ПРИЧАСТИЕ (1963)
NATTVARDSGASTERNA

"Причастие" ("Зимний свет"). Пастор небольшого прихода Томас Эриксон (Гуннар Бьернстранд) после смерти жены безмерно страдает и начинает сомневаться в существовании Бога. Его вера подвергается испытанию. Учительница Марта Лундберг (Ингрид Тулин), болеющая экземой, пытается женить его на себе. Отчаявшийся человек нуждается в помощи, чтобы побороть свои страхи и желание совершить самоубийство...

В одно из промозглых воскресений сельский священник из небольшого прихода выступает с утренней проповедью перед редкими прихожанами. Он болен, терзаем сомнениями и внутренним беспокойством. С потерей любимой жены жизнь пастора потеряла прежний смысл. Ему кажется, что он утратил связь с Богом и это угнетает его. Погруженный в собственные переживания, он не в силах помочь ближним, нуждающимся в его поддержке. Он страдает от отсутствия любви, не замечая рядом женщины, которая его страстно любит...

НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОВЕТ КИНОКРИТИКОВ США, 1963
Победитель: Топ иностранных фильмов.
ЮССИ, 1964
Победитель: Почетный диплом лучшей иностранной актрисе (Ингрид Тулин).
МКФ В ВАЛЬЯДОЛИДЕ, 1966
Победитель: Лучший религиозный фильм.
МКФ В ЛИССАБОНЕ, 1964
Победитель: Лучшая женская роль (Ингрид Тулин).
МКФ В ВЕНЕ, 1963
Победитель: Лучший художественный фильм, Лучший религиозный фильм.
МЕЖДУНАРОДНАЯ КАТОЛИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ В ОБЛАСТИ КИНО (OCIC), 1963
Победитель: Гран-при.

Вторая картина из так называемой «трилогии веры» Ингмара Бергмана («Сквозь темное стекло», 1961 , «Молчание», 1963 ).
Основная идея фильма: человек остается запертым в заброшенной церкви, в замкнутом помещении наедине со своими мыслями и видениями - он совсем один.
Работу над проектом Бергман начал 26 марта 1961 года, когда он сделал первую запись в своем дневнике. Сценарий он начал писать в Туре в начале июля и закончил его довольно быстро 26 июля 1961.
Съемочный период: 4 октября 1961 - 17 января 1962 (натурные съемки: 8 ноября - 1 декабря 1961).
Место съемок: Орса, Раттвик (Даларна, Швеция).
Натурные сцены снимали только в пасмурную погоду или в туман.
Гуннар Бьернстранд чувствовал себя неважно во время съемок и не мог подолгу работать.
Транспортные средства, показанные в картине - .
Кадры фильма, кадры со съемок: ; .
Саундтрек: «O Guds Lamm, som borttager varldens synder» - Erik Saeden; «Herren vare tack och lov!» - Erik Saeden; «Sist, min Gud, jag dig nu beder» - Erik Saeden; «Lova Herren Gud, min sjal!» (Instrumental); «Postludium (Moren)» (Instrumental).
В картине есть отсылка к ленте Бергмана «Седьмая печать» (1957 ).
Текст фильма - .
Премьера: 11 февраля 1963 (Швеция).
Англоязычные названия: «Winter Light»; «The Communicants».
Трейлер: , .
Ингмар Бергман: "Смотря четверть века спустя 'Причастие', я ощущаю удовлетворение. И отмечаю, что ничего не заржавело, не пришло в негодность".
Обзор изданий фильма: ; .
«Причастие» на Allmovie - .
О фильме на сайте Шведского института кино - .
«Причастие» на сайте Criterion Collection - .
На Rotten Tomatoes у фильма рейтинг 70% на основе 20 рецензий ().
Картина входит в престижные списки: «Лучшие фильмы» по версии сайта They Shoot Pictures; «100 лучших фильмов» по версии журнала Image (17-е место); «10 лучших фильмов 1965 года» по версии журнала Cahiers du cinema (3-е место); «Лучшие фильмы» по мнению кинокритика Роджера Эберта (рецензия - ); «Лучшие фильмы» по мнению кинокритика Сергея Кудрявцева; «Рекомендации ВГИКа».
Рецензии: ; .
Советская критика о Бергмане - .
Владислав Шувалов. «Бергман - наш герой» (к 90-летию гения) - .
Ингрид Тулин / Ingrid Thulin (27 января 1926, Соллефтео - 7 января 2004, Стокгольм) - шведская актриса театра и кино, режиссер, сценарист. Подробнее - .
Гуннар Бьернстранд / Gunnar Bjornstrand (13 ноября 1909, Стокгольм - 26 мая 1986, Стокгольм) - шведский актер. Подробнее - .

Действие фильма длится один день. Священник жил со своей женой, он был счастлив, она поддерживала в нем шаткую веру в Бога. Он даже начал проповедовать свое учение, и люди ему верили. Но затем его жена умерла, и Томас остался практически один, не имея возможности по-настоящему помогать прихожанам, так как сам ни в чем не был уверен. Его любит учительница Марта, она хочет сблизиться с ним и ухаживает за ним, как за ребенком. Но Томас все равно один, ему никто не нужен, он утратил веру в Бога. На протяжении этого дня ему предстоит вновь обрести веру, чтобы в финале, в полупустой церкви, впервые за много лет произнести молитву, обращенную к Богу, а не к прихожанам. (ru.wikipedia)

[...] "Причастие", если хотите, представляет собой нравственную победу и разрыв. Потребность нравиться публике всегда вызывала у меня неловкость. Моя любовь к зрителю складывалась непросто, с сильной примесью боязни не угодить. В основе художественного самоутешения лежало и желание утешить зрителя: подождите, не все так страшно! Страх потерять власть над людьми... Мой законный страх потерять хлеб насущный. Тем не менее, порой возникает гневливая потребность обнажить оружие, отбросить всяческую лесть. С риском быть вынужденным пойти на двойные компромиссы в дальнейшем (кинематограф не отличается особой деликатностью в отношении собственных анархистов), однажды распрямиться и без признаков сожаления или дружелюбия показать мучительную для человека ситуацию - ... это воспринимается как освобождение. Кары, по-видимому, не избежать. У меня до сих пор не стерлись тягостные воспоминания о приеме, оказанном "Вечеру шутов" - моей первой попытке в этом жанре. Разрыв тоже носит мотивационный характер. "Причастием" я прощаюсь с религиозными дебатами и отчитываюсь о результатах. Возможно, это гораздо важнее для меня, чем для зрителей. Фильм этот - надгробный памятник болезненному конфликту, который воспаленным нервом пронизывал всю мою сознательную жизнь. Изображения божества разбиты, но мое восприятие человека как носителя священного предназначения осталось нетронутым. Операция наконец-то завершена. [...] (Ингмар Бергман. «Картины». Читать полностью - )

Экзистенциальная драма. «Причастие» - вторая часть своеобразной «трилогии веры» Ингмара Бергмана, которую он начал фильмом «Как в зеркале» (Сквозь темное стекло) и завершил картиной «Молчание». Не получившее широкого резонанса (однако интересно, что Андрей Тарковский включал эту ленту в десятку своих любимых кинопроизведений), гораздо более скромное по манере и выразительным средствам, самоограниченное до предела, истинно протестантское по стилю «Причастие» поражает и восхищает не только смелостью художника, который решился подвергнуть сомнению истинность веры священника. Ведь лишившись безграничной преданности и любви к Богу, как бы завидуя Христу, пастор поступает в жизни вовсе не добродетельно, не по-христиански. Но Бергман не склонен доверяться святости обряда ... причастия, возвышенности и духовности даже самого «либерального» направления в христианской религии, как протестантство, рассчитанного на индивидуальное, один на один, общение с Богом, которое избавлено от пышных массовых ритуалов поклонения. В этом фильме наиболее явно выражена нерелигиозность миросозерцания автора, который с детских лет, будучи сыном пастора, узнал бытовую, обыденную, рутинную, довольно скучную и однообразную сторону служения Господу. Его герой, сельский священник Томас Эриксон, совсем не одержим проблемой «молчания Бога» в философско-метафизически-религиозном плане, как, допустим, мучающие и доводящие себя до смерти персонажи Жоржа Бернаноса. Более того - не так уж страдает от отсутствия веры и, как бы между прочим, без экзальтации и исступления Карин из картины «Как в зеркале», повторяет, что Бог - это паук. В претензиях Томаса Эриксона к Господу есть немалая доля тщеславия, обиды на судьбу (жена, которую он любил, умерла несколько лет назад, и с тех пор ничто в жизни не мило), мелочного раздражения, занудства, скверного расположения духа, несносности характера стареющего мужчины. Ему уже в тягость и порой выводит из себя любовь немолодой учительницы Мерты Лундберг, которая ищет, требует, просто-таки взыскует расположения пастора - прежде всего, от безвыходности и отчаяния своего существования. Тема веры в Бога, причащения плоти и крови Христа приобретает, в трактовке Бергмана, подлинно человеческое измерение: нельзя поклоняться Господу, любить все человечество сразу и все сущее на Земле, созданное Богом, не любя человека рядом с собой, ближнего своего, не будучи связанным какими-либо узами (милосердия, сострадания, дружбы, любви) с другим индивидом. В латинском корне слова «причастие» как раз содержится намек на связующее начало, на коммуникативную природу человеческого общежития. Да и в русском языке «причастность» - производное от «причастия». И когда спустя десятилетия смотришь якобы «бытовую трагедию» о том, что человек никого на свете не любит (поневоле засомневаешься: не придумал ли он свою любовь к жене в качестве удобного оправдания неблаговидных поступков?!), удивляешься, в первую очередь, как художник неудержимо и непреклонно восходит к «бытийному очищению» в финале. Из бездны и мрака - к слабому свету, пусть и зимнему (кстати, английское название ленты - «Зимний свет»), не позволяющему согреться двум одиноким душам, которые оледенели без нежности и тепла. «Свят, свят, свят еси, Всемогущий Боже. Исполнены небо и земля славы Твоей...», - кажется, впервые заученные слова молитвы обращены пастором Томасом Эриксоном не столько в пустое пространство небес, сколько в безлюдные пределы сельской церкви, где вдалеке внимает его простуженному голосу дрожащая от непонятного волнения Мерта. Вот подлинное причастие по Бергману! Оценка: 9,5 из 10. (Сергей Кудрявцев)

Второй фильм трилогии ("Как в зеркале", "Причастие", "Молчание"), самый короткий, бессюжетный и наиболее трагический из всех. Эта философская новелла рассказывает о священнике, утратившем Бога и мучительно пытающемся вновь обрести Его и вместе с Ним мир в своей душе. По всей видимости, Господь оставил его не сразу. Впервые сомнения Эрикссон (так зовут героя картины, его роль исполняет Г. Бьернстранд) испытал на полях гражданской войны в Испании. "Я отказывался что-либо видеть, понимать, - говорит он. - Отказывался принимать действительность такой, как она есть. Я и мой Бог жили в мире, где царили гармония и порядок. А вокруг корчилась в муках подлинная жизнь. ... Но я не хотел ее замечать. Я видел только моего Бога". Окончательно же Бог замолчал и покинул Эрикссона, по-видимому, сразу вслед за тем, как покинула пастора и этот мир его любимая жена. Теперешняя связь с приходской учительницей, женщиной одинокой, замкнутой, истовой мучительна для героя: он не любит ее, но в силу профессии и просто человеческой (и мужской) порядочности не решается на разрыв. Всеми силами и муками души, всеми своими действиями, самой, капля за каплей утекающей жизнью, пастор зовет Господа. Он отправляет службу, даже когда в церковь не является ни один прихожанин. Присутствие же хотя бы нескольких человек - почти престольный праздник. Но утратив Бога сам, священник оказывается ни физически, ни духовно не в состоянии распространить Его благодать на прихожан, живущих своими нехитрыми заботами о хлебе насущном в глухом, занесенном снегом приходе. И как человек, для которого молчит Бог, он не решается давать решительные советы нуждающимся. Это приводит к двойной трагедии: не поверив робким увещаниям пастора, кончает с собой мучающийся непонятными ему и оттого внушающими непреходящий ужас проблемами большой политики простодушный и малограмотный рыбак, отец большого семейства (М. фон Сюдов), а ненужная, но настойчивая любовь-забота учительницы (И. Тулин) вызывает в конце концов эмоциональный взрыв тяготящегося ею героя. Нарушая все христианские законы милосердия, он режет ей правду-матку, вызывая состояние катарсиса не только в себе самом и любящей женщине, но и в зрителях. Этот-то катарсис если не возвращает Эрикссону присутствие Бога, то, по крайней мере, позволяет ему обрести необходимое мужество, с каким он является в пустую церковь, чтобы, несмотря ни что, совершить богослужение. Последний этот жест, завершающий картину, по словам критика Б. Чижова (в кн.: "Ингмар Бергман. Статьи. Рецензии. Сценарии. Интервью". М.: Искусство, 1969. С. 33), "вернет ему достоинство и даже окружит его ореолом некоего величия". Послушаем еще, как тот же автор формулирует идею короткого, но чрезвычайно насыщенного в эмоциональном и философском плане фильма великого режиссера. "Только в общении, в контакте с другими людьми - в любви - заключена возможность выхода из бездны отчаяния. Тема ПРИЧАСТНОСТИ к судьбам других... звучит в фильме "Причастие", выносится в его заглавие. Литургическая сторона религии здесь почти демонстративно замыкается на мирские взаимоотношения людей: ждут явления Бога - нет, человека; причащаются святым дарам - нет, человеческой любви; Бог скрывает свое лицо - нет, это у людей не хватает сил жить и любить по-человечески". И далее: "Жизнь возможна только как постоянное усилие, как ежесекундная победа над отчаянием и безумием - победа, которая в следующее же мгновение вновь ставится под вопрос... Как бы низко ни пал человек, пока он борется (добавлю от себя: пока Бог, пусть замолчал, но не умер в нем окончательно. - В.Р.) и сохраняет в себе стремление к высшему, ничто для него не потеряно" (С. 32 - 33). Приведенные слова, по-моему, справедливы, пусть и несколько перегружены материалистической идеологией советского критика. Вдвойне справедливы - потому, что личные отношения с Богом и культом свободномыслящего и всегда мучительно ищущего истины шведского художника чрезвычайно сложны - это отображение реальной любви-вражды Ингмара Бергмана и его отца, протестантского священника, это и спроектированные в творчество отношения "блудного сына" от протестантизма, который, в свою очередь, сам ведь для христианской религии - младший сын-бунтарь. (Виктор Распопин)

На самом деле, все просто. Великий Бергман - сын пастора. Все, кто брался исследовать его творчество, отмечали, что строгое, регламентирование воспитание сыграло в его жизни свою роль, хотя и своеобразную. Сработал эффект сжатой пружины - повзрослевший Ингмар стал бунтарем, ревизионистом. В его последней художественной киноработе - "Фанни и Александр" (1982) - есть просто кошмарные фрагменты жизни двух детей в доме истового священника. Никакой диалектики и нюансировки - сплошной кошмар. Хотя тамошний пастор завуалирован фигурой отчима, никто не сомневается в автобиографическом характере фильма. О мотивах вероотступничества в картинах Бергмана (чьи истоки коренятся как раз в подобных детских впечатлениях) мы уже говорили ... на примере "Источника". С другой стороны, нельзя не признать, что иезуитизм стал своеобразной основой стиля режиссера, а стало быть, сделал его великим. "Причастие", при длительности в 81 минуту, начинается 12-минутной (7-я часть фильма!) сценой службы в церкви, что является своеобразным аналогом традиционных мрачных зачинов Бергмана, вроде каравана бедняков на фоне предгрозового неба под карканье воронья. В сцене нет ни малейшего просветления, все мрачны, у священника температура, у Христа на распятии отбиты пальцы... Практически сразу чувствуешь фальшивость, что ли, происходящего - на часы поглядывают, складывают вещи. Едва служба закончена, как нет и следа благостности и умиротворения - деловито хлопают сумочки, достаются термоса, суетливо пересчитываются пожертвования. По мысли автора, суть проблемы - в пастыре. А суть проблемы пастыря - даже не в неверии, а в сомнении, в растерянности, в его фразе: "Бог молчит". То есть, буквально евангельское: "Если соль перестанет быть соленой...". Корни его сомнений глубоки, но решающим поворотом стала смерть жены. Крамольная мысль - как же Бог допускает такое? - как болезнь разъела душу. Это еще не атеизм, не отрицание, но если отнята любовь, человек лишен инструмента понимания мира и общения с миром. Священник не слышит Бога, не слышит призывов своих прихожан, не слышит ничего. У него, вдобавок, есть любовница, практически отказавшаяся от своей жизни ради него, но здесь тоже нет любви, что усугубляет мучения и терзания. (Ингрид Тулин тогда еще была брюнеткой и потому невероятно трогательна в своей естественности.) Апофеозом этой драмы, переросшей рамки драмы личной, стало самоубийство одного из прихожан - сразу после беседы с пастырем. Священник не смог уравновесить его страхи Божественной любовью, напротив - отягчил их своими проблемами, своими сомнениями - и вот результат. Уже на первых минутах "Причастия" вспоминаются фильмы Бунюэля. Не станем выяснять, кому принадлежит первенство в разработке щепетильной темы: несоответствие реальности и религиозного идеала. Тут важна разница в реакциях, выводах. У Бунюэля это противоречие отнюдь не отменяет ценности и красоты жизни, не лишает ее смысла. Он откровенно предлагает окунуться в гущу жизни и там поискать компромисс - и в "Виридиане" предлагает, и в "Симеоне-столпнике", и в "Млечном пути". А мировоззрение Бергмана глубоко эсхатологично - одно лишь сомнение перечеркивает все вообще. Недаром многие его фильмы заканчиваются смертью или пустотой (в "Причастии" - пустотой храма). А у Бунюэля в финалах под ногами вертятся дети или кто-то собирается рожать. Чья точка зрения верна, а чья всего лишь удобна - в этой жизни судить трудно. "Причастие" я бы назвал рубежным для Бергмана фильмом. При всем моем уважении к автору, все снятое до этого (за редкими исключениями) я бы квалифицировал как добротное мрачное кино. Нащупанное, допустим, в легендарной "Земляничной поляне" ощущение режиссуры как ВОЛШЕБСТВА, еще несколько лет не могло стать неотъемлемым свойством творчества Бергмана. "Причастие" я бы тоже не назвал идеальным фильмом режиссера, сценарий показался мне магичнее, глубже самой работы (вообще, Бергман, на мой взгляд, один из лучших писателей ушедшего ХХ века). Но вновь ухваченное здесь ЧУВСТВО стиля, собственной гениальной ноты уже не покидало мастера, сделав последующие работы таковыми, что спутать их невозможно ни с чем. B повторить невозможно. Можно лишь восхищаться или завидовать. Оценки: Общая - 7. Сценарий - 8. Зрелищность - 6. Актерская игра - 8. (Игорь Галкин)

Путеводитель по фильмам Бергмана, нигилиста и проказника. [...] ОТЕЦ. Фильмы Бергмана полны автобиографических сюжетов. Фигура режиссера и членов его семьи читаются в персонажах, его собственные любовные истории - в мелодраматических коллизиях, а маленькие детали из прошлого нередко переходят на экран во всех подробностях (каша, которой завтракают герои «Земляничной поляны», - прямиком из его детства). А было это детство несладким, и многие картины Бергмана можно понимать как сведение счетов с авторитарной властью родителей. В первую очередь с отцом - строгим пастором, который держал своих детей в ежовых рукавицах. Вот самые распространенные наказания, которым подвергались маленькие Ингмар с братом: допросы, розги, таскания ... за волосы, а еще заточения в темной гардеробной, где «обитало крошечное существо, обгрызавшее большие пальцы ног у злых детей». Если Ингмар не успевал добежать до туалета и мочил штаны, на него надевали красную юбочку до колен и заставляли ходить в ней весь день (эхо этого наказания звучит в «Молчании» - маленького мальчика там наряжают в платьице жуткие карлики). Трудно было Бергману и с матерью (см. короткометражку «Лицо Карин»), которая предстает в его воспоминаниях дамой с нежным овалом лица и маленькими сильными руками. «Удар был молниеносный, левой...» - вспоминал Бергман. Уже после ее смерти Бергман нашел тайные дневники матери, в которых подтвердил давнюю догадку: он был нежеланным ребенком, «созревшим в холодном чреве». Образ этого живота, где, трясясь от холода, растут нелюбимые младенцы, присутствует в «Земляничной поляне». Там мать главного героя жалуется: «Я все время мерзну, особенно живот». Отцу Бергман, кстати, тоже отомстил. Сначала изобразил в «Причастии» сломленного, утратившего свою веру пастора, а после в драме «Фанни и Александр» вывел его в виде чопорного отчима с прямой спиной и изощренными методами воспитания. Смерть для этого героя, как можно догадаться, была заготовлена самая что ни на есть изощренная. В общем, неудивительно, что после всего этого мотив унижения стал навязчивым для Бергмана. Об унижении он мог говорить бесконечно, распространяя его холодную свинцовую тяжесть и на нуклеарную семью, и на буржуазный уклад жизни, и на протестантизм, требующий от человека признать свою ничтожность перед богом. БОГ. Протестантская концепция, допускающая прямой, безо всяких посредников, контакт бога с человеком, определяет все творчество Бергмана. Но в трех фильмах христианская проблематика затрагивается прямо. Это «Сквозь темное стекло», «Молчание» и «Причастие», объединенные критиками в «трилогию веры». Все они камерны, пасмурны, хотя и не сказать, чтобы чопорны (половину «Молчания», например, занимают сексуальные похождения брюнетки). И все они как раз о трудностях разговора с богом, который замолчал, перестал слышать мольбы людей и внимать их страданиям. А в каких отношениях с верой был сам Бергман? Иногда его справедливо называли «протестантом-атеистом», и все из-за яростного богоборчества, которое проявляется во многих его лентах. Так, в уста Александра («Фанни и Александр») Бергман вкладывает весьма емкую формулировку: «Если бог и есть, то это дерьмовый бог, которому я бы с удовольствием дал пинка под зад». Пинки эти режиссер, кстати, раздавал регулярно, изображая пасторов в своих картинах по меньшей мере далекими от истины людьми, а по большей - исчадиями ада. Но был и другой Бергман - автор, наполнявший свои фильмы христианскими аллюзиями. Показательный пример - флешбэк со сценой на пляже из «Вечера шутов», где клоун с выбеленным лицом несет, ступая по острым камням, свою обезумевшую жену вверх по холму. В какой-то момент становится ясно: это не просто трагикомическая сценка из будней цирка, а изгнание из рая и одновременно восхождение на Голгофу. Отношения Бергмана с религией не ограничивались цитатами и памфлетами. При всем своем богоборчестве он оставался глубоко религиозным художником, не оставлявшим надежды увидеть все-таки присутствие божественного. В музыке Баха, которая разрушает отчужденность и соединяет слушателей в общем эстетическом переживании, превосходящем по силе все слова. Или в человеческом лице - его крупный план останавливает течение сюжета, выключает время и делает неважными все земные конфликты. Протестантизм оказал влияние не только на содержание фильмов Бергмана, но и на их форму. Ведь если католицизм (а это Бунюэль, Феллини, Висконти) строится на понятии пути (к богу), на истории с началом, серединой и концом, то протестантизм акцентирует внимание на феномене откровения, непосредственном контакте человека с божественным, которое может произойти в любой момент. Бергман в строгом смысле слова не опирается на сюжет. Завязка, кульминация и развязка в его фильмах так же условны, как и время, в котором течет действие. Например, Исаак Борг в «Земляничной поляне» не вспоминает прошлое, а находится одновременно и там, и тут, может легко зайти в комнату, где много лет назад собиралась его семья, или подглядеть за давней изменой жены, оставаясь стариком. [...] (Даниил Смолев, «КиноПоиск»)

Неплохой фильм, успешно притворяющийся суперзанудным. Эта замороженная картина про отмороженного (в смысле - бесчувственного) героя производит впечатленье эдакой квинтэссенции ментальной скандинавщины. Вот они какие, северные люди, и хлипким самосмертоубийцам (персонаж фон Сюдова) нет среди них места. Бьернстранд играет тут одного из лучших киношных священников. Кино сплошь состоит из крупных планов - в основном, нахмуренного чела того же Бьернстранда. Ну и кино это, как говорится, - ни о чем, да только и вся наша жизнь в таком разе - ни о чем, а бергмановское «Причастие» заставляет это понять, как мало что еще. Но и - воодушевить: этот фильм из тех, на ... которых тебя накрывает волна неведомо откуда взявшегося катарсиса. Стоящее произведенье. (kinomedved.livejournal)

Делай, что должен, и будь, что будет. За окнами храма унылый день. Священник Томас Эриксон, без энтузиазма, ведет службу. Его болезненное состояние, измученный вид, природа, не окрашенная не единым солнечным лучом, показывают нам мрачное состояние Томаса. На наших глазах гибнет человек. Одиночество, боль после смерти жены, потеря смысла в жизни, сомнение в существовании бога терзают несчастного. По желанию родителей Томас стал священником. Наивный, незнающий зла, он мечтал оставить след в жизни, сделать что-то значительное, служить людям. Ситуация в Лиссабоне, жестокости, творящиеся там, вселили сомнения в его вере. Но ему повезло, любимая и любящая жена поддерживала его, латала дыры в его ... мечтах. После смерти жены, он остался один со своими сомнениями. Эриксон всеми силами старается изменить ситуацию, найти опору и приобрести смысл в жизни, но все против него. Попытка связать жизнь с женщиной не принесла ему облегчения, не любимая, не верующая в бога Томаса, Марта, не могла поддержать его. Общество, окружающее Томаса, равнодушно к богу. Церковные обряды превращаются в ритуал. Затевает разговор о вере с учеником Марты и видит безразличие мальчика. Семья Персонов пришла к пастору за советом. Йонас Персон, не имея внешних причин, потерял покой из-за страха возможной катастрофы и не видит смысла в дальнейшей жизни. Томас не смог помочь. Смерть Йонаса, окончательно добила Эриксона. Томас предлагает жене Йонаса, Карин почитать с ним библию, он хочет быть полезным, принести утешение, но Карин отказывается. Помощь пришла с неожиданной стороны. Служащий церкви, Альгот Фревик, с которым не очень-то и считались, пришел поговорить с пастором, о страстях Христовых. Альгот говорил о том, что в последние часы жизни, не только физическая боль мучила Христа, Его мучения выражались в другом, на другом уровне. Ученики Христовы заснули, они так и не поняли смысла последнего вечера. Когда появились солдаты, они сбежали. Петр отрекся от него. Христос был с ними целых три года, и они жили все вместе из-за дня в день, но так и не поняли, что он хотел донести до них. Они бросили его, покинули. Он остался один. Наверняка ему было горько и больно. Он осознавал, что он так и остался не понятым. Быть брошенным, когда тебе нужна опора, это наверняка очень больно. Это великие душевные муки. Но самое худшее ждало его впереди. Когда его распяли на кресте, он кричал в тот момент: Господи! Господи! За что, ты меня покинул? Он кричал так громко, как только мог. Он думал, что его отец покинул его. Возможно, он понимал, что все проповеди оказались ложью. Перед самой смертью в него вселилась толика сомнения. И наверняка это стало самым мучительным в его жизни. Молчание господа. Боль и сомнения остались в душе пастора, но он понял, необходимо нести свой крест до конца. Марта, просившая бога дать ей смысл жизни, найти оправдание своему существованию на земле, получила свой крест в виде несчастного Томаса. (Александра Клевская)

Идолопоклонство. Писать рецензии на фильмы Бергмана - занятие неблагодарное и совершенно бесполезное. И дело заключается не в том, что уже обо всем сказано и не один раз или у меня нет должного авторитета. Фильмы Бергмана вообще не подходят для оценивания. Это чистое, настоящее искусство, которое, разумеется, не подлежит анализу и проверке на объективное качество, потому как любое истинное произведение искусства - субъективно и соответственно каждый по-своему воспримет, поймет, оценит данный кинофильм. «Причастие» затрагивает извечную проблему, поднимаемую во всех фильмах Бергмана (в разной степени). Эта проблема заключается в Боге. В феномене веры. В кризисе веры. И в вечном, беспросветном, вселенском одиночестве, ... порождаемом уникальностью каждого человека и молчанием Бога. Протестантский священник Томас Эрикссон проводит службу в сельской церкви. И с первых кадров зритель окунается в мирок, который донельзя ненатурален, неискренен и в чем-то даже неполноценен. Прихожане зевают от нескрываемой скуки, пастор монотонно произносит привычный текст, и все ждут, когда все окончится и можно будет заняться более необходимыми делами. Пастор и его паства - это участники церемонии. Для них все происходящее - незаменимый ритуал в их жизни, традиция, которую они соблюдают. Я редко бывал в церкви. Мне не нравилось там находиться. Гнетущая атмосфера оказывала нешуточное давление на мою психику. Все казалось таким неестественным, иллюзорным, театрализованным. Ставил ли я свечку, в душе взывая к Богу, или крестился, неуверенно глядя на беспристрастные и равнодушные лики святых, - все это было невыносимо из-за всей этой церемониальности. Я сожалею, что поступал так. В моих поступках не было искренности, а моя вера была слишком фиктивной, непрочной. Я скорее хотел верить... Протестантизм, лютеранство - религия пессимистическая, депрессивная. Это выражается и в нарочитом, подчеркнутом аскетизме, и в строгости и жесткости нравственных принципов. Возникшее в Средневековье - в расцвет церковного влияния на человечество - лютеранство вобрало в себя все самое зловещее, беспощадное, мрачное, что было свойственно в эти нелегкие для человека времена. Отец Ингмара Бергмана был протестантским священником и остается только посочувствовать гениальному режиссеру. Ведь вся его жизнь, все его творчество - это нескончаемый поиск Бога в себе и вокруг, постижение Бога. Но все было тщетно. Бог молчал... Бог молчит. Эти слова в фильме прозвучат не раз. Бог молчит. И поневоле закрадывается сомнение. Сомневается пастор и от того его работа ему в тягость, богослужение - это мука. Разочарование в религии и жизни, неспособность и нежелание поступать добродетельно будь то облегчить душевные терзания прихожанина или отнестись к чувствам любовницы мягче, доброжелательнее. Он видел слишком много страданий, познал слишком много горя. Все давно опостылело. Ледяной тон речи, горькое самобичевание, неуклюжее откровение. Пастор Томас Эрикссон давно живет иллюзией, собственно-выдуманной религией. Идолопоклонство и не более. От части привычка, от части апатия, от части чувство неизбежного и беспощадного одиночества, от части страх и от части эгоизм - все это подпитывало веру, все это в конечном счете и сгубило ее. Когда-то я верил. Это было аморфное чувство. Это было странное состояние души. Возможно, сказывалось воспитание. Общественные ценности, навязанные мне еще в бессознательном периоде моей жизни. Детская наивность, попытка смоделировать идеальный и понятный мир, где существуют четкие критерии и определения «добра» и «зла», «правды» и «лжи», где справедливость торжествует, возмездие вершится, добродетель поощряется. Где-то говорило эгоистическое высокомерие. Еще страх. Страх перед смертью. Страх перед неизбежностью. И конечно одиночество. И как хотелось чувствовать Бога в себе, знать, что жизнь имеет смысл и ты не одинок. Постичь настоящую истину, увы, не удалось. Как и в случае с Бергманом, Господь не отреагировал. Его подарком было не прощение или надежда, а молчание. Мать узнала о моих убеждениях. Сначала было банальное «грешник окаянный», «циник высокомерный», «эгоист конченный». Но потом было честное и отрезвляющее, а главное горькое - «верить надо». И в этих словах было все. Вера - это стержень, надежда, планка и границы морали. Это своеобразный долг перед человечеством. Атеизм - это не удел слабых или сильных. Это честность, а не смирение, это протест, а не конформистская ложь. Гуманно ли верить в Бога? От главных героев ускользает абсолютная истина, чудо сосчитанной бесчисленности, постижение Бога. Если сомневался Иисус в момент собственной казни, то что уж говорить про человека?! Наши чувства слишком эгоистичны. Безответная любовь, губительное сомнение, тоскливое ощущение одиночества. Пастор Эрикссон очень напоминает мне других героев из фильмов Бергмана. В особенности Эвальда из «Земляничной поляны» и священника из «Шепотов и криков». В их суждениях много общего. Для них жизнь безрадостна и мучительна, а мир слишком жесток и одинок. Фильм завершается молитвой священника. Она адресуется Богу и впервые за последнее время она чистосердечна, но чистосердечие сродни смирению, вера для Томаса не более чем соломинка. Слова звучат в абсолютном безмолвии и при сумеречном зимнем свете. Я не разделяю мнение тех, кто считает, что фильм заканчивается на оптимистической ноте. Конец настолько же депрессивен, как и весь остальной фильм. 10 из 10. P.S. Лучше всех о «причастии» написал сам Бергман. Не поленитесь и прочитайте. Оно того стоит. (Gerc0g)

Ингмар Бергман - совершенно уникальное явление в истории культуры XX века. Входящий в тройку великих психологов кино (другие двое в какой-то степени его учителя - Карл Теодор Дрейер и Робер Брессон), Бергман, пожалуй, наиболее последовательно снимал фильмы о вечных вопросах бытия и философских тяготах повседневной человеческой жизни. Его фильмы удивительно просты, лучше сказать, кристально чисты, по форме (хотя не чужд был Бергман и формализма), но глубоки и многогранны по содержанию. Когда многие режиссеры авторского кино творили свой цветастый киноязык, Бергман, подобно христианскому аскету, отсекал все лишнее, случайное, не сущностное, сосредотачивая внимание на первоосновах бытия и психологии человека. И нет ничего ... удивительного в том, что все три великих психолога кино (Дрейер, Брессон и Бергман) были воспитаны в христианских традициях. Конечно, в зрелые годы их в какой-то степени стали тяготить условности протестантской и католической веры, и, что самое главное, лицемерное, чисто книжное следование заповедям Христа без понимания их сути. Нельзя любить Бога, не любя ближнего своего, не причащаясь его страданиям и его полноте. Ключ к познанию Бога - это любовь. Христианская аскеза наложила определенный отпечаток не только на выбор тем (всегда главных и сущностных для человека), но и на их воплощение. Жесткое самоограничение в выборе выразительных средств, преобладание камерных сюжетов, минимальное использование (или вообще неиспользование) музыки, крупные планы лиц и, что самое главное, абсолютно объективный подход к изображаемому, принципиальный отказ что-либо объяснять, предоставляя зрителю возможность понимать произведение в меру своей сущности. Вот и «Причастие» Бергмана, будучи снятым много лет назад, до сих пор тревожит умы верующих и атеистов, вызывая подчас прямо противоположные трактовки, от атеистических до глубоко христианских. Не в праве рецензента лишать реципиента права на свободную волю, предоставленного как творцом мира объективного, так и творцом мира художественного, поэтому дальнейшие размышления будут исключительно субъективные, связанные с собственным пониманием фильма Бергмана. Он начинается, возможно, небывалой по продолжительности сценой службы в церкви, во время которой нам становятся очевидны многие важные для понимания фильма вещи. Прихожане скучают (некоторые откровенно поглядывают на часы), священник монотонно произносит давным-давно заученные слова молитвы, даже не глядя на людей, от имени которых он обращается к Богу, у образа Христа на алтаре отломаны три пальца (невозможно сложить троеперстие - символ Троицы (в дальнейшем мы узнаем, что пастор совершенно не любит Христа, не понимая, а, скорее, не принимая его крестной жертвы)). Поэтому молитва его обращена к пустоте (что красноречиво и дает понять нам автор, иллюстрируя текст молитвы (нет ли тут предвосхищения видеоарта?) кадрами холодного почти зимнего ландшафта, на фоне которого нет ни одного человека). Священник болен простудой (или это следствие его душевных волнений?), мучается от отсутствия истинной веры, не в силах перенести не столько молчание Бога, сколько смириться с собственными проблемами (смертью любимой жены, злом, что он видел в жизни, надвигающейся старостью и просто с одиночеством). По сути, Бергман говорит, что корень всего зла в человеке. Нет в человеке смирения перед волей Всевышнего, истинной веры, не требующей доказательств и, самое главное, желания принять жизнь такой, какая она есть, не требуя у Бога и судьбы награды за свою веру. Получается, что человек по своему подобию хочет создать себе Бога, джина, исполняющего его желания. «Почему ты страдаешь? Ведь ясно же, что Бога нет», - говорит любящая священника героиня, желающая облегчить его душевные страдания (хотя она вовсе не считает, что Бог не существует, хоть и ходит в церковь больше к священнику, нежели к Богу). Действительно, почему священник страдает? Ведь он сам говорит, что если Бога нет, то жить легче, что смерть - это лишь расставание души с телом. Вот тут-то открывается второй план этого, возможно, главного произведения в истории кино на вечную тему веры и безверия. «Причастие» - это своеобразная притча о человеке, лишенного дара любви («Ты можешь научить меня любви?» спрашивает священник Марту), а потому добровольно извергнувшего себя из мира людей, отвернувшегося от Бога, оказавшегося наедине с пустотой. «Господи, почему ты покинул меня?» в отчаянии вопрошает священник из ада своего земного существования, стоя спиной к свету, льющемуся сквозь церковное окно (этот образ вызван первым детским воспоминанием Бергмана). Одиночество - это выбор добровольный. Каждый сам выбирает свой ад. И есть лишь одно лекарство от одиночества, лишь один смысл человеческой жизни - любовь. «Я просила у Бога ответа на свои молитвы, просила послать испытание мне по силам, и этой весной я получила ответ», говорит Марта священнику, смотря прямо в камеру. «Я поняла, что люблю тебя. Мое испытание - это ты». Невыносимое одиночество героев в итоге сближает их, любовь исцеляет больную душу пастора. Может быть, впервые в жизни избавившись от лицемерия, пастор исповедуется перед Мартой, очищает свою душу от всего дурного, в результате чего испытывает давно неведомую ему потребность в другом. «Ты поедешь со мной?» спрашивает он. И затем впервые говорит: «Я хочу, чтобы ты со мной поехала». Они едут в другую церковь, где состоится важный разговор священника с церковным служкой о крестных страданиях Христа. «Молчание Бога было его величайшим испытанием», говорит церковный служка. Сможет ли Христос сохранить в чистоте свою человеческую сущность, полностью положившись на волю творца или запятнает ее грехом ослушания, как Адам? Человечество однажды исцелила безмерная любовь Христа к людям и Богу (в каком-то смысле причастие действительно любовный напиток). На вечерней службе никого, кроме Марты, нет, молитвенно сложившей руки на последней ряду, священник простужен, у него температура. Он может отменить службу. Но нет. «Свят, свят еси Боже, вся земля полнится славы твоей» - впервые эти строки обращены к ближнему своему. Эта молитва остается в церкви, она больше не обращена к пустоте. Сделан маленький шаг на пути к Богу - в священнике родилась искра пастырской любви к ближнему своему, из которой в дальнейшем может разгореться пламя истинной веры. Возможно, во всем мировом кинематографе нет более возвышенного, чистого и христианского произведения о трудном пути человека к Богу. (Эндрю Вулф)

Гулкий и оглушающий одиночеством фильм о внутренних голосах и внутреннем молчании. День из жизни сельского пастора Томаса Эриксона (Гуннар Бьернстранд), который некогда жил вместе со своей женой счастливой жизнью, но после ее смерти начал испытывать кризис веры, ибо она была краеугольным камнем его религиозных убеждений и являлась для него настоящим примером и образцом, источником вдохновения. Теперь же он терзается внутренними демонами сомнения и отсутствием доверия. После завершения мессы, местный рыбак Йонас Перссон (Макс фон Сюдов) и его жена Карин (Гуннель Линдблум) остаются вместе с пастором поговорить. Дело в том, что Йонас так же испытывает кризис и постоянно находится в депрессии, ... поэтому жена считает, что ему лучше бы поговорить со священником, не подозревая, что тот явно не в состоянии спасать чужие души, так как не уверен насчет души собственной. Все осложнено еще и появлением девушки Марты (Ингрид Тулин), которая безответно влюблена в пастора Томаса, что вызывает у него лишь раздражение и болезненные воспоминания об ушедшей в мир иной супруги. Йонас требует от Томаса помощи, но получает в ответ лишь горькие объяснения того, что Бог их покинул. По крайней мере, покинул Томаса. Фильм является второй частью негласной трилогии о молчании Бога, начатой картиной «Сквозь тусклое стекло» и которая будет закончена лентой «Молчание». Показательно, как меняется от фильма к фильму интонация и темы. Если в первой картине автор, по сути, смог найти Бога в любви, пусть и сделав огромную кучу допущения относительно того, что любовь эта может быть порочной и извращенной по своей природе. Фильм, который очень точно перевели на английский как «Зимний свет», являет собой чуть ли не идеальный шведский фильм. Потому, что Бергман сознательно снимал картину исключительно во время туманной холодной погоды, поэтому вся лента буквально пропитана тем белесым, леденящим, размывающим очертания, придающий фильму какую-то внутреннюю силу, света, отрешенного и отстраненного. Как обычно для Бергмана в целом, этот фильм построен на ощущениях и впечатлениях, почерпнутых из собственного опыта. Так, в основе этого фильма лежит случай, произошедший незадолго до съемок картины. Бергман отправился в Упсалу к своему старому и больному отцу, который был в свое время священником. Вместе они отправили на небольшую мессу в местную церковь, где кроме них еще было еще человек пять. Пастор церкви чувствовал себя плохо и объяснил прихожанам, что мессы сегодня не будет, ибо он болен. Отец Бергмана тут же разразился жесткими словами, облачился в белое и провел церемонию сам, хотя чувствовал себя, вполне вероятно, ничуть не лучше пастора. Он пояснил Ингмару, что служба - это самое важная часть жизни для прихожан и тем более для самого священника. Из этого случая Бергман почерпнул что-то, касающееся персоны священника. Устройства его образа мышления и веры. Восхищение его преданностью. Его умением устроить собственную жизнь на основе постоянных ритуалов, которые заполняют его жизнь настолько, что для сомнения уже просто не остается времени. Этот парадокс - постоянное и бесконечное движение души священника, не имеющего право на остановку - лег в основу всей картины шведского гения. В фильме есть еще один парадокс - картина оказалась самой дорогой на тот момент лентой в фильмографии режиссера. Киностудия «Svensk Filmindustri» была вынуждена построить настоящую церковь с настоящими стенами, дающими нужную акустику. При этом все - включая жену и участников съемочной группы - сомневались, что из фильма что-то получится. Работа была бесконечно тусклой и серой, скучной и статичной. Да и кто, простите, захочет смотреть фильм, снятый по воспоминаниям об отце, как признавались некоторые. Даже исполнитель главной роли фильма - Гуннар Бьернстранд - чувствовал себя не совсем в собственной тарелке. Кроме сомнений религиозного и конфессионного характера, актера терзали сомнения профессиональные - он не привык играть подобные роли вообще. А что б уж совсем снимать было грустно, практически вся группа заболела во время работы над картиной гриппом. Все это, впрочем, Бергману было очень на руку. К примеру, он даже убеждал Бьернстранда, что тот болен даже больше, чем на то было на самом деле. Фильму очень помогал тот факт, что главный актер был бледен, с трудом поднимал голову и мыслил далеко не здраво - именно тот самый образ и хотел запечатлеть режиссер в своем фильме о человеке, о священнике, борющемся с отсутствием веры. Для Бергмана образ Томаса Эриксона - это образ человека в аду, в который он попадает после того, как, по мнению автора, рухнули со смертью любимой иллюзии относительно того, что Бог - есть любовь и любовь - есть Бог. В некотором смысле, герой Бьернстранда напоминает героя фильма «Изгоняющий дьявола», который так же потерял веру и живет в собственном аду. Конечно же, фильм Бергмана гораздо серьезнее, мрачнее и тяжелее, он ни на секунду не заигрывает со зрителем при помощи легких жанров. Сам Бергман называет этот фильм одним из своих самых любимых. Кого-то эта позиция может немного удивить, но ведь с другой стороны - это не такая уж и новость. Авторы всегда любят выбрать какой-нибудь из не очень популярных фильмов, и называть их. Этот фильм не самый интересный, не самый пронзительный, не самый красивый. Бергман взял и превратил одну из самых прекрасных своих актрис Ингрид Тулин в какую-то грязную, пугающую страшилку. Ее героиня тяжело страдает от экземы (этот момент Бергман явно почерпнул из опыта своей второй жены). Сам фильм полон боли, болезни, ненависти. Кто-то из знакомых режиссера даже провел параллели с детством автора, что не совсем не лишено смысла. Автор признавался, что Томас Эриксон ревнует к Христу, что было воспринято, как ревность самого Бергмана, которую он переживал в детстве. Так или иначе, годы спустя, уже после смерти самого Ингмара Бергмана, Guardian признала фильм лучшим в творчестве режиссера. С этим можно, конечно, долго и бессмысленно спорить, однако это подчеркивает тот факт, что режиссер не лукавил, когда говорил о своей работе с теплотой. (M_Thompson)