СОВИНЫЙ РУЧЕЙ (1961)
LA RIVIERE DU HIBOU

"Совиный Ручей" ("Случай на мосту через Совиный Ручей", "Случай на мосту через Оул-Крик").

Во время Гражданской войны в США южанина вешают за попытку поджечь железнодорожный мост...

Плантатор Пэйтон Факуэр (Роже Жаке) был ярым приверженцем дела южан. Он схвачен северянами на мосту через Оул-Крик, где и будет повешен...

Французский кинорежиссер Робер Энрико, снискавший всемирную известность и любовь миллионов зрителей фильмами «Искатели приключений» (1967), «Старое ружье» (1975), в 1962 году снял абсолютный шедевр - короткометражный игровой фильм «Совиный Ручей», представляющий один эпизод в ходе Гражданской войны между Севером и Югом. Как правило, у всех, посмотревших эту картину, она остается в памяти на всю жизнь.

КАННСКИЙ КФ, 1962
Победитель: «Золотая пальмовая ветвь» за лучший короткометражный фильм (Робер Энрико).
ОСКАР, 1964
Победитель: Лучший короткометражный игровой фильм (Пол де Рубэ, Марсель Ичак).
БРИТАНСКАЯ АКАДЕМИЯ КИНО И ТВ, 1963
Победитель: Лучший короткометражный фильм (Франция).

По мотивам одного из самых известных рассказов Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный Ручей», который был впервые опубликован 13 июля 1890 в газете «The San Francisco Examiner», и вошел в сборник рассказов Бирса «Tales of Soldiers and Civilians» (1891). Подробнее (англ.) - .
Читать рассказ: (англ.) - ; (рус. перевод Веры Топер, 1958) - ; ; .
Действие рассказа/фильма разворачивается в 1862 году в Алабаме.
Четвертая экранизация «Случая на мосту через Совиный Ручей».
Тот редкий случай, когда фильм, снятый по мотивам рассказа, ни в чем ему не уступает.
Съемочный период: 7 апреля - 21 июня 1961.
Место съемок: Касанья (Лозер, Франция).
Третья работа в кино Роже Жаке.
Кинодебют Энн Корнали и единственная роль в кино Луи Адлена.
Короткометражка практически без слов, за исключением военных команд и песни «A Livin' Man».
Кадры фильма: ; .
Саундтрек: 1. Theme guitare; 2. A Livin' Man; 3. La rencontre.
Информация об альбомах с саундтреком - ; .
Премьера: декабрь 1961 (Франция / Международные дни короткометражных фильмов в Туре).
Англоязычные названия: «An Occurrence at Owl Creek Bridge»; «Occurrence at Owl Creek Bridge».
О фильме на Allmovie - .
Стр. фильма на Rotten Tomatoes - .
Рецензии кинокритиков: ; .
Киноляп: можно заметить веревки привязанные к нижней части ворот, когда они открываются перед Пэйтоном (21:56).
Робер Энрико включил «Совиный Ручей» в картину «Au coeur de la vie» (В гуще жизни, 1963 ), как самостоятельный эпизод. В этом фильме-трилогии режиссер экранизировал и другие рассказы Бирса: «Чикамога» и «Пересмешник».
«Совиный Ручей» (с предисловием Рода Серлинга) был показан 28 февраля 1964 на американском телевидении в рамках пятого сезона телесериала «Сумеречная зона» (1959-1964 ).
Версии фильма: «Мост» (1929 ); «Альфред Хичкок представляет: Случай на мосту через Совиный Ручей» (сериал, 1959 ); «Мост» (1960 ); «The Kiss: A Tale of Two Lovers» (1977 ); «An Occurrence at Owl Creek Bridge» (2005 ); «El pozu» (2004 ); «Bagoly-folyo» (2006 ); «An Occurrence in Owl Creek Alley» (2013 ).
Отсылки к «Совиному Ручью» есть в лентах: «Карнавал душ» (1962 ); «Бразилия» (1985); «Последнее искушение Христа» (1988); «Истории квартала» (1995); «Параллельные миры» (1997); «Режиссеры: The Films of Adrian Lyne» (сериал, 1997); «Голод: Ненадежная личность» (сериал, 1998); «Танцующая в темноте» (2000); «Донни Дарко» (2001); «At the River» (2006); «Трупное окоченение» (2013).
Робер Энрико / Robert Enrico (13 апреля 1931, Льевен - 23 февраля 2001, Париж) - французский кинорежиссер и сценарист. Лауреат «Сезара», премии Жана Виго, «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля и «Серебряной раковины» МКФ в Сан-Себастьяне. Командор ордена искусств и литературы и кавалер ордена «За заслуги». Подробнее (фр.) - .
Амброз Бирс / Ambrose Bierce (24 июня 1842, Мегс - предположительно 1914, Мексика) - американский писатель и журналист, ведущий публицист-сатирик своего времени, поэт. Больше всего известен благодаря своим военным и «страшным» рассказам. Участник Гражданской войны, Амброз Бирс отличался своеобразной репортерской резкостью, неуступчивостью и прямолинейностью не только в своих статьях, но и в художественной прозе. Из-за этого он заработал прозвище «Беспощадный Бирс» (Bitter Bierce). В конце жизни Амброз Бирс, разбитый личными трагедиями (преждевременная смерть двух сыновей, развод с женой, проблемы с работодателями), отправился в Мексику, где шла гражданская война. Последнее его письмо было датировано 26 декабря 1913, после чего писатель бесследно исчез. Место и время смерти Бирса и сейчас доподлинно неизвестны. Литературное наследие Амброза Бирса получило высокую оценку, он по праву считается выдающимся мастером короткого рассказа и классиком американской литературы. Подробнее (англ.) - .
Сайты, посвященные А. Бирсу (англ.): ; .
Жан Боффети / Jean Boffety (7 июня 1925, Шантель - 25 июня 1988, Париж) - французский оператор-постановщик. Сотрудничал с такими режиссерами, как Робер Энрико, Пьер Этекс, Клод Соте. Работал с Аленом Рене, Робертом Олтменом, Витторио де Сикой и др. Жан Боффети был номинирован на премию «Сезар» за фильм «Простая история» (Une histoire simple, 1978). Подробнее (фр.) - .

На мосту стоит человек с завязанными за спиной руками и веревкой на шее. Это Пэйтон Факуэр (Роже Жаке), плантатор, рабовладелец, ярый приверженец дела южан. Судя по доброму выражению глаз и сентиментальным мыслям о жене и детях - личность крайне симпатичная. Его готовятся казнить северяне за попытку поджечь мост. Перед смертью Факуэру внезапно приходит в голову мысль о побеге. Казнь свершается, но веревка рвется, и герой падает в воду. Далее следует увлекательная сцена бегства. Погрузившись в воду, Факуэр невероятными усилиями высвобождает руки, всплывает на поверхность, ловко уворачивается от пуль, от картечи, плывет, не зная усталости, выбирается на берег, бежит сквозь лес к родному дому. У крыльца его встречает жена (Энн Корнали). Он раскрывает ей объятия... и вдруг страшный удар, грохот и безмолвие. Мы видим, что тело героя покачивается под стропилами моста. Романтическое бегство было всего лишь секундной предсмертной фантазией.

При подлете к черной дыре. Почитавши каменты на один фильм на "Экранке", решился я и сам написать рецензию на кенокартину, откуда этот фильм спи*дил финальный твист, наверное, первую кенокартину с этим твистом. Твист в мягком варианте встречается еще в 1335 г. у дона Хуана Мануэля в "Графе Луканоре", и там имеет волшебную природу (если кто заинтересуется - одиннадцатая новелла). В современном виде он есть у Амброза Бирса (на мосту через Совиный ручей), Набокова (при выходе из берлинского трамвая) и наверняка еще у многих, многих и многих товарищей. Да что говорить! Даже я, не читавши еще ни Бирса, ни Набокова, хотел ... написать рассказ, в котором этот твист закольцовывает действие. Хорошо, что не написал, кстати. Мимо него не мог пройти, разумеется, и Борхес, любитель всяческих диковин, слепец, писатель и поэт, умерший не во цвете лет. Новеллу из "Графа Луканора" он включил в "Антологию фантастической литературы", а, кроме того, и сам написал рассказ по ее мотивам (вдохновясь, конечно, упомянутым Амброзом Бирсом). У Борхеса твист объяснен заранее и оттого неэффектен и вообще по большому счету не твист, его интересует голая конструкция, за что я его и не люблю Борхеса, нехороший он Борхес. Сам твист в силу своей распространенности, или очевидности, или предсказуемости, не очень впечатляет. Или впечатляет только первый раз, во всяком случае, меня. Вот, например, твисты из фильмов "Афера", "Похороны в Берлине" или "Десять негритят" восхищают меня каждый раз, а этот нет. В чем твист заключается и какие фильмы на "Экранке" его используют, я, конечно же, не скажу. Скажу только, что фильм "Случай на мосту через совиный ручей", как и одноименный рассказ, посвящен только и исключительно твисту. Рассказ считается шедевром американской литературы, и я, в принципе, с этим согласен. Вот только что вычитал в википедии, что Курт Воннегут тоже очень ценил его и говорил, что кто не читал этот рассказ - тот twerp (наверно, можно перевести как не человек, а дерьмо). Что до фильма - это очень точная экранизация рассказа, наверно, чуть ли не самая точная из всех, что вообще можно было снять. Там есть все - и грохот часов, и обострение всех чувств, и воля к жизни, и все, все, кроме второй части рассказа, которая рассказывает предысторию, но и без предыстории тут все понятно. То есть, я хочу сказать, там очень классная атмосфера и все такое, но все это выстроено для финального твиста. Потом можно смотреть фильм и ради атмосферы, и замечаешь какие-то ноаве краски жизни, но если знаешь концовку, то никогда о ней не забудешь. Твист придает фильму смысл при первом просмотре, а знание этого твиста - при последующих. Так. Очень сложно написать более осмысленный текст про этот фильм. Потому что твист - это то, ради чего он снят, любое осмысленное высказывание о нем будет высказыванием о твисте, а как раз о твисте нельзя сказать ничего информативного, чтобы не было спойлера. Получается, нужно написать осмысленный неинформативный текст. Я не понимаю, как это делать. На самом деле фильм - вполне себе фильм, фильм фильмом, а твист - никакой не твист. Например: космический корабль с абсолютно жесткими неразрушимыми космонавтами падает в черную дыру. Для стороннего наблюдателя все просто: черная дыра поглощает корабль, был корабль - и нету, приблизился к горизонту событий и исчез, а что происходит за горизонтом событий - ну, непонятно. Все к этому давно привыкли. Однако представьте себе, что чувствуют неразрушимые космонавты, как для них тянется время, как меняется пространство. В относительной удаленности от горизонта событий все более или менее понятно, внутри черной дыры - тоже (хотя в этом и нет уверенности). А что происходит, когда они приближаются к горизонту? А вот фиг знает, чувак, фиг знает... И вот фильм примерно об этом, и твист тоже примерно об этом, а поскольку у меня есть некоторое понимание того, как все произойдет, твист этот меня особо и не удивляет уже сколько лет жизни. Оценка: 4/5. (А. Ботев (и Сладкая N), 2010)

«Амброз Бирс: судьба и невыразимость кошмара» [...] Пэйтон Факуэр - человек судьбы. Когда начинается гражданская война и героя охватывает неуемное желание во что бы то ни стало с честью послужить делу Юга, его судьба предрешена. Обстоятельства сложатся так, что он обязательно окажется на виселице. В Пэйтоне Факуэре, как и во всех людях, гнездится биологически агрессивный инстинкт, стремление отстоять себя, принять участие в борьбе за выживание в чересчур перенаселенном мире. Но проявляется этот инстинкт внешне вполне невинно - как романтическое стремление помочь благородному делу джентльменов, защитить идеалы Юга. Впрочем, сущность инстинкта от этого не меняется. Он разрушителен. Он несет смерть, и ... в первую очередь своему обладателю, заставляя судьбу свершиться. Поэтому Пэйтон Факуэр, захваченный своими романтическими страстями, обречен. Когда появляется шпион северян и подстрекает героя поджечь мост, провидение начинает игру и ловит его в свои сети. Факуэр слишком эмоционален, слишком раззадорен своим статусом штатского и ситуацией вынужденного бездействия, чтобы трезво оценить ситуацию. Его поступок вполне предсказуем и совершен в соответствии с судьбой. Еще более предсказуемо и то, что его потом поймают и приговорят к смерти. И вот герой стоит на мосту, крепко связанный, с петлей на шее. Теперь он в капкане судьбы, и она владеет им безраздельно. Сцена казни, исполнение воли провидения, обставлена Бирсом не без театральности. Герой - действующее лицо величественного спектакля, в котором все - и сам он, и солдаты-северяне, и сержант, и капитан - разыгрывают свои роли, а режиссером выступает судьба. Бирс не удерживается от несколько тяжеловесной, но вполне эффектной символики. Мост, служащий эшафотом, выступает здесь как символ человеческого пути и одновременно связи между миром земным и загробным. Это - дорога судьбы, знак перехода в другой мир, куда теперь, согласно замыслу, предстоит отправится Пэйтону Факуэру. Неотменимость исполнения приговора судьбы символизирует тиканье часов, звук которого усиливается, заглушая для Пэйтона Факуэра все остальные звуки: "Какой-то звук, назойливый и непонятный, перебивал его мысли о близких - резкое, отчетливое металлическое постукивание, словно удары молота по наковальне: в нем была та же звонкость. Он прислушивался, пытаясь определить, что это за звук и откуда он исходит; он одновременно казался бесконечно далеким и очень близким. Удары раздавались через правильные промежутки, но медленно, как похоронный звон. Он ждал нового удара с нетерпением и, сам не зная почему, со страхом. Постепенно промежутки между ударами удлинялись, паузы становились все мучительнее. Чем реже раздавались звуки, тем большую силу и отчетливость они приобретали. Они, словно ножом, резали ухо; он едва удерживался от крика. То, что он слышал, было тиканье его часов". Повешенный Пэйтон Факуэр, окончательно совпав со своей судьбой, побежденный ею, сам превратится в эти часы - его тело будет покачиваться над водой из стороны в сторону, как маятник: "Лишенный материальной субстанции, превратившись всего только в огненный центр светящегося облака, он, словно гигантский маятник, качался по немыслимой дуге колебаний". Однако герои Бирса вовсе не готовы так просто покориться судьбе. Они всеми силами стараются обуздать ее, взять под свой контроль. Так Джером Сиринг (рассказ "Без вести пропавший") предпринимает титанические усилия, чтобы выбраться из-под обрушившихся балок. Но судьба обязательно свершится. Она осуществится в реальном, бытовом измерении чудовищным кошмаром смерти, причем кошмаром не готическим, не запредельным, а устрашающе обыденным. Это ужас переживания человеком смерти, который открывает глазам читателя Бирс, настолько реален и физиологичен, что он противится всякому осмыслению. Его невозможно артикулировать, облечь в слова, заключить в уютную литературную форму. Бирс как будто бы зажимает рассказчику рот, ставит пробел, обнажает черный мрак пустоты. Вспомним финал рассказа "Случай на мосту...": "Толкнув калитку и сделав несколько шагов по широкой аллее, он видит воздушное женское платье; его жена, свежая, спокойная и красивая, спускается с крыльца ему навстречу. На нижней ступеньке она останавливается и поджидает его с улыбкой неизъяснимого счастья, - вся изящество и благородство. Как она прекрасна! Он кидается к ней, раскрыв объятия. Он уже хочет прижать ее к груди, как вдруг яростный удар обрушивается сзади на его шею; ослепительно-белый свет в грохоте пушечного выстрела полыхает вокруг него - затем мрак и безмолвие! Пэйтон Факуэр был мертв; тело его, с переломанной шеей, мерно покачивалось под стропилами моста через Совиный Ручей". Приближение невыносимой смерти Пэйтон Факуэр пытается всеми средствами оттянуть. Он стремится приручить кошмар, обуздать его своим воображением, накрыть покровом эстетической иллюзии. Герой, как мы помним, сочиняет в своем воображении историю побега. Очень романтическую и красивую. Вообще романтическое мировидение, особенно это касается ранненемецкого романтизма, крайне оптимистично. Мир, утверждают романтики, будет таков, каким мы себе его вообразим. Достаточно лишь приложить фантазию, и реальность перестанет быть косной, неизменной и откроет нам новые стороны, неожиданные возможности. И вот Факуэр творит новые возможности жизни, отказываясь созерцать невозможный, невыносимый кошмар. Сочиненная им история настолько убедительна, что читатель невольно поддается эстетической иллюзии и верит, что Пэйтону Факуэру в самом деле удалось сбежать прямо из-под виселицы. И потому столь неожиданной для читателя оказывается кошмарная развязка рассказа. Факуэр в самом деле вдохновенно и самозабвенно созидает свой романтический мир. Но ужас реального тем не менее начинает просвечивать сквозь радужную, иллюзорную ткань его рассказа дикой физической болью удушья: "Шея сильно болела, и, дотронувшись до нее, он убедился, что она страшно распухла. Он знал, что на ней черный круг - след веревки. Глаза были выпучены, он уже не мог закрыть их. Язык распух от жажды: чтобы унять в нем жар, он высунул его на холодный воздух". Да и сам этот романтический мир, стремительно разворачиваясь на глазах у читателя, постепенно начинает выглядеть все более условным. Так, выбравшись в своем воображении на берег, Факуэр оказывается почти в блоковском романтическом соловьином саду: "Крупные песчинки сияли, как алмазы, как рубины, изумруды: они походили на все, что только есть прекрасного на свете. Деревья на берегу были гигантскими садовыми растениями, он любовался стройным порядком их расположения, вдыхал аромат их цветов. Между стволами струился таинственный розоватый свет, а шум ветра в листве звучал как пение эоловой арфы. Он не испытывал желания продолжать свой побег, он охотно остался бы в этом волшебном уголке, пока его не настигнут". Потом вымышленные картинки и вовсе начинают размываться, линять, обнаруживая черные провалы пустоты. Ужас нарастает. И, наконец, финальным аккордом, яростным ударом реальность обрушивается на героя: кошмар повседневного окончательно отменяет эстетическое и разоблачает его. Рассказ пресекается. Речь тормозится. Невыразимая реальность восстанавливается в своих правах: тело Пэйтона Факуэра мерно покачивается под стропилами моста. [...] (Андрей Аствацатуров. Читать полностью - )

Вы никогда не задумывались о том, насколько хрупок окружающий нас мир? Стекло рассыпается тысячью звенящих осколков при встрече с камнем. Материя сна трещит по швам, заслышав сирену будильника. Юношеские мечты блекнут и деформируются, сталкиваясь с будничной реальностью. Конечно, железнодорожное полотно субстанция не такая зыбкая, как стекло или сон. Но, как свято верят приверженцы теории хаоса, взмах крыльев бабочки способен вызвать ураган. Не кажется ли вам, что в свете этих идей, рельсы уже не обладают прежней твердостью? Однако, вряд ли подобной метафизики придерживалось военное правительство Соединенных штатов, когда в разгар гражданской войны (той самой, что между Севером и Югом), приняло решение ... о немедленной казни каждого, кто будет замечен за попыткой разрушить железную дорогу. Сейчас уже не так важно была ли данная мера вынужденным средством защиты от диверсий или же просто служила запугиванием населения. Важно то, что данный факт стал отправной точкой рассказа Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный Ручей». А именно этот рассказ и был экранизирован Робером Энрико. Похоже, для южанина выдался не самый лучший день. А судя по петле на его шее, скорее всего и последний. Это все напоминает дурной сон. Медленные, расплывчатые движения палачей. Оглушительные удары сердца или это тиканье карманных часов? В изобретательности северянам не откажешь. Повесить человека на мосту через реку. Неужели все закончится, не начавшись? Удар, вспышка света, и вот она счастливая возможность - веревка оказалась не такой прочной. Стоит отметить, что короткометражка не является калькой с рассказа. Скорее эти истории напоминают сонаправленные вектора, направление задано одно, да величина, заложенная в них, слишком разнится. Для книжного Пэйтона Факуэра (в фильме он так и останется безымянным, а потому берем его имя из первоисточника) никогда не прозвучит баллада «Live Living Man». Не потому, что бумажные листы не умеют петь. Просто бирсовский Пэйтон уже мертв. Мертв морально, душою. Не он, а его тело пытается спастись, хватаясь за счастливый случай. Факуэр же, что отпечатан на целлулоидной ленте, совсем другой. С жадностью он глотает воздух, пытаясь впитать каждый солнечный луч. Именно с этим персонажем мы начинаем шептать «Я хочу быть живым человеком». Именно он достоин награды, если конечно сможет вырвать ее из цепких лап преследователей. И он бежит, и мы бежим вместе с ним. Небольшая остановка на берегу - отдышаться, перевести дух. Но медлить нельзя. Скорее, скорее, туда, где безопасно. Сквозь листву деревьев играет солнце, но некогда любоваться этими красотами. Вот он - дом. Спасение? Тогда почему сердце стучит еще сильнее вместо того, чтобы успокоиться? Почему движения жены так фальшивы, а ее улыбка сквозь слезы такая фальшивая? Стой, это ловушка, здесь что-то не так! Но стрелки часов неумолимо намекают на развязку. Приговор вынесен. И мы ждем чего угодно: того, что в дом попадет ядро снаряда, того, что из-за спины миссис Факуэр выйдет вооруженный северянин. Мы готовы ко всему, но сюжет вдруг соскакивает с таких, казалось бы, прочных сюжетных рельс и замыкается в петлю, подобно той, что накидывают на шею преступникам. Нам же остается только искать упавшую челюсть в районе, где анатомическим атласом предписано находиться коленям. И единственные слова, на которые мы сейчас способны, это: «Вот как?» Итак, нас обманули. Нам лгали так изыскано, так красиво водили за нос, что мы поверили в реальность происходящего. И вот ничего не осталось. Хотя, почему ничего? Исчезла спешка. Нажимая кнопку повторного проигрывания (фильма или гонки, нужное подчеркнуть), мы любуемся фрагментами картины. Любуемся игрой света и тени. А когда вам надоест это занятие, вот еще одно развлечение - искать подсказки, намекающие на известный финал. А уж они разбросаны не менее щедро, чем в линчевском «Малхолланд Драйве». Только, в отличии от инфернального Линча, намеки Энрико куда как более легкие и менее навязчивые (что несомненно плюс, ибо в первом просмотре ты их проглатываешь, не заметив). А там, как знать, может, разглядите что-то большее в этом фильме. Может, в вашей трактовке все закончится совсем по-другому. Не зря же эту работу включили в альманах «Сумеречная зона» (аналог? Ну, разве что, «Секретные материалы», только без агентов ФБР и зацикленности на сговоре «пришельцы плюс правительство»). Не зря же мы повторяем в очередной раз: «I want to be a living men». Да, и не ломайте железных дорог. Кто знает, может быть именно с этими рельсами завязано ваше будущее. (Snark_X)

О лаконичности и таланте. Прежде чем лечь на операцию, приведи в порядок свои земные дела. Возможно, ты еще выживешь. Амброз Бирс. Удивительно, но факт: 1962 год оставил важную веху в кино также благодаря художественным фильмам в коротком формате. Почти одновременно с Крисом Маркером, создавшим в этот год свою «Взлетную полосу», о себе как о перспективной творческой единице заявил выдающийся режиссер Робер Энрико, которому еще только предстоит создать «Искателей приключений» и сильнейшее «Старое ружье», а также взять «Сезар Сезаров» - приз Французской киноакадемии за лучший фильм, снятый в течение 25 лет существования этой награды. Герой его ленты - Пэйтон Факуэр, незатейливый ... коммивояжер, попавший «под раздачу» при встрече с одним из полков «северян» во время Гражданской войны с США. Его человеческое желание попасть домой к семье короткой дорогой оказывается нивелировано бюрократическим запретом военного времени на пересечение отдельных территорий. Те, кто сейчас весь мир учит как «правильно» соблюдать права человека, не раз в своей истории ухитрялись это табу преодолевать, абсолютно наплевав на человеческую жизнь. Для них, борцов за отмену рабства, Пэйтон лишь обычный шпион, которого надо вздернуть без суда и следствия. Когда главный герой уже готовится попрощаться с жизнью, в дело вмешивается Его Величество случай: веревка обрывается, Факуэр падает в реку, но умудряется не утонуть. Его первые пару минут после выныривания на поверхность - это счастье человека, который почти заново родился, его восприятие жизни трансформируется в тот же миг, яркое солнце, каждый кустик вызывает в нем чувство умиления и радости. Однако, решившим избавиться окончательно от ненужного свидетеля и потенциального шпиона северянам необходимо его уничтожить. Теперь для Пэйтона главный вопрос - это выживание, он уплывет, убежит, сделает все, чтобы оказаться дома. Мы видим мир глазами загнанного зверя, который пытается бороться, тем неожиданнее и драматичнее будет развязка. Экранизировав один из рассказов американского циника, мистика и просто хорошего человека Амброза Бирса, которому было суждено исчезнуть, как и герою его рассказа, Робер Энрико не только получил свой «Оскар» и признание мирового масштаба, но и место в истории кино. Его влияние чувствуется во многих лентах, вроде «Лестницы Якоба» или «Идентификации». (Mark Amir)

Взбираясь вверх, от страницы к странице, неспешно и размеренно, вдруг перебирая в уме слова способные в наилучшем свете выразить, ох, как всегда, невыразимое, Ганс Касторп подошел именно к тому месту, когда решил перестать быть всего лишь смотрителем. И именно здесь, на пути к полудреме, охватывающей зернистой сеткой реальность, неминуемо ее сжимая, слегка преломляя, перед глазами выступил мост, чуть покатый как пузо валуна и, несомненно, скрипучий как чудом уцелевшие зубы бабки прародительницы. Здесь судили человека, заручившись черным по белому прописанным законом, и не было силы, ни в небе, ни в земле, способной этот закон признать недействительным, противным природе. Взгляд Ганса был ... затуманен слезами, упорно стоявшими в глазах и не желавшими спускаться молниеносными ручейками, чтобы с этой же скоростью взять и испариться, освободив его, взгляд, для наблюдения за зрелищем «что будет дальше?» И на секунду, какую-то жалкую ничтожную секунду, показалось Гансу, что тело осужденного, как по маслу, укатило в воду под мостом, сорвав веревку, пуповиной связывавшей человека с этим миром, что он заново родился, ха, всего-то и делов! И были не страшны пули, свистящие над головой, взрыхляющие кольца пены вокруг удирающего вниз по течению человека. Все, что мог сделать Ганс, это с улыбкой упоительного торжества провожать незнакомца к новой, в миг подаренной ему, жизни. И ни за что ему не вспомнить чувства радости и справедливости по отношению к другому постороннему лицу, вдруг ставшему таким родным, и все из-за чего, стыдливого сопереживания тому, что обязательно случится с каждым, равному этому, которое он испытал сейчас. И так трудно было ему удержаться и мысленно не дорисовать картину полного освобождения, переброшенной, словно тот мостик через реальность к берегам фантастики в его голове, зрительный вход в которую так и оставался затуманенным. Но это не мешало, наоборот, позволяло нащупывать раз и навсегда определенные формы и очертания, и менять их по своему желанию, усиливая эффект в миллионы раз. Так слаще кажется воздух, штука, редко замечаемая в обыденной жизни, когда вдыхаешь его после минутной, а то и больше, задержки в застывшие легкие. Оттого и дышать начинаешь жадно, все вокруг кружится, а незнакомец бултыхается в воде, ну прямо как ребенок, хохочет во всю глотку, и никак не нарадуется, никак не поверит... Стой. Это похоже на сажу, жирную сальную сажу, которую так трудно смыть водой. Вон она, выступила на твоих руках, на обратной стороне ладоней, и, застилая ими упрямый луч света, блещущий в глаза, уже не видно просвечивающей розовой мякоти по бокам костей. Лишь темное пятно, одно сплошное, оно так давит на грудь, а руки все рвутся к шее и пытаются что-то с нее содрать, не уж-то кожу, ведь кроме нее больше ничего нет, и так тяжело дышать. Но ничего. Я дотерплю. До дома осталось совсем немного... И, если надо будет - доползу, лишь бы в теплые душистые объятья Клавдии еще раз, напоследок, окунуться... А там уж все равно... Дзынь, - упруго вывела веревка. Как жаль, что это всего лишь причуда затуманенных слезами глаз. Но всегда есть надежда, что оставленный ни на кого, просто так, мир, тоже, всего лишь причуда того, кто переступил за край. (edna purviance)