок. Теперь переживаю, что до вашего города ехать так далеко и так дорого. - Те аральские пейзажи, на фоне которых снималась "Игла", уже тоже стали историей. Там вновь появилась вода! - Мне даже не представить то, о чем вы говорите. Там воды не было вообще. Море высохло. Абсолютно неземной, сюрреалистический пейзаж. Все это приключение было удивительным. Мы настолько долго ехали на поезде, что мне казалось, что можно уехать за пределы земного шара, а мы были в пределах одной республики! Красота необыкновенная! Начиная от темно-красной травы и потрескавшейся земли с остатками соли до белых верблюдов и... кораблей в песках. Меня это просто потрясло! Корабль, который снимали в фильме, мы нашли с Витей, когда отправились погулять по степи. Он был такой ржавый, накренившийся, но - настоящий! И то же самое с местными жителями, которые производили впечатление вымирающих людей. Жизнь там закончилась с уходом моря. Мы ездили на натурную съемку в заброшенную деревушку. Оттуда все ушли, кроме старика и старухи, которые жили раздельно, от этой пустынности было не по себе. Старик - он не говорил по-русски - приносил нам молоко. Об оружии и масках. - Марина, оружием вы владеете так же хорошо, как и ваша героиня Дина? - Это мне от природы дано. Я первый раз пришла в тир еще в пионерском лагере, там и открылись эти способности, у меня дома лежала куча грамот. Когда Рашид пришел ко мне и рассматривал мои снимки, то увидел фото в тире. На нем я была запечатлена с пистолетом, у меня там худые руки, ему понравилось сочетание брутального оружия и хрупкой руки. И он внес эту сцену в фильм. Ребята с НТВ приезжали, заставили меня пойти в тир, я не стреляла со времен "Иглы" и попала в "десятку". - В "Игле" вы очень натурально изобразили процесс ломки, с кого списывали образ? - Мне примерно рассказали все и спросили, не могла бы я покорчиться так, будто мне очень плохо. Ну я и покорчилась. Но я никогда в жизни не употребляла наркотиков. Я этого панически боюсь, даже лекарства принимать опасаюсь. - В фильме есть выразительный эпизод с маской. Решили так показать двойственность характера своей героини? - Могу вас разочаровать, я сидела на кухне, ждала, пока до меня дойдет очередь съемок, не знала, чем заняться, и вертела в руках эту маску. Во время съемок "Иглы" я на какое-то время возвращалась в Питер и оттуда взяла с собой аксессуары, просто смахнула в чемодан очки, маску, еще что-то. Наверное, Рашид вкладывал в нее смысл или хотел, чтобы зритель вложил. Что Дина - она и хорошая, и плохая... 45-летие Цоя - без Цоя. - После выхода фильма вас стали узнавать, жизнь как-нибудь "повернулась"? - Смешно, когда меня спрашивают об этом. Мне хотелось скрыть, что я снималась! Я ни на что не претендовала, понимала, что это так посредственно было сделано с моей стороны и неприлично выпячиваться. Я вообще не помню никакого резонанса. Ничего в моей жизни не изменилось, никто не узнавал, и я очень быстро забыла об этом. - У вас есть любимый эпизод в "Игле", который вспоминаете с теплотой? - Я вспоминаю не об эпизодах, а о том времени, когда мы гуляли по Алма-Ате. Этот ваш замечательный апорт: когда наступает осень, все время его вспоминаю. У меня до сих пор сохранился во рту вкус этих яблок. Период в Аральске был очень необычный - снимали в землянке, там Витя нашел какие-то индийские картинки, они просто валялись на полу. Но самое неприятное впечатление - о медицинской шапочке. Я такая "крокодилица" в ней. Надо мной все мои друзья смеялись, поддразнивали. До сих пор на обложках пиратских кассет помещают эту жуткую фотографию. Мне очень нравится сцена, где Витя говорит: "Мало того, что ты дура, еще и готовить не умеешь". - С Рашидом Нугмановым вы продолжаете общаться? - Лет пятнадцать мы не общались. Он жил во Франции, редко появлялся, а в прошлом году, в канун Витиного юбилея - 45-летия, позвонил мне из Москвы. Был концерт памяти Цоя, и Наташа Разлогова тогда тоже появилась. Мы тепло встретились, с тех пор общаемся и с Рашидом, и с Натальей. Жизнь после фильма. - Как продвигается продюсирование молодой питерской команды? - Продюсирую - это громко сказано, наверное, просто уделяю время творчеству питерской группы "Пуля", пытаюсь вывести их на более высокий уровень в плане востребованности. - Но это больше хобби, а основная профессия? - По специальности я архитектор. В профессию вернулась два с лишним года назад, потому что надо зарабатывать деньги. Основной моей деятельностью была работа на радио. Десять лет проработала диджеем на популярной питерской радиостанции "Балтика". Но сейчас занимаюсь дизайном интерьеров. Что касается группы - этот процесс меня бесконечно увлекает. Мы пишем альбомы. Коллектив в полном составе не существовал полтора года, сейчас ребята вновь собрались. - Марина, не могли бы вы немного рассказать, кто сегодня ваша семья? - Я воспитываю дочь Лизу, ей 16 лет, и она заканчивает школу. - Лиза - представитель нового поколения. Как она относится к творчеству "Кино" и роли мамы в кино? - Безусловно, ей абсолютно по фигу. Не знаю, смотрела ли она "Иглу" до конца. Когда дочь была маленькой и дети узнавали, что ее мама знала Виктора Цоя и снималась с ним в одном фильме, ей было приятно. Когда я работала на радио, она больше гордилась мною. Вокруг моей дочери люди, которые уважают "Кино". Она у меня меломанка, слушает много той музыки. Надо сказать, что последние годы снова просыпается интерес к фильму, а интерес к Виктору возрастает с каждым годом. Это феномен в музыкальной среде: группа, которая не существует почти 20 лет, по-прежнему популярна. И никто Витю не заменил. И не заменит... (Марина Хегай. «Караван», 2008)

Фильм не учит, как жить. Зато мы ощущаем, как нельзя жить. "Игла" пытается предложить нам новую форму построения кинопроизведения, кинозрелища и новую форму своего контакта со зрителем. он в русле молодежной субкультуры, использует ее коды и методы. Никакой не Моро в исполнении Виктора Цоя, а Виктор Цой в образе Виктора Цоя, суперзвезды, показывает и исполняет нам немножко несерьезную, но все равно трагическую историю гибели молодого парня из-за воспоминания о любви. (В. Заика. «Мнения», 1989)

Моро возвращается в Алма-Ату и по каким-то причинам не хочет, чтобы родители знали о его возвращении. Он ищет, где бы найти крышу, и вспоминает о девушке, которую когда-то любил. Дина рада встрече, но Моро вскоре узнает, что она стала наркоманкой. Он увозит ее к морю, где зависимость постепенно начинает уходить. Но по возвращении в город страшная болезнь возвращается. Тогда Моро принимает решение расправиться с поставщиками наркотиков. Оригинальнейшая криминальная драма с уникально воссозданными настроением и атмосферой. (Иванов М.)

К дате смерти Виктора Цоя (он погиб 15 августа 1990 года) выходит отреставрированная версия картины Рашида Нугманова. Цой здесь играет немножко себя, немножко Брюса Ли, каким он его себе представлял. Его герой Моро приезжает в Алма-Ату и встречает Дину, бывшую любовь. Она стала наркоманкой, и Моро пытается ее спасти, увозя на море («У-у-у-у-у-у, бошетунмааай!»). Саундтрек из хитов группы «Кино», дебют в большом кино Петра Мамонова и чумовые диалоги вроде: «Люди в мире разделяются на две категории: одни сидят на трубах, а другим нужны деньги. На трубе сидишь ты». (Ольга Белик. «КиноПоиск», 2019)

[...] Первое, на что я сразу обратил внимание, - намеренная десентиментальность ленты, ее холодноватость, отстраненность авторов от событий, от героев, участвующих в событиях. "Игла" - картина уникальная. Не в смысле художественных достоинств, уровня профессионализма, с которым она создана, - они и высоки, и бесспорны, а в смысле того, что авторам удалось добиться аберрации зрения человека, смотрящего ленту. Во время просмотра меня не покидало ощущение того, что я "Иглу" не смотрю, а слушаю. Картина воспринимается как мастерски аранжированный хит, которому уготовано место в первых рядах "хит-парадов. [...] (Григорий Симанович. «Советская Культура», 1989)

[...] Это не столько фильм, сколько жизненное пространство, заключенное в целлулоидную оболочку кинопленки. Пространство, в котором предметы размещены, а люди существуют по определенным, не всегда понятным, подчас кажущимся алогичными, но для него, этого пространства, единственно приемлемым законам. В картине для меня лично много такого, в чем я в силу возраста и сложившихся стереотипов разобраться не могу. Зато мне ясно другое: лента сделана теми, кто эти законы понимает; людей, по ним живущим, принимает, а зло, таящееся внутри и вне того социума, в котором живут герои, отвергает. Принимает и отвергает по-юношески пылко и бесповоротно. А в том, что в этом мире зло ... комфортно и без тревог существует, есть, наверное, и моя вина. [...] (Татьяна Хлоплянкина. «Литературная Газета», 1989)

Картина Рашида Нугманова "Игла", поставленная на модную тему наркомании, при всей экстравагантности формы и пластичности исполнителя главной роли - солиста рок-группы "Кино" Виктора Цоя,- на мой взгляд, напоминает своеобразный коктейль из двух фильмов "главного учителя"- гуру "казахской новой киноволны" Сергея Соловьева - "Чужой Белой и Рябого" и "Ассы". От первого - натуралистическая жесткость фактур, варьированные синевато-желтоватые кадры, диковатость азиатских пейзажей. От второй - коллажность, эпатажность, деформированость изображения, насмешливая ирония "поп"-стиля, ритмы рока, имитация съемок любительской камерой. Чего стоит один постскриптум, который авторы саркастично посвятили телевидению, где только что погибший герой демонстрирует богатейший арсенал приемов "каратэ", раскидывая в разные стороны злобных ... соперников. Что ж, дебютанты нередко начинают со стилизации, подражания. Рашид Нугманов и его оператор Мурат Нугманов взяли за образец работы одного из лидеров отечественного кино. Это их право. Да и выбор, в самом деле, не из худших... (Александр Федоров, «Кино-Театр.ру»)

«Кино» в кино: Цой, БГ и другие рокеры на экране. [...] Виктор Цой («Кино»). «Ты говоришь, что я похож на киноактера». Человек, который пел эти строки, назвал свою группу «Кино» и был без ума от фильмов с Брюсом Ли, просто не мог не стать звездой экрана. Первыми шагами Цоя-актера были дипломные короткометражки с участием группы - «Конец каникул» и «Йя-Хха». Затем режиссер Сергей Соловьев, услышав песню «Мы ждем перемен» в Ленинградском рок-клубе, уговорил Цоя не выпускать ее, а придержать для финала своей «Ассы». Так получился первый рок-н-ролльный блокбастер перестройки и родился новый кумир советской молодежи. Его появлению не смогла помешать ... даже редакционная комиссия Госкино. Увы, в кино Цой сыграл всего одну крупную роль. Но образ одиночки Моро, противостоящего наркомафии в «Игле» Рашида Нугманова, придал новое измерение имиджу самого Цоя. Получился редкий в советском роке случай, когда артист подтверждает свои слова делом, пусть и на экране. В момент гибели Цоя Нугманов занимался разработкой своеобразного сиквела «Иглы» - советско-американской копродукции «Цитадель смерти» с участием Дэвида Бирна по сценарию Уильяма Гибсона. [...] (Илья Миллер, «КиноПоиск»)

«Игла» - первый советский фильм, убедительно доказавший, что отечественных рокеров можно снимать не только как черно-белые документы эпохи («Рок» Алексея Учителя) и не столько в виде цветных иллюстраций к социальным проблемам («Взломщик» Валерия Огородникова), но и в качестве вполне самостоятельных артистов. Цой стал актером года по опросу «Советского ­экрана», Мамонов сделал первый весомый шаг к будущему триумфу в «Такси-блюзе». Казахский ученик Соловьева Рашид Нугманов снял превосходное тревожное кино, суровую и элегантную песчаную драму с мультипликацион­ными искорками из глаз и элементами радиопостановки; фильм, полный не только цитат из прошлого, но и прозрений в будущее. Фактически именно «Иглу» с ее подростковой романтикой ... и крепкими афоризмами - «люди делятся на две категории: одни сидят на трубах, а другим нужны деньги» - стоит считать родоначальницей всей новой питерской криминальной волны («Мама не горюй» и «Апрель»). К тому же Цой отлично сыграл нашего Мишеля Пуакара - с двухкопеечной монеткой на нитке (чтобы вытаскивать из платного телефона-автомата после разговора), словечком «трахает» на устах и умением жить на последнем дыхании. (Максим Семеляк, «Афиша»)

Будем считать по разделениям. Во-первых, Цой. Во-вторых, фильм. В-третьих, игла. Цой хорош: талантлив и обаятелен, очень современный менталитет, имидж звезды и точное попадание в тип авантюрного героя с ослабленными социальными связями, компенсированными романтикой противостояния злу. Две песни Цоя хороши вдвойне: Кино в кино звучит. На счету Цоя и как минимум половина кассы. Фильм сняли люди, умеющие делать кино. Красиво, изящно, тонко, осмысленно. С юмором. Все кинематографические достоинства налицо, но чего-то не хватает. Игла... С иглой проблемы. Игла оказалась игрой. В нее усердно играют - с мордобоями, кровью, слезами и укорами. Но не страшно, потому что игра. За игрой спряталась жизнь. ... Ее-то и не хватает. Прогноз. Киноведы придут в восторг (особенно те, кто обманываться рад). Подросток получит подтверждение тому, что Цой - парень что надо и отдаст прокату свой полтинник. Наркоманы посмеются. Взрослый народ будет чертыхаться, продираясь через ловушки абсурдизма а-ля видеоклип. Педагоги будут ахать насчет дурных примеров. Короче, шум будет. Только бы кто-нибудь сгоряча не поспешил объявить начало киноисследования наркомании в стране, короновать авторов на новое кино и т. д. Хэппенинг как хэппенинг - не более. (Е. Стишкова. «Советская культура», 1989)

5 лучших появлений Виктора Цоя на экране. [...] Игла (1988). Безоговорочно лучшая роль Цоя в кино - это одиночка Моро, противостоящий банде торговцев наркотиками. Фильм Рашида Нугманова стал лидером советского проката, собрав 14,6 миллионов зрителей, а Виктор Цой был признан лучшим актером 1988 года. Картина Рашида Нугманова получилась совершенно вневременной - благодаря многочисленным вставкам советских эстрадных песен и теле- радиопостановок в ней создавался какой-то параллельный, перегруженный медийными призраками мир. Этим, возможно, объясняется и интерес, который проявил к «Игле» основатель стиля киберпанк Уильям Гибсон, вместе с которым Нугманов начал сотрудничество над так и не воплотившемся в реальность из-за гибели Цоя советско-американским ... кинопроектом. В картине впервые в советском кино были открыто затронуты такие темы, как наркотики (в том же году вышла «Трагедия в стиле рок» на эту же тему) и экологическая катастрофа на Аральском море. Также в ней дебютировал в роли зловещего доктора Петр Мамонов, с чего началась его долгая и успешная карьера в кино. Цой смотрится действительно как последний герой, способный указать остальным на возможность выхода из серой советской реальности в блистательный мир мечтаний. Даже получив смертельное ножевое ранение, его герой, как и подобает неоромантику, встает, закуривает сигарету и продолжает свой путь по заснеженной аллее. Эта финальная сцена сподобила одного из поклонников на крылатую фразу: «Цой не умер, он просто вышел покурить». (Илья Миллер. Читать полностью - )

Если оценивать «Иглу» с точки зрения бытового правдоподобия, то скорее верблюд пролезет сквозь ее ушко, чем она выдержит проверку, для которой не предназначена. Это романтическая притча, не скрывающая своей условности, с присущим именно ей типом героя, приходящего ниоткуда и уходящего в никуда, с утопической идиллией на лоне первозданной природы, с негодяйскими негодяями, разрушающими ее иллюзорное счастье. Нугманов не скрывает «невзаправдашности» своего рассказа, своего героя, умело подчеркивая музыкой, мультипликационной графикой, манерой игры, способом характеризации персонажей, самой драматургии, что все это не явь, а воплощение мечты, которой так жаждут зрительские души, в особенности молодые. Это притча о добре и зле, в которой ... добру отдана наша любовь, а злу - победа. Романтический герой, с которым так замечательно сливается и внешностью, и внутренней сутью Виктор Цой, обречен на гибель, и гибелью своей он призван поселить в нас боль оттого, что зло так сильно, а добро хоть и не беззащитно, но всегда проигрывает из-за того, что человечно. Нугманов в этом своем полнометражном фильме выступает уже как сложившийся художник, и если почерк его временами еще неровен, то все равно пластический талант, чувство музыки, кинематографа, умение строить ритм не оставляют сомнений в его будущем. С нетерпением жду следующих работ этого мастера. (А. Толстых. «Советская культура», 1989)

Виктор Цой спасает девушку от наркотиков: перестроечный фильм с главной советской поп-звездой. Приехавший в родную Алма-Ату четкий парень Моро (Виктор Цой) встречается со своей давней любовью Ниной (Марина Смирнова). Несколько дней в ее компании - и Моро очевидно, что в жизни Нины появились новые неприятные знакомые (включая Петра Мамонова), опиаты, игла и зависимость. Чтобы спасти Нину, Моро вытаскивает ее в степь, где нельзя достать наркотики, и переживает с ней ломку, но после возвращения в город все начинается заново. Единственный способ встать на защиту девушки по боевому кодексу - разоблачить наркосеть, работающую в постперестроечном пространстве беззакония. После ограниченного проката «Ассы» этой ... весной было логично дождаться «Иглы» - одного из самых важных фильмов позднего СССР от когда-то многообещающего казахского режиссера. Другого осознанного полного метра Нугманов так и не снял, а Виктору Цою не досталось другой такой роли в кино - и последний факт делает «Иглу» безусловной драгоценностью. Здесь и немного Брюса Ли, и Александр Баширов в привычной истерике, и «Группа крови» на титрах, и нож под сердце, про который знают все. «Игла» лучше всех фильмов своего времени передает страх перед чумой перестройки - повальной героиновой наркоманией, скосившей целое поколение. И делает Цоя последним героем, погибающим за все хорошее против всего необъяснимого и коварного. (Алиса Таежная, «The Village»)

В «Игле» Нугманов сумел выделить универсальные компоненты харизмы рок-героя, в случае Цоя по-восточному мудрой и по-ребячески прямолинейной, сцементировать ими воздушный замок киноповествования. Но в фильме заняты еще две не менее харизматические личности. Петр Мамонов, этот доктор Берроуз с пластикой обколовшегося мима, и Александр Баширов с его незабываемой речью в пустом зоопарке, поучительность которой актуальна и сегодня для толпы, цепенеющей от бравады очередного вождя. И все же драматургический и драматический центр «Иглы» - фигура Цоя. При том, что артистичность Мамонова и Баширова на порядок выше, чем у Виктора, чуть ли не максимум исполнительской атрактивности которого сосредоточен в язвительно-отстраненной фразе «он тебя ... трахает, да?». Здесь важна не артистичность. Вернее, артистичность другого, не характерного для кино, склада. Заслуга Нугманова в том, что он обнаружил истинную суть этого дара в своем герое. Сказать, что Цой в «Игле» является самим собой par excellence - слишком просто. Очевидно, фильм, запустивший главного героя в вечность, прикоснулся к Тайне. Природа которой проявлялась на концертах и записях «Кино». Иначе не объяснить, как без особого голоса, с банальными текстами и двухаккордной музыкой появляется Последний Герой одной шестой части суши. Благодаря режиссуре Нугманова Цой останется не только последним рок-героем (рок-движение на постсоветском пространстве с его гибелью практически завершилось), но и последним героем советского кинематографа. (Д. Ранцев. «Разборы. Десятилетие тайны»)

У меня осталось хорошее впечатление от этого фильма. В нем почти нет медицинских огрехов. Речь здесь идет об опийной наркомании, которой страдает героиня, бывшая медсестра. Очень четко показан синдром отмены наркотика - то есть страдания больного, временно лишенного дозы, то, что в обиходе называется ломка. Это очень тяжелое страдание. В фильме героиня сама мужественно отказывается от наркотиков, но в жизни чаще бывает ломка оттого, что больной просто не может их достать. В фильме авторы, пытаясь найти зримый образ этого страдания, показывают банку со скорпионами, и это очень точно передает суть боли. Мне о ней рассказывали больные: кажется, что обрываются внутренности, ... вырывается желудок. Вот такие мучения терпит больной, лишенный наркотика. Мне понравился главный герой. Поначалу, когда я увидел его на экране, бесцельно бредущего по улице, мне показалось, что он наркоман и пытается бороться со своим недугом. Но сделано интереснее - герой борется за жизнь другого. Могут спросить, а стоит ли вообще такое показывать? Но ведь уже было, когда не показывали, а наша лаборатория все равно существовала, больные были, просто о них молчали. Есть ли надежда? Есть. Главное, что показана безысходность самого явления. Если бы был оптимистический финал, это было бы далеко от правды. Мы лечим людей, я не скажу, что не вылечиваем, но это трудно, немыслимо трудно. И когда я говорю о безысходности, здесь нет противоречия со словом надежда. Потому что фильм показывает, что войти легко, а выйти трудно. Здесь есть, если хотите, жестокий оптимизм правды. (А. Липков. «Советская культура», 1989)

Можно понять восторг молодежи конца 80-х, когда вышел этот фильм. Виктор Цой наверняка выглядел очень геройски, легкий сюрреализм и наркоманность подкупили эстетов-интеллектуалов. О фильме заговорили как о картине, изображающей перестройку, настроения масс и инфантильность молодого поколения. Но это было раньше. А сегодня, если абстрагироваться от фигуры Цоя и посмотреть на фильм трезво, что-то необычное в нем найти трудно. Конечно, те, кто уверен «Цой - жив!», продолжают до дыр засматривать «Иглу» и «Ассу», но мне не понятно это ностальгирование. Цой давно умер, времена сменились и актуальность фильма утеряна. Сюжет «Иглы» не то чтобы прост, он вообще кажется непродуманным и незаконченным. Не ... думаю, что фильм нужно «понимать и домысливать», если ничего к этому не располагает. Банальная история о парне, который пытается спасти свою подругу-наркоманку (безуспешно) и попутно ввязывается в игры с криминалом. Подача фильма не блещет оригинальностью и новаторством. Цой выглядит и дерется как Брюс Ли, а бандиты своими длинными плащами и шляпами напоминают гангстеров из «Однажды в Америке». Другое дело, что режиссеру хватило ума не закончить фильм хэппи-эндом. Героя Цоя совершенно случайно пырнет ножом незнакомец на заснеженной аллее. И это нормальный конец для отечественной картины о разборках с бандитами. Очевидно, что в одиночку парень не выживет. В особенности, если он такое бесполезное существо, как герой Цоя. Жаль, что я не впечатлена Петром Мамоновым в роли хирурга (а так хотелось). Насчет Дины, которую сыграла некая Марина Смирнова, у меня тоже нет эмоций. Актерский талант Цоя тоже сомнителен. Если бы не Александр Баширов, смотреть вообще было бы не на что. Вот за него спасибо, а остальное мимо современности. (Holly Wolly, «Иви.ру»)

В Игле я ощущаю новое эстетическое качество. Сюр? Постмодернизм? И то, и другое, но уж точно не старый, добрый реализм, третируемый сегодня как папино кино. Реальность, запечатленная в фильме, искривлена, вывернута, отстранена совсем чуть-чуть. Но этого чуть-чуть вполне достаточно, чтобы вещи, люди, их отношения предстали необычными, будто выбитыми из колеи, сдвинутыми со своих мест. Герои, молодые люди, ведут себя так, будто знают какую-то роковую тайну. Про себя и про других. Что конец света вот-вот наступит. Что катастрофа вот-вот разразится. Наркомания героини, от которой ее пытается спасти герой, в системе фильма значит больше, чем конкретная болезнь конкретного персонажа. Это знак отрешенности ... от жизни, нелюбви к ней, скорбного бесчувствия. Метафизическая скорбь и печаль окутывают пространство фильма. Но как не печалиться, если сама вечность, сама природа отступила, поддалась нашему оголтелому энтузиазму, нашим упорным попыткам сказку сделать былью? Если там, где веками плескалось синее море, ветер гоняет перекати-поле и на вечном приколе вросшей ржавой грудью в землю умирает корабль? Эпизод прогулки на берег моря, которого уже нет, предваряет кадр: во весь объем экрана - растрескавшаяся, больная земля, а над ней - равнодушный шар солнца, похожий на люминесцентную лампу. Мы сами не заметили, как наша реальность, наше ежедневное бытие превратилось в абсурд, в сюр. Молодой режиссер Рашид Нугманов показывает жизнь такой, какой он ее чувствует. Как и все его поколение, он рос в густых металлургических лесах, по слову поэта. А в этих лесах все не так, как в лесах нашего счастливого детства. Там, говорят, страшнее. И нет ни цветочка, ни ягодок. Не оттого ли так суров, замкнут, неулыбчив и черен герой в исполнении рок-звезды Виктора Цоя? Загадочная фигура - этот Моро. С виду супермен. Каратист, дзюдоист и т. д. А по поступкам - романтик и поэт. Новая поэтика выходит на контакт с абсолютными ценностями. Это обнадеживает. («Советский экран», 1990)

«Игла» Рашида Нугманова - первый вызов «папиному кино»; первое явление «казахской новой волны»; первый и последний фильм, в котором главную роль играет Виктор Цой. Игла - это точка пересечения весьма далеких друг от друга эстетических и идеологических контекстов. Это один из последних фильмов «на молодежную тему» (в дальнейшем адепты этой лексики будут лишены «дара речи») с его характерными чертами: непонятный социальный статус персонажей, наркотики (еще только морфин), молодежные банды малопривлекательных и малоспортивных переростков под предводительством эксцентричного Александра Баширова и взрослый криминал с казахским акцентом, использующий для низких целей гротескного «лысого брюнета» Петра Мамонова. Игла - это один из первых фильмов, ... в которых главные роли играют известные рок-музыканты. Игла - это провозвестник короткой «казахской новой волны». Игла - это дерзкий и одновременно профессионально беспомощный вызов «папиному кино»: концептуально «грязный» звук, обилие радио- и телецитат в фонограмме выглядят вполне достойно по сравнению с откровенно неряшливой картинкой (концептуальной лишь местами). Впрочем, неумение, отсутствие мастерства не без успеха выдается - и сходит - за «минус-прием». Это тусовочный дилетантизм, возведенный в степень свободы творчества. Игла - это демонстрация школьных навыков в освоении режиссером жанра «черного фильма». Молодой таинственный незнакомец прибывает ниоткуда в родной город, чтобы повидать, а позднее - спасти свою девушку и получить денежный долг с бывшего друга. И девушка, и друг предадут по закону жанра. Победитель не получит ничего, кроме удара ножом, и, пошатываясь, гордо удалится в бесконечность. Игла - это фильм, где есть Виктор Цой. Игла лучше Ассы, потому что там больше Цоя, - чрезвычайно распространенное среди первых зрителей картины рассуждение. Непрофессиональное, но справедливое. Без Цоя, сыгравшего главную роль, Игла осталась бы ученическим опусом, забавным способом совместного проведения времени, забытым вскоре даже средой, его породившей. Но камера смотрит на Цоя, с кошачьей ловкостью карабкающегося на мачту ржавого корабля; Цоя, щурящего «чингисхановские» глаза; Цоя, спокойного и уравновешенного в большой драке, совсем как Брюс Ли, - но только, разумеется, лучше. Это герой, который намного круче и эстетически состоятельнее любой реальности - тем более реальности, ограниченной рамкой кадра. Предельно романтический (а стало быть, создающий еще более глубокий культурный контекст), безмерно обаятельный мальчишеский образ рок-музыканта и поэта, одновременно рафинированный и диковатый, с его «нездешним» обаянием (юный питерский кореец в «диких степях Казахстана» - «свой среди чужих, чужой среди своих»), - выталкивает единственный большой фильм Цоя в область искусства. А ранняя смерть «последнего героя» - и в область мифологии. (Лилия Шитенбург. «Новейшая история отечественного кино 1986-2000. Кино и контекст»)

В 12 часов дня он вышел на улицу и направился в сторону вокзала. Никто не знал, куда он идет, и сам он тоже... В СССР не было не только секса, но и наркотиков - эти истины вдалбливались на протяжении долго времени, став подобием математических аксиом. Фильм Рашида Нугманова отрицает одно из этих утверждений, касающихся проблем наркомании. Прошло уже больше 10 лет с момента выхода фильма на суд зрителей (премьера состоялась 16 сентября 1988 года), однако проблема не только осталась, но и набрала свой вес. Почему же мы все помним именно фильм "Игла"? Почему мы ассоциируем Виктора Цоя только с одной ... картиной, хотя у него были и другие роли? Все очень просто. Картин подобных "Игле" найти среди "рыночного" ассортимента практически невозможно. Смело заявить о проблеме, сделать все не ради слез зрителя, утяжелив драматическим подспорьем, а показать правду жизни - это отличительная черта "Иглы" от любого фильма подобного направления. Главную роль, которую безупречно сыграл Виктор Цой, забыть просто невозможно, как тысячи поклонников не забудут самого великого певца и человека. Скорее всего, именно таким и был, как его показал в фильме Рашид Нугманов, Виктор при жизни, так себя вел со всеми втекающими и вытекающими. Сейчас зритель смотрит "Иглу" больше из-за попытки увидеть того, о ком говорят. В последние же годы жизни СССР картина наделала много шуму и вызвала симпатии зрителей. Ведь посмотреть кино с любимыми песнями группы... "Кино" - это не только символично, но и глубоко интимно для каждого фаната и просто почитателя таланта Виктора Цоя. Сюжет фильмов того времени имел ярко-выраженный окрас. Если герою фильма получалось чего-то достичь в самой картине, суметь на время побороться с проблемой, то после этого демонстрировалась зрителям не сказка, а расплата, следующая за успехом. Все это призывало, в первую очередь, к бдительности, которую нельзя было терять даже в случае успеха. Сам вызов поставщикам наркотиков не благое дело - это опрометчивый шаг, который не под силу никакому герою, который может решить все единолично. Тут не площадка, где все зло и армию нечистоплотных может победить один герой. Мир суров и не прощает тех, кто хочет его взорвать, даже притом, что дело благородное, направленное на пользу людям. С нетерпением ждем выхода в прокат картины "Игла: Ремикс". Не трудно догадаться, что она выйдет в прокат 16 сентября этого года. Показать фильм на грани между наркотическим триллером советского периода и рок-драмы - это смелый шаг, но, боюсь, что "настоящая" "Игла" не потерпит никаких ремиксов. Тем кино продолжают жить поклонники, количество которых из года в год не уменьшается. От себя добавлю, что смотреть бесконечные выяснения причин гибели Цоя - это лишь документальное расследование. Мы видим там Виктора, видим записи с его концертных выступлений, кадры из фильмов, но настоящего Цоя можно лицезреть только при просмотре фильма "Игла". Он таким был, он такой сейчас, он навсегда таким останется... (Андрей Трунов, «Ovideo»)

Этот фильм - дипломная работа выпускника ВГИКа (мастерская Сергея Соловьева) Рашида Нугманова. То, что режиссер, еще не имеющий диплома, получил право поставить на киностудии "Казахфильм" полнометражную ленту, - случай беспрецедентный. Право на этот эксперимент Р. Нугманов заслужил благодаря успеху своей учебной документальной картины "Йя-хха!", получившей несколько призов отечественных и международных кинофестивалей (в частности, международная ассоциация кинокритиков ФИПРЕССИ присудила фильму приз имени А. Тарковского на ММКФ в 1987 году). Его имя связывают с "новой волной" в кино Казахстана. После окончания школы в Алма-Ате Рашид Нугманов учился на архитектурном факультете Казахского политехнического института, много ездил по стране - то летом с друзьями ... автостопом, то с братом-лесоустроителем в экспедиции по Алтаю и Северному Казахстану. Работал в проектных организациях, в Обществе охраны памятников старины, а потом, вспомнив свое давнее увлечение, решил круто изменить жизнь. Ведь первые самостоятельные шаги в кино были сделаны им еще в 1977 году, когда Рашид с друзьями снял на 16-миллиметровой пленке экспериментальную ленту-хепенинг, которую потом собирались озвучить текстом на эсперанто. Позднее был слушателем подготовительных курсов при киностудии "Казахфильм". - В кино я пришел не столько со своей темой, сколько со своими жизненными впечатлениями, - размышляет молодой режиссер. - Я не стремлюсь высказать некую истину, не хочу навязывать зрителю свою точку зрения, ищу многообразие способов выражения внутреннего, личного мироощущения. Мне важно не столько вызвать у людей в зале реакцию сопереживания, сколько вовлечь их в действие, заворожить ритмом, пластикой, звуком. Чтобы за достаточно условным изображением они начали ощущать реальный мир. В "Игле" для меня очень важны фонограмма шумов и обрывки радио- и телепередач: они становятся как бы комментарием к происходящему в кадре... Главный герой "Иглы" по имени Моро (в этой роли - талантливый музыкант, руководитель рок-группы КИНО Виктор Цой, написавший также для фильма музыку и песни) сталкивается с миром подпольного бизнеса, жуликами и наркоманами, когда он пытается вытянуть из опасного водоворота девушку-наркоманку. Когда-то он любил ее и с болью видит, что теперь она вынуждена платить телом разной шушере за возможность очередного "путешествия в мир грез". И Моро бросает вызов тем, кто сломал жизнь его любимой... - Моим героям жить в этом мире неуютно, - поясняет Рашид Нугманов, - однако "страсть к оцепенению" (а это дословный перевод слова "наркомания") никаких положительных эмоций дать человеку не может, не спасает его от пессимизма и одиночества. Материал сценария, написанного молодыми драматургами Александром Барановым и Бахытом Килибаевым, был отчасти знаком мне по жизни. Я делаю только то, что сам знаю и видел... В работе над фильмом намеренно избегал "эстетики документализма", характерной для "Йя-ххи!", стремился создать образ абсурдной, иррациональной действительности. (А. Абрамович, Алма-Ата. «Советский Экран», 1988)

Умирать молодым. Одинокий неоромантик по имени Моро возвращается в родной город (сильно похожий на столицу Казахстана Алма-Ату), чтобы забрать долг у Спартака - крайне экзальтированного молодого человека, не то шизика, не то стихийного пародиста, эксплуатирующего поведенческий стиль демагогов советского времени. Попутно Моро встречается со своей бывшей девушкой Диной. Но свидание не доставляет ему особой радости, поскольку он узнает, что Дина основательно подсела на иглу и с некоторых пор находится в полной зависимости от врача Артура Юсуповича, пристрастившего ее к сильным наркотикам. «Игла» - необычная для советского кино музыкальная драма с криминально-бульварным сюжетом, развивающимся в русле молодежной субкультуры с использованием соответствующих ... и только-только наработанных ею новых кодов. Фильм фиксирует глобальную смену мироустройств и, как результат, отражает резкое изменение стилей, представляя собой странный, но абсолютно созвучный времени гибрид, который можно охарактеризовать как «экзистенциальный комикс» эпохи Перестройки и гласности. Молодой казахский режиссер Рашид Нугманов, дебютировавший в большом кино, рассказывает историю так, как будто сам находится под кайфом (через десять лет Терри Гиллиам в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе» доведет это состояние до абсолюта и легализует наркодрайв как стиль). Откровенно условный сюжет используется в «Игле» лишь для того, чтобы хоть как-то скрепить эпизоды и придать событийному ряду характер повествования. Неаналитическая и нейтрально-безоценочная поэтика, сентиментальная интонация, сомнамбулические герои с лицами-масками и высказываниями, более похожими на афоризмы, скалькированные из текстов тогдашних рок-групп, - за всем этим можно разглядеть социальное прозрение и безысходный романтизм, а одновременно и провидческое прощание авторов с последним. Моро в исполнении Виктора Цоя, играющего, по сути, самого себя, предстал для поколения «дворников и сторожей» кем-то вроде Мишеля Пуакара из годаровского шедевра «На последнем дыхании» (1959), а для более продвинутой аудитории новообращенным Посторонним из романа Камю. Но для тех и для других он стал по-настоящему культовым персонажем, каким может похвастаться перед потомками далеко не каждое поколение. Собственно, этот фильм только благодаря Цою и состоялся. За истекшие полтора десятка лет никто из той казахской «новой волны» - генерации «молодых и очень талантливых» (Ермек Шинарбаев, Абай Карпыков, Серик Апрымов) - так и не перешел в разряд классиков, даже национального значения. Но казахский «пассионарный взрыв» не затих втуне: срезонировав должным образом, он пробудил российское кино, в котором начался стремительный процесс обновления. И именно нугмановская «Игла» стала своеобразным детонатором этой процедуры. Через 9 лет, уже после смерти Цоя, в Питере объявится некий Данила Багров, который приедет туда выручать из беды родного братку. Он не будет, как Моро, петь с ножом в животе про группу крови, но тоже проживет до обидного мало. Хотя кому как не настоящим героям положено умирать молодыми, ведь никак не война, а именно смерть - лучшее «лекарство против морщин». Оценка: 7/10. (Малоv, «SQD»)

Первый полнометражный фильм Рашида Нугманова, появился на волне перестроечного обновления в отечественном кинематографе. В конце 80-х на экран вышло сразу несколько картин, посвященных неблагополучной молодежи. Среди этого потока выделялись фильмы о героях рок-н-ролла, которые оказывались все той же трудной молодежью. «Меня зовут Арлекино» и «Взломщик» - в общем-то об одном. Что касается Нугманова, то «роковой материал», он знал не понаслышке. Свой творческий путь он начал короткометражкой о музыкантах Ленинградского рок-клуба. В «Игле» главную роль играет теперь уже легендарный В. Цой. Так что фильм оказывается одновременно лентой о молодежных проблемах (наркотиках) и, в каком-то смысле, о герое рок-н-ролла. Последнем герое. Тем ... более, что Цой здесь полностью перевоплощается в своего лирического героя, в «нового романтика» из песен «Кино». Поэтому, звучащая в конце фильма «Группа крови» должна восприниматься как часть киноповествования, а не песня из нового альбома группы. И если исполнитель чувствует себя в фильме довольно уютно, то у режиссера с кинематографом, кажется, непростые отношения. «Папино кино» (странный, возникший в этот период, термин) вырастило поколение кинематографистов, воспринимавшее опыт отцов лишь как часть постмодернистской игры. Судя по «Игле», Нугманову гораздо легче «общаться» с культовым Годаром и его «На последнем дыхании», цитаты из которого разбросаны по фильму. С отечественным же киноопытом дело обстоит похуже. Самой реальной фигурой киноистории для режиссера оказывается его учитель С. Соловьев. Персонажи фильма тоже не ощущают связи поколений. Первое, что делает Моро (В. Цой), приехав в родной казахский город, это звонок из автомата. «Я в Москве», - сообщает любящий сын и направляется к бывшей подруге, у которой родителей «давно уже не было». Моро вернулся для того, чтобы получить у знакомого по кличке Спартак, старый долг. Параллельно он встречается со старой подругой Диной. А она стала наркоманкой. На иглу ее «посадил» плохой доктор в исполнении Петра Мамонова. Моро решает задержаться в родном городе и спасти любимую девушку. Он увозит ее в пустыню, долго там лечит, кажется, что успешно. Но когда они возвращаются, Моро поджидает месть доктора. Он натравливает на ни о чем не подозревавшего Цоя банду своих клиентов. И героя выручает только совершенное владение восточными единоборствами. Изрядно потрепанным Моро возвращается к Диане и обнаруживает, что она принялась за старое. Подавленный, он уходит. На темной аллее поджидают его бандиты. Прежде чем успевает что-то понять, раненый в живот Цой закуривает последнюю сигарету, с трудом поднимается со снега и бредет в глубь аллеи. Звучит «Группа крови». В истории чувствуются задатки боевика, а присутствие Цоя даже провоцирует на романтический героизм. Но Нугманов оказывается слишком занят поиском новаторских путей в кинематографе, при этом обильно цитирует киноклассиков. Кроме Годара, можно в фильме разглядеть чуть-чуть Тарковского. Свернувшийся в осенней листве Спартак позой своей напоминает Сталкера. Но, как бы хорошо не знал кино Рашид Нугманов, фильм его остается холодным и схематичным. Привлекает только природная киногеничность исполнителя главной роли, его мрачноватый юмор. (Анна Филимонова)

Жизнь Моро - цепь конфликтов с окружающим миром. Случайно встретив некогда любимую девушку, он сталкивается с миром наркоманов и дельцов, которым она платит телом за возможность очередного "путешествия". Моро не новичок в сложных ситуациях, создаваемых особыми законами "теневого общества", и реально смотрит на действительность, так сильно отличающуюся от декларируемого образа. "Материал сценария мне был отчасти знаком по собственным жизненным впечатлениям, и если отвлечься от конкретных сюжетных ходов, я делаю только то, что сам видел, прочувствовал, пережил. Кино - средство, форма, инструмент, а главное - все-таки жизнь", - говорит молодой режиссер Рашид Нугманов. "Игла" - дипломная работа выпускника мастерской Сергея Соловьева ... во ВГИКе Рашида Нугманова. Его имя впервые прозвучало на XV Московском кинофестивале, где в программе "Молодое кино" был показан короткометражный фильм Нугманова "Йя-хха". Успех короткометражки был подтвержден на нескольких международных и всесоюзных фестивалях. Нугманов: "Кино - это камера и пленка, которые дают возможность изобразить новых людей, не появлявшихся ранее на экране". В "Игле" намеренно отметена эстетика "документализма", столь явственно проступающая в "Йя-хха". Режиссер поставил задачу создать весьма условную атмосферу взаимоотношений персонажей. Избегая подробного показа "механики", отказываясь во многом от жанровых приемов "любовного треугольника", "борьбы добра и зла", Нугманов стремится избежать дидактичности и публицистичности на потребу дня, ему важно вовлечь, заворожить зрителя ритмом действия, звуком, образным рядом. Дадаизм, сюрреализм, поп-арт для Рашида Нугманова не отвлеченные понятия, а конкретные художественные формулы, позволяющие "освободиться" от заложенной в сценарии детективной мелодрамы. Эклектичность, как считает Рашид Нугманов, характерна для нашего времени и стимулирует творческую свободу в использовании выразительных средств, гарантируя право выбора форм и приемов, уже открытых и совсем-совсем новых. Нугманов: "Меня этому научила архитектура". Он закончил архитектурный факультет политехнического института в Алма-Ате, работал в проектных организациях и обществе охраны памятников до 1984 года. Попытки снимать кино он делал, еще будучи студентом. Где-то хранится снятый им с друзьями в 1977 году на 16-миллиметровой пленке "Хеппенинг ЗГА", так и не озвученный текстом на эсперанто, специально для этого освоенном. Может быть, сохранились и номера рукописного журнала, в котором семиклассник Рашид, упражняясь в остроумии, формировал свой взгляд на цветущую в ту пору "эпоху застоя". Нугманов: "В кино я пришел не со своей темой, но со своими впечатлениями, жизненным багажом. Не стремлюсь высказать абсолютную истину, не навязываю самоанализ. Ищу многообразие способов выражения внутренней, личной, сугубо интимной истины". Главную роль - Моро - в фильме исполняет Виктор Цой, руководитель популярной рок-группы КИНО. Цой написал музыку и песню к фильму, которую сам исполняет. Одну из главных ролей играет руководитель другого известного рок-ансамбля ЗВУКИ MУ Петр Мамонов. Участие рок-музыкантов в работе над фильмом, думается, отражает как субъективные пристрастия постановщика, так и растущее влияние новой молодежной культуры на все стороны жизни современного общества. В "Игле" угадывается история универсальная, без строгих этнических и региональных привязок. Стилистическая условность не терпит конкретики. Нугманов: "О чем эта история? Можно сказать так: человек вышел на улицу и не вернулся. Некуда. Ничего родного, ничего святого нет. Все зыбко. Но надо жить, умереть нельзя. Потому что неясно еще твое предназначение. Ты совершаешь ошибки, но ты честен, ты был слаб, но не подличал, ты был виноват, но искупал чужие грехи. И получив нож в живот, ты встанешь и пойдешь". (Александр Абрамович. «Советский Фильм», 1989)

Подвиг доктора Моро. Люди, которые в конце 80-х были молодыми или хотя бы юными, нынче порой интересуются друг у друга: тебе что больше нравится, "Асса" или "Игла"? Вопрос задается для того, чтобы затеять праздный спор на пустошах ностальгии. Брутальным чувакам больше нравится "Игла", более утонченным - "Асса". Надо полагать, что Рашид Нугманов, ученик экспериментальной мастерской Сергея Соловьева, был более привязан к реальности, чем его учитель, витающий в эмпиреях высокого киноискусства. Поэтому немудрено, что когда Нугманов ввел мастера в молодежную тусовку, то Соловьев спелся в первую очередь с интеллигентным Гребенщиковым. Впрочем, уже во время съемок "Черной розе - эмблемы печали" Соловьеву, ... похоже, снесло крышу, и он окончательно приблизился к безумному молодняку того времени. Жанровая отточенность "Ассы" уступила место безбашенному (и, к слову, не слишком-то интересному) авангарду. Я отдаю предпочтение "Ассе", которая несравненно класснее снята, хотя, наверно, еще больше мне нравится более слабая, но абсолютно синефильская "Дюба-Дюба" Хвана с ее некрофильской, готично-деревенской романтикой заброшенных кладбищ и затхлым запахом великой эпохи, сгнивающей в разрушающихся хрущобах. Да и "Игла" интересна! Последний герой СССР, носящий странное имя Моро, совершает подвиг человечности, пытается исцелить сидящую на игле девушку Дину, свою бывшую одноклассницу. Он вступает в бой с людьми и обстоятельствами и, в общем-то, побеждает. Примечательна финальная сцена. Подобно героям западных фильмов, например, "Стукачу" Мельвилля, Моро совершает характерный жест. Он дает прикурить неслучайному прохожему, а в ответ получает пером в бок. Однако рука не дрогнула, пламя зажигалки не потухло. Даже зная, что сейчас, возможно, умрет, Моро продолжает начатое действие: прикуривает свою сигарету. Так же умирающий Бельмондо в "Стукаче" подполз к зеркалу и поправил на голове шляпу. Моро - герой, тогда как Бананан, герой "Ассы", - жертва, агнец на заклание. Бананан остается верен своим принципам и как-то так по-христиански жертвует ради них своей жизнью. Моро вступает в бой, именно поэтому будущее "по-бананану" неопределенно, а будущее "по-моро" становится вполне осязаемым. Даже если Моро и погибнет (что, впрочем, неизвестно), будущее - за такими как Моро. Странно только, что сейчас в этом легендарном фильме Виктор Цой не выглядит ведущей скрипкой, хотя в конце 80-х фильм казался исключительно бенефисом Цоя. Сейчас "Игла" интересна за счет своей атмосферности, и в первую очередь - благодаря второстепенным персонажам-фрикам. Такого концентрированного безумия, какое можно встретить в лучших фильмах перестроечного и постперестроечного периода, не встретишь больше нигде. А учитывая то, что в Советском Союзе кинематографу изначально был придан статус "самого главного из искусств", можно сделать вывод, что накануне распада СССР нормой человеческой жизни было безумие или, как минимум, гротеск. В СССР конца 80-х постмодерн был образом жизни как отдельно взятого человека, так и системы, тогда как за бугром постмодерн проходил по разряду искусств. В плюс фильму - совершенно постмодернистский закадровый текст. В плюс колориту фильма - казахские "виды", в том числе высохшего Аральского моря, которое является, похоже, не столько символом экологической проблемы, сколько проблемы геополитической - иссыхания грандиозной империи. Ну и, наконец, бессмертная цитата (бессмертная до тех пор, пока либо не иссякнут природные запасы нефти и газа, либо человечество не найдет альтернативных источников энергии): "Спартак, я давно хотел тебе сказать: люди в мире разделяются на две категории. Одни сидят на трубах, а другим нужны деньги. На трубе сидишь ты." Официальный сайт Рашида Нугманова - . Одно из многочисленных интересных там мест - "летопись Нугманова", начинающаяся с 1877 года. Оценка: 3,5/5. (Владимир Гордеев, «Экранка»)

Круг проблем нашей сегодняшней жизни, обсуждение которых не так давно не выходило за границы отдельных и коммунальных кухонь, становится достоянием публицистики, литературы, кинематографа. У нас не было проблем отцов и детей, а если о них и заговаривали, то лишь в связи с непреходящим восторгом перед бессмертным подвигом Павлика Морозова. Хотя мне, правда, никогда не хотелось, чтобы мой сын повторил этот подвиг - и чем дальше, тем меньше мне этого хочется. У нас не было наркомании, проституции, организованной преступности. Мафии мы дали постоянную прописку на Сицилии, проституткам - на Пляс Пигаль, наркобизнесу - на "диком Западе". У нас ничего этого не ... было. А в жизни? А в жизни все это и многое другое имело и имеет место быть, и расцветало тем пышнее, чем сильнее мы от всего отмахивались и открещивались. Стараясь выглядеть лучше, чем оно есть на самом деле, общество рискует стать хуже, чем на самом деле оно есть. Пришло время осознания столь насущной мысли - и искусство с разной степенью таланта и пафоса незамедлительно заговорило о том, о чем раньше сказать не смело. Экстравагантность фильма "Игла", в котором нет ни мощи, ни страсти айтматовской "Плахи" (другие цели, другие задачи, а следовательно, и другие результаты), тем не менее сделает эту картину близкой самому молодому зрителю. В отличие, скажем, от той же "Плахи" фильм снят на языке тех, о ком он снят. Сегодняшние поклонники рока и "тяжелого металла", наши нынешние полуночные рокеры-мотоциклисты и наши доморощенные панки - они, оказывается, есть, они заявляют о себе скрежетом "металла" и подчеркнутым неучастием в презираемой ими суете, которую мы именуем жизнью. Мы имеем ту молодежь, которую имеем. Которую сами воспитали. И воспитали, судя по всему, не так уж плохо: на БАМ и в Афганистан посылали все-таки воспитанников, а не их ворчливых воспитателей. В фильме казахских кинематографистов "Игла" нет плохой молодежи, как, впрочем, уверен, что нет ее и в нашей жизни. Есть трудная молодежь - запутавшаяся, растерявшаяся, лишенная веры в идеал. Это и естественно, потому что, как мы недавно с удивлением обнаружили, быть молодым действительно очень трудно. Трудные дни настали и для Моро, молодого героя фильма "Игла". Кто он, этот человек ниоткуда, этот мальчик без родителей и определенных занятий, мы так толком и не узнаем. Да и важно ли это? Важны ли его отношения с некогда любимой им девушкой Диной, которая "села на иглу" и уже не в силах отказаться от наркотиков? Важно ли и то, что он пытался, как мог, бороться за жизнь и судьбу девушки, но испытал на себе действие закона, гласящего, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Важно прежде всего то, что он - человек. Со своим кодексом чести, своими представлениями о том, что есть добро и зло, и если его понимание жизни совсем не совпадает с нашим, то это вовсе не значит, что плох герой, а не мы. Он - другой, и с этим мы обязаны если не мириться, то по крайней мере считаться. Иные, чем мы, и все остальные персонажи фильма. И если они нам не нравятся, то это уже наши трудности и проблемы. С таким же успехом жизненные прототипы кинематографических героев имеют полное моральное право заявить о том, что это мы им не нравимся. Авторы фильма погружают зрителя в странный, далеко не всем понятный и приятный мир молодых героев, с их изломанными душами и судьбами, с их проблемами, среди которых не найдется места для вопроса, с кого бы делать жизнь, с их нервными, взвинченными взаимоотношениями, где деформируются (с точки зрения пресловутого здравого смысла) такие понятия, как дружба, любовь, честь. При кажущейся простоте, бесхитростности и безыскусности картины она интересна прежде всего своей искренней тревогой за судьбы этой молодежи. Плохая она или хорошая - этот вопрос не обсуждается. Это - наша молодежь, а следовательно, и наше будущее, и будущее нашей страны, и будущее нашего мира. И хотя фильм прежде всего сделан для молодежи, но, думается, он адресован и многочисленным ее оппонентам, - тем, правда, кто по-настоящему болеет за молодежь, кто хочет помочь ей. Для этого, прежде всего, надо понять молодых, войти в их странный мир, узнать их язык, их заботы и печали. И тогда мы увидим, что они все-таки такие же, как и мы, но только более незащищенные, более ранимые, нуждающиеся не в нашем окрике и поучении, а в нашем понимании и сострадании. На кинофестивале популярных жанров "Золотой Дюк" фильм "Игла" удостоен приза жюри киноклубов "Особый взгляд". (Валерий Туровский, «Спутник Кинозрителя», 1989)

Игра в [пост] модерн. «Люди в мире разделяются на две категории - одни сидят на трубах, а другим нужны деньги. На трубе сидишь ты», - легендарная цитата из «Иглы». Сознательный или случайный (на этот счет мнения расходятся) парафраз к великому вестерну Серджио Леоне «Хороший, плохой, злой». Деньги нужны Моро (Виктор Цой), а на трубе сидит Спартак (Александр Баширов). Моро - «хороший» (пусть и человек в черном). Спартак - «злой». Позже покажется и «плохой» (хоть и в белом халате) - Хирург (Петр Мамонов). Никто, правда, никакого сокровища искать не будет, да и стрелять тоже. Отсылки к вестернам начнут перемежаться с отсылками ... к атмосферно-экзистенциальным опусам французской Новой волны, с боевиками Брюса Ли, с криминальными драмами Алена Делона (финал с прикуриванием уж очень напоминает трагический конец «Троих надо убрать») и еще с множеством разнообразных эстетических форм и сюжетно-смысловых паттернов. Музыкальная дорожка не менее пестрая, чем визуальное наполнение: кроме песен самого Цоя, здесь и Челентано, и Магомаев, и Нино Рота, и Эдита Пьеха, а в качестве одной из лейтмотивных мелодий - культовый для советских хиппарей «Venus» Shocking Blue. Что-то вкраплено намеренно чистым референсом, что-то грамотно адаптировано, что-то возникло явно в импровизационном угаре. Один маленький просчет - и вся эта пирамида из сносок, указателей и прочего выпендрежного цитирования могла рухнуть и остаться в истории лишь занимательным экспериментом, капустником «для своих». Но фильм, в котором почти каждая составная где-то подсмотрена, стырена, скопирована, сложился в самостоятельный цельный (а для языка советского кино, в чем-то неординарный) культурный акт [факт] творческого постижения. «Игла» стала хитом проката. Во многом потому, что в ней главную роль играл Виктор Цой. Но не только. Со временем «Игла» обрела культовую славу. Отчасти, потому что Цой вскоре погиб. Но только отчасти. Несмотря на то, что в «Игле» имеется долгая и неприятная сцена взаимодействия исколотой вены, жгута и шприца, кино это совсем не про иглу наркоманскую, оно про игру киноманскую. Реалии из тогдашней острой и больной современной жизни (рэкет, мафия, наркоторговля), драматургически продемонстрированы не с позиции бытописателя, а именно как игра в жанр. Это всецело заслуга и режиссерская воля Рашида Нугманова (во время съемок еще студента ВГИКа), вошедшая в противоречие с замыслом сценаристов Баранова и Килибаева, написавших мрачную и предельно серьезную историю в натуралистическом ключе. Время расставило все по своим местам, и «Игла» Нугманова спустя 30 лет смотрится куда более точным срезом времени (вопреки стремлению режиссера сбежать в абстрактное жанрово-контекстное пространство), чем вышедшая в том же 1988 году «Трагедия в стиле рок» опытного профессионала Саввы Кулиша, как раз сосредоточенная на попытке время это запечатлеть «как есть» и эпически осмыслить. Пользуясь свободой возможностей на периферийной студии «Казахфильм, снимая в родной «Алма-Ате, Нугманов, наследует эстетике «Ассы» своего учителя Сергея Соловьева и обрабатывает сюжет в некую синефилськую фантазию-сновидение. В этой фантазии есть условный положительный герой и спаситель Моро, пунктирный злодей Хирург, вечная жертва (и, по-видимому, первая любовь героя) Дина, которую нужно спасти от злодея. Есть и вполне конкретный придурок - Спартак. Мотивы персонажей по всем законам постмодернистских произведений подобного рода - искусственные побудители пойти туда-то и сделать то-то. Моро спрашивает Дину: «Зачем тебе очки?». Дина отвечает: «Не выношу вида крови». Показательный диалог для восприятия фильма: будто суровая реальность искажена через специальную оптику анимационными эффектами и еще неведомым советскому разуму клиповым кадрированием. Апогеем же [пост] ироничного посыла этой музыкально-бандитской баллады стал завершающий титр «Советскому телевидению посвящается». Некачественная бесцветная картинка с трансляций телеканалов, характерная рябь записи с видика, параллельно звучащее радио и мелодия с поцарапанной пластинки: одно накладывается на другое и порождает в уставшем сонном сознании Моро то ли воспоминание, то ли пророчество о том, как он излечивает за две недели Дину от наркотической зависимости и как они после будут стоять, обнявшись у заброшенного корабля в иссушенном Аральском море. Ржавое судно в море, ставшем пустыней, выразительно рифмуется с доминирующим образом - циферблатом электронных часов, периодически отсчитывающим время до момента, когда герой уйдет в заснеженную даль Средней Азии, издавна заменяющую в советских реалиях закат прерий Дикого Запада. Сам Моро похож на всех одиночек-мстителей-отщепенцев сразу и при этом не похож ни на кого в отдельности. А уж сколько мы видели таких бродяг, приходящих из ниоткуда и уходящих в никуда после свершенного ими благородного труда: бессмысленного с точки зрения торжества справедливости, но ненапрасного в качестве кармического очищения перед вечностью. Цой как фигура - тот же персонаж, что и в «Ассе». Но при этом он существует сам по себе и вне себя как музыканта. Нугманов чувствует неординарность его фактуры, использует ее «чужеродную» мощь, тянет жилу несомненной яркости личностного феномена. Он врезает Моро в сюжет из неизвестности статичного горизонта под барский закадровый голос Всеволода Ларионова. Голос самого Цоя обладает завораживающей силой, даже когда он не поет песни. Его рубленые реплики, проговоренные преимущественно в единой отстраненной тональности, гипнотически поглощают пространство кадра и определяют сущность эпизода. Взять хотя бы для примера многократно обращенное к Дине: «Он тебя трахает?» Скорпионы в банке, восточные мудрости на фоне барханов, символические вертолеты, шипение пузырящейся в стакане пепси-колы, картинно проливающееся молоко из разбитого баллона как в фильмах Тарковского - много приятных глазу и слуху замечательных метафор, которые, впрочем, без остатка рассеиваются в сорном облаке над «растрескавшейся землей». Желание сделать конечный продукт максимально несоветским и экзотическим в законах чистой игры в жанр обернулось тем, что фильм как раз в большей степени ценен своей укорененностью в советские реалии, своим позднесовковым флером свободы, пропущенным через личность (давно ставшую мифом) погибшего солирующего исполнителя. Для Виктора Цоя - это первая главная роль. Это первая роль в кино и для юродствующего и пританцовывающего музыканта Петра Мамонова, определившая его дальнейшее всенепременное юродство почти в каждом актерском рисунке. Для Александра Баширова - это первая роль не у Соловьева, но он все равно непременно должен нести в кадре околонаучную и псевдофилософскую чушь в личине агрессивного шута. Сама же «Игла» едва ли представляет культурологический или кинематографический (в широком смысле) интерес вне пределов постсоветской территории, т.к. подобное можно найти практически в каждой стране, где делают кино у очень и очень многих режиссеров, пришедших в профессию сформированными киноманами. Была бы «Игла» столь же популярна, не снимись в ней Цой, вопрос дискуссионный. К примеру, следующая работа режиссера - «Дикий Восток», снятая в 1993 году ярко демонстрирующая, что ранний успех не случайный для постановщика, и авангарднее, и оригинальнее дебюта. Она имела потенциал стать знаковым явлением в русскоязычном кино. Но не стала. Фильм малоизвестен и практически забыт. «Игла Remix», вышедшая в 2010 году, показала, что Нугманову уже нечего предложить как художнику-новатору, и что он так и остался, в первую очередь, апологетом формы. Это вычурное переосмысление собственного дебюта содержит еще больше визуальных эффектных вывертов и интонационных многозначительностей, но последний на сегодняшний день (так называемый) нугмановский фильм - пример куда как более архаичного, если не сказать простецкого, мышления. Сравнивать Рашида Нугманова с мировыми режиссерами, сделавшими фильмы в аналогичной с «Иглой» стилистике, не корректно. А вот в российском кинематографе работает его «близкий собрат» по эстетическим поискам. Фактически эстафету в стилевых упражнениях у него перехватил Григорий Константинопольский, чьи «Восемь с половиной долларов» для конца девяностых были тем же самым, что «Игла» для конца восьмидесятых. С тем же ворохом цитат из европейского и американского криминально-вестернового кино. Только загадочного и могучего «человека в черном» с раскосыми глазами у него не было. А был ничтожный картавый прохиндей с внешностью Ивана Охлобыстина, про мелкотравчатое бытие которого все становится известно, стоит лишь раз взглянуть на его жуликоватую рожу. Звезда по имени Солнце потускнела, на перемены надеяться перестали, а крови стало литься столько, что какая-то строчка про порядковый номер на рукаве, казалось бы, напрочь утратила свой сакральный смысл. Но, как это часто бывает с парадоксами моды, более свежий [пост] и [мета] модернистский экзерсис Констанипольского сегодня выглядит сугубо историческим нишевым междусобойчиком. А «Игла» вот нет. И песни Цоя тоже нет. И сам Цой, как водится, живее всех живых. (Армен Абрамян, «Postcriticism»)

«Игла»: Сказка с несчастливым концом. В контексте Перестройки ореол «Иглы» был отчетливо романтическим: о герое-одиночке в экзотическом краю, о больной любви и смерти, о наркотическом проклятии, музыке и криминале, о своеволии, подрывающем гнилую систему. Спустя более четверти века «перестроечный» дух, кажется, почти растворился, пресловутая атмосфера «перемен» испарилась, и картина читается как народная сказка. Не романтическая новелла в духе Гофмана, в которой герой прыгает из реального мира в фантастических за своей раздвоенной возлюбленной, а фольклорная, ритуальная, где герои и обстоятельства четко разделены на «своих» и «чужих». Это разделение Рашид Нугманов подчеркивает гротескно: русские и казахские актеры, рок-музыка и номенклатурная речь, город ... и пустыня. Где правда: в снежном лесу или среди песчаных холмов? Кто победит озеро или море? Моро (Виктор Цой) приезжает домой, в Алма-Ату. В этом мире он чужой, по крайней мере, теперь. Имена героев - древние, говорящие. Слово «моро» связано с вороной мастью лошади, с маврами (французское «moreau», итальянское «moro»). Спартак, должник главного героя (Александр Баширов), напоминает о римском рабе-смертнике, возглавившем восстание: вначале тщедушный и загнанный, позже он встанет на железную бочку и начнет рассуждать о свободе и равенстве. Возлюбленная Моро Дина (Марина Смирнова), стройная и ловкая, словно богиня охоты Диана - она прекрасно стреляет из пистолета в тире и врачует раны: охота пуще неволи. Сказочная страна зовется Алматы: с казахского - «яблоневый сад». «Домой» Моро приехал, но к родителям не поспешил: блудный сын, Иванушка-дурачок. Он вернулся с холодного Севера к Южному морю. Он смотрит на солнце - в сторону правды. Зачем приехал? Забрать причитающееся у Спартака или раздобыть «алматы» - молодильные яблочки. Рашид Нугманов, как-то отвечая на вопросы зрителей, рассказал, что Моро - герой так и неснятого «Короля Брода», легендарный, утонувший при весьма странных обстоятельствах. Это сценарий о 1960-х, «воспоминания "бродовских" об алма-атинской жизни». Интонация фильма фольклорная, и «рассказчиков» истории с традиционными «сказочными» формулами достаточно: рифовая музыка Цоя, изящный французский и ласковый немецкий с пластинок-самоучителей, кошачий крик из подворотни, птичий щебет в больнице, волшебные речи из радио, телефона, телевизора - из неоткуда, гусляры и вокализ, интертитры великого немого и прочее, прочее. Все эти «голоса» управляют сюжетом, дают характеристики героям. Таинственное закадровое «в двенадцать часов дня он вышел на улицу и направился в сторону вокзала. Никто не знал, куда он идет. И сам он тоже» переходит в балладу о «Звезде по имени Солнце». Герой зажигает огниво, свет которого превращается в закатно-рассветное солнце в перспективе Дороги (пусть и железной). Реплика из телефильма «Хочешь, я убью его, мне ведь больше десяти лет не дадут...» сменяется знаменитой «She's got it» из «Venus» Shocking Blue, а затем заставкой программы «Время» - это полифония предваряет любовную истории Моро и Дины. Один из важных элементов сказочного сюжета - «добывание невесты», которую похитили, держат в плену, ради которой герой должен выполнить немыслимые поручения антагониста. Возлюбленная Моро, Дина, действительно в «неволе», однако неволя эта необычная: пока Моро был «за тридевять земель», она стала наркоманкой, дом превратился в притон наркодилеров. Дина, подобно сказочным героиням, сирота, ее некому защитить. Освободить и защитить Дину предстоит Моро. Есть в фольклорных текстах мотив «стирки рубашки» и «чесания волос», он иллюстрирует отношения мачехи и приемного ребенка. В фильме Дина плохо справляется с домашним хозяйством, все хлопоты берет на себя Моро: он чистит посуду песком, разжигает огонь, стирает и развешивает белье. В камине (который Дина запрещает топить, ведь можно сжечь «шкуру Царевны-лягушки») Моро находит гидрохлорид морфина. Это зелье в фильме Рашида Нугманова играет особую роль. В сказочных сюжетах волшебное снадобье необходимо, чтобы изменить физическое состояние героев: дать силу или умертвить; этой же функцией обладает «острый предмет»: булавка, веретено, игла. Здесь и кончается «сказочная» условность фильма с четкими границами Добра и Зла, Жизни и Смерти, Своих и Чужих. Моро должен вернуть героиню: отнять от одного мира и забрать в свой. Однако «своего» мира у Моро нет. Он человек из ниоткуда. Моро - герой Дининого детства. Но детство кончилось со смертью отца. Моро - алматинец, вернувшийся из Ленинграда. Вероятно, в Ленинград вход заказан. Моро - романтический герой. Но его ржавый корабль застрял посреди обмелевшего моря. Спасая Дину, Моро уничтожает все ампулы с морфином, но не трогает иглы. Игла предмет сакральный. Игла - это ключ: для мертвых - от мира живых, для живых - от мира мертвых. Иголку клали в гроб покойнику, ее втыкали в занавеску или одежду как оберег, деверь зашивал обувь невесты перед свадьбой. В фильме Рашид Нугманов натуралистично изображает «укол». Сказочный вредитель - мачеха, ворожея, нечистый - отсутствуют. Героиня «околдовывает» себя сама. От каких сил зла должен спасти ее Моро? В дурмане Дина говорит не-своим, искаженным голосом, порой сливаясь с пестрыми звуками теле-радио-мира. Она надевает очки, поскольку боится цвета крови, или белую маску. В очках не видно глаз, маска глаза подчеркивает, по крайней мере, темные впадины в черепной коробке. Доброе пространство у моря почти бескровно: белое, голубое, золотое. Злое пространство города кровоточиво: запекшаяся кровь подъездных стен, раненые деревянные фигурки, багровая тахта, пульсирующие огни кафе. Однако дело не в двойственности героини, в сказочной условности она невозможна. Дело, как всегда, в оптике героя, в способе его общения с внешним миром. Он смотрит на мир сквозь игольное ушко. В маленьком круглом отверстии появляется лицо антигероя, злодея - доктора Артура (Петр Мамонов): мы видим его через дверной глазок. Наркодилер Артур, заманивший Дину в свои преступные сети, - это и знаменитый вождь бриттов из средневековых преданий (вот он слушает Моро изнутри своего круглого стола-бассейна) и сказочный лекарь (хлопает по спине одноглазого пациента и просит надеть халат). Артур - хирург, и это он ловкими и хитрыми манипуляциями изменяет точку зрения героев. Неслучайно Моро надевает черные очки, когда приходит в больничный садик. Худощавый и лысоватый, Артур напоминает фольклорного кощея. Происхождение слова «кощей» до конца не ясно: от тюркского ли «kоsci» - «невольник», «пленник», от славянского ли «кость». Артур, конечно, худой во всех смыслах - и тощий, и скупой, и злой. Но он, как Дина, тоже пленник, загнанный в свой бассейн - с живой или мертвой водой, а то и вовсе пустой. Есть, кстати, в фильме и другой бассейн: иссохший и грязный, с надписью «The Beatles», полный желтой листвы. В этот водоем Моро спускается за Спартаком, начинающим свой маленький бунт за свободу и независимость. Моро не лишен и сказочного плутовства: он ловко вытягивает монетки из телефонного автомата, лихо дерется, метко стреляет, возвращается за старым должком. Поединка Добра и Зла не будет. Наивен ли Моро, романтичен ли, но битва героев начинается и заканчивается его возвышенным монологом: «От меня тут ничего не зависит. Но надо бороться. Нас теперь двое. Нам будет легче. Человек ты хороший, честный, я в этом убедился. Учти, Дину мы из этого вытащим только вдвоем». Действительно, с кем сражаться Гамлету-Моро, с призраками, с морфическими фантомами перестроечной Алма-Аты? У Моро и меча-то нет. Он пришел за иглой. Иголка и булавка - мощные орудия, словно уменьшенные меч и булава. В советском кино тема наркотического зелья почти табуирована. Василий Катанян и Александр Зархи избавили свою Каренину (1967) от страшной зависимости, объяснив метафизическое опустошение героини исключительно любовным конфликтом. Зато в постсоветском кинематографе эта тема раскрывается объемно и широко. Алексей Балабанов в фильме «Морфий» (2008) уходит от мистической булгаковской медицины в философию. Герой фильма Ренаты Литвиновой «Богиня: как я полюбила» (2004) профессор Михаил (Максим Суханов) после смерти жены увлечен поиском хороших тонких иголок. «Что вы себе такое колете, если не наркотики?» - спрашивает его Фаина (Рената Литвинова). В этой вселенной нет проблем с поисками живой и мертвой воды, а вот хорошая игла - редкость. Не эту ли самую иглу ищет Моро? В фольклорных текстах языческая традиция борется с христианской. В фильме-сказке Рашида Нугманова эта борьба тоже есть. Христианских символов в картине много. Аральское море напоминает пустыню, в которой нечистый искушал Иисуса. Дина тоже борется здесь с искушениями. Корабль - символ Церкви, собрания верующих. Однако в фильме корабль сел на мель и заржавел, словно на картине Босха «Корабль дураков». В «Слове на Пасху» Иоанна Златоуста есть обращение к Смерти: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» Смерть жалит, она представлена как змея, аспид, василиск. Неслучайно славяне считали иголку, найденную на дороге, застывшим искусителем рода человеческого. Моро находит скорпиона, его-то иглы он не боится, с нечистым в образе членистоногого он справляется одним пальцем, да еще и уверенно рассказывает Дине о его истинном обличье: «Ученые утверждают, что скорпионы - самые древние животные на земле». Смерть кощея тоже связана с иглой: «смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережет» («Царевна-лягушка»). Ломает ли «иглу» Артура Моро? Ломает ли он «иглу» Дины? Самое страшное для Моро - близость: он боится встречи с родителями, боится спуститься в бассейн к Артуру, разговаривает с ним с суши, свысока. В фильме есть игла, но нет нити, которая прочно бы связала Моро с возлюбленной, другом, врагом. Связь Моро с Диной, Спартаком, Артуром условная: они не сшиты и разделены. Сказка обычно заканчивается свадьбой. Последние кадры «Иглы» - снежная зима, лесная дорога, возвращающийся назад только что убитый Моро. Смерть - как идеальная невеста, бракосочетание - как убийство: белый снег и красная кровь. Это тоже фольклорная символика. Огниво, от которого герой подкуривал в начале фильма, появляется и в конце, чтобы дать прикурить «другому». Время сказки «Игла» четко отмерено, словно в календарно-обрядовом фольклоре: зеленоватые цифры электронного табло помещают героев в часовые прямоугольники разного размера: с 9:00 - 11:00 - 11:15 - 15:00... Разнородные промежутки времени соотносятся с разнородными пространствами. 9.00-11.00 - от вокзала до городской панорамы с высоты бетонной многоэтажки, 11.00-11.15 - от панорамы до маленького подвала. Пространства «Иглы» также архетипичны: пещера (подвал с канализационными трубами, на которых сидит, как птица, раболепствующий Спарак), ночной сад, в который герои приходят после драки, море, которое, «аки по суху» переходят Моро и Дина, городской «царский» дом-терем Дины и глиняная «крестьянская» избушка, в которую ее увозит Моро. Когда Моро первый раз после возвращения приходит в квартиру Дины, по телевизору он видит уже сцену из будущего: как они гуляют по Аральскому морю. Фольклорные тексты вариативны. И это один из вариантов финала. Многоголосный рассказчик предлагает слушателю сразу несколько версий случившегося. Этим и объясняется стилистическая неоднородность фильма, который сегодня выглядит достаточно цельным. В перестройку Рашид Нугманов перестраивает народную сказку. Смерть Кощея - на конце иглы, верблюды проходят сквозь игольное ушко, а Иванушка-дурачок - в Царствие Небесное. Сказка со счастливым концом?.. (Михаил Щукин, «Сеанс»)

Игла в стогу сена. Теплоход «Федор Шаляпин» едва отошел от причала одесского порта и кинематографическая элита, предвкушая веселую морскую прогулку, расположилась в шезлонгах на верхней палубе, когда я увидел Виктора Цоя - впервые без свиты восторженных поклонников. В кругу известнейших кинорежиссеров, писателей, актеров он не показался мне посторонним. Напротив, он был необходим здесь так же, как Илья Глазунов, то есть прекрасно дополнял пеструю картину одесского кинофестиваля «Золотой Дюк», в которую парадоксально и органично вписались представители разных поколений и сторонники разных взглядов. Иногда даже создавалось ощущение, что Станислав Говорухин сформировал свой фестиваль (а на корабле это ощущение усилилось), как Ной свой ... ковчег - каждой твари земной по паре. Так что если бы все погибло от потопа, а остался бы в Черном море только «Федор Шаляпин», то уцелели бы и передались будущим векам все наши ключевые сюжеты. Алла Гербер и Илья Глазунов рассказали бы потомкам о великорусском споре западников и славянофилов, Юрий Кара поведал бы, что нужно от искусства простому народу, а Рашид Нугманов - что нужно от него молодежи, отмеченной романтической печатью рока. Ситуация неожиданная, не правда ли? Подобно тому, как идеологи «параллельного кино» сегодня отрицают официальный кинематограф как мертворожденный, лидеры «красной волны» в рок-культуре некогда сливались со своими фанами в бурном экстазе протеста против господствующей иерархии ценностей советского истэблишмента. Официальное признание означало измену: ведь некоммерческий русский рок весь пронизан пафосом протеста и, если общество приемлет этот протест, значит, что-то нечисто. Не знаю, пройдет ли «параллельное кино» испытание признанием (а особенно равнодушным признанием, вероятность которого усиливается всевозрастающим потоком самых разных видеоизображений на домашних экранах), но для «звезд» нашего рока оно оказалось вполне показательным. Пожалуй, только Виктор Цой, не изменив себе, обнаружил способности обрести новое качество (о Курехине не говорю, потому что рок имеет к нему такое же отношение, как часть к целому). Кино- не «параллельное», а вполне официальное- помогло Цою в этом качестве утвердиться. В свою очередь, идеалистическая прививка мироощущения рока «новой волны» к здоровому дичку советского кинематографа не могла не сказаться на его эстетике. «Игла» Рашида Нугманова в этом смысле интересна с обеих точек зрения. Ученик Сергея Соловьева, Нугманов защитился во ВГИКе картиной «Йя-хха!» о своих друзьях ленинградских рок-музыкантах. Картина эта на многих тогда произвела впечатление: подкупал взгляд режиссера на мир ленинградской рок-молодежи, в котором, кроме радости открытия новой экзотической фактуры, таилась перспектива новой - во всяком случае, для советского идеологизированного кинематографа- эстетики. Фильм апеллировал к ассоциациям, которые могли возникнуть у круга посвященных, заглядывал в будущее, застенчиво предвосхищая расслоение пока еще монолитной среды, и строил свою драматургию на переливах настроения, демонстративно пренебрегая традиционным сюжетом. Короче, это был взгляд изнутри, лишенный высокомерия «отцов», чья позиция могла быть прогрессивной (желание разобраться, понять) или реакционной (осудить, заклеймить), но одинаково чуждой - может быть, потому что в ней никто не нуждался. Я говорю сейчас не о реальности. а о мире, в который погружал нас фильм «Йя-хха!» с его вольной стихией жизнерадостного молодежного эпатажа, с его чердаками и подвалами -временным прибежищем «звезд» и постоянным местом прописки их очарованных почитателей. Не исключаю, что именно «Йя-хха!» вдохновила Сергея Соловьева совершить экскурсию по ленинградским чердакам и подвалам, где он обнаружил многих персонажей будущей «Ассы», однако способ их существования в «Ассе», «Йя-хха!» и «Игле» принципиально разный. Тем не менее общее есть, и общее это - Цой, удивительным образом сохранивший и упрочивший свой романтический имидж в глазах кинозрителей, которым довелось увидеть все три картины. Романтический герой всегда бунтарь, только на первый взгляд стремящийся к совершенству. Ведь совершенство - это спокойствие и равновесие, вызывающее чувство довольства. Ровному течению реки жизни романтический герой предпочитает крайности, а потому в нем всегда присутствует нечто фатальное, обреченное, ибо крайности враждебны жизни, заинтересованной только в самосохранении. Здесь возникает тонкая разделительная черта между традиционной романтикой и неоромантикой в духе «новой волны». Ирония неоромантики распространяется далее, чем на дистанцию презрения к обывательскому размеренному существованию, - она подвергает холодному издевательству и саму идею поэтической обреченности романтического героя, снижая пафос его поступков до тривиальности. Важно при этом, что надругательство над пафосом происходит не от глупости или бездарности автора, а является в данном случае художественной задачей. Как бы то ни было, в «Йя-хха!» Рашид Нугманов еще достаточно далек от такого рода концепций, вполне жизнерадостных, потому что ироническое отношение к обреченности героя служит как бы гарантией его целости и невредимости. Тут Цой - традиционный романтик. Он снят в котельной, где с чувством подбрасывает уголь в топку; жарко горит огонь - слишком жарко, и слишком суров герой, чтобы предположить в нем заурядного истопника. Нет, в недрах Дома культуры уже бушует огонь, еще немного, еще одна лопата угля... «Дальше действовать будем мы», - поет герой, наводя ужас на редакцию «Искусства кино», всерьез решившую, что если на арену выйдут Цой и Ко, то кому-то придется «отойти в сторонку». Романтический имидж Цоя понадобился и автору «Ассы», только атрибутами, знаками стихии, которая вот-вот вырвется наружу, в верхние этажи культуры, из машинного отделения в теплые и уютные каюты, стали не языки пламени в кочегарке, а тысячи огоньков зажженных спичек и зажигалок на концерте Цоя: «Перемен, мы ждем перемен». Символика кадра перерастает его рамки- «верх» и «низ» могут поменяться местами (если «перемен» не будет «сверху»), противоположность таит в себе взаимообратимость. Эта, или примерно эта, схема и имеется в виду (и уже мифологизируется в кино), когда говорят о соотношении культуры и контркультуры, под которой у нас в первую очередь понимают рок и все с ним связанное. Однако эта схема далеко не единственная. В фильме «Игла» Цой уже далеко не могильщик господствующей культуры с ее лживой иерархией ценностей. И его в отличие, скажем, от Юрия Шевчука не тревожит «предчувствие гражданской войны». В мире, лишенном, как правило, не только четвертого, но и третьего измерения, война для героя может быть только одна - с пейзажем, в котором можно, стоит только зазеваться, и раствориться, особенно если воевать с пафосом. В «Игле» Цой впервые в кино предстал как неоромантик, хотя в группе «Кино» он им являлся уже неоднократно. Лирический и в то же время немного сердитый молодой человек, герой Цоя гораздо естественнее смотрится в фильме на фоне доисторических глинобитных хижин, потрескавшегося дна высохшего моря, на фоне рассвета, на фоне заката, чем в пространстве урбанистического пейзажа. Однако восточная грация его такова, что без особых интеллектуальных усилий он преодолевает эту неестественность интуитивным знанием того, что город - это те же джунгли, в которых свои законы. Их нельзя нарушать, но нельзя и принимать всерьез, иначе самому можно стать винтиком гигантского и бессмысленного механизма, слиться с пейзажем. В фильме Цой выглядит максимально отдельно от него. Осмысленный взгляд и адекватные реакции выгодно отличают его от бессмысленно-безумного способа существования других персонажей, а его современные черные джинсы и черная куртка кажутся в цветной палитре фильма неоромантическим аккордом, как черный плащ его исторических предшественников. Парадокс (в духе неоромантизма) заключается в том, что дистанция между героем и миром образуется не благодаря презрительной иронии героя по отношению к убогой действительности, а потому, что он относится к ней без всякого презрения, вполне трепетно и даже душевно, в то время как окружающий героя мир презирает сам себя. Это новое качество романтической иронии, лишающей возможности смотреть на мир свысока, приводит к эффекту отстранения героя. Странным он кажется уже не потому, что оценивает земное с высоты небесного, с высоты зачастую мнимой, основанной на мифе о собственной исключительности, а потому, что, имея смутное представление о небесном, но чувствуя в крови неистребимое желание идти туда, где небо сходится с землей, чтобы заглянуть за линию горизонта, герой Цоя обеими ногами прочно стоит на грешной земле. Все же остальные персонажи так или иначе утратили чувство реальности. В этом фильме грезят все, но и сама действительность похожа на сон. Пытаясь отвадить героиню фильма, с которой героя связывает необязательное для обоих, но трогательное любовное чувство (любовь, как традиционный романтический путь от земного к небесному, тоже подвергается в фильме неоромантической переоценке), пытаясь отвадить свою подругу от наркотиков, герой Цоя отвозит ее на берег высохшего моря, где реальность предстает как некая сверхгаллюцинация. Наркотические грезы ли перенесли в пески остов рыболовецкого судна, или это рукотворное надгробие когда-то существовавшему морю- какая, в сущности, разница, если то и другое мираж? Традиционно романтический герой иррационален, но что прикажете ему делать, если иррациональна действительность? Помните в «Ассе» уголовника, вообразившего себя космонавтом? В «Игле» тот же уголовник забирается на импровизированную трибуну и, воображая себя вождем, произносит бессмысленную и зажигательную речь, а потом падает в странный резервуар, заполненный прелой листвой. А Петр Мамонов? Даже если не знать его музыкального творчества, нельзя всерьез отнестись к его мафиозному персонажу, опереточная пластика которого сводит на нет какой бы то ни было пафос борьбы с ним как с социальным злом (наркотики!). Короче, стремясь создать у нас не столько иллюзию достоверности происходящего на экране, сколько поселить в нас убежденность в иллюзорности созданного на экране мира, Рашид Нугманов находит, на мой взгляд, адекватную идеям неоромантизма киностилистику, и его фильм нельзя прочитать как притчу о романтическом принце, который пришел освободить свою принцессу из сонного царства. Ибо за пределами наркотического сна ее ждет наркотическое бодрствование, и выхода, по существу, нет. В подтверждение этой идеи - и тут можно упрекнуть режиссера в плакатности и даже вторичности - камера время от времени делает панорамы по многочисленным экранам мониторов разных размеров, которые дополняют интерьер жилища героини. Экран телевизора неоднократно использовался в кинематографе для трагического или иронического контрапункта жизни простого маленького человека и большого непростого государства. (Вспомним совсем недавний пример: в «Ассе» Африка, избитый в милиции за серьгу, парит ноги в тазу в окружении мамаши и бабки, а по ТВ показывают вручение Брежневу золотого оружия). Для Нугманова экраны ТВ - это бодрствование, которое мало чем отличается от наркотического сна. Герой Цоя существует в фильме отдельно от всех остальных персонажей именно потому, что ему ведомо не только третье (наркотическое, т. е. выход в иную реальность, которая завораживает), но и четвертое измерение, а в этом масштабе презрение к реальности неуместно. Но наиболее убедительной неоромантической рефлексией по поводу романтической идеи об обреченности героя-бунтаря явился финал картины, в котором Цой попадает в воронку изображений. Немного раньше возникает своеобразная «рифма» к тем кадрам, которые были в прологе. Помните? Герой фильма возникает из урбанистического пейзажа, идет на статичную камеру, останавливается перед ней, закуривает сигарету. Кто он, откуда - мы не знаем. А в финале он, стоя на коленях в снегу, на который капает кровь из только что нанесенной ему ножевой раны, прикуривает сигарету и, с трудом поднявшись на ноги, уходит от нас в никуда- по еловой аллее в серебристо-мертвенном свете фонарей. На этом режиссер мог бы поставить точку, рассчитывая, что в памяти у нас останется поэтический образ молодого человека, пострадавшего за правое дело, его взгляд, обращенный к убийце,- недоумение и понимание в этом взгляде, сквозь ресницы, на которые, не тая, падают снежинки. Смерть как плата, искупительная жертва ради торжества небесного над земным - здесь обычно заканчивается романтическая ирония. Неоромантическая простирается дальше. За кадром появятся первые аккорды знаменитого шлягера Цоя «Группа крови», а в кадре- титр: «Советскому телевидению посвящается». Из экранной жизни героя Нугманов монтирует краткий и эффектный клип, который, снижая романтический пафос песни, обнаруживает и усиливает ее энергию, утверждая «жизнь после смерти». Чувство сострадания к «романтическому принцу» сменяется улыбкой, смысл которой можно истолковать примерно так: вы думали, что мы принесли в жертву нашего Цоя ради истины и добра? Как бы не так. Пусть Сергей Соловьев приносит в жертву Африку ради своих нелепых построений, в которых рок-культуре отводится место духовной антитезы господствующей культуре с ее лживой иерархией ценностей, позволяющей Брежневу царить в эфире, а Говорухину - в реальности. Пусть Африка, убиенный царевич, будет немым укором «отцам». Пусть рок-культура, т. е. молодежь, подхватит в этом фильме цоевский клич: «Перемен, мы ждем перемен!». Между этой песней Цоя в «Ассе» и «Пожелай мне удачи в бою» в «Игле» - целая историческая парабола, хотя фильмы эти появились почти одновременно. У Нугманова Цой никак не антитеза господствующей культуре. Конфронтации нет вообще, как нет в фильме деления на мир андеграунда и на мир сильных мира сего. Герой Цоя противостоит обыденному сознанию, в каком бы мире оно ни процветало, причем противостояние это отнюдь не на равных. Ибо герой просто обречен на торжество: оставаясь самим собой и не утрачивая чувства реальности для толпы, мечтающей об иллюзорном мире, он сам становится чем-то вроде наркотика. Нет ли здесь улыбки Мефистофеля? Может быть, но неоромантизм не отказывается от этой улыбки. Да и в судьбе нашей рок-культуры для такой улыбки найдется повод. Кто бы мог подумать еще недавно, что пафос протеста, которым пронизан русский рок периода «красной волны», окажется приемлемым, скажем, для ТВ? А ведь так и бывает в цивилизованном обществе. Господствующая культура всегда может себе позволить роскошь включить протест против себя в свою структуру как составную часть. Постепенно возвращаясь к основам цивилизованного бытия, мы все чаще сталкиваемся с этим явлением. Кто, не опустившись до пошлости коммерческой эстрады, вписался в структуру и не утратил интереса к себе, не изменив себе, кто? Трудно найти - легче отыскать иглу в стогу сена. Думаю, что первый полнометражный фильм Рашида Нугманова можно считать вполне этапным как для нашего кино, так и для нашей рок-культуры. Не впадая в компромисс с существующими эстетическими и идеологическими стереотипами как официоза, так и андеграунда, «Игла» содержит в себе перспективную формулу творчества и поиски стиля, для оценки которого категорий «левый» или «правый» уже окажется маловато. (Сергей Шолохов. «Советский экран», 1989)

Виктор Цой. Отвергая соблазны. Когда-то давно в Ленинграде появились панки. Было их немного, десятка три, но энергии и шума хватило, чтобы «колыбель революции» содрогнулась. Одеты они были вызывающе, вели себя непристойно, дрались и скандалили, пели про неаппетитное (панк-рок!): про помойки, дохлых гадов и про то, что «в злобе приятненько жить». Клички имели соответствующие: Пиночет, Свинья, Осел. Самым загадочным персонажем в тусовке был Цой (как стало ясно впоследствии, это не кличка) - молчаливый, отчужденный, исполненный чувства собственного достоинства, одетый в черное. Он играл на ритм-гитаре и где-то в канун 1981 года сочинил свою первую песню «Мои друзья всегда идут по жизни ... маршем» (могу продолжить: «и остановки только у пивных ларьков»). С тех пор Цой написал еще порядка сотни песен, стал одним из самых известных и почитаемых людей советского рока, а в остальном изменился мало. Кого-то сломал быт, кого-то испортила слава, третьих соблазнили деньги. Что до Цоя, то он ничем не запятнал своего строгого черного «прикида». Музыка «Кино» с годами крепчала, стилистически оставаясь в том же русле. «Последний герой», «Сюжет для новой песни», «Электричка» и многие другие вещи, написанные 7-8 лет назад, были бы к месту и в последнем альбоме. Откуда же взялась эта метафизическая непоколебимость Цоя? «Восточное» происхождение? «Панковская» закалка? Мне кажется, дело в другом. Если я правильно понимаю натуру Цоя, то могу сказать, что перед нами редкий тип прирожденного героя. Это человек, идущий по жизни не то чтобы победительно, но с полным ощущением себя персонажем приключенческого романа или кинобоевика. Он одинок, независим, благороден, причем это не поза, а норма жизни! Соответственно все жизненные блага, соблазны, конъюнктуру и т. п, он воспринимает спокойно и с легким презрением, как и подобает настоящему ковбою. Как-то мы с Цоем говорили о литературных и прочих кумирах, и я упомянул своего любимейшего Дон-Кихота, «Нет, это не мой персонаж, - сказал Цой, - он не сконцентрирован, он слаб». Его персонаж - Брюс Ли, великий мастер кун-фу, неожиданно вставший в один ряд с легендами мирового кино». Он не был актером, играл в фильмах самого себя, живя там своей жизнью и делая свое дело. Брюс Ли участвовал в сугубо безыскусных боевиках и не блистал артистизмом, но сама магия его присутствия по своей силе не уступала великолепному воздействию Орсона Уэллса и Марлона Брандо. Цой тоже не актер. Я не припомню эпизода ни в «Ассе», ни в «Игле», который заставил бы меня подумать: «Нет, настоящий Цой в жизни так бы не поступил.» Да, с даром перевоплощения дела у него обстоят неважно. В компании Лебедева, Смоктуновского и Калягина ему делать нечего. Он «зацепил» публику чем-то другим. Может, именно тем, что в нем нет ни капли суеты и наигрыша, а есть надежность, спокойствие и честность. Неудивительно, что в наши, склонные к истерике времена многие видят в нем если не спасителя, то, во всяком случае, настоящего героя. Слава Богу, что Цой бесконечно далек от политики. Вообще говоря, неистребимая театральность наших киноактеров давно и сильно утомила. По сравнению с естественной западной (особенно американской) манерой виртуозность наших лицедеев воспринимается как старательное кривлянье. Может быть, стоит подумать о феномене Цоя с этой точки зрения? (Артемий Троицкий. «Советский экран», 1990)

Цой-жив! Давным-давно, была такая страна - СССР, и однажды, пришла туда перестройка... А вместе с ней предприимчивые люди, товарно-денежные отношения, и откровенно мающаяся дурью молодежь. Пришел и этот фильм, одновременно очень трагичный, но в то же время, и не лишенный некоторого юмора. А в фильме этом, показано умирание- и не просто умирание природы, а умирание целой страны, или если хотите, перерождение... но тем не менее, очень болезненное и разрушительное перерождение, такое, от которого и умирают и изменяются. И нужен был для такого фильма герой, герой, который бы подходил своему времени: не боялся бы идти поперек правил, и не струсил бы ... дотянуться до звезд. И он нашелся-в лице неповторимого, поразительнейшего Виктора Цоя, который и не побоялся попытаться что-то изменить, и дотянулся до звезд, и может быть (очень хочется на это надеяться) изменил что-то в этом стылом пространстве, перестроечного и агонизирующего Советского Союза. Фильм этот надо смотреть и помнить: это как горькая пилюля в сладкой оболочке. Сладость-это Виктор Цой, и некоторые смешные моменты (с монеткой в телефоне, или с журналом «Веселые картинки»), а горечь... Горечью пропитан весь фильм, потому что когда уходит эпоха - это само по себе грустно, а когда уходя, она перемалывает судьбы людей живущих в этой эпохе-это горько вдвойне... И тем не менее, надежду эта картина все-таки оставляет, ведь в конце, главный герой не упал, а значит, может быть, и будет что-то хорошее... я хочу в это верить. (Лиса но не Алиса)

Про этот фильм сколько только баллад не спето и про глубокий философский смысл, и чудесную игру актеров, и гениального Нугманова, так что я хочу зайти с другой стороны. Если смотреть беспристрастно, фильм не блещет какой-то изысканной идеей или игрой актеров, по сути, в фильме ничего особенного не происходит, что можно было бы причислить к разряду глубокого или гениального. Приехал, увез, перекумарил, привез, поговорил, получил перо в бок - вот, собственно, и весь незамысловатый смысл фильма о наркотиках. В то время это было, несомненно, смело, но современному зрителю, помнящему конец 90-х, когда героин продавался как пирожки, обдолбанные торчки и баяны валялись ... в каждом первом подъезде, а ломбарды были завалены ворованными вещами, фильм ни на что глаза не откроет - то, что происходило через 10 лет, было на порядок страшнее и правдивее. Несомненно, фильм представляет культурную ценность, не в последнюю очередь благодаря Цою, но художественная ценность за последние 25 лет заметно девальвировала. Комедии с Чаплином когда-то тоже высоко котировались, Шаляпин возглавлял все чарты и хит-парады, любимым танцем был вальс. То же самое и с 'Иглой' - увидеть еще живого Цоя дорогого стоит для Киноманов, но время и этого фильма тоже прошло. На этот фильм много положительных рецензий (не в последнюю очередь благодаря Цою), но те, кто решат посмотреть его только сейчас, не имея в голове багажа ностальгии, скорее всего разочаруются. (lastuser)

Последний герой на последнем дыхании. В связи со всем известными событиями последних недель, перед страной вроде как бы замаячила перспектива неких перемен. Что уж там случится, перестройка-2, оттепель-3 или революция две тысячи такого-то года - неизвестно, пути Господни, как водится, неисповедимы. Очевидно одно, с новыми лицами, людьми, способными представлять, символизировать и, собственно, творить эти долгожданные преобразования, пока туго, новых героев нет. В связи с этим захотелось вспомнить человека, ставшего глашатаем предыдущей отечественной эпохи перемен, последнего героя перестроечного романтизма, Виктора Цоя. Вдоволь наслушавшись альбомов «Кино», я пересмотрел и знаменитую «Иглу», ленту, целиком посвященную фигуре музыканта, вокруг него строящуюся и без него ... невозможную. Эта картина Рашида Нугманова, птенца гнезда Сергея Соловьева, провозвестника «казахской новой волны», а ныне политика, - одна из тех лент, что я смотрел еще в далеком детстве. Смотрел, был впечатлен, хотя и ни черта не понял. Да и что тут было понимать? На экране настоящий Цой, показывающий факи, дерущийся и невозмутимый даже после ножевого ранения. Фильм был любим уже за это. Однако если бы этим достоинства «Иглы» исчерпывались, она бы безусловно канула в лету. Минуло же n-ое количество лет, а фильм не постарел. Как и песни «Кино», он по-прежнему производит сильное впечатление. Фильм прекрасен тем, что при вполне ясном и однозначном сюжете, многочисленными намеками и недосказанностями дает разгуляться фантазии зрителя, подталкивает его додумывать-допридумывать детали, и, тем самым, формировать свои, индивидуальные смыслы. Нугманов любит подчеркивать, что у большинства эпизодов картины нет и не может быть единой трактовки, и понимать происходящее на экране стоит только так, как подсказывает собственное чутье. Подобная свобода восприятия в сочетании с талантливым исполнением позволяет картине одновременно быть и просто «одной печальной историей» одного молодого человека, и масштабной трагедией, вместившей судьбу нескольких поколений огромной страны, и «профессионально беспомощным» опусом ученика, и изысканной работой большого мастера. Каждый волен видеть «Иглу» такой, какой она ему больше нравится. Вышедший из ниоткуда человек в черном (Виктор Цой), направляется, как нам сообщают, неизвестно куда. В городе N этот герой хочет стребовать с сумасшедшего дружка-наркомана (мастер импровизирования абсурдного монолога Александр Баширов) должок. Попутно обнаруживается, что бывшую девушку героя (непрофессиональная актриса Марина Смирнова) местный Айболит (лидер «Звуки Му» Петр Мамонов) любезно подсадил на «морфина гидрохлорид». Попытка вылечить подругу двухнедельной поездкой к умирающему Аральскому морю с треском проваливается. Герой мстит Айболиту, наркомафия, с которой тот подвязан, мстит герою. Человек в черном разбитой походкой возвращается в никуда. В этой трагической истории, начавшейся из ничего, и кончившейся тоже вроде бы ничем, отчетливо проступает «правда жизни», причем, как подчеркивает сам Нугманов, «правда жизни» в понимании, близком к пониманию Дзиги Вертова. Отличие от вертовской трактовки «правды жизни» состоит, пожалуй, лишь в том, что в «Игле» столкновение романтики с реальностью заканчивается торжеством последней. Герой времени, смахивающий разом на Роберта Смита и Сида Вишеса, на персонажей Клинта Иствуда и Брюса Ли, чужой среди чужих, при всем желании и при всех умениях, не способен противостоять жесткой реальности. Погибает ли персонаж Цоя или остается жив, это никак не влияет на мир, не утрачивающий безумия. Сумасшествие мира (и его реальность) передаются различными оригинальными, в духе Годара, способами, к примеру, через уморительно жужжащие отовсюду СМИ: уютный женский голос на радио представляет персонажей фильма, безмятежность наркоманки после очередной дозы поддерживает довоенный Айболит, а уроки итальянского сопровождают расправу над врачом-поставщиком наркотиков. Парадоксально, но реальные люди этого мира безумны, к примеру, врач, подсаживающий людей на наркотики, или убогий чудик, мнящий себя вождем. В такой кампании обычный человек, желающий сохранить себя и свои принципы и впрямь становится героем, романтиком, разумеется, неуместным. В реальной жизни Цой тоже был романтиком, и тоже героем, и тоже последним. Собственно, в «Игле» он и не играет, он просто живет, как жил каждый день. После трагедии 15 августа 1990 г. эта единственная лента с Цоем в главной роли окончательно утвердилась для меня в качестве метафоры его пути (да как и пути почти любого русского поэта). Он трагически, но вовремя ушел, не сумев изменить этот мир, но сумев остаться собой. То же - в «Игле». (кино умерло, 2011)

20 лет спустя. Наверное, у каждого нового поколения должен быть свой герой. Свой ориентир в пока еще непонятном, зачастую враждебном мире, который то похож на «сказку с несчастливым концом», то «идет на тебя войной». Я очень бережно высказываюсь о героях любых поколений, хотя бы потому, что в моем отрочестве был такой герой, человек, казавшийся самым близким другом, даже братом, далекий, но очень родной - Виктор Цой. Мы ласково звали его Витей, хотя, разумеется, не имели на это никакого права. А может и имели, раз любили его песни, раз жили ими. На протяжении долгих лет не было, пожалуй, ни одного дня, ... когда я не включила бы кассету с его песнями. Сколько раз мы собирались на балконах, в подъездах, на крышах и в подворотнях, с гитарами и бутылками, наполненными далеко не минеральной водой, с сигаретами (нередко - один бычок какой-нибудь «Магны» на троих, сейчас в это трудно поверить, но правда!) и.. . с его песнями. И если было трудно, я приходила домой, закрывала за собой дверь в комнату и оставалась один на один с Другом, говорившим со мной на таком понятном языке, так искренне и просто. И если было весело, мы всегда могли собраться на залитом солнце пляже и спеть «Музыку волн, музыку ветра». Извините за лирическое отступление, но я позволила его себе лишь потому, что знаю: тот, кто вообще знает о фильме «Игла», кто смотрел его или собирается посмотреть, не может быть абсолютно равнодушным к Цою как к личности, как к явлению в культуре и истории нашей страны. Впадаю в пафос. Стесняюсь, что ли? Фильм «Игла» для меня знаковый, если не сказать судьбоносный. Ведь именно накануне его показа в местном кинотеатре я, юная школьница, узнала об «измене» мальчика, в которого была влюблена. «Тоже мне трагедия», - скажете вы. Да, бывает. Но это была действительно моя первая любовь, а когда влюбляешься впервые, все кажется заключенным в две возможности: да или нет. И если да, то «я скажу одно лишь слово - верь!», а если нет, то «эх, была не была - прости и прощай...» И для меня это было так, будто ты идешь по заснеженной улице с сигаретой в зубах, а у тебя из-под ребра кровь на снег капает. И ты понимаешь, что иди - не иди, а далеко не уйдешь, все равно - погибать. И я пошла погибать в кинотеатр, где показывали «Иглу». Для меня тогда Цой был просто именем. Он тогда только входил в моду, но уже очень мощно входил, а для меня этого было достаточно, чтобы отнестись к нему настороженно. Если это нравится всем, что-то тут не так. Я не помню, в какой момент я забыла о своей скептически горькой усмешке. Может быть, когда я увидела усмешку Моро? Или, когда мне вдруг показалось, что это он не Дину пришел спасать, а меня? Да какая теперь уже разница! Важно, что после этого фильма я поверила Цою. Поверила, что он действительно последний герой и что он дойдет, все-таки дойдет туда, куда идет, и никто его не остановит. По всем канонам мне необходимо было влюбиться в Цоя. Но я его просто полюбила. Как самого близкого друга, как брата. Как человека, который протянул мне руку помощи в трудную минуту. Да-да, он так и сказал мне: «Мало того, что дура, так еще и готовить не умеешь». Ведь грубо, да? А как сладко было слышать эти слова. И если бы мне пришлось составлять рейтинг самых эротичных моментов в кино, я обязательно включила бы момент, когда Моро гладит руку Дины у нее в кухне за столом. И вовсе не обязательно рычать, и швырять друг друга об стены, разрывать одежду. Можно просто вот так, осторожно погладить по руке. За один этот миг стоило бы поставить фильму 10. Но даже если отвлечься от моих необъективных восторженностей, списав их на несвоевременные воспоминания о делах давно минувших дней, фильм «Игла» все-таки очень хорош. Хорош как одно из ярких свидетельств целой эпохи. Должны оставаться предметы искусства, способные рассказать о том, чем жили люди того или иного времени. Не знаю, будет ли кому-то интересно, чем жили молодые люди конца 80-х, начала 90-х, но если да - «Игла» наряду с «Ассой» обязательно окажутся в первых рядах. Грань между советским и постсоветским. Зыбкая грань, на которой мы росли. Говорят, что люди, пережившие в юности войну, даже этот кошмар вспоминают с оттенком странной теплоты, потому что это была их юность. Так почему же нам не любить фильм «Игла», повествующий о том времени, где наших друзей избивали и даже убивали в темных дворах, где в одночасье можно было расстаться с детством, где секс порой узнавали раньше, чем поцелуй, где невинность теряли «в боях за любовь». По форме это, возможно, и пафосно, но по сути - правда. Я знаю, что в этом отзыве слишком много Я. Простите, я долго не решалась, ведь знала, что буду говорить не столько о фильме, сколько о своей юности. Но так давно хотелось сказать об этом. Так и не написала ни на одной стене: «Виктор Цой - жив!» Не знаю, жив ли он. Но он точно есть в моей душе. Осталось лишь разобраться, жива ли я. Не буду советовать смотреть фильм «Игла». Ребята, давайте пересмотрим его еще раз вместе! Пусть даже, мы точно не знаем, в каком. (Южный Лис)