ОГНИ ГОРОДСКОЙ ОКРАИНЫ (2006)
LAITAKAUPUNGIN VALOT

"Огни городской окраины" ("Огни городских окраин"). Подобно героям Чаплина, главный герой этого фильма по имени Койстинен (Янне Хюютияйнен) ищет брешь в теле жестокого общества, через которую он хочет пролезть, чтобы выжить, но его надежды преуспеть в неравной борьбе "маленького человека" с жерновами современного общества рушатся одна за другой.

Одинокий охранник в торговом центре становится жертвой аферистов, которые играют на его одиночестве и жажде человеческого тепла, и грабят с его помощью ювелирный магазин. Но самое большое разочарование - не потеря работы, а потеря веры в человека.

В первых кадрах картины группа русских алкоголиков (Сергей Дудко, Андрей Геннадиев, Артурас Поздняковас) проходит по задворкам Хельсинки. "Жизнь великого русского писателя Максима Горького была очень тяжела. И Гоголь был пропащая душа. И Достоевский, и Чехов", - говорит один из них. Что ж, для Каурисмяки Акакий Акакиевич и современные подонки, пьяницы и безработные - персонажи одного порядка. Про них - униженных и оскорбленных - он и снял свой новый, возможно, самый человечный фильм.

Жизнь порой жестока и несправедлива. Это на своем личном опыте проверил Койстинен, работающий охранником в торговом центре. Он ищет свое место в жизни, но все его мечты идут насмарку одна за другой. Коллеги, чиновники - все они раз за разом втаптывают в грязь бедолагу Койстинена. Еще и некие преступники, решили использовать его в своих корыстных целях. Ограбив ювелирный магазин, они подставляют нашего героя, сыграв заодно и на его чувствах. И теперь у Койстинена лишается всего - работы, свободы, надежды и желания жить.

КАННСКИЙ КФ, 2006
Номинация: «Золотая пальмовая ветвь» (Аки Каурисмяки).
ЕВРОПЕЙСКАЯ КИНОАКАДЕМИЯ, 2006
Номинация: Лучшая операторская работа (Тимо Салминен).
МКФ В ГЕНТЕ, 2006
Номинация: Гран-при (Аки Каурисмяки)
ЮССИ, 2007
Победитель: Лучший фильм (Аки Каурисмяки), Лучшая операторская работа (Тимо Салминен), Лучший художник-постановщик (Маркку Патила).
Номинации: Лучшая женская роль второго плана (Мария Хайсканен), Лучшая режиссура (Аки Каурисмяки), Лучший монтаж (Аки Каурисмяки).
ВСЕГО 3 НАГРАДЫ И 7 НОМИНАЦИЙ.

Картина является завершающей частью "трилогии о неудачниках" (loser trilogy - по самоопределению Аки Каурисмяки https://fi.wikipedia.org/wiki/Aki_Kaurism%C3%A4ki), которую поклонники и критики чаще называют "финской трилогией".
Первые два фильма трилогии («Вдаль уплывают облака», 1996 и «Человек без прошлого», 2002 ) наполнены черным юмором, присущим режиссеру. В данной картине его значительно меньше; если в финале и виден проблеск надежды, то в целом атмосфера ленты беспросветна. Предполагается, что к третей части цикла Каурисмяки утратил веру в возможность победы в "борьбе маленького человека против системы".
А. Каурисмяки: "Глубоко ранившее меня переживание детства: первый фильм, на который меня повели - против моей воли, - назывался «Песнь городской окраины». От него у меня осталась такая глубокая травма, что я никогда не был способен окончательно выбраться из городских предместий в центр..."
А. Каурисмяки: "После фильма «Вдаль уплывают облака» о безработных, я снял «Человека без прошлого», фильм о бездомных, а потом снял фильм «Огни городской окраины» об одиночестве. Я хочу, чтобы эти фильмы стали документами для будущих поколений. Но не в виде документального кино, а в виде фантастических историй. Они возникли из реальности столь мрачной, что мне ничего и не надо добавлять..."
Рабочее название: «Yovartija» (Ночной сторож).
Бюджет: 1,380,000 Евро.
Место съемок: Хельсинки.
Транспортные средства, показанные в картине - http://imcdb.org/movie.php?id=458242.
В картине звучит музыка финской рок-группы «Melrose» (Мелроуз). Участники группы играют самих себя как в этом фильме, так и в ленте «Гамлет идет в бизнес» (1987 ).
В трех картинах Каурисмяки: «Союз Каламари» (1985 ), «Вдаль уплывают облака» (1996) и «Огни городской окраины» звучит популярная финская песня «Ты не замечаешь слез» (Sa Et Kyynelta Naa http://youtube.com/watch?v=cw3cRaoYv7c) в исполнении Олави Вирта (Olavi Virta, 1915-1972), то есть, режиссер обращается к этой песне каждые 10 лет.
Тасара Вайс. «Ты не замечаешь слез». Музыка в фильмах Аки Каурисмяки - http://aki-kaurismaki.ru/akilandia/music.htm.
Фильм посвящен памяти Рейо Рутанена.
Премьера: 3 февраля 2006 (Финляндия).
Англоязычное название: «Lights in the Dusk» (Огни в сумерках).
Обзор изданий картины: http://www.dvdbeaver.com/film2/DVDReviews33/lights_in_the_dusk.htm, https://www.blu-ray.com/Lights-in-the-Dusk/201975/#Releases.
О фильме на Allmovie - https://www.allmovie.com/movie/v348260/.
«Огни городской окраины» на сайте Национального Аудиовизуального института Финляндии - https://elonet.finna.fi/Record/kavi.elonet_elokuva_1294951 и в Шведской базе данных фильмов - http://www.svenskfilmdatabas.se/en/item/?type=film&itemid=63309.
Обозреватель «New York Post» считает картину одной из важнейших в творчестве кинематографиста и так отзывается о стилистике ее видеоряда: "Большое количество крупных планов не улыбающихся лиц, обращенных в пустоту, минимальные диалоги, длинные статические эпизоды с персонажами, которые не делают совершенно ничего".
Критики неоднократно упоминают о духовном родстве и близости персонажа Койстинена с образом маленького одинокого бродяги, созданного Чарли Чаплиным в целой серии фильмов, венчает которые «Огни большого города» (1931 ).
Андрей Плахов считает, что «Огни городской окраины» - "парафраз чаплиновских «Огней большого города», но без чаплиновского комизма. Фильм возвращает нас к саркастическому трагизму «Девушки со спичечной фабрики» (1990 ) и к аскетизму «Преступления и наказания» (1983 ). Однако тип героя здесь совсем другой: он бросает вызов обществу не преступлением, не местью, а смирением и любовью, верностью и стоицизмом".
"«Огни городской окраины» легендарного финна Аки Каурисмяки несут в себе много горечи по отношению к миру и надеждам маленького человека. Режиссер поспорил с великим Чаплином и, похоже, доказал, что в настоящее время надежде нет места среди бездушных призраков под названием люди" - Макс Милиан, «Кино-Театр.ру».
Отзывы о картине иногда полярны. «New York Post» в своем обозрении фильма утверждает, что если кто-то не знаком с творчеством Каурисмяки, то просмотр картины сделает его искренним поклонником творчества режиссера. Негативную критику, ожидаемую для европейского фильма, многократно публиковали профильные издания США. Одну из наиболее острых оценок картине дает еженедельник «The Village Voice», утверждая, что мелодраматический сюжет не вызывает сопереживания, игра актеров бездушна и лишена какой-либо эмоциональности. Аки Каурисмяки - "главный финский певец невозмутимого минимализма", - в очередной раз не нашел причин для отказа от лаконичности и конформизма битников, которые он совершенствует с начала 1990-х годов. Обозреватель «Chicago Reader» полагает, что сюжет картины перегружен шаблонными ходами фильмов-нуар, а если режиссер и создает интересные кадры, основанные на столкновениях цвета, то люди в этих эпизодах теряются и уходят на второй план.
"Его фильм «Огни городской окраины» рассказывает с юмором в стиле Кафки историю одного бедняги, ночного сторожа, отвергнутого, обманутого" - Les Echos.
"Не смотря на чаплинское название, фильм «Огни городской окраины» по манере больше напоминает Китона, к которому мэтр финского кинематографа относится с неизменным пиететом" - Le Monde.
"Молодчина, Каурисмяки... В кино редко возникает столь сильное ощущение, что тебя видят, даже видят насквозь актеры, на которых мы по закону жанра обычно смотрим из темноты" - Liberation.
"Основа... Каурисмяки ищет самую суть, начисто отбрасывая сантименты" - La Tribune.
"Глубокая мелодрама... Где-то между суровым образом и чистым звуком Каурисмяки открывает волшебный проход для души" - Le Figaro.
Обзор мировой критики определенным образом пытается резюмировать Елена Плахова: "фильм Каурисмяки воспринят холоднее, чем прежние, в том, что режиссер отказался от многих своих фирменных хохм и примочек, которые всем так нравились и всех так развлекали. Всех, но не его самого. Горечь подавила юмор, а трезвость в прямом и переносном смысле лишила картину галлюциногенного мерцания и сюрреалистического безумия. [...] Проверим свое впечатление через несколько лет: дистанция, которая все расставляет на свои места".
На Rotten Tomatoes у фильма рейтинг 69% на основе 42 рецензий (http://www.rottentomatoes.com/m/lights_in_the_dusk/).
На Metacritic «Огни городской окраины» получил 57 баллов из 100 на основе рецензий 12 критиков (http://www.metacritic.com/movie/lights-in-the-dusk).
Рецензии: https://www.mrqe.com/movie_reviews/laitakaupungin-valot-m100007618, https://www.imdb.com/title/tt0458242/externalreviews.

Койстинен (Янне Хюютияйнен) - сотрудник ночной охраны универсального магазина, человек мнительный и легко ранимый. Коллеги издеваются над ним, начальник за три года службы не может запомнить его имя. Им увлечена Айла (Мария Хайсканен) - продавщица сосисок-гриль, но он не испытывает к ней симпатии. Внутреннюю пустоту он заполняет выпивкой. Играя на его душевном одиночестве, в баре с ним знакомится красивая девушка Мирья (Мария Ярвенхельми), которая в действительности - подруга главаря преступной группы, некоего Линдхольма (Илкка Койвула). Койстинен искренне влюбляется в нее, но именно она помогает сообщникам похитить у охранника ключи, получить коды сигнализации и организовать ограбление ювелирного отдела. Подозрения в хищении драгоценностей падают на Койстинена, его арестовывают. Он получает два года тюрьмы, но освобождается раньше за примерное поведение. Устроившись на подсобную работу в ресторан, однажды он случайно в зале замечает Мирью с Линдхольмом. Койстинен преследует их и пытается ударить бандита ножом, но лишь легко ранит его. На помощь главарю приходят сообщники, они везут Койстинена в порт, там жестоко избивают и, истекающего кровью, оставляют умирать. Финал остается открытым - собственно смерть персонажа не демонстрируется. (ru.wikipedia)

Финский кинорежиссер, предпочитающий проводить зиму в Португалии, завершает работу над своей «трилогией о неудачниках». Конец января, мороз такой, что кажется, будто сама Сибирь вторглась в Европу. Однако здесь, на далеком юго-западном краю континента, послеполуденное солнце уже начинает немножко припекать. Из города доносится чье-то пение, голоса школьников и уличных торговцев, слышны булькающие звуки работающих кофеварок, звон посуды и столовых приборов, пахнет жареными каштанами. О чем, интересно, говорят эти двое мужчин среднего возраста, здесь, далеко от дома, в уличном кафе на берегу Дору? Они говорят о Руохолахти. Аки Каурисмяки закончил работу над своим пятнадцатым по счету полнометражным фильмом. Фильм «Огни городской окраины», который покажут в Финляндии 3-го февраля, завершает трилогию, начатую десять лет назад фильмом «Вдаль уплывают облака». А затем был «Человек без прошлого», выигравший в 2002 году Гран-при Каннского кинофестиваля. Еще до того, как была закончена работа над третьей картиной, кинокритики окрестили серию фильмов Каурисмяки «трилогией о безработице» и даже «финской трилогией», в параллель предыдущим трем фильмам («Тени в раю», «Ариэль» и «Девушка со спичечной фабрики»), названным «пролетарской трилогией». «Одна из трилогий о рабочем классе, другая о неудачниках, но я понятия не имею, где одна, а где другая», - говорит Каурисмяки с невозмутимым выражением лица. Позже он разрешает проблему выбора названий в пользу мусорщика, шахтера и рабочей со спичечной фабрики. Первые две части «трилогии проигравших» - о безработных и бездомных, а основная тема «Огней городской окраины» - одиночество. «Это история кого-то, над кем издевались в школе или на работе». В фильме, снятом среди торговых и офисных зданий хельсинкского района Руохолахти, жизнь - через своих разнообразных агентов и представителей - безжалостно наказывает и без того отчаявшегося ночного охранника. Здесь, в отличие от предыдущих фильмов, нет ни адвоката, посланного «Армией спасения», который попытается защитить права главного героя, ни солидарности и поддержки таких же несчастных. В финале мы видим лишь избитого и никому не нужного человека, умирающего на голой земле. По мнению Каурисмяки, «Человек без прошлого» с его добрыми и отзывчивыми персонажами был уже «невыносимо приторным». «Лично я нахожу тему травли человека обществом куда более приличной, чем чрезмерный оптимизм. Для оптимизма нет никакой причины - ни в фильме, ни в жизни». «К счастью для нашего главного героя, автор фильма имеет репутацию мягкосердечного старика, так что мы можем предположить, что в конечной сцене все-таки появится проблеск надежды», - пишет 48-летний режиссер в сопровождающей записке к фильму. «Первоначальной идеей фильма было изображение современной, чрезвычайно унылой обстановки окраин и побитого жизнью человека, над которым я бы вволю поиздевался и забил бы до смерти, но в конечном счете мягкая сторона моего характера все же одержала верх», - усмехается Каурисмяки. «Конец фильма остается открытым. Зритель сам может решить, что же в итоге будет с охранником Койстиненом после того, как закончатся титры», - считает режиссер. Я думаю, большинство зрителей все же предпочтут увидеть искорку надежды. Руохолахти был в прошлом промышленной зоной, теперь же это ультрасовременный развивающийся район со множеством жилых и офисных зданий. Уже не в первый раз Каурисмяки выбирает для съемок это место. «В 1984 году, когда я снимал там «Союз Каламари», по всему Руохолахти можно было увидеть только кучи песка и гравия, а Дэйв Линдхольм играл у костра на губной гармошке на том самом месте, где сейчас главная площадь». Цикл завершается. «Я хотел закончить вторую трилогию маленьким фильмом, так же как и первую. Эти две трилогии охватывают почти четверть века, в течение которых хельсинкский пейзаж очень изменился. Должен признаться, что в Руохолахти трудно было найти подходящий фон для съемок, но в Хельсинки уже не осталось мест, где бы я не снимал». Финский гуру кинематографа Петер фон Багх, наверно, сравнил бы Аки с хельсинкским Бальзаком. Кто знает, может, он так и назовет его в своей обещанной книге о Каурисмяки, которую он должен завершить весной. Во время работы над «Огнями городской окраины» фильм долгое время носил рабочее название «Ночной охранник». «Конечный вариант названия немного искусственный, мне хотелось снять что-то типа финских криминальных фильмов 50-х годов, где Оке Линдман играл сурового злодея с точеными чертами лица». Эти плохие парни водят американские машины 50-х годов и не пользуются мобильными телефонами. «Настоящие бандиты, не то, что сегодняшние компьютерные преступники», - поясняет Каурисмяки. С завершения работы над последним художественным фильмом Каурисмяки прошло четыре года. «Неужели действительно прошло столько времени?» Следует многозначительная пауза. «Когда-то я мог снимать три фильма в год, теперь же это один фильм в три года, или даже в четыре. Былого энтузиазма и энергичности молодости заметно поубавилось». Тот темп был слишком быстр, но Каурисмяки признает: он донес до зрителя практически все, что хотел. Теперь остается просто рассказывать истории. «Лучше заниматься этим, когда ты молод, потому что потом будет уже слишком поздно. «Ты молод только однажды», как сказал Анри Мюрже в финальной части своих "Сцен из жизни богемы"». Эта книга послужила источником как для оперы Пуччини, так и фильма Каурисмяки 1992 года. Каурисмяки надолго замолкает. «Нет, не может быть четыре года. Что же было между ними?» Наверно, работа над фильмом была нелегкой и напряженной... ожидания публики... а каковы были ваши собственные требования к фильму? «Я не приступал к работе над этим фильмом до января-февраля прошлого года. Я написал сценарий в течение недели в конце февраля, а до этого, полагаю, размышлял над ним два или три месяца. Обычно для этого мне вполне хватает выходных». Разве так бывает? В Финляндии все знают, что сначала несколько лет дома вы пишете сценарий, а потом отсылаете его консультанту в Лондон? «Не спрашивайте меня, я не знаю. Но в действительности сценарий является той основой, на которой держится вся конструкция, и если он не работает, то ничего не получится, как ты не поворачивай камеру». Аки Каурисмяки известен своими четкими сценариями, конкретными вплоть до последней запятой и сценических указаний. Это видно по сценарию «Человека без прошлого», который вышел позднее отдельной книгой. Автор сравнивает процесс с одним из тех объемных деревянных пазлов, где ты должен собрать его по кусочкам в единственно верном сочетании. Ни один элемент нельзя убрать без разрушения всей логики, однако это далеко не всегда хорошо. В этом смысле сценарий к «Огням городской окраины», как отметил Каурисмяки, работает довольно слабо. «Это был всего лишь скелет. Я был уверен, что смогу нарастить плоть на эти кости и сценарий начнет работать. Так, пожалуй, оно и получилось, за исключением небольших драматургических недочетов в некоторых местах». На Берлинском кинофестивале в 1994 году Аки Каурисмяки заявил о своем решении закончить с кинематографом. Позже мы узнали, что режиссер собирался поехать в Грецию, чтобы заняться там написанием романа. Два года спустя он вернулся в кино, выпустив фильм «Вдаль уплывают облака», который стал самым благосклонно принятым и успешным его фильмом на тот момент. Вся эта история с Грецией была лишь отвлекающим маневром, маской, которая призвана была защитить его второй дом, Португалию. «Португалия была такой невинной страной, что мне не хотелось рекламировать ее туристам». Проведя шестнадцать зим в Португалии, Каурисмяки видел как стремительно менялась страна. «В конце 1990-х, где-то за пять лет, Португалия прошла такой же путь, что Финляндия с начала 60-х и до 90-х. Я пытался встать посередине дороги, махать руками и кричать: «Эй, я уже это видел, не делайте этого!». Но никто меня не слушал». Несмотря на то, что Каурисмяки провел столько времени в стране, Португалия не представлена в его фильмах, за исключением пятиминутного фильма «Бико» (Bico, 2004). Это небольшой фрагмент, рассказывающий о деревне в горах, был частью проекта «Образы Европы», вобравшего в себя отрывки 25 европейских режиссеров. «Я не думаю, что когда-либо сниму полнометражный фильм о Португалии; это потребовало бы большего понимания бытовых деталей. В одно время я собирался сделать фильм «Юха» (создан в 1999 году) звуковым и цветным. Я уже писал сценарий, когда вдруг понял, что я даже понятия не имею, что главный герой взял бы с собой перекусить, спускаясь, например, к стаду овец». В итоге «Юха» стал черно-белым фильмом, немым и более финским, чем все взятые вместе сосны, озера и сауны. Во время президентских выборов Каурисмяки следил за результатами опросов о возможном исходе голосования. Сам он поддерживал Тарью Халонен. Когда после интервью выяснилось, что опубликовано оно будет в день выборов, Каурисмяки заметил: «Хм. Если б знал, лучше поговорил бы о политике». (Ханну Марттила. «Helsingin Sanomat», 29.01.2006)

А. КАУРИСМЯКИ, ФРАГМЕНТЫ ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ. 22 мая 2006 года в Каннах, перед показом своего фильма «Огни городской окраины» Аки Каурисмяки ответил на вопросы международных изданий. Я хотел показать историю о Финляндии, слывущей одной из богатейших стран планеты, занимающей верхние строчки мировых рейтингов, где люди настолько счастливы, что улыбаются во сне. «Огни городской окраины» - третья часть трилогии. В первой части я рассказывал о безработице, а этой теме никто не хотел посвящать фильмы. Я понимал кинематографистов, ведь эта тема не представляет интереса с коммерческой точки зрения. Я ненавидел их за это и осознавал, что являюсь одним из них и, значит, нужно снять такой фильм. Вторая часть была про то же - про бездомных, бродяг. А в третьей рассказывается об одиночестве, о человеке, у которого никого нет и нет надежды, что он кого-нибудь встретит. Через четыре года после «Человека без прошлого». Я не хочу, чтобы меня считали медленным режиссером. На самом деле, сценарий я написал за три дня. Остальное время я ходил на рыбалку, выращивал картошку и собирал грибы. Единственная улыбка в тюрьме. Эта сцена появилась спонтанно. В массовке снимались бывшие заключенные, они как-то раз пошутили, и Койстинен (Янне Хюютияйнен) рассмеялся. И в этот момент я почувствовал, что человек, не сумевший вписаться в общество, чувствует определенную близость только с такими же маргиналами, аутсайдерами. Алкоголь и творчество. Я снимал фильмы как в трезвом, так и в подвыпившем состоянии, и даже полицейская собака не сможет их отличить. При съемке фильма настолько концентрируешься, что воздействие «химпродуктов» не имеет никакого значения. Кстати, вам нужно избавиться от Путина. Он не пьет, и посмотрите, каков результат. Работа с актерами. Я прошу их смотреть на мой палец. Когда я им двигаю, они произносят свой текст. Затем они продолжают смотреть на палец, пока я не скажу «стоп», и мы переходим к следующей сцене. Я практически не делаю вторых дублей, только если кто-нибудь не выполнил мои указания. Большую часть работы я делаю при монтаже. («Info-Finlande»)

БЕСЕДА С А. КАУРИСМЯКИ ПО ПОВОДУ ФИЛЬМА. Собираясь на встречу, назначенную в зале отеля, мы готовились «вытягивать слова» из финского режиссера, слывущего непростым собеседником. Если он и в самом деле такой, то это только на первый взгляд. Более того! Он слушал наши вопросы, отвечал на них, иногда через небольшую паузу, внимательно и искренне. Его глубокий пессимизм в отношении нынешнего положения дел в мире, Финляндии и особенно в кино оттенен юмором, тонким и обескураживающим одновременно. Если судить по придуманным им образам главных героев, Аки Каурисмяки кажется сентиментальным человеком, знатоком униженных и оскорбленных, закамуфлированным в шкуру неотесанного грубияна. В таком случае, непременно... Мы просим его на «бис». - «Преступление и наказание» и «Жизнь богемы» - две экранизации. В самом начале «Огней городской окраины» трое рабочих или моряков появляются в кадре, говоря о Достоевском, Чехове, Гоголе... словно речь идет о закадычных приятелях. Какие еще ссылки на литературу есть в вашем творчестве, и в более общем смысле: что вас связывает с литературой? - Без русской литературы не было бы финской литературы. Так как Финляндия более ста лет была частью России, это влияние было настолько сильным, что ощущается до сих пор. Финская литература зародилась где-то между Толстым, Достоевским, Чеховым, Тургеневым и Гоголем - с одной стороны, и Золя или Виктором Гюго - с другой. Обе стороны оказали огромное влияние. Мы всегда были между двух этих стран - между Францией и Россией. Всегда перенимали что-то извне. Сами мы не способны сочинять, создавать такую литературу. Это наша сильная сторона и слабость одновременно. - Вы уже много лет используете стиль, цветокарты, декорации и аксессуары, в которых чувствуется влияние дизайна 50-60-х годов. Такой выбор свидетельствует о вашей художественной восприимчивости, ностальгии по детству или же это означает что-то другое, имеет более глубокий смысл? - В 50-60-е годы финский дизайн был изобретательным и серьезным, но его больше нет. На самом деле, все это мне совершенно чуждо. У себя дома я хочу видеть несколько предметов той эпохи - в частности, бокалы - вот и все. В фильме нет стремления показать стиль 50-х годов. Единственная точка соприкосновения - выражение арктического одиночества. И еще. Одиночество, каким оно воспринимается и понимается в туристических путеводителях! - Нет ли в стилистике фильма советского влияния, как в работе над образом, так и в том, что касается, например, обстановки помещений? - Можно взять любую страну... Мне нравится именно дизайн 50-х годов. 60-е - еще куда ни шло. На самом деле в расчет можно принять только 30-е и 50-е годы. 40-е годы по известным причинам были, скажем так, исковерканным десятилетием. У людей не было времени на дизайн или искусство жить, они предпочитали убивать друг друга. - Когда-то вы планировали снять города Европы до того, как их изуродует современность. Именно в таком духе вы сняли фильмы «Я нанял убийцу» в Лондоне и «Жизнь богемы» в Париже. На каком этапе этот проект сейчас? Не слишком ли поздно, ведь, как сказала Мирья в «Огнях городской окраины», «все города одинаковые»? - Когда я задумал этот проект, я был молод. Это в некотором роде дремлющий проект, время от времени я пытаюсь его разбудить. Мой следующий фильм, который я сниму во Франции, будет в этих рамках. Я не могу больше снимать в Финляндии или в Хельсинки. Там я снял уже каждый квадратный метр, мне больше нечего добавить. К тому же мое желание снимать во Франции не случайно: здесь в ресторанах еще можно курить. А разговор о литературе пока не является поводом для прибытия полиции или отряда безопасности. - Фильм «Огни городской окраины» был заявлен как последняя часть трилогии о так называемых «неудачниках», начавшейся с фильмов «Вдаль уплывают облака» и «Человек без прошлого». Это формулировка журналистов, или вы действительно задумали эти фильмы как трилогию? А если да, то чем эти неудачники более неудачливы, чем другие ваши неудачники? - В самом деле, это я распустил эти слухи. «Тени в раю», «Ариэль» и «Девушка со спичечной фабрики» уже вошли в одну трилогию. А новая трилогия затрагивает те же темы, те же вопросы. Но все закончено. Снять последние кадры, повернувшись спиной к морю, для меня - способ поставить на этом точку... - По поводу точки... - (по-французски): «По поводу Ниццы»! [1] - Да... По поводу точки, вы неоднократно говорили, что устали от кино и хотите прекратить снимать фильмы. Что вы решили? У вас еще возникает такое желание, чего, конечно же, никому не хотелось бы? - Я не уверен, что хочу вернуться на стройку. А ведь я был отличным работником. Но при одной мысли, что придется вставать в шесть утра... Теперь уже слишком поздно, я пристрастился к праздной жизни. Я часто говорю, что люблю ручной труд, что это интересно, но теперь все это стало слишком теоретически. Вот уже тридцать лет я занимаюсь бесчестным делом, разрушающим душу. Если бы кинопроизводство не изменилось до такой степени, если бы осталось командной работой... Теперь это - занятие в полном одиночестве. Раньше все было по-другому, можно было наблюдать за работой остальных. А сегодня здесь - Джармуш, там - Альмодовар... Больше нет той атмосферы. Все должно быть как в футболе, в хорошем смысле, командная работа на основе соревнования: «я - на воротах, ты - защитник, а ты - нападающий. Какую игру мы поведем, что будем делать?» - Раз вы об этом заговорили, я хочу вернуться к вопросу о душе. Мне кажется, что каждый из фильмов трилогии иллюстрирует теологические ценности: веру, надежду и милосердие. Можно ли толковать эти фильмы в таком смысле, или это ошибочное видение этой трилогии о неудачниках? - Я немного играю с этим. Я тоже кое во что верю... Я верю деревьям. Но я не верю религии, ни одной из религий. Я считаю себя человеком в здравом уме. Поэтому я не верю и не выношу лжи разных конфессий и разных народов, этой лжи, которая позволяет петь «Аллилуйя», стреляя людям в затылок. В «Огнях городской окраины» нет милосердия, в отличие от «Человека без прошлого», в котором я хотел отдать дань уважения Брессону. Не более того, если не считать, что по сути о милосердии говорит все. Я глубоко верующий, хотя в нашем мире это очень сложно. - В течение года с момента выхода фильма «Вдаль уплывают облака» Жан-Люк Годар повторял в каждом интервью, что давно уже не видел таких красивых фильмов. Когда так говорит режиссер такого уровня, разве не чувствуешь себя менее одиноким? - В дни моей молодости для меня он был богом. И сегодня тоже - один из великих. Приятно, что он проявляет интерес к моим безделицам. Печалит одно: что между фильмами Годара и моими не было ничего примечательного, а мои можно не принимать в расчет. Быть может, Фассбиндер... тем временем умер Голливуд, это даже не было сенсацией. Не появилось ничего нового, кроме фильмов, которых мы не видим, которые снимаются в Буркина Фасо, в Африке, или совсем маленьких странах. Но политика проката такова, что нам их не показывают. Прогулка закончена. (по-французски) Загородная прогулка закончена! [2]
1 - Внезапно возникшее в разговоре, упомянутое Каурисмяки название немого документального коротко­метражного фильма французского режиссера Жана Виго (1930). 2 - Фильм Жана Ренуара по новелле Мопассана «Загородная прогулка». (Маргерит Дебьес и Ролан Елье. «Les fiches du Cinema», 27.10.2006)

Аки Каурисмяки вспоминает о глубоко ранившем его переживании детства: первый фильм, на который его - против воли - повели, назывался "Песнь городской окраины". Снятые в синих, желтых и красных тонах "Огни городской окраины" - это также парафраз чаплиновских черно-белых "Огней большого города". Цвета символичны. Перед нами образ современной Финляндии, выталкивающей в маргинальное поле всех, кто не готов к жесткой конкуренции. В этой стране очень много от России XIX века. Фильм начинается с прогулки подвыпивших русских мужиков и примерно такого текста: "В детстве жизнь Горького была очень тяжелой. Чайковский страдал и хотел утопиться. Чехов болел туберкулезом. Толстой тоже был несчастен. А Пушкин едва успел родиться - и уже умер". Залитые синим неоновым вечерним светом модерновые здания городской окраины Руохолахти - вовсе не трущобы, а возведенные по рецептам последних технологий образцовые новостройки из стекла и металла, что не делает их более человечными. Молодой мужчина по имени Койстинен работает охранником в большом молле и мечтает создать компанию Koistinen Security. Он ходит на курсы бизнесменов, однако потерянный взгляд выдает глубокую неуверенность. Койстинен - паршивая овца и объект для тихой травли даже в стаде таких, как он, охранников. Он не ходит в бары и не снимает девочек, он - абсолютный одиночка. Вряд ли решится приударить даже за невзрачной Айлой, продавщицей сосисок в желтой спецовке, которая ему явно симпатизирует. Но в первый же раз, когда Койстинен изменяет своему правилу и заходит в ночной бар, он встречает роковую женщину - соблазнительную Мирью, одетую в красное и синее. На первом же свидании он предлагает ей пожениться - то ли в шутку, то ли всерьез, но она отвечает, что неплохо бы сначала узнать друг друга получше. И узнает: без особого труда выведывает код системы охраны, выманивает Койстинена со службы и подсыпает ему снотворного, а в это время стоящие за ее спиной мафиози грабят ювелирный магазин. В полиции герой молчит как рыба, и его отпускают за недостатком улик. Но вездесущие мафиози и тут не заставят себя долго ждать. "Огни городской окраины" - один из самых бескомпромиссных фильмов Каурисмяки, посвященный, по его словам, теме одиночества. Никаких трагедий, минимум социального пафоса. И никаких нежностей между теми, которых общество, оттолкнув от себя, толкнуло в объятия друг к другу. Собака на привязи, жертва дурных хозяев, недаром появилась в первых кадрах фильма - как и такой же голодный, заброшенный мальчик-негритенок. В финале они собираются вместе на городской свалке - интернациональная семья, новый Ноев ковчег после потопа: Койстинен, Айла, негритенок, собака. Вдали гудит пароход, но бежать некуда, есть только одна жизнь - здесь и сейчас. Последний романтик Каурисмяки знает, что все проиграно, но даже в этот момент его не покидает надежда. Мужчина и женщина тянут друг к другу руки. Изо рта полумертвого Койстинена сочится кровь. Рукопожатие пролетариев, а красный - это еще и цвет солидарности. (Андрей Плахов, «Weekend»)

Финский режиссер Аки Каурисмяки известен своим бесстрастным юмором, нетипичными актерами и абсурдным стилем. В фильме «Огни городской окраины» он опять бросает вызов себе и зрителям. Постепенное социальное падение одинокого человека из-за преступления, которого он не совершал, показано с минимальной эмоциональностью. Небольшое количество мест съемок, несколько главных персонажей и еще меньше - эпизодических. Съемочное оборудование такое же элементарное, как на открытых площадках Голливуда 30-ых. Характер персонажей очевиден, безо всякой двуличности, даже когда они хотят обмануть. Каурисмяки сравнивает своего героя (сыгранного со смелой прямотой Янне Хютияйненом) с Маленьким Бродягой Чаплина. Но Маленький Бродяга мог быть хитроумным, никогда до конца не исчерпывающим свои ресурсы. Койстинен же почти инертен, он позволяет злу смять себя, не оказывая никакого сопротивления. Койстинен одинок. Каждый кадр кричит об этом. Его должность охранника оставляет его с самим собой большую часть рабочего времени. Он живет один в убогой комнатушке, терпит насмешки со стоическим терпением и ни с кем не может общаться, кроме как со скромной девушкой Айлой из передвижной гриль-палатки, у которой он покупает содовую и сосиски. Знакомство с соблазнительной блондинкой оказывается для него роковым: даже зная, что она причастна к ограблению и что его подставили, он не выдает ее, так как его моральные принципы не позволяют ему выдать «свою» девушку... Жесткая, уверенная операторская работа Тимо Салминена и четко вымеренный ритм монтажа самого Каурисмяки делают 78-минутный фильм «Огни городских окраин» похожим на впечатляюще рассказанную короткую историю... (Кирк Ханикат, «The Hollywood Reporter»)

"Огни городской окраины" Аки Каурисмяки завершают, по его словам, трилогию о лузерах, начатую фильмами "Тучи уплывают" (1996) и "Человек без прошлого" (2001). Впрочем, все фильмы Каурисмяки о лузерах, точнее, о людях, испытывающих перед жизнью и ее несправедливостью такую растерянность, что они не способны даже к коммуникации с себе подобными. А жизнь, в свою очередь, замечает их только тогда, когда они решаются на подобие бунта, чтобы наказать. "Огни городской окраины" - формула всего кинематографа Аки Каурисмяки, путеводитель по нему. Здесь сконцентрированы все его мотивы: одиночество, соблазн, неловкая попытка героя овладеть грамматикой любви, наказание без преступления, неспособность выразить свои чувства, немое и усталое насилие. Заодно это и каталог всех мелких, но обязательных: от собаки, которую, как всегда, играет собака самого Аки Каурисмяки, до пьянчуг, декламирующих на ночной улице любимую фразу режиссера (кажется, единственную, которую он знает по-русски) о том, что "у Максима Горького была очень трудная жизнь". Койстинен работает ночным сторожем в роскошном магазине, ни с кем не разговаривает, не замечает взглядов, которые бросает на него продавщица хот-догов в ночном ларьке, такая же "немая", как и он. Французский критик писал, что из-за связки ключей, побрякивающих на поясе Койстинена, он похож на тюремщика, охраняющего самого себя. Злодеи - а злодейская их природа у Аки Каурисмяки обозначена так же пунктирно, как и неприкаянность Койстинена, через внешние признаки, например виски, которое они пьют,- подсылают к нему роковую женщину. Надо отдать должное режиссеру: таких ледяных стерв, как в "Огнях городской окраины", кино не знало, пожалуй, со времен классического нуара. Койстинен верит, что любим. На самом же деле ей нужны только ключи. Злодеи грабят, воспользовавшись доверчивостью героя, ювелирный магазин и подставляют. Он проведет в тюрьме целый год и только там, кажется, единственный раз за весь фильм, улыбнется солнечным лучам, проникшим в камеру. "Огни городской окраины", как любой путеводитель, конспект или формула, оставляют двойственное впечатление. Совершенство, завершенность авторского языка не могут не вызвать восхищения. Но фильм, что удивительно для обычно трогательного Аки Каурисмяки, кажется сухим, схематичным, обездушенным, и его формальное совершенство лишь подчеркивает его холодность. Словно бы кто-то, а не сам Аки Каурисмяки, делал "фильм Аки Каурисмяки". И, грешным делом, иногда даже кажется, что сам делал он его если не с отвращением, то с какой-то запредельной и тоже совершенной усталостью. Аки Каурисмяки впервые желчен: не по отношению к своим героям, а по отношению к самому фильму. Забавно, впрочем, что роковую женщину отлично сыграла Мария Ярвенхелми, дочь "мамы финского кино" Кирси Тюккюляйнен, многие годы возглавлявшей иностранный департамент финского кинофонда, а ныне приглашенной на должность худрука Московского кинофестиваля. (Михаил Трофименков)

Гражданин Койстинен (Хютияйнен), молчаливый мужчина лет сорока, работает ночным охранником в торговом центре (где - важно заметить - имеется ювелирный магазин), но считает, что это временно - однажды он откроет собственную охранную фирму. Симпатиями окружающих Койстинен, взаправду несимпатичный, не пользуется - за исключением продавщицы сосисок. Поэтому когда в баре к нему подсаживается блондинка с утиным лицом (Хейсканен), первым делом он предлагает ей жениться. Однако у блондинок - свои резоны. Банальность говорит, что все большие художники так или иначе всю жизнь снимают один и тот же фильм, - но ведь самые большие еще каким-то чудом умудряются делать так, что это не бросается в глаза. Каурисмяки - что в «Человеке без прошлого», что здесь - повторяется уже как-то не очень элегантно; человек с прошлым. Я, наверное, сейчас скажу кощунство, но «Огни городской окраины» - того, длинноваты. Притом что хронометраж детский - минут 70. И все вроде на месте: ветер на длинном общем плане раскачивает хельсинкские многоэтажки; звучит песня «На позицию девушка провожала бойца», и трое подвыпивших русских немедленно после титров сообщают, что «жизнь великого русского писателя Максима Горького была очень тяжела»; печальный человек сидит в кафе, подперев щеку кулаком. Но несмотря даже на традиционное обилие задушевных финских композиций (плюс Карлос Гардель), трагическая нота, скажем, «Девушки со спичечной фабрики» (Кати Оутинен, кстати, появляется в эпизодической роли кассирши) уже не берется, а сухой юмор выглядит совсем усталым - ну да, Каурисмяки по-прежнему cool, но все больше в смысле «холодный». (Станислав Зельвенский, «Афиша»)

...Картина «Огни городских окраин» известного финского режиссера Аки Каурисмяки, затрагивающая тему одиночества, стала последней частью трилогии фильмов «Плывущие облака» и «Человек без прошлого», которые, как и эта, были показаны в Канне... Одинокий Койстинен работает ночным сторожем в одной из охранных фирм в Хельсинки. Ведя обыденный образ жизни, он часто подвергается насмешкам со стороны своих сослуживцев из-за того, что у него нет подруги. Ежедневно после работы он покупает хот-доги в палатке, в которой работает Айла, которая испытывает к нему неразделенную любовь. Однажды белокурая секс-бомба Мирья, которую играет актриса Мария Ярвенхелми, подсаживается к Койстинену в пустом кафе. После непродолжительного общения он делает ей предложение выйти за него замуж. Но она мягко просит его не спешить и приглашает его сначала в кино, а потом на концерт группы «Мелроуз». Впоследствии выясняется, что Мирья работает на сомнительного бизнесмена Линдхолма (его играет актер Илкка Койвула), который подставляет Койстинена при ограблении магазина. Мирьа хитро вызнает коды доступа для входа в магазин, который Койстинен охраняет ночью, а потом подмешивает ему в спиртное снотворное и похищает у него ключи, с помощью которых люди Линдхолма похищают бриллианты. Койстинен, с ореолом святого в созданном Каурисмяки мире, с чувством рыцарского благородства, отказывается донести на Мирью, зная, что подставила его именно она. Его приговаривают к двум годам тюрьмы. После освобождения Койстинен, всеми покинутый, старается реинтегрироваться в общество, но у него мало что получается. Он даже не может по-настоящему расквитаться с обидчиками. Фильм заканчивается по-брессоновски крупным планом, и эта последняя сцена оставляет надежду, что у Койстинена все же есть будущее, несмотря на трагизм его жизни... В фильме снимались актеры, с которыми Каурисмяке до этого не работал, за исключением Хютияйнена, который играл в фильме «Человек без прошлого» и в короткометражке, вошедшей в кино-альбом «На десять минут старше: «Труба»» (Ten Minutes Older: "The Trumpet"). ...Прекрасная работа Тимо Салминена, как и в предыдущих совместных работах с Каурисмяки, поразила нас и в этот раз. Используя различные световые приемы для создания оттенков различной интенсивности, снятые им кадры превращаются в серию живописных работ, напоминающие работы художника Эдварда Хоппера. Художественно-постановочная работа воссоздает любимый Каурисмяки ретро-взгляд на Хельсинки середины 20 века. (Лесли Фелперин, «Variety»)

Сам Каурисмяки настаивает на том, что эта картина завершает трилогию, начало которой было положено фильмами "Вдаль проплывают облака" и "Человек без прошлого". Первый повествовал о безработных, второй - о бездомных. Теперь невеселый триптих дополнила лента об одиноких. Точнее будет сказать, что "Огни городской окраины" - это решенная в минималистичной манере шемящая зарисовка о неустроенности жизни обитателей спальных районов Хельсинки. Каурисмяки выступает в роли гида по миру прокуренных забегаловок, мрачных ночлежек и заброшенных пустырей финской столицы. Тем временем сценарий драмы пишет местный бандит, называющий себя бизнесменом. Чтобы обчистить ювелирный магазин в торговом центре, он подсылает к его охраннику - замкнутому романтику Койстинену - свою содержанку. Та очаровывает Койстинена, выведывает у него секретные коды от замков магазина и, усыпив, крадет связку с ключами. В итоге получается идеальное ограбление, в пособничестве которому полиция подозревает охранника. Но главный герой не спешит давать показания против той, которую считает Дамой Сердца... Для тех, кто хорошо знаком с творчеством Каурисмяки, фильм "Огни городской окраины" станет очередным подтверждением его самобытного таланта. Те же, кто раньше не соприкасался с работами любимчика экуменического жюри Каннского фестиваля, имеют отличную возможность начать "изучение" его авторского киноязыка. По благозвучию это наречие сравнимо с неспешным говором фильмов Отара Иоселиани и в чем-то перекликается с выверенными высказываниями приятеля Каурисмяки Джима Джармуша. Его Финляндия - своего рода автономия, крайне редко пересекающаяся со стереотипной страной Nokia, Lordi и Finnair. Цветовая гамма его последних картин будто бы позаимствована из старинных диафильмов. Его герои могут выкурить в кадре больше сигарет, чем произнести слов, и останутся при этом органичными. (Виктор Поздняков)

Выходят «Огни городской окраины» - фильм Аки Каурисмяки про финскую фамм-фаталь, сторожа и Пушкина. Финляндия - депрессивная страна. В маленьких чистеньких финских городках, где всего-то три улицы, в винно-водочных магазинах нет бутылок - на прилавке лежит тетрадка, в которой написано, что почем. Заказываешь, и на следующий день приходишь за своим заказом. То есть о выпивке надо подумать за 24 часа до того, как решишь осознать, что вокруг тебя - полная безнадега. В больших и не очень чистеньких финских городах с алкоголем легче, с безнадегой еще тяжелее. Посреди всего этого существуют братья Каурисмяки, которые рассказывают свои депрессивные пролетарские сказки. «Огни городской окраины» - заключительная часть трилогии Аки Каурисмяки, которую некоторые называют «трилогией о безработице». На самом деле это довольно чистый жанр рождественской сказки: сначала людям плохо, потом им очень плохо, а потом, как по волшебству, они вроде привыкают. И «Вдаль уплывают облака», и «Человек без прошлого», и особенно «Огни...» напоминают о тех смешных достоевских людях, толпящихся перед кабинетом русской литературы, которые в какой-то момент понимают, что «на свете везде все равно», и что ничего при них нет и прежде не было. А потом что-то меняется к худшему, и ничего достоевского в сюжете не остается, но взгляд у героев все тот же, из кабинета русской литературы. Ночной сторож Койстинен, тихий одинокий человечек, любящий собак (для Каурисмяки это важно), живет в однообразном темном вареве из работы, бара, разговоров с продавщицей из ночного ларька и опять работы. Однажды он встречает финскую красавицу, которая вроде бы к нему благосклонна. Но выясняется, что она просто хочет выкрасть у него ключи и узнать коды к замкам ювелирного магазина, который он и охраняет. Он понимает, что его подставили, но идет в тюрьму как соучастник, не выдав своей Прекрасной Дамы. Выйдя из тюрьмы досрочно, он выясняет, что жизнь может стать еще хуже. Но все-таки (взмах унылой волшебной палочки) о нем не забыла девушка из ночного ларька. Сказочность тут не в сюжетной линии, а в атмосфере. Все темно, как в сумрачном лесу, статично, как на книжной иллюстрации, тихо, как в немых фильмах. И люди условные, как будто они не жизнь проживают, а оставили надежды и соседствуют в мутном посмертном существовании. Условные гангстеры бродят рядом с условными ночными сторожами, а финский вариант фамм-фаталь мало чем отличается от продавщицы. И над всем этим дрожит сумеречный неузнаваемый город, состоящий из одних окраин. По этому городу в самом начале фильма проходят русские мужики, соображающие на троих про ту самую русскую литературу. Они по-русски рассуждают о Гоголе и Чехове, о том, что у Горького была тяжелая жизнь, а Пушкин вообще не успел родиться, как тут же и умер. Русская литература прекрасно делится на троих: каждому достается по стакану и по парочке мертвых писателей. Каурисмяки отказался выдвигать «Огни городской окраины» на «Оскар». Он не в первый раз объясняет Америке, что не одобряет внешнюю политику администрации Буша и имеет право на моральный выбор. Несколько лет назад он не поехал на оскаровскую церемонию, когда в номинации «Лучший иностранный фильм» участвовал его «Человек без прошлого», а власти США как раз «совершали преступление против человечества» в Ираке. С тех пор, говорит Каурисмяки, мир не изменился к лучшему, так что он будет продолжать бойкотировать «Оскар». И этот его моральный выбор, достойный всяческого уважения, выглядит, как очередная депрессивная рождественская сказка: сначала все было очень плохо, потом мир не изменился к лучшему, а потом пришел Каурисмяки и не стал номинировать свой фильм на «Оскар». Маленький человек, совершенно неспособный изменить окружающий мир, но способный сделать, что должен, а там - будь что будет. (Ксения Рождественская)

Во время недавнего просмотра «Огней городской окраины» (2006) Аки Каурисмяки я заметил, что все картины финского режиссера грешат одним недостатком. Кочующие из фильма в фильм приемы и образы, включающие в себя, среди прочего, все тех же горьких неудачников в роли главных героев, унылые индустриальные пейзажи, депрессивные пролетарские профессии, граничащий с абсурдом юмор и вдохновленный своим старшим братом из США финский рок-н-ролл, подтолкнули меня к безрадостному и тревожному озарению: чем больше фильмов Каурисмяки я смотрю - а к настоящему моменту я успел оценить «Тени в раю» (1986), «Ариэля» (1988), «Девушку со спичечной фабрики» (1990) и «Человека без прошлого» (2002) - тем сложнее мне отличать их друг от друга. Этим я, конечно же, не хочу сказать, что в моей памяти не запечатлелись отдельные сцены, например, Никандер из «Теней в раю», ждущий у кинотеатра свою девушку рядом с плакатом Ли Ван Клифа (зеркальное отражение, усы и прочее), не забываю я и о шедеврально обыгрывающей откидной верх «кадиллака» кульминации «Ариэля», которая врезается в память с силой, подвластной лишь лучшим моментам кинематографа («А это что за кнопка?»). Но в определенный момент все начинает сливаться в единый поток: грязные бары, серый гравий, неожиданные сцены насилия с применением незатейливых подручных средств, скудно обставленные помещения и неизменные музыкальные автоматы лепят цельный ком, который прочно ассоциируется в сознании с Каурисмяки. Эффект усугубляется тем, что настроение и атмосфера его фильмов всегда нарочито монотонны, а киноязык финского режиссера, мягко говоря, отличается своеобразием. «Огни городской окраины» выделяются как попытка Каурисмяки снять фильм, который, пожалуй, вернее всего будет отнести к категории нуара (в конце концов, здесь вам и суровый гангстер, и самая настоящая femme fatale...). Однако при всем при этом характерные черты жанра присутствуют в нем скорее как предлог или, точнее говоря, лишь в качестве новых рамок, которые используются, чтобы опять поведать нам всю ту же историю о безнадежной любви и лучике надежды, только в этот раз на еще более невзрачном уровне (в «Огнях» нет ни круизных лайнеров, ни эффектных уходов вдаль). Когда Койстинен, стоический неудачник фильма, готовит ужин для Мирьи, зритель, уже знакомый с творчеством Каурисмяки, может задаться вопросом: «А не так же ли и Никандер из «Теней в раю», и М из «Человека без прошлого» готовили, с неизменно катастрофическими результатами, ужин для объектов своей любви?» (Ответ: верно). Из-за возникшего чувства дежавю я смотрел фильм с подпорченным настроением и уже начал ожидать появления на экране Матти Пеллонпяя (на тот момент я забыл, что он умер) или Кати Оутинен - и - стоило ли сомневаться! - в супермаркете, до боли похожем (если, конечно, это вообще не был тот же самый) на супермаркет из «Теней в раю», моим глазам предстала слегка располневшая и постаревшая Оутинен в образе все той же кассирши, что и 20 лет тому назад. Должен признаться, именно этот ход произвел на меня сильное впечатление, ведь, судя по всему, Каурисмяки, будучи одновременно необычайно экономным в средствах выражения и очень внимательным к деталям режиссером, умышленно вызывает здесь у зрителя дежавю, даже слегка подтрунивая над ним: все это кажется немного знакомым, правда? Именно благодаря своеобразному авторскому признанию мое раздражение, вызванное всеми этими повторениями, слегка улеглось, я вспомнил: ведь это мир Каурисмяки, в который, будь он сто раз знаком, всегда так чертовски приятно погрузиться. (Эрик Марш)

В России стартовал многомесячник одного из самых невероятных европейских режиссеров - финна Аки Каурисмяки. В ряде городов проходит ретроспектива восьми картин "Эйфория Каурисмяки". Вышла книга о нем, написанная Андреем и Еленой Плаховыми. Наконец, в прокате появился его последний фильм "Огни городской окраины". О чем это. О доверчивом малом, скромном охраннике, которого подставили плохие парни, свалив на него ограбление ювелирного магазина. Герой попадает в тюрьму и лишается всего: работы, девушки, которую трепетно обожает (он не знает, что она коварная фам фаталь, подосланная преступниками), и даже своей однокомнатной квартирки в блочном доме. Что в этом хорошего. Каурисмяки любит балансировать на грани трогательности и того типа юмора, который у нас прозвали стебом, - тут он близок испанцу Педро Альмодовару. За счет этого он достигает редкостной искренности. Смеешься так, что слезы наворачиваются - от сочувствия. "Огни городской окраины" забавны уже тем, что там все и постоянно курят: на службе, в зале кинотеатра и т.д. - ни кадра без сигаретного дыма. Этакий ироничный вызов современному экологическому тоталитаризму. Обычно повторяют вслед за Каурисмяки, что его персонажи словно бы обитают в Финляндии дотелевизионной эры. Ну да, в "Огнях" комнату героя опять украшает только радиоприемник - типа самого древнего ВЭФа. Но тут они скорее обитают в Финляндии доантиникотиновых законов. "Огни" одновременно адресуют к жанру film noir (голливудский "черный фильм" 1940-1950-х с роскошной "роковой женщиной") и лентам Чаплина, особенно "Огням большого города", с которыми перекликаются названием. Кроме того, отсылают к советским фильмам жанра "верьте мне, люди", в которых Баталов или Урбанский вынуждены были доказывать коллективу, что они честные и их осудили неправильно. Когда герой, все еще находясь в тюрьме, впервые за весь фильм улыбнется, ощутив ласку весеннего солнца, вспоминаешь советские оттепельные ленты, в которых человек непременно распахивал окно навстречу наконец-то наступившей весне с ее ледоходом. Плохие парни тоже перешли в фильм Каурисмяки из советского кино. Они играют в карты, сорят деньгами и постоянно пьют из бутылок с зазывными иностранными этикетками - так у нас когда-то представляли буржуазный разврат. Про советское кино я не придумал. В фильмах Каурисмяки часто встречаются русская речь и русские персонажи. На стене у финской семьи могут висеть наши часы "Стрела". За кадром может звучать советский эстрадный хит "Не спеши". "Огни городской окраины" - не исключение: они начинаются с того, что по Хельсинки идут трое наших и ведут - на русском - пародийно-интеллигентский полупьяный спор, упоминая Достоевского, Гоголя, Чехова, Пушкина, Чайковского, всех сразу. Типа: все они имели трудную судьбу. А ударный момент саундтрека - с душой исполненная песня "На позицию девушка провожала бойца..." Мужской голос с нераспознаваемым акцентом принадлежит (как выясняется из титров) певцу-японцу. Сам Каурисмяки считает, что этот фильм - завершение трилогии, начатой "Уплывающими облаками" (хит Каннского фестиваля 1996-го) и "Человеком без прошлого" (Гран-при Канна-2002, номинант на премию "Оскар"). Первый фильм, по его мнению, был о безработице, второй - о бездомности, а этот - об одиночестве. Редкий случай, когда Каурисмяки говорит о себе серьезно. Обычно он прикалывается по поводу своих фильмов даже в таком солидном издании, как официальный каталог Каннского фестиваля. По поводу "Огней городской окраины" он высказался в каталоге 2006-го так: "Героя обманывают с помощью самой бессердечной женщины в истории кино. Но к счастью для нашего протагониста, автор фильма имеет репутацию мягкосердечного старикана, так что мы можем допустить, что в финальной сцене мелькнет искорка надежды". Сложности. Непросто заставить нашу консервативную публику поверить в кино из стран, не относящихся к "большой восьмерке". Ударный эпизод. Эпизоды страшной человеческой несправедливости по отношению к главному герою, заставляющие лично меня сжимать кулаки и мечтать об отмщении. Наш вариант рекламного слогана. "Идиот" по-фински. Вариант пролетарский и комический. (Юрий Гладильщиков)

Гражданин Койстинен (Хютияйнен), молчаливый мужчина лет сорока, работает ночным охранником в торговом центре (где - важно заметить - имеется ювелирный магазин), но считает, что это временно - однажды он откроет собственную охранную фирму. Симпатиями окружающих Койстинен, взаправду несимпатичный, не пользуется - за исключением продавщицы сосисок. Поэтому когда в баре к нему подсаживается блондинка с утиным лицом (Хейсканен), первым делом он предлагает ей жениться. Однако у блондинок - свои резоны. Банальность говорит, что все большие художники так или иначе всю жизнь снимают один и тот же фильм, - но ведь самые большие еще каким-то чудом умудряются делать так, что это не бросается в глаза. Каурисмяки - что в «Человеке без прошлого», что здесь - повторяется уже как-то не очень элегантно; человек с прошлым. Я, наверное, сейчас скажу кощунство, но «Огни городской окраины» - того, длинноваты. Притом что хронометраж детский - минут 70. И все вроде на месте: ветер на длинном общем плане раскачивает хельсинкские многоэтажки; звучит песня «На позицию девушка провожала бойца», и трое подвыпивших русских немедленно после титров сообщают, что «жизнь великого русского писателя Максима Горького была очень тяжела»; печальный человек сидит в кафе, подперев щеку кулаком. Но несмотря даже на традиционное обилие задушевных финских композиций (плюс Карлос Гардель), трагическая нота, скажем, «Девушки со спичечной фабрики» (Кати Оутинен, кстати, появляется в эпизодической роли кассирши) уже не берется, а сухой юмор выглядит совсем усталым - ну да, Каурисмяки по-прежнему cool, но все больше в смысле «холодный». (Алла Быкова)

В прологе фильма Аки Каурисмяки «Огни городских окраин» трое русских пьяниц спорят о Пушкине, Чехове и Горьком. Что комично само по себе, но еще забавней в контексте ретроспективы современного финского классика, которую и открывает его последняя картина: вообще-то у Каурисмяки литературности нет и в помине. Можно сказать, что его минималистское кино состоит из одних назывных предложений. «Вдаль уплывают облака», «Гамлет идет в бизнес», «Я нанял себе убийцу» - исчерпывающие названия фильмов Каурисмяки подобны коротким пояснительным титрам в немом кино, чью рукотворную магию и материальную природу впитал финский режиссер. Или еще одна фраза: «Жизнь Максима Горького в детстве была очень тяжелой» (в «Огнях городских окраин» ее произносят на чистом русском). Звучит одновременно смешно и серьезно, наивно и искренне. Вот приблизительная интонация и самого режиссера, и его персонажей. Аки Каурисмяки - один из немногих, кто умеет схватывать в кадре воздух, делать его видимым и осязаемым. Пожалуй, лишь у него да еще у Джима Джармуша герои могут молча сидеть за столом, курить, пить кофе или что-то покрепче, а в это время будут (без шуток) разбиваться их сердца - неслышно и медленно, так, что они сами того не заметят. Сюжет «Огней», как обычно у Каурисмяки, печально прост. Есть герой - молодой одинокий охранник в торговом центре, притесняемый на работе и мечтающий открыть свое дело. Есть героиня - обольстительная блондинка, подосланная к герою для того, чтобы украсть у него ключ от ювелирного магазина. Охранник проникается к ней доверием, влюбляется. Она получает свое и исчезает. После ограбления все улики указывают на героя. Он смиренно садится в тюрьму. А когда выходит, то видит, что возвращаться ему не к чему. Фокус в том, что эта «психологическая драма» - вспомним отсылку к русским классикам - разыграна в форме суперусловного искусства. Фактурные, эффектные актерские лица отутюжены до состояния масок с отключенным, отсутствующим взором. В их отмороженных жестах, рефлексах проглядывает пластика марионеток. Сдержанное действие подсвечено согревающим и одновременно холодноватым светом рампы. Напряженная тишина в кадрах - герои больше молчат, чем говорят, - оттеняется любимым Каурисмяки рок-н-роллом, ностальгическим шансоном и даже советским военным шлягером «Огонек», перепетым на финский лад. Мизансцены фронтальны и театрализованы; как в раннем немом кино, они подогнаны под размер киноэкрана - не больше и не меньше. Типовые улицы и кафе, бары и бензоколонки, жилые помещения и салоны автомобилей напоминают «тотальную инсталляцию» - ограниченное пространство, у которого нет альтернативы. Герои Каурисмяки живут в нем с воображением и юмором, но преодолеть его они не могут даже в мечтах. Потому что слишком хорошо знают, что там, за границами, все то же самое, что и здесь. «Все города одинаковы», как говорится в фильме. Даже поблескивающее море и портовые пейзажи обманчивы в своей романтичности и больше похожи на заградительную декорацию. Так же иллюзорны и узнаваемые жанры, которые нужны Каурисмяки лишь для того, чтобы одновременно снизить и усилить трагизм. Атмосфера фильма нуар с ее ощущением ненадежности и разочарованности изображена тут с несвойственной этому жанру кристальной ясностью и убийственной трезвостью, когда сразу понятно, кто жертва, а кто преступник. Фиктивна и классическая хичкоковская история о человеке, обвиненном в преступлении, которого он не совершал. У Хичкока торжествует справедливость, у Каурисмяки же она отсутствует как категория. Его красавец-герой, обладающий вполне доблестной внешностью, находится в фатальном проигрыше с самого начала. А роковая женщина на поверку оказывается безвольной уборщицей в криминальном доме, которую используют точно так же, как она использует героя. Маленькие люди Каурисмяки проигрывают тем, кто еще мельче. В мире Каурисмяки все существует в единственном числе: работа с деталями и фактурами, цветами и красками завораживает. Один бар, один магазин, один автомобиль... и даже одна-единственная улыбка на весь фильм. Множественное превращается в единичное, клишированное - в уникальное, обыкновенное - в неповторимое. В этом единичном мире все происходит в одном ритме: даже кульминация картины практически сведена на нет. Но подлинная трагедия в том, что ничего не повторяется. В «Человеке без прошлого», предыдущем фильме Каурисмяки, потерявший память герой начинал новую жизнь на городской окраине, в компании бомжей, живущих в мусорных ящиках наподобие персонажей Беккета, чья метафизика не чужда финскому режиссеру. Со временем герой вспомнил, что у него есть жена, работа, но не стал никуда возвращаться - или не смог вернуться. В новом фильме эта логика невозвращения доведена до предела. Пройдя через опыт одиночества и крах иллюзий, столкнувшись с предательством, обманом и невозможностью взять реванш, герой остается ни с чем. Прошлого не вернуть. Будущего нет. Только вот жизнь - и в этом то ли оптимистичная, то ли пессимистичная ирония автора - все равно продолжается. (Евгений Гусятинский)

В параллель большой ретроспективе Аки Каурисмяки в «35мм» в прокат грамотно выпускается его последний фильм «Огни городских окраин», участвовавший в каннском конкурсе. Понятно, за что его не наградили. Люди не знают, что делать с грустью, когда она закономерная, а фильм очень-очень грустный. Не депрессивный, что модно, не жестокий, что еще моднее, ни на чем не спекулирует, только глядит в глаза публике, как бездомная собака. Некто Койстинен (Янне Хютияйнен), охранник в торговом центре - он вообще-то не бездомный, просто живет в дешевой квартирушке с допотопной мебелишкой. У него даже машинка есть, знавшая лучшие времена. Могла бы быть и девушка - продавщица из ларька (Мария Хейсканен), если бы захотел. Но он хотел то, что хотел, и в этом была беда. Планы строил открыть свой бизнес - а по чину ли ему это? Жениться решил на молодой и красивой (Мария Ярвенхелми) - а по карману ли ему это? Кто дал ему право хоть чего-то хотеть, пока он кому-то должен? Койстинен должен честно работать, потому что иначе это не работа, должен не проходить мимо бездомной собаки, потому что иначе она умрет, должен не защищаться от любви, потому что защита - всегда превентивное нападение, должен ответить на зло, потому что иначе оно беспредельно. С такими долгами можно себе представить, что с ним сделали на глазах публики меньше, чем за полтора часа. Нечего пересказывать, скучно не будет. Но нужно быть даже не полным пофигистом, а именно трупом ходячим, чтобы решить, что слова «Нет, здесь я не умру» дают хоть какую-то надежду. Лишь минимализм режиссуры констатирует факт, что Койстинен - не единственный. И пусть его можно бить, обманывать, сажать в узилище, снова обманывать, увольнять и бить смертным боем. Его нельзя переделать. Вот это извини, подвинься. Он есть именно благодаря долгам. Как должен - себе, так и хочет - сам. Фильм, где много «русских» мотивов, и слышна даже родная речь - совершенно нерусский. Он не вышел из гоголевской «Шинели», вам Койстинен - не Башмачкин. Не зная о том, что он «маленький человек», он им и не является. Он живет, в отличие от Башмачкина. Начало «финской» трилогии, «Плывущие облака», было когда-то изменчивым по настроению: сначала все неплохо, потом хуже-хуже, постепенно ситуация выправлялась, и было хорошо. В продолжении, «Человек без прошлого», тон задавало «хуже некуда», но «хорошо» так быстро становилось его оборотной стороной, что тянуло даже на комедию. Настроение «Огней городских окраин» - плохое, вдруг немножко хорошее, потом... Трилогия - не только драматический «тезис-антитезис-синтез» в обратном порядке. В ней виден эффект «пост-Миллениума», который больше не скроешь. Аки Каурисмяки - не старый и не усталый, но после Миллениума - заложник «жизни одним днем». Не только без прошлого - но и облака больше не уплывают. Можно не дать за это Золотую Пальму в пользу социальных спекуляций Кена Лоуча, но только молча, без наездов, стыдливо держа в уме, что он и без нее - один из лучших режиссеров. Кто еще способен так просто снимать социум - без политиканства, мелодраматизма, нравоучений, воззваний, не говоря уже о гламуре со спецэффектами? Связано это, видимо, с тем, что у него режиссерский опыт не расходится с жизненным. Каурисмяки, как жить, умеет ставить камеру в нужном месте на нужное время. Просто в «Огнях городских окраин» обратите внимание, как, например, камера стояла в ночном кафе с хулиганами, которых Койстинен спросил про бездомную собаку. Они пьют за столиком, в глубине кадра - дверь, в кадре появляется Койстинен, выходит в дверь, спустя секунду за ним выходят хулиганы, потом они возвращаются, становятся за столик, и опять не надо пересказывать, что случилось. А камера не сделала ни единого движения. И никто не сказал ни слова. (Екатерина Тарханова)

Койстинен работает ночным сторожем в одном из магазинов Хельсинки. Работа не пыльная: взял ключи, сделал обход, сдал ключи. Койстинен одинок и такое времяпрепровождение его вполне устраивает. Деньги платят небольшие, но на жизнь хватает. Однажды в кафе к нему подсаживается белокурая красавица Мирья, рождая в Койстинене подзабытое чувство. Не долго думая, он предлагает даме руку и сердце. Мирья уходит от однозначного ответа, давая понять, что шанс у Койстинена все же есть. Несколько дней спустя на магазин, охраняемый Койстиненом, совершается налет, похищены бриллианты. Мужчина понимает, что стал жертвой обмана, но не выдает возлюбленную. Его приговаривают к двум годам тюрьмы... «Огни городских окраин» - прекрасное и очень точное определение всего творческого пути финского режиссера. Лощеные бизнесмены или рефлектирующие интеллигенты - герои не его романа. Каурисмяки интересны другие материи: трудовая жизнь пролетариата, фиаско надежд и инфляция смыслов. Центральный мотив 25-летнего творчества Аки - аутсайдеры как они есть. И главное, в конце тоннеля свет не наблюдается, даже луча в темном царстве (зловещей Финляндии) не видно. Всеобщая депрессия, тяжелый сплин, хроническая меланхолия. Охранник Койстинен славный ряд каурисмяковских героев не опровергает, но колоритно дополняет. Нежданно встреченная любовь заволновало сердечко, встрепенуло душу, а итог все тот же - тюремные нары, как расплата за гордое молчание. Обвела красотка вокруг пальца, поманила, использовала, и из сердца вон. Классический для Каурисмяки сюжет, вокруг этой мысли (жизнь - дерьмо, все бабы ...) уже который год хороводы водит. И что самое интересное, загадочное, возмутительное - не надоедает... ни ему, ни зрителям. Почему? Сразу и не ответишь. Есть в истории кино такие «сериалы», до которых любому латиноамериканскому мыловару, как до неба. Буйствует Годар, покоряет природу Херцог, шарадит Линч, ерничает Иоселиани, фиксирует Ханеке... Каурисмяки этого же поля ягодка. Будет гнуть линию до последнего, снимая один очень длинный фильм о грязной, непричесанной и глубоко несчастной северной стране. Следить за кинематографической биографией этого финского ипохондрика невероятно интересно. Выход каждой новой картины Каурисмяки сопровождается бессознательным желанием увидеть что-то новое, до этого еще не высказанное, не проговоренное. Мечты, мечты... Аки уже давно создал собственный микрокосм, попасть в который не трудно, а выбраться почти невозможно. Там нет окраин, захолустий, неприглядных пустырей. Окраины там - центр. Порой там весело, но чаще всего очень грустно. «Огни», безусловно, займут свое место в этом мирке имени Аки Каурисмяки. Займут по праву, ибо в очередной раз, поставив на сюжетной динамике крест, финну удалось сказать очень и очень многое. (Станислав Никулин)

Вот вам три способа смотреть фильмы финской черепашки-тихохода Аки Каурисмяки. О них, сам того не ведая, в «Историях хронопов и фамов» написал аргентинский кудесник Хулио Кортасар: «Черепахи - большие поклонницы скорости так оно всегда и бывает. Надейки знают об этом, но не обращают внимания. Фамы знают и усмехаются. Хронопы знают и каждый раз, встречая черепаху, достают коробку с цветными мелками и рисуют на черепаховом панцире ласточку». То же и с Каурисмяки - посмотрев несколько нестерпимо медленных сцен, в которых не происходит ровным счетом ничего, можно: а) плюнуть; б) навесить на фильм ярлык «эстетского артхауса» и зевнуть; в) нарисовать ласточку и улыбнуться. Выберем последний вариант - иначе вход не то что до 16-ти, но и до самой смерти нам сюда заказан - и попытаемся разобраться в свежих «Огнях городской окраины», последней части трилогии о безработице (первыми двумя были «Плывущие облака» и «Человек без прошлого»). Итак, Койстинен, охранник-недотепа со стеклянными и грустными, как у дворняги, глазами, работает в большом супермаркете на окраине Хельсинки. Сотрудники (со стеклянными глазами) над ним издеваются: «Ну как, Койстинен, бабу трахнул?», однако нашего героя так просто не проймешь. Он честен. Добр. Верит в удачу. По-своему. Очень тихо. У Койстенена есть подруга (со стеклянными глазами), которая работает в киоске. Продает жареных кур. Подруга молчаливая. Добрая. Сострадательная. Подлые грабители (со стеклянными глазами) обманывают честного парня. Ему грозит тюрьма. Но Каурисмяки не оставит своего героя в беде. Все кончится хорошо. Как всегда. У Каурисмяки всегда все заканчивается хорошо. Сперва кажется, что новая лента Каурисмяки особенно не отличается от предыдущих. И ведь правда. Опять простой работяга-аутсайдер со стеклянными глазами. Опять раздавленный грязным ботинком Вселенского Злого Рока, противостоять которому невозможно. Опять мучается, мучается сильнее, мучается нестерпимо сильно. И опять, ну конечно же, обретает в финале счастье. В который раз добрый Каурисмяки гладит героя по головке, утешая его по-фински. Спи, мой пьяницца! Спи, подоннок! Ниччего, что ты дебил! Счастье улыбнетца и тебе, собакка, вот увидишь! Как ни парадоксально, утешение Каурисмяки сродни утешению Фелинни - только вместо жизнерадостной толпы музыкантов, спасающих от самоубийства бедняжку Кабирию, здесь униженных и оскорбленных успокаивают набриолиненные финские Бояны, исполнители заунывных танго, блюзов и - страшно сказать - оперных арий. Впрочем, без «ласточки на панцире черепахи» в «Огнях городской окраины» увидишь только замороженную тупость. С ласточкой же фильм со страшной скоростью устремляется вперед (как в анкдоте: «А она как ломанулась!»). Навстречу совершенно безумному, хоть изрядно «черному» веселью. И настоящему Сочувствию. В медленных до тошноты кадрах количество перейдет в качество: самые обыденные действия превратятся в знаки, исполенные Истинного Значения. Застегнуть рубашку? - нет, не так. Застегнуть Рубашку. Напиться до чертиков? - нет, Напиться До Чертиков. Закурить Сигарету. Пожать Руку. Посмотреть На Другого. Раньше этот прием был нужен Каурисмяки для того, чтобы очистить кадр и кинематограф в целом от шелухи и фальши (подобным же образом от шелухи и фальши очищал литературу писатель Даг Сульстад, хармсоподобный социальный абсурдист из соседней Норвегии). Вакуум долгого «пустого» кадра казался стилистическим изыском, режиссер же производил впечатление отъявленного мизантропа. Однако чем дальше, тем человечнее становится Каурисмяки. И «Огни городской окраины», при формальном повторении всех приемов, - без сомнения очень доброе и невероятно трогательное кино. Чего стоит дворняжий «стеклянный» взгляд главного героя (блестящая игра Янне Хюютияйнена) - пронзительный, щемящий, долгий, мучительный, в нем появляются проблески надежды, отчаяния. Этот взгляд может быть смешливым, горьким, радостным, доверчивым. Критики уже сравнивали Койстинена с героем Чарли Чаплина, которого сам Каурисмяки называет величайшим гением мирового кино - и действительно, при всей несхожести Койстинен родственен нелепому человечку в черном котелке. «Огни городской окраины» прошли практически незамеченными в Каннах (как всегда, режиссер наплевал на нужные встречи и интервью), на «Оскара» Каурисмяки выдвигать фильм отказался (из большой нелюбви к Джорджу Бушу-мл.). Важны не кинокритики, не фестивали, лишь качество фильмов, считает мудрый финн. «Мне кажется, с годами я только лучше стал понимать Акакия Акакиевича из гоголевской "Шинели", Не думаю, что я успешен. Я считаю себя бесконечно бездарным человеком, который старается хоть чего-то достичь, и мне кажется, я так и не смог приблизиться к тому, чего хочу» - сообщил он российскому интервьюеру. Читая эти слова, хочется окинуть взглядом портретную галерею главных героев Каурисмяки, аутсайдеров и лузеров, а затем прибавить ерофеевское - «И немедленно выпил». (Владимир Иткин, «SQD»)

Пролетарская медитация. В советские времена Финляндию мы любили за импортный сервелат. В середине 1990-х фаворитом был финн Вилле Хаапасало из "Особенностей национальной охоты". А в начале нулевых вместе с фильмом "Человек без прошлого", получившем в Каннах сразу три приза, в Россию пришла мода на Аки Каурисмяки. Сейчас, параллельно с премьерой его новой картины "Огни городских окраин", в Москве проходят сразу две ретроспективы режиссера. Запоздалая любовь к Каурисмяки тем более обидна, что режиссера этого, кроме регулярных запоев, связывают с Россией почти кровные узы: карельского прадеда Аки звали Михаил Кузьмин. Будущий режиссер родился 4 апреля, в один день с Андреем Тарковским, экранизировал "Преступление и наказание", открыл бар "Москва" и всех журналистов из России приветствует неизменной фразой: "В детстве жизнь Максима Горького была очень тяжелой". Эта же фраза прозвучит в самом начале фильма "Огни городских окраин" - из уст милых русскому сердцу алкашей, блуждающих по ночному Хельсинки. Заглавный герой "Огней", типичный финн по фамилии Койстинен, сорокалетний охранник в торговом центре, работает как раз по ночам. Коллеги его недолюбливают: Койстинен и проституток не снимает, и не пьет после службы. Но однажды, устав от насмешек, заходит в первый попавшийся бар и тут же знакомится с роковой блондинкой. Вернее, блондинка знакомится с Койстиненом. Кино, ужин в дешевом кафе - и ключи от сердца ипохондрика у нее в кармане. Однако гражданке нужны совсем другие ключи, от ювелирного магазина. Хитроумный план придумали мафиози. Кольца и браслеты вскоре благополучно похищают, а газеты печатают фото Койстинена. Но прямых доказательств его вины нет. И мафиози, то ли из желания замести следы, а скорее из презрения к парню, подбрасывают - опять же при помощи блондинки - часть краденого. Два года в городской тюрьме ему обеспечены. Койстинен в ответ молча курит и хмурит бровь. Туполобый оптимизм не могут из него выбить ни кулаки громил, ни предательство любимой, ни стерильное правосудие. Но "Огни городской окраины" вовсе не о борьбе честного парня с бандитами. Это фильм закрывает пролетарскую трилогию Каурисмяки, начатую десять лет назад лентой "Вдаль уплывающие облака" и продолженную "Человеком без прошлого". Первый фильм о безработице, второй - о бездомности, третий - об одиночестве. Действующие лица - городские маргиналы, прирожденные аутсайдеры и лузеры. "Маленькие люди" Достоевского, депортированные в каменные джунгли современной Финляндии. Но лузеры не значит неудачники. Как недавно выразился наш Петр Мамонов, это прежде всего уязвимые люди. Слабакам нынче нет места ни в жизни, ни в кинематографе. Однако Каурисмяки о таких только и снимает свои фильмы. Его герои не готовы и не хотят бороться с окружающим миром. Он подавляет их, колотит без передышки, ставит подножки. Они же не борцы, и все горести встречают не с финкой в руке, а со смиренным выражением голубых глаз. Им нужно одно - чтобы не мешали, еще лучше - чуточку помогли. Скажем, дали кредит в банке, чтобы открыть собственную охранную фирму, о которой мечтает герой "Огней". Каурисмяки называют "режиссером среднего класса": по собственному его признанию, он не умеет снимать фильмы о богатых. Потому что сам вырос в бедной семье, сменил ворох профессий, прежде чем пришел в кинематограф на пару со старшим братом Мики. Отсюда же его презрение к капиталистам и деньгам в принципе. Чего стоит один лишь жест - послать в комитет по кино сценарий без последних 25 страниц, зато с объяснительной "недостающее съела собака" (в итоге чиновники дали половину необходимой суммы с формулировкой "остальные деньги тоже собака съела"). Или, наплевав на светские условности, выйти на сцену международного фестиваля в обнимку с бутылкой шампанского. Или в разгар иракской кампании публично позвать Дональда Рамсфелда в Финляндию за грибами. Аки не откажешь не только в старомодном гуманизме, но и в самоиронии. И когда герои "Огней", вернувшись из кино, говорят: "Хороший фильм, много действия", режиссерская шутка над самим собой понимается однозначно. Люди в его фильмах редко говорят и еще реже что-то делают. Но даже вынужденные телодвижения происходят вне кадра. Если герои занимаются любовью, камера показывает лишь пустое кожаное кресло, если дерутся - лишь тусклые кровоподтеки на лице. И то, и другое в контексте Каурисмяки, впрочем, легко объяснимо. Экранный секс, по его мнению, бесконечно клонирует Голливуд, а насилие - слишком "некрасивая и быстрая вещь", чтобы снимать его эффектно. Остается погрузиться в минималистическую игру актеров, наблюдать за сменой цветовой палитры да слушать танго Луиса Гарделя, "Богему" Пуччини и песенку "На позиции девушка провожала бойца". В этом весь Каурисмяки. Все прочее усыпляет даже в хронометраже семидесяти минут. Пролетарская медитация оборачивается тоской зеленой, на деле подтверждая тезис самого режиссера о том, что сделать шедевр ему таланта недостает. Потому и снимает просто фильмы. И к этим "просто фильмам" не всякий зритель, конечно, приспособлен. (Игорь Садреев, «Utro.ру»)

В 1980-х братья Мика и Аки Каурисмяки зажигали и в Берлине, и в Канне: еще раньше, чем их фильмы, лучшими были признаны финские вечеринки с участием "Ленинградских ковбоев" и ансамбля Александрова - апофеозом стал инцидент с каннским мэром, которому на одной из таких вечеринок плеснули в окно машины пивом из кружки. Сегодня милые забавы отошли в область легенд, а творчество Аки Каурисмяки признано современной классикой. Это почетно и немного грустно: молодость прошла, и все чаще рядом с его именем звучит слово "ретро". Впрочем, оно было уместно всегда: как и Квентин Тарантино, Аки Каурисмяки не снял ни одного фильма, точно датированного 70-ми годами, однако оба режиссера глубже и точнее всех выразили сам дух семидесятнического "ретро". Начиная со своей первой трилогии ("Тени в раю" (1986), "Ариэль" (1988), "Девушка со спичечной фабрики" (1990)) и кончая "Огнями городской окраины", господин Каурисмяки выдерживает незаметный, но существенный сдвиг времени-пространства: даже когда он снимает про "сегодняшний день", он остается певцом тех времен, когда он был подростком, а Финляндия - патриархальной страной. "Огни городской окраины" - парафраз чаплиновских "Огней большого города" (1931), но без чаплиновского комизма. Фильм возвращает нас к саркастическому трагизму "Девушки со спичечной фабрики" и к аскетизму "Преступления и наказания" (1983). Однако тип героя здесь совсем другой: он бросает вызов обществу не преступлением, не местью, а смирением и любовью, верностью и стоицизмом. Фильм начинается с прогулки подвыпивших русских мужиков и примерно такого текста: "В детстве жизнь Горького была очень тяжелой. Чайковский страдал и хотел утопиться. Чехов болел туберкулезом. Толстой тоже был несчастен. А Пушкин едва успел родиться - и уже умер". А в самые душераздирающие моменты фильма звучат не только мелодия из "Богемы" Пуччини, не только финское танго, но и "Огонек" на слова Исаковского. "На позицию девушка провожала бойца, темной ночью простилася на ступеньках крыльца..." Молодой мужчина по имени Койстинен (Янне Хюутияйнен) работает охранником в большом молле и мечтает создать компанию Koistinen Security, но ему не хватает исходных средств, а главное, наглости. Он вряд ли решится приударить даже за невзрачной Айлой (Мария Хейсканен), продавщицей сосисок в гриль-вагончике, которая ему явно симпатизирует. Но в первый же раз когда Койстинен изменяет своему правилу и заходит в ночной бар, его ждет встреча с соблазнительной femme fatale Мирьей (Мария Ярвенхелми), которая резко повернет его жизненный маршрут. Они вместе пойдут на танцы (хотя он не танцует), в ресторан (салат плюс мясо с картошкой), на концерт и в кино ("Как был фильм?" - "Хороший, много действия", обычная шутливая стрела режиссера, фильмы которого называют невозмутимо минималистскими, в свой адрес). Мирья без особого труда выведывает код системы охраны, выманивает Койстинена со службы и подсыпает снотворного, а в это время стоящие за ее спиной мафиози с помощью бомжей-знатоков русской словесности грабят ювелирный магазин. В полиции герой молчит как рыба, и его отпускают за недостатком улик, но ненадолго. В фильме есть крошечный эпизод: Койстинен покупает в супермаркете какую-то ерунду, кассирша выбивает чек, а ее взгляд падает на газету с портретом героя и подписью: "Ограбление магазина на 200 000 евро". В минутной роли кассирши - Кати Оутинен, муза молодого Аки Каурисмяки. Конечно, кража на 200 000 евро и срок в два года никак не могут впечатлить россиян - соотечественников Пушкина и Достоевского. Каурисмяки ничего бы не стоило увеличить эту сумму в десять раз, но для него цена вопроса иная: это всего лишь человеческое унижение. В "Огнях", потрясающе снятых оператором Тимо Салминеном и стилизованных в духе композиций Эдварда Хоппера, активно работают цветовые коды. Ночная бабочка Мирья выныривает из синих городских сумерек и сама сначала облачена в синее, потом она появляется в синем платье с красным воротником, потом - в черном и, наконец, в пурпурном. Дома у Койстинена гораздо более приглушенный сине-красный интерьер с ковриком, подушечками и двумя старомодными радиоприемниками. В тюрьме Койстинен носит синюю пижаму в красную полоску, но цвета вылинявшие, словно обескровленные. Когда Айла наведывается к нему в общежитие, оба сидят в красном на фоне синих стен. В баре на столах стоят красные гвоздики. Синий - цвет портового неприкаянного быта и ночной жизни. Красный - цвет влечения, иллюзий и крови. Новый фильм Аки Каурисмяки был воспринят холоднее, чем прежние, потому что режиссер отказался от многих своих фирменных хохм и примочек, которые всем так нравились и всех так развлекали. Всех, но не его самого. Горечь подавила юмор, а трезвость в прямом и переносном смысле (говорят, впервые он не пил на съемках) лишила картину галлюциногенного мерцания и сюрреалистического безумия. Даже если мафиози разъезжают на "Чайке", а фанатично курят буквально все персонажи: плохие и хорошие, режиссер больше не хочет смеяться. (Андрей Плахов, «Коммерсантъ»)

"Половину своих фильмов я снял трезвым, половину - пьяным. Даже полицейская собака способна увидеть разницу..." - любит повторять финский режиссер Аки Каурисмяки. На предстоящей неделе в Москве произойдут два замечательных кинособытия: в прокат выйдет картина Аки Каурисмяки "Огни городских окраин", и одновременно на книжных прилавках появится "Первый романтик", книга о знаменитом финском режиссере. Забавно, но факт: последний фильм Аки Каурисмяки (ну и имечко, вздыхали поначалу западные журналисты) длится всего-навсего 77 минут; зато книга о нем, написанная Андреем и Еленой Плаховыми, отечественными киноведами и давними поклонниками творчества сумрачного северянина, представляет собою объемистый том. Оно и понятно: Каурисмяки - фанатик художественной аскезы. "Мне понадобилось 30 лет, чтобы изучить русскую литературу и уложить ее в триста строк диалогов", - сказал он однажды. Однако чтобы проанализировать его творчество, объяснить и понять, нужен истинно российский размах. Оттого-то эти "триста строк диалогов", прицельных и точных, словно снайперский выстрел, отыграны в трехстах страницах полновесного текста. Текста, написанного представителями "соседней" российской культуры, в зеркало которой этот самобытный финский режиссер заглядывал всю свою жизнь. Недаром в фильмах Каурисмяки то и дело звучат Шостакович и Чайковский, а в скупой, выверенной фонограмме его фильмов вдруг проскальзывает голос Георга Отса или Муслима Магомаева. Мало того, во времена оны Каурисмяки покусился на самого Достоевского, хорошенько переиначив на финский лад "Преступление и наказание", роман, который не дает покоя многим кинематографистам со всех концов света. Русская тема звучит и в последней его картине - "Огни городских окраин" - этом шедевре минимализма. Фильм начинается с диалога подвыпивших русских мужиков, которые комически сетуют: "В детстве жизнь Горького была очень тяжелой, Чайковский страдал и хотел утопиться, Чехов болел туберкулезом, а Пушкин едва успел родиться - и уже умер". На этом, однако, "русский след" не заканчивается: в самые трогательные, берущие за душу моменты фильма вдруг звучит "Огонек" на слова Исаковского ("На позиции девушка провожала бойца..."), песня, уже звучавшая в другой картине Каурисмяки - "Тени в раю". Как сказано в предисловии к книге Плаховых: "Каурисмяки - не только наш сосед, но очень близкий родственник. Родственник Достоевского, Чехова, Чайковского, Шостаковича, Барнета и Довженко. Бедный родственник, которого не знают и не замечают, он ведь не Тарантино..." Второстепенный человек. Что правда, то правда: Каурисмяки - не Тарантино. Во всех смыслах... Если последний гордится тем, что ныне всесветно известен, то Каурисмяки сам настаивает на своей маргинальности, не желает участвовать в раскрутке своих фильмов, всячески противясь славе и вниманию. Подобно нашей Кире Муратовой, называющей себя "второстепенным человеком" и провинциалкой, Каурисмяки любит говорить, что он-де "режиссер среднего класса", который "никогда не снимет шедевр". Трудно понять, чего здесь больше - скромности или позы, знаменитой финской невозмутимости или чего-то еще, не передаваемого словами. Впрочем, Каурисмяки, возможно, просто предвидит реакцию так называемой общественности на свои негромкие фильмы, примеряя на себя маску воображаемого критика, не признающего за ним бергмановского величия или, скажем, бюнюэлевской мощи. Излишняя осторожность - если бы Каурисмяки дал себе труд заглянуть хотя бы в Интернет, то мог бы наткнуться на такие лестные определения: "Бергман эпохи постмодерна", "минималист, вернувший звуковому кино невинность Великого Немого". Невинность, насколько я понимаю, в данном случае надо трактовать как первородную мощь, возврат к корням, казалось бы, невозможный после стольких искушений. Талант не пропьешь. На "минималисте", однако, стоит остановиться. Строгие критики, воспевавшие "Человека без прошлого" (действительно шедевр из шедевров), были слегка разочарованы "Огнями городских окраин". "Огни", повесть о простом охраннике, наивном и жертвенном, которого подставляют циничные мафиози, вешая на него ограбление, - последняя часть "финской трилогии" Каурисмяки, повествующая о тотальном одиночестве. Первая - "Вдаль уплывают облака" - рассказывала о безработице, вторая - "Человек без прошлого" - о бездомности. Как это ни печально, придется согласиться, что критики были где-то правы: "Огни", при всем их видимом совершенстве - фирменном каурисмяковском минимализме, аскетизме и целомудрии, в чем-то лишены потаенной энергетики "Человека без прошлого", скрытых пружин этой картины, заставивших критиков всерьез заговорить об эпосе. И если замысел "Человека", по признанию самого автора, родился у него давно, во время тяжелого запоя и провалов в памяти, то "Огни" - лишь эхо этого шедевра. Звучное, завораживающее, вибрирующее... и все же эхо. По гамбургскому, разумеется, счету: не будь "Человека без прошлого", задавшего невероятно высокую планку, вся слава досталась бы "Огням". Возможно, все дело в сюжете. Как известно, "Человек без прошлого", история о воскрешении из мертвых парня, забитого до смерти привокзальными отморозками, который, как по манию руки, встает с больничной койки и бредет навстречу светлому будущему, возвысилась почти до библейской высоты. Рай, о котором не понаслышке знал наш Венедикт Ерофеев и который по ощущениям самого Каурисмяки наступает в состоянии долгого запоя, сравнимого разве что с ударом по голове и полной амнезией, - этот самый рай, как ни смешно, таки наступит для человека без прошлого. Без документов, имени, ИНН, жилья, родных и прочего, и прочего. Жизнь, как будто говорит автор, может продолжиться и после смерти: с чистого листа, несмотря на отсутствие страховки и банковского счета. Согласитесь, такое могло родиться в голове либо запойного пьяницы, либо гения, либо того и другого вместе: "Москва - Петушки" и "Человек без прошлого" - тому свидетельства. Важное уточнение: "Огни городских окраин" сняты по трезвому делу, в полной аскезе, под суровым самоконтролем. Как съязвила одна американская журналистка - "на автопилоте"; при том что все остальные фильмы Каурисмяки были сняты в перерывах между пьянками. Так и поверишь в метафизику пьянства и алкоголизма, воспетую автором бессмертных "Петушков", уходившим, по свидетельству многочисленных очевидцев, в запой, как в схиму; в пропасть, кошмар адских видений, после которых сознание очищается. И жизнь, словно у человека без прошлого, начинается с нуля... Маргинал. Еще один штрих, весьма любопытный, из разряда казусов: героя "Огней" по имени Койстинен, безропотно согласившегося на роль овечки на заклание, сравнивают с Бесс из "Рассекая волны" Ларса фон Триера. Дескать, и тот, и другая приносят себя в жертву из ложных предпосылок. Койстинен - вследствие непомерной гордыни, Бесс - от всепоглощающей любви к мужу, которую в определенном смысле тоже можно трактовать как гордыню. Не знаю, читал ли об этом сам Каурисмяки, но если бы читал, то наверняка бы взбесился: дело в том, что он терпеть не может Ларса фон Триера. Впрочем, как и нашего Тарковского, фильмы которого, по его уверениям, навевают на него сон. Особенно последние, начиная с "Ностальгии". Его кумиры - японец Одзу и француз Брессон, оба, как и сам Каурисмяки, минималисты. Очевидно, Каурисмяки раздражают амбициозность Ларса фон Триера, его взвинченность и повышенный тон. Так же, как и духовная требовательность Тарковского, его мессианский надрыв и одновременно христианское смирение... Однако не стоит понимать все буквально: у самого Каурисмяки отчетливо проглядывают мотивы и христианского смирения, и духовной требовательности. С "взвинченностью", правда, хуже: меланхолик по природе, он, как и его персонажи, удивительно невозмутим. Чтобы "выжать" эмоцию (в финале "Человека без прошлого" многие плакали - и не от жалости, а от особого рода просветления), Каурисмяки не требуется ни кричать, ни взывать к Богу, как это делает взыскующая Бесс, ни впадать в другого рода пароксизмы. Но несмотря на отказ от претензий на духовную исключительность, Каурисмяки - на свой, особенный лад - создает собственную Вселенную. И если говорить шире - национальную культуру: заново, на пустом месте, словно "человек без прошлого". И то правда: как говорит он сам, финской культуре всего-то сто лет, и похвастаться такими же духовными богатствами, как, скажем, русская, она не может. Чтобы структурировать себя, а заодно и новоявленный финский миф, нужно поистине обладать энергией демиурга. Демиурга с окраины, "маргинала" и певца маргиналов - безработных, одиноких, брошенных на произвол судьбы; демиурга, снимающего свои негромкие шедевры для того, чтобы избежать затяжной и постоянной депрессии. Антиглобалиста (как он сам себя нередко аттестует), сумевшего поднять проблемы "маленького человека" на недосягаемую художественную высоту. Сумевшего превратить свои алкогольные видения в магию творчества. Видимо, поэтому он представляет рай в виде огромного бара, где за одной стойкой выпивают Ясудзиро Одзу, Луис Бюнюэль и Эрих фон Штрогейм. Ибо именно там, за стойкой бара, - по мысли Каурисмяки - можно придумать столь же неповторимый мир, который сочинил он сам, регулярно прикладываясь к бутылке. И - постскриптум: в числе посетителей воображаемого бара Каурисмяки забыл упомянуть великого Чаплина с его "Огнями большого города" - картиной, которую так напоминают "Огни городских окраин". И не только из-за названия. (Диляра Тасбулатова)

Уже по одному названию зритель, знакомый с творчеством певца люмпен-пролетариата Аки Каурисмяки, легко сможет представить себе, какого рода события могут происходить на экране. Задворки города Хельсинки - не самое пригодное место для "нормальной" жизни. Пусть здешние обитатели, "горячие финские парни", и не прочь при случае порассуждать о русской классике ("У Максима Горького было тяжелое детство, да и Толстой, хоть и граф, тоже оказался не понят"), обратись к ним с вопросом - они мигом превратят тебя в отбивную. Бесконечно унылые лабиринты быта, в которых и разматывается столь же невеселый клубок жизни Койстинена (Хютияйнен), охранника ювелирного магазина. Беличье колесо - работа, придурки-сослуживцы, банальный хот-дог в гриль-палатке, а вечером - неизменный, окутанный столь редким для современного кино дымом сигарет без фильтра, бар. Здесь даже знакомство с девушкой оказывается точным расчетом каких-то бездушных мерзавцев. По мановению руки северной красавицы в кофе Койстинена оказывается доза снотворного, банда очищает витрины магазина, а подставленный ими охранник, еще не веря в случившееся, на год отправляется за решетку. Отбыв срок, Койстинен устраивается посудомойщиком, ютится в ночлежке, скатывается все дальше вниз. Доведенный до отчаяния, он хватается за финский (а какой у них, в Финляндии, еще может быть?) нож, но расквитаться с обидчиками не удается. Мир жесток, как жестоки и багрово-красные тона фильма, цвет крови одинокого сердца, цвет, блокирующий тепловой луч надежды. И все-таки она, как единичный случай, может бродить где-то рядом. Алчным до свежих впечатлений любителям "новизны" в искусстве "Огни городских окраин" не понравятся однозначно. Они будут правы в одном: в принципе, все, что содержится в этой ленте, так или иначе отражалось в других работах мастера. Те же, кто понимает, что ничего нового в эстетической сфере уже не может возникнуть в принципе, более того - это просто не нужно, испытают радость очередной встречи со старым другом. Верность, с которой Аки Каурисмяки придерживается избранной им темы, граничит со стоицизмом и заслуживает самого пристального внимания, заботы и пропаганды. Когда-то существовало расхожее выражение "идейно-художественные особенности". Оно как нельзя лучше годится, чтоб разложить на спектры творческие пристрастия младшего из братьев. (Мика Каурисмяки, старший из постоянных дегустаторов финской водки "Коскенкорва", в последние годы как-то сошел с кинематографического колеса обозрения.) Идейность в том, что Аки на сегодняшний день - единственный европейский режиссер, анализирующий мир с классовых, едва ли не марксистских позиций. Художественность - в том, что для этого он создал совершенно особый, ультраминималистический стиль и собственный ритм повествования, в точности отвечающий снежному темпераменту своих соотечественников. Если город - то бараки, заводы, доки и забегаловки, как будто бы чудо-человечество и не выдумало дурацкое понятие "гламур". (Удивительно, что таким же методом Каурисмяки "сфотографировал" не только Хельсинки, но и Лондон в "Я нанял киллера" и Париж в "Жизни богемы", оставив достаточно точные образы этих мифических "злачных мест".) Если герой - то крайне немногословный, никому неизвестный и ненужный, такой не станет бить себя в грудь и ораторствовать перед публикой. Если отношения между мужчиной и женщиной, то на уровне взгляда, затянувшейся паузы, едва заметного жеста за столиком кафе. Если диалог, то почти бессловесный. Крохотный эпизод из "Огней городских окраин": "- Был в кино с девушкой. - Ну и как фильм? - Хороший. Много действия". В этой простой реплике выражена вся брезгливая неприязнь режиссера к Голливуду, где и город, и главный герой, и диалог (об отношениях мужчины и женщины неудобно и говорить!) выглядят совершенно не так. Оно и понятно. Человеку, воспитанному на Брессоне, Трюффо и Жаке Беккере, проведшему все юные годы в просмотровых залах синематек, нелегко наблюдать кукольные шашни марионеток нынешнего мейнстрима. "В старом Голливуде лодки были сделаны из дерева, а люди из стали. Сегодня - наоборот", - примерно так сформулировал однажды свою мысль Каурисмяки. Что ж, герои его фильмов, при всей их патологической неспособности хоть как-то наладить свою жизнь, сконструированы из прочного, огнеупорного материала. Об этом говорят финальные слова охранника Койстинена: "Здесь я не умру". Именно так Аки Каурисмяки предпочел завершить свою очередную трилогию о современном упадке своей страны (туда входят также картины "Вдаль уплывают облака" и "Человек без прошлого"), финалом которой и служат "Огни городских окраин". Канонический, образцово-показательный фильм уникального финского киномаргинала. (Борис Белокуров)

Аки Каурисмяки вспоминает о глубоко ранившем его переживании детства: первый фильм, на который его - против воли - повели, назывался «Песнь городской окраины». «Огни городской окраины» - это также парафраз чаплиновских «Огней большого города». При этом фильм отказывается быть комедией, даже в координатах Каурисмяки, и в определенном смысле возвращает нас к саркастическому трагизму «Девушки со спичечной фабрики» и к аскетизму «Преступления и наказания», которым финский режиссер дебютировал в кино. Однако тип героя здесь совсем другой: он бросает вызов обществу не преступлением, не местью, а смирением и любовью, верностью и стоицизмом. Впервые Каурисмяки выводит в центр сюжета не свое поколение, а молодых - тридцатилетних. Это тоже возвращает режиссера на двадцать лет назад, когда он сам был молод и снимал своих сверстников и про них. Возвращение оказывается болезненным: сегодня молодые сталкиваются с еще более жесткими социальными и моральными вызовами, нежели поколение их отцов. ...Звучит то же танго Луиса Гарделя «Volver» («Вернуться»), которое дало название фильму Педро Альмодовара «Возвращение», снятому в том же 2006 году и ставшему соперником «Огней городской окраины» в конкурсе Канна. Перед нами образ современной Финляндии, выталкивающей в маргинальное поле всех, кто не готов к жесткой конкуренции. Вместе с тем на экране не буквальное «сегодня», а сдвинутая в мифологическое безвременье Каурисмякилэнд. Эта страна, по контрасту со страной Альмодовара, обходится без компьютеров, агрессивной секс-рекламы и других примет постиндустриального общества (ну, разве что, в виде уступки, с мобильными телефонами). В этой стране очень много от России 19-го века. Фильм начинается с прогулки подвыпивших русских мужиков и примерно такого текста: «В детстве жизнь Горького была очень тяжелой. Чайковский страдал и хотел утопиться. Чехов болел туберкулезом. Толстой тоже был несчастен. А Пушкин едва успел родиться - и уже умер». А в самые душераздирающие моменты фильма звучат не только мелодия из «Богемы» Пуччини, не только финское танго (Ты не увидишь и слезы, хотя сердце мое плачет), но и «Огонек» на слова Исаковского. «На позиции девушка провожала бойца, темной ночью простилася на ступеньках крыльца...Парня встретила славная фронтовая семья...На окошке на девичьем все горел огонек». Именно эти чужеязычные вкрапления озадачили некоторых западных рецензентов, которые сочли их немотивированными. Для русского слуха они более чем уместны в пролетарской мелодраме. ...Залитые синим неоновым вечерним светом модерновые здания городской окраины Руохолахти - вовсе не трущобы, а возведенные по рецептам последних технологий образцовые новостройки из стекла и металла, что не делает их более человечными. Молодой мужчина по имени Койстинен работает охранником в большом моле и мечтает создать компанию Koistinen Security. Он ходит на курсы бизнесменов, однако потерянный взгляд выдает глубокую неуверенность, а наглый банкир категорически отказывает ему в кредите, называет его trash, worthless (так в английских субтитрах, и именно так - «Ничтожные» - назывался первый фильм по сценарию Аки Каурисмяки). Старая история повторяется: дети сталкиваются с той же (если не более) жесткой и жестокой реальностью, что и их отцы. Койстинен - паршивая овца и объект для тихой травли даже в стаде таких, как он, охранников. Он не ходит в бары и не снимает девочек, он - абсолютный одиночка. Вряд ли решится приударить даже за невзрачной Айлой, продавщицей сосисок в гриль-вагончике, которая ему явно симпатизирует. Но в первый же раз, когда Койстинен изменяет своему правилу и заходит в ночной бар, его ждет встреча с соблазнительной Мирьей, которая резко повернет его жизненный маршрут. Они вместе пойдут на танцы (хотя он не танцует), в ресторан (салат плюс мясо с картошкой), на концерт (рок-группа Melrose) и в кино («Как был фильм?» - «Хороший, много действия», обычная шутливая стрела Каурисмяки в собственный адрес). На первом же свидании Койстинен предлагает ей пожениться - то ли в шутку, то ли всерьез, но она отвечает, что неплохо бы сначала узнать друг друга получше. И узнает: без особого труда выведывает код системы охраны, выманивает Койстинена со службы и подсыпает ему снотворного, а в это время стоящие за ее спиной мафиози с помощью бомжей - знатоков русской словесности - грабят ювелирный магазин. В полиции герой молчит, как рыба, и его отпускают за недостатком улик. Мирья приходит к нему домой и подбрасывает одну из украденных побрякушек. Она немного побаивается, но мафиозный шеф успокаивает ее: «Он тебя никогда не предаст. Он предан как собака, как сентиментальный дурак». Дурак получает срок в два года, отсидев который, пытается начать новую жизнь. Но вездесущие мафиози и тут не заставят себя долго ждать... Опять же: некоторые рецензенты нашли недостаточно убедительной эту линию: нет, мол, в герое настоящей одержимости, влечения к пороку (а Мирья, несомненно, femme fatale, инфернальная блондинка, залетевшая сюда из какого-то «нуара»). Каурисмяки, однако, не делает фильм о роковой страсти, и порок в финском понимании выглядит достаточно невинным, совсем не зловещим. Режиссер соблюдает присущее ему целомудрие даже в изображении негодяев: когда шеф ведет Мирью в спальню, камера тут же от них отворачивается. Образ главного мерзавца Линдстрема (Илкка Койвула) заслуживает более пристального внимания. Когда холуи предлагают ему физически устранить Койстинена, он говорит: «Я бизнесмен, а не убийца». Он подчеркивает, что любую ситуацию доводит до логических выводов, и поучает Мирью: «Поздно жаловаться, ты уже вовлечена. Иначе тебе бы пришлось работать. А так можешь поехать отдохнуть. Куда хочешь - В Рим, в Париж?». Девушка парирует: «Все города одинаковы». Здесь, в изображении масштабов зла, пути России и Финляндии расходятся. Достаточно сослаться на крошечный эпизод, когда Койстинен покупает в супермаркете какую-то ерунду: кассирша выбивает чек на четыре евро, а ее взгляд падает на газету с портретом героя и подписью: «Ограбление магазина на 200 000 евро». В минутной роли кассирши - звезда фильмов Каурисмяки Кати Оутинен: ее проникающими в душу глазами на Койстинена смотрит вся Финляндия. Кража на 200 тысяч евро и срок в два года никак не могут впечатлить россиян - граждан страны Пушкина и Достоевского, где убивают среди бела дня и воруют миллиардами, а в справедливость суда не верят даже судьи. Каурисмяки ничего бы не стоило конвертировать эту сумму в десять раз, но для него цена вопроса иная: это всего лишь человеческое унижение. Современная тюрьма выглядит почти красиво. Протестантско-модернистский суд не страшен. Но гуманное общество с гуманным механизмом репрессий все равно убивает. Койстинен выйдет на свободу, устроится посудомойщиком, откуда его вышибут те же мафиози - вышибут, чтобы морально добить. Тогда он заточит о дно кружки нож и пойдет на обидчика, но окажется избит, еще больше унижен, выброшен из машины на обочину... И в Финляндии не все восприняли мессидж своего главного национального режиссера. На сайте imdb.com напечатан отзыв финна Венто Кейю, который пишет: «Это гордыня ведет Койстинена в тюрьму; он пытается защитить не Мирью, а самого себя от признания того, что его надули». Последнее отчасти верно, но из этого делается категорический вывод о том, что в фильме все заведомо ясно с самого начала, характеры не развиваются, герою не сочувствуешь, а среда, искусственно старомодна. Автор, напечатавшийся на сайте, сравнивает Койстинена с героиней фильма Ларса фон Триера «Рассекая волны»: оба приносят себя в жертву из ложных предпосылок, но в истории, рассказанной Каурисмяки, он не видит трагедии. И часть профессиональной критики проявила к фильму суровость - например, Лесли Фельперин из Variety. С ее точки зрения, Каурисмяки насыщает фильм слишком длинными музыкальными паузами на фоне городских пейзажей, а диалоги лишены той энергии и меткости, которые привлекали в «Человеке без прошлого». В упрек режиссеру ставится даже то, что Койстинен с самого начала показан, как друг собак, а это в заданных координатах означает, что он святой. Причину того, что Каурисмяки «движется на автопилоте», рецензент видит в том, что режиссер взял на себя слишком много ролей, и прежде всего монтаж - в отсутствии его постоянного сотрудника Тимо Линнасало. Слова насчет автопилота сказаны, возможно, не без иронии, ибо в СМИ распространился слух, будто «Огни» - первый за многие годы фильм Каурисмяки, который он снимал абсолютно трезвым. Вопрос на эту тему задал на каннской пресс-конференции российский журналист. В глазах Аки мелькнул холодный блеск, и он ответил в своей обычной парадоксальной манере: «Половину своих фильмов я снял трезвым, вторую половину - пьяным. Даже полицейская собака способна увидеть разницу. Не важно, пьешь ты или нет, главное - что у тебя внутри. Вот ваш бывший президент - даже когда не пьет, что вытворяет? Психопат! Теперь принято, чтобы лидеры наций вели себя, как психопаты». Койстинена и Мирью, а также третью героиню Айлу играют молодые актеры, сменившие обычную команду режиссера - Янне Хютияйнен, Мария Ярвенхелми и Мария Хейсканен. Все они хороши, а Мария Ярвенхелми придает дополнительное очарование образу своим сходством с игравшей у Каурисмяки во многих фильмах Кирси Тюккюляйнен, которая - совершенно случайно - является ее матерью. Сходство не исключает различия: обаяние Кирси (которая всегда выступала как непрофессиональная актриса, скорее - яркий типаж) сугубо положительное, а вот Мария, имея опыт актрисы и певицы, очень органично сыграла отрицательную роль. Актеры в данном случае - далеко не главное средство из тех, какими пользуются режиссер и оператор Тимо Салминен для создания эмоциональной атмосферы и жесткой расстановки моральных акцентов внутри фильма. Как нигде раньше, в «Огнях», стилизованных в духе композиций Эдварда Хоппера, активно работают цветовые коды. Ночная бабочка Мийра выныривает из синих городских сумерек и сама сначала облачена в синее, потом она появляется в синем платье с красным воротником, потом - в черном, и, наконец, в пурпурном. Ее встречи с негодяем Лидстромом оформлены в декадентском розовом дизайне. Дома у Койстинена гораздо более приглушенный сине-красный интерьер с ковриком, подушечками и двумя старомодными радиоприемниками. На этом фоне резко выделяется Айла - девушка в желтом, продающая сосиски и «франкфуртеры», но на суд она приходит уже в бордовом. В тюрьме Койстинен носит синюю пижаму в красную полоску, но цвета вылинявшие, словно обескровленные. Когда Айла наведывается к нему в общежитие, оба сидят в красном на фоне синих стен. В баре на столах стоят красные гвоздики. Синий - цвет портового неприкаянного быта и ночной жизни. Красный - цвет влечения, иллюзий и крови. На самом деле причина того, что новый фильм Каурисмяки воспринят холоднее, чем прежние, в том, что режиссер отказался от многих своих фирменных хохм и примочек, которые всем так нравились и всех так развлекали. Всех, но не его самого. Горечь подавила юмор, а трезвость в прямом и переносном смысле лишила картину галлюциногенного мерцания и сюрреалистического безумия. Даже если мафиози разъезжают на «чайке», а фанатично курят буквально все персонажи - плохие и хорошие (Койстинен, похоже, засыпает и просыпается с сигаретой во рту) - все равно это не смешно, а страшно, и именно поэтому многие и в Финляндии, и за ее пределами отвернулись от картины. Они объявили ее «дежавю», но оттолкнуло их как раз то, что отличает «Огни» даже от первых двух фильмов «финской трилогии», или «трилогии стоиков» («Вдаль уплывают облака» и «Человек без прошлого»). Проверим свое впечатление через несколько лет: дистанция, которая все расставляет на свои места. «Огни городской окраины» - самый бескомпромиссный фильм Каурисмяки со времен «Преступления и наказания» и «Гамлета». Здесь нарушен привычный для режиссера и его публики баланс социального реализма и стилистической абстракции. Картину отличает классическая, поистине брессоновская строгость - и в моральном, и в эстетическом смысле. И хотя Каурисмяки крайне далек от католического императива Брессона, его герою присущ почти религиозный стоицизм. Множество раз обманутый и опущенный, Койстинен с абсурдным упрямством твердит, что не потерял надежду, что кто угодно, но не он, что все равно поднимется, выстоит, организует автозаправку или что-нибудь в этом роде. На вопрос Айлы, как было в тюрьме, отвечает: «Нельзя было выйти. Двери были закрыты». Никаких трагедий. И никаких нежностей между этими двумя, которых общество, оттолкнув от себя, толкнуло в объятия друг к другу. Собака на привязи, жертва дурных хозяев, недаром появилась в первых кадрах фильма - как и такой же голодный, заброшенный мальчик-негритенок. Над роковой страстью к профессиональной красавице возвышается родство одиноких, отчаявшихся душ. В финале они собираются вместе на городской свалке - интернациональная семья, новый Ноев ковчег после потопа: Койстинен, Айла, негритенок, собака. Вдали гудит пароход, но бежать больше некуда, есть только одна жизнь - здесь и сейчас. Последний романтик Каурисмяки знает, что все проиграно, но даже в этот момент его не покидает надежда. Как в любовной драме Годара со скрытой политической метафорой, мужчина и женщина тянут друг к другу руки. Изо рта полумертвого Койстинена сочится кровь. Рукопожатие пролетариев, а красный - это еще и цвет солидарности. (Елена Плахова)

Он поднял морду и жалобно заскулил, как будто хотел сказать: «Да, временами я невыносимо страдаю, но вы, пожалуйста, извините». - Антон Чехов. «Огни». В единственном фильме Аки Каурисмяки - короткометражке «Для собак нет ада» - собак нет. Эта десяминутка - наряду с фильмом Джармуша и других лучших режиссеров нашего времени - входила в сборник «На десять минут старше: труба». Идея предприятия, снятого в реальном времени и спровоцированного классическим фильмом Герца Франка, заключалась в том, что взрослый зритель (как тот мальчик, за которым наблюдал в зрительном зале Франк), посмотрев новые режиссерские опусы, становится на десять минут старше. «Огни городской окраины» длятся чуть больше семидесяти минут. И в них Каурисмяки впервые за последние годы выбирает на роль героя молодого человека. В первой картине трилогии («Вдаль уплывают облака»), которую замыкают «Огни городской окраины», протагонистка Кати Оутинен теряла работу метрдотеля в старомодном ресторане и не могла найти место у новых хозяев, потому что ей уже было тридцать восемь лет, да еще она курила. В фильме «Для собак нет ада» не было собак, но герой (Маркку Пелтола, сыгравший человека без прошлого во втором фильме трилогии), выйдя из психушки, направлялся вместе со своей возлюбленной посудомойкой в Сибирь, успев перед поездом купить в вокзальном киоске венчальные кольца. Для знаменитых - в невозмутимых (траги)комических масках - отщепенцев Каурисмяки ада не могло быть даже в Сибири. Охранник Койстинен (Янне Хютияйнен сыграл бармена в десятиминутке «Для собак нет ада») «предан, как собака» повстречавшейся в «Огнях городской охраны» Мирье (Мария Ярвенхелми), киношной фам-фаталь, которая использовала его для ограбления ювелирки из торгового центра. И должен, хотя гангстер собирался всего лишь его проучить, поскольку «бизнесмен, а не убийца», умереть, избитый, «как собака». Если б не чернокожий мальчик с собакой, приведший подмогу. Подружку из палатки, где продаются хот-доги. Она собиралась пойти за помощью, но Койстинен закрывает глаза со словами: «Здесь я не умру». А в середине фильма на фальшивую реплику блондинки-злодейки в образе заботливой простушки, «какая милая квартира», Койстинен отвечал, что живет «здесь временно». И двусмысленность его реплики как-то исподволь старила зрителей, не дождавшихся истечения семидесяти с лишним минут, после которых они становились постарше уж точно. Никого, ничего вам не напоминает этот «призрак» классических героев литературы и кино, сыгранный Хютияйненом с бесстрашной буквальностью и непризрачной дистанцией к роли? И этот черный мальчик с собакой, и эта подруга «пса» из палатки? Каурисмяки посылает воздушный поцелуй Джиму Джармушу, самому близкому из здравствующих режиссеров, остальные его привязанности - уже тени в раю. Некоторым из них он меланхолически салютует «Огнями...», осветившими его финский нуар. Будучи поклонником Брессона и Одзу (как и Джармуш, который в своем - и самом любимом Каурисмяки - фильме «Более странно, чем рай» даже лошадь назвал Токийской историей), снимает этот нуар на собственный лад. Но, будучи настоящим «левым меланхоликом», он поместил в центр героя из другой оперы. (Тут звучит не только танго, исаковский «Огонек», музыка группы «Мелроуз», но и арии из «Богемы» - в память не столько о своей «Жизни богемы», сколько о ранней, еще черно-белой кинореальности.) Джармуш в фильме «Пес Призрак: путь самурая» показал киношных окарикатуренных гангстеров, вперившихся в телеэкран, не могущих оторваться от мультиков и обвиняющих начитанного киллера, что он действует по старинке, убивая персонажей, «как настоящих гангстеров». Вот и Каурисмяки, пойдя с Мирьей в кино, потом отчитывается своей подруге из палатки, что фильм «ничего, много действия», и она соглашается, что «это хорошо». Джармуш устраивал встречу своему псу-призраку с чернокожей девочкой-книгочейкой и подсовывал ей Акутагаву (узнав, что книга «Франкенштейн» ей понравилась, впрочем, как и ему, больше, чем кино). Каурисмяки не зря рядом с собакой усаживает чернокожего мальчика. Но ведь и Джармуш единственным товарищем киллера (научившегося самурайской этике и представлявшего себя каждый день мертвым) сделал продавца в палатке. Правда, не хот-догами, как Каурисмяки, а мороженым. В фильме «Вдаль уплывают облака» безработные муж с женой отправлялись в кино. В фойе кинотеатра висели постеры «Ночи на земле», «Денег», «Аталанты» - картин важнейших для Каурисмяки режиссеров. Джармуш в роли автослесаря снялся в фильме Каурисмяки «Ленинградские ковбои едут в Америку». А героя хельсинкской новеллы в «Ночи на земле» - алкоголика и неудачника - Джармуш назвал Аки. Брессону Каурисмяки обязан аскетизмом и «трансцендентиальным стилем». От Виго унаследовал поэзию повседневности, пренебрегающую уловками «поэтической» выспренности. В его киновселенной нет «с изящным искусством никакой конкуренции» (Брессон). Зато есть тайна. Каурисмяки знает, как проникнуть за пределы и нейтральной, и эксцентричной реальности. Как показать отчаяние без надрыва. Но в последней картине всегдашняя, а теперь скрытная ирония финского идеалиста и скептика проявилась сильнее всего в том, что своего неудачника он сделал именно охранником, который каждый день себя чувствует мертвым, причем независимо от фабульных перипетий. Эта знаменитая «романтическая ирония» Каурисмяки очевидна в начальной сцене, когда мимо Койстинена проходят случайные люди - русские агенты криминального бизнеса, нашедшие время и место, чтобы поговорить о русских писателях. Но как! На этом «эпиграфе» Каурисмяки надо бы остановиться. И заметить, что ни о какой литературе наши соплеменники не говорят! Зато запросто в обычном уличном разговоре вспоминают, что не только детство у Максима Горького было очень тяжелым, но - что «хоть Толстой был граф, и то его не поняли», «Антон Павлович Чехов, отец родной, как все понял, так сразу умер», «Пушкин, как только родился, так сразу на тот свет отправился», «Гоголь, как солнце, вообще все затмил»... Надо ли реконструировать начало этого эпизода, которое мы не видали, не слыхали, где эти бедолаги небось свою тяжелую и опасную жизнь поверяли судьбой (и ставкой больше, чем жизнь) русских писателей. Но не их персонажей, которых материализует в «Огнях городской окраины» - фильме о наказании без преступления - не русский, а финский режиссер, начинавший свою карьеру с «Преступления и наказания», протагонист которого работал на мясокомбинате. Где - в самом начале фильма - сначала разрубал тесаком таракана, заползшего на разделочный стол, а потом уже туши. Протагонист «Огней городской окраины», молодой служащий охранного агентства Western alarm, курит беспробудно, и в его дымке рассеяны джармушевские мотивы-рефрены. (Из «Мертвеца» и из «Дыма» Уэйна Вонга и Пола Остера, где Джармуш снимался в табачной лавке - в сцене выкуривания своей последней сигареты - и произносил монолог по поводу курящих/некурящих артистов и персонажей кино, а также метафизики дымка и на тему смерти. «Мертвецу» был предпослан эпиграф из Анри Мишо; «Союз Каламари» Каурисмяки был посвящен Мишо, Бодлеру, Преверу.) В «Огнях городской окраины», как всегда у Каурисмяки, появляется собака. Но на сей раз (в отличие от ближайшего к последней картине пса Ганнибала из «Человека без прошлого») безымянная. И без хозяина. Точнее, они вроде у нее есть и одновременно их нет. В начале фильма охранник Койстинен, направляясь после работы в бар, видит на улице собаку и спрашивает чернокожего мальчика, притулившегося на тротуаре, чья это собака. Мальчик указывает на отморозков из бара, Койстинен, глотнув для храбрости виски, выясняет, почему эта собака уже неделю без воды, и получает по морде. Избиения, разумеется, Каурисмяки не показывает. Второй раз эта собака появляется в финале. Койстинена после фабульных передряг избивают во второй раз и выкидывают близ порта. Чернокожий мальчик зовет подругу охранника из палатки и наблюдает начало их финальной сцены близ моря вместе с собакой. Потом ее отвязывает и оставляет героев. Последний план - рукопожатие одиночек. Одни только руки, две в одной. Двое (без лодки и без собаки). Часть вместо целого. В последнем фильме Каурисмяки тот, да не тот. Хотя кажется, что мы «все это уже видели»: и маргиналов, и огни городской окраины, и режиссерский минимализм, и идиотизм жестокосердных банковских и других госслужащих (Койстинен хочет «открыть дело», но у него нет поручителя), и живописных бомжей (теперь в ночлежке, за стенкой выгородки Койстинена, лишенного после заключения своей каморки, они режутся в карты), и человека без прошлого (злодейка подсыпала снотворное охраннику, и он ничего не помнит, оказавшись после ограбления магазина на дознании следователей), и любовь, и нелюбовь, и безработных, и смирение посудомоек (после тюрьмы бывший охранник устраивается посудомойщиком; в зале ресторана, куда он приносит чистые тарелки, его видят злодеи, подставившие его под срок, и «стучат» директору ресторана; Койстинен остается без работы, решает заколоть главного гангстера, поточив ножик донышком фаянсовой кружки, но терпит неудачу; и этого человека без будущего забивают до полусмерти). В последнем фильме трагизм мирочувствия Каурисмяки достигает какой-то предпоследней точки. А финальное рукопожатие - лишь эмблема катарсиса. Уступка жанру - маленькой трагедии рока в камуфляже финского нуара. Весь фильм строится и развивается в контрапунктном единстве вчувствования и дистанции, плакатной криминальной фабулы и метафизики городских пейзажей, стилизованных гангстеров и клишированных типажей служащих, коллег по охранке, рассветного и сумеречного освещения кадров, холодного и зазывного (голубого и красного) цвета в интерьерах, костюмах1. И, наконец, в смене времен года - парафразе жизненного цикла. Мнимого грабителя осуждают в мае 2005 года на двенадцать месяцев, после которых он становится на триста шестьдесят пять дней старше. Койстинен отсиживает хмурую весну, короткое лето, осень с желтыми листьями, унесенными ветром (за окном кафе, где продавщица хот-догов пишет ему письмо), закутанный снегом прожектор в тюремном дворе, появление лесных подснежников. После этого плана Каурисмяки монтирует план, где единственный раз на протяжении фильма Койстинен - заключенный на прогулке в тюрьме - улыбается. Режиссура Каурисмяки определяется чувством возможного, которое убивает, иссушает или возрождает его персонажей - людей действия. Хотя его фильмы к жанру экшн, само собой, не отнесешь. Но в последней картине скепсис режиссера настигает отнюдь не «действия как такового»! Все еще «хуже». Гангстер-бизнесмен в «Огнях...» спрашивает свою барышню и домработницу, играющую роль фам-фаталь и приманки для осуществления ограбления, куда она хочет поехать на уик-энд: в Париж или Рим? Она отвечает: «Все города одинаковы. Сам выбирай». Римейк шекспировской трагедии Каурисмяки назвал «Гамлет входит в дело» и выбросил монолог «Быть или не быть?», так как он «не имеет никакого отношения к действию». Персонажи Каурисмяки нанимают себе убийцу, убивают сами, кончают жизнь самоубийством, воскресают после смерти, грабят, попадают в тюрьму. Между тем в его фильмах и особенно в «Огнях...» в обход бурных - в пересказе - сюжетов гипнотизирует то особое состояние, которое напоминает опустошенность и порывы беккетовских персонажей. Завороженное ощущение - течение - времени, скудная, никогда не надоедливая среда, города, снятые «по краям», неспешные, но и не замедленные ритмы, литературные диалоги и «зоны молчания» формируют прозрачную и сверхъестественную киногению этого режиссера. Фильмы Каурисмяки принадлежат кинематографу чистых (неисчерпаемых действием) сущностей. В них строгость не противоречит спонтанности, невозмутимость не означает бесстрастность, а сквозь изнуряющие будни, беспробудную повседневность прорастают внебытовые конфликты. Жанровый, стилистический, экзистенциальный контрапункт соблюдается в «Огнях...» и в пародии на «американо-небоскребную экзотику» (как сказал бы Сергей Третьяков и как он написал в статье «Театр аттракционов»). И - в стилизации городских мизансцен, навеянных композициями Эдварда Хоппера, созерцателя, меланхолика и поэта отчуждения. Освещенные окна, безлюдные улицы, взгляд через стеклянную витрину кафе, одинокие посетители баров - вот пространство и герои финского режиссера и американского художника (проживавшего, как и Джармуш, в Нью-Йорке). Известная склонность Каурисмяки снимать настоящее время как сдвинутое, где приметы недавнего и давнего прошлого (автомобили, интерьеры, костюмы) резонируют его чувству кинематографического времени, его технологии освоения реальности и кинематографической иллюзии. Сам он говорил, что такой взгляд проявляет «не столько ненависть к современному, сколько любовь ко вчерашнему миру» - миру, который он «видел лишь на экране». В одном из таких типичных кафе, в которых настоящее утекает в прошлое и где пусто и светло, и безысходность хватает за горло посетителей, произойдет первая встреча Койстинена и Мирьи. Мы еще только догадываемся, что она купилась на роль злодейки, чтобы выяснить код замка в ювелирном отделе; мы еще увидим, как будет сменять она облики-образы бедненькой финки, шикарной дивы, уборщицы в пентхаусе гангстера или дрогнувшей, но осмелевшей сучки. Мария Ярвенхелми впервые играет у Каурисмяки, но ее выразительная сдержанность сродни поражающей воображение сдержанности лучших актеров этого режиссера, никогда не хлопочущих лицом. Как-то в начале нулевых я слушала передачу Александра Раппапорта на Би-Би-Си о лондонской выставке Эдварда Хоппера в «Тейт Модерн». Он говорил о художнике, умершем в конце 60-х (примерно теми же годами Каурисмяки датирует смерть своего любимого кино), но после просмотра «Огней городской окраины»я вспомнила его слова, потому что они словно были сказаны об этом фильме финского режиссера. Пришлось залезть в Интернет: «Хоппер... - стопроцентный реалист. И если бы не сюжеты его картин, то его можно было бы счесть и соцреалистом. Ибо жизнь на его полотнах предстает перед зрителем в формах самой действительности. А отличие от соцреализма в том, что представлена она... страшной и безнадежной... Хоппер представляет нам одиночество без всякого сочувствия и поддержки - абсолютное, зловещее, бесконечное одиночество. Жизнь в такой атмосфере гнетущего одиночества была бы, вероятно, совершенно безнадежным и бессмысленным занятием, но художник в своих картинах все же находит точку опоры - в природе и солнечном свете, падающем, как правило, либо на окна, либо из окон... На фоне его ночных пейзажей и интерьеров с их мертвящим электричеством солнечные лучи в точности воплощают символ «луча света в темном царстве». Недаром (повторюсь) протагонист «Огней...» единожды улыбнулся в фильме на апрельском солнышке, хоть и в тюремном дворе. А на вопрос Айлы, продавщицы хот-догов, «как было в тюрьме», отвечает: «Все двери закрыты, нельзя никуда выйти. Все кончено». Она из солидарности продолжает: «Хорошо, что ты не потерял надежду». Но он не сдается: «Только не для меня». Каурисмяки выбирает современного героя, который в отличие от вечных - из настоящего старого кино или спародированных в позднейшем кино - гангстеров больше на экране не существует. Или он сфальсифицирован. (Как правило, именно в фильмах агентов «левой меланхолии», о которых - применительно к поэзии - в свое время безжалостно писал Вальтер Беньямин.) В любом случае - такой герой умер. Но остался в прошлом, в памяти, в кинематографической реальности Каурисмяки и Джармуша. Остался в книжках, которые хочет обсудить Пес Призрак, в книжках, которые обходят русские люди на финской окраине в «Огнях...», деловито рассуждающие о рискованной доле Пушкина, Толстого и Чехова. «За ним светился другой огонь, за этим третий, потом, отступя шагов на сто, светились рядом два красных глаза - вероятно, окна какого-нибудь барака - и длинный ряд таких огней, становясь все гуще и тусклее, тянулся по линии до самого горизонта, потом полукругом поворачивал влево и исчезал в далекой мгле. Огни были неподвижны» (Чехов. «Огни»). Статья была написана, но до ее публикации вышла книга, на которую не могу не сослаться: Плахов А., Плахова Е. «Аки Каурисмяки. Последний романтик». М., 2006, с. 160. (Зара Абдуллаева)

Каурисмяки оказался довольно-таки интересным режиссером, после «Человека без прошлого» было любопытно оценить другой его фильм о низах финского общества, а фильм оказался о низшем уровне человеческого вида, о человеке, который перестал бороться, т. к. не мог найти себе места в развитой Финляндии, а может, там просто не было ему места. И финну ничего не оставалось как течь по течению, притом течение текло против него, и он в зависимости от этого менял и свой курс. Да и, кажется, еще такого блеклого героя кинематограф не знал даже самые мерзкие, и отвратительные представители человеческой расы состояли из ярки красок, Койстинен же был бледным, его трудно заметить и на цветной и на ч/б пленке. Его нет. Не существует. И только самый уважаемый мною финн после Мики Хакиннена Аки Каурисмяки (обожаю финские фамилии, а что мне смешно) сотворил его из ничего, из пустоты поднял невидимого человека и посвятил ему кино. О ком снимал он кино, на этот раз не о социальной касте, а о человеке социально-развитой страны, у которого нет мотивов бороться, даже когда жизнь дает ему повод начать бороться за жизнь, любовь и свободу. Он же принимает все, как есть, поскольку знает, что государство обеспечит ему справедливый суд и достойную «каторгу». Или же он герой, который «не сдает» женщину, что его подло обманула, воспользовалась им и выкинула, поступок не сдавать подельников конечно достойный, но тут его кинули не подельники. А может он начал испытывать к героине нежные чувства, за то короткое время их общения или же его просто устраивало нынешнее положение дел, кто поймет этого финна и их спокойный менталитет. А ведь получив срок, он получил возможность уйти из жизни тех, кто его окружал, друзей у него практически не было, значит, и скучать ему было не по ком. А ведь его хрестоматийно «поимели», пустили женщину, что ему могла только сниться, что украсила серую жизнь Койстинена, а он не мог даже представить, ибо не зря же говорят, любовь слепа, она еще и глаза затуманивает. Видимо Койстинен и стал жертвой обретения одних чувств и потери других, а без зрения тяжелее, а он, как и был никем, так и видел ничего. Жалко ли мужика? А то, не зря же Каурисмяки снимал это кино, цель вызвать у зрителя жалость, скорее всего, оправдалась. Впрочем, Каурисмяки может быть, хотел вызвать злость, в одном эпизоде я уже начал подсказывать телевизору, из которого виднелись бледные очертания Койстинена, «бери нож! реж всех». И он взял, только «финка» не для финнов и нож держать в руках, им еще учиться и учиться и учиться. Пассивность Койстинена может вызвать злобу, зритель хочет набить морду либо финской мафии подставившей Койстинена, а еще больше хотелось набить морду ему, ну че ты мужик такой неинтересный и фильм с тобой скучный. И только спустя день другой после просмотра мне фильм понравился, а ведь Каурисмяки молодец снимает кино о маленьких людях и доводит их проблемы до больших кинофестивалей, где толстые критики могут сказать отстой и пойти ругать другое кино. Следовательно, вывод: Койстинен как был никто, так и остался нигде, зато Каурисмяки поднялся еще выше, и все благодаря никому. Только себе. Только своей талантливой финской голове, а ведь он еще вроде опальный по отношению к Америке, в общем, и штатской киноакадемии в частности. Забавный мужик, наверное, неплохо разбавляет своей камерой блеклый мир низов Финляндии. А еще в его фильмах бывают русские (обычно пьяные), русские машины и русские песни, исполненные финнами. Этот момент в фильме лучший, а Койстинен... да не стой ты, Койстинен, делай что-нибудь, может, и придешь куда-нибудь... (VasekVVV)

Единственный финн, - безусловная величина в мировом кинематографе - Аки Каурисмяки снимает очень любопытные фильмы. Мастер «непричесанного» реализма, он традиционно ставит перед камерой персонажей, упрекнуть которых в обаянии и привлекательности очень трудно. Почти невозможно. Где он находит эти лица?.. Замечательный пример - эта белокурая «красавица» из «Огней» - femme fatale для героя. Вот вроде и правда что-то в ней есть, но иной раз в таком ракурсе покажут - хоть вой: Собчак - и та краше. Неустанно, из картины в картину, режиссер повествует о жизни «сирых и убогих», подглядывая за ней (жизнью) будто в дыру в заборе. Причем бережно, детально изображает не маргиналов-бунтовщиков, не грязных люмпенов с их страшным миром «на грани выживания» - хоть какой-то «смак», а тех «маленьких людей», жизнь которых линяла и невыразительна, как они сами. То есть, по всем законам любого жанра, самая неинтересная и традиционно не заслуживающая внимания. Однако ж, Каурисмяки настойчиво «тычет» своего зрителя прямо туда. И, мне кажется, не напрасно. Главный герой (по отношению к этому мужчине слово «герой» даже с маленькой буквы и в ином контексте выглядит через чур пафосно) «Огней городских окраин» - охранник, живущий в своей маленькой квартирке, обставленной в лучших традициях «совка» (и это 2005-й год!) на фоне модной нынче необработанной, а лишь выкрашенной кирпичной кладки стен (да, это 2005-й год), посещающий свою «маленькую» работку, мечтающий о «большом, своем бизнесе». Какой пассаж! Как ново! Однако ж... Как Каурисмяки удается снимать ЭТО с неподдельным интересом, вызывая у зрителя ощущения, пограничные с презрением и унизительной жалостью? Короче, все как в жизни: нет «плохих» и «хороших», есть - обыкновенные - примитивные или «острые», добродушные или вероломные, чувственные или толстокожие... Койстинен принимает жизнь, со всеми перипетиями и бурями (иногда «в стакане воды») как данность, не пытаясь оказывать сопротивление. Потому обижать такого - одно удовольствие. Все (две!) попытки навести порядок, отразить удар - провалены. Но мне думается, что только на первый взгляд. Герой выходит на новый уровень восприятия действительности. Я не сказала - «лучший». Я сказала - «новый»! Самая горькая и смешная шутка кинематографа: диалог Койстинена, после выхода из тюрьмы, и его подруги - продавца сосисок-гриль. Она: Что теперь будешь делать? Он: Ничего. Все кончено. ... молчание... Он: Это была шутка. Я бы упрекнула Каурисмяки в некоторой «вязкости» повествования, если б не сам, пристально рассматриваемый финном, объект - существование пролетария, вязкое, как болото, серое, как стена богоугодного заведения. Мне трудно любить этого «певца жизни на окраине», но «за живое» творчество Каурисмяки меня задевает. В голову лезут «неудобные» мысли о жизни и существовании. Найдите десять отличий. (Baba Kapa)